 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: Эллисон Харлан :: Горький Максим :: Грин Александр :: Громов Дмитрий :: Азимов Айзек :: БСЭ :: Картленд Барбара :: Толстой Лев Николаевич :: Раззаков Федор Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Тайна неудачного выстрела :: Господство женщин :: Чумные псы :: Повесть об отплате за добро :: Влюбленный опекун :: Безрассудство :: Справочник по реестру Windows XP :: Хопалонг приходит на помощь |
Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в РоссииModernLib.Net / История / Дудаков Савелий / Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России - Чтение (стр. 16)
(В примечании Белоконским сказано, что Бондарев был страстным читателем, он перечитывал все, что попадалось ему в руки, читал с наслаждением и легко запоминая наиболее выдающееся. В разговоре свободно цитировал Святое Писание, отцов церкви и классиков.) Ко всему этому надо прибавить странное, с точки зрения крестьян, "поведение" Бондарева: вечно задумчивый, он, как известно, ходил с бумажкою и карандашом и, останавливаясь, записывал свои мысли и т. д.
Трудно было крестьянину понять Бондарева, и крестьянин сначала удивлялся, а потом махнул рукою: "пусть, мол, чудит" – и неудивительно: оригиналы, выдающиеся личности нередко порицаются даже интеллигенцией. Этот индифферентизм, это полунасмешливое отношение юдинцев к Бондареву, непонимание его мыслей измучили Тимофея Михайловича: он чувствовал себя одиноким не только среди односельчан, но и в семье: родной сын его, сельский писарь, и тот, не понимая отца, относился к нему с насмешкою. Бондарев, благодаря вышеприведенным обстоятельствам, сделался угрюмым, сосредоточенным, углубился в самого себя, из "учения" сделал idee fixe и жил только надеждою, что его скоро повезут в Петербург, что скоро "учение" его сделается известным всему миру и тогда "вся вселенная взлетит на несказанное блаженство". Когда мы, приехав в Юдино, разыскали его и изъявили, что интересуемся его учением, Бондарев очень обрадовался. Через несколько минут он был уже в нашей квартире и проговорил до глубокой полночи, а на другой день явился на заре и ждал, покуда мы не встанем. Тяжело было смотреть на этого библейского старца с воспаленными (большими черными), вечно поднятыми вверх глазами, с руками, поднятыми кверху, когда он говорил; плавно и необыкновенно медленно излагая нам свое учение, он весь погружался в мысли свои, не чувствовал, кажется, присутствующих и витал в ином мире… Уезжая, мы от души пожалели эту выдающуюся личность, волею судеб поставленную в такие условия, что не может быть тем, чем быть бы мог… Из писем, полученных впоследствии от Бондарева, мы еще более убедились, как глубоко страдал этот непонятый в своей среде человек"201. В последнем варианте его труда, в обращении к читателю "с того света", мы находим горькие слова его "…к современным мне жителям, при которых я доживал век свой. Конечно… многие из вас слыхали, как я 24 года ходатайствовал о вас перед правительством и даже перед самим государем. Три прошения подавал я на высочайшее имя, искавши для вас всего на свете лучшего, и при том без всякой корыстной цели. И эти труды в общей сложности стоили 800 рублей серебром, причем и без того непрочный домик мой пришел в великий упадок. И даже за границей во многих государствах это мое произведение печатают и по всему свету рассылают. Вы же, это я говорю современным мне жителям нашей Иудиной деревни, вы же ради безумия, или ради гордости, или ради того и другого вместе, во уважение не приняли и с омерзением назад себя бросили, т. е. никто из вас не прочитал и не прослушал, какое покровительство и какая защита у меня там для вас писана и в книгах и на иностранных языках печатана. Многие из вас, не прикрывая ненависти к моему покровительству об нем, а прямо не в бровь, а в глаз мне говорили, что все это ерунда твоя. А видел ли он, что и как у меня там написано и что сказано? Ни слова не видел и не слыхал, а называет ерундою, т. е. безумием. И я им на это злословие отвечал одним только едким и донельзя прискорбным молчанием, да и все вы, современные читатели, с ними согласны. Не верили вы мне живому, то поверьте мне хотя и в гробе лежащему, что я был и в загробном веке буду для вас великий благодетель и доброжелатель, так, как об этом выше сказано. Вы же вместо благодарности за все выше помянутое с великою жадностью и сверхъестественным желанием со стороны правительства ждали мне неизбежной погибели, чему Захар Самсонович свидетель. Но главное, что не сбылось по желанию вашему, – почему меня в острог не засадили или в ссылку не согнали – жалко, что не сбылось по желанию вашему. А позволительно ли, люди добрые, слушатели благочестивые, позволительно ли платить за добро злом, за любовь ненавистью? Теперь обращаю я слово свое к вам, дети, – это молодые люди, кроме стариков. Как это вам известно, что я хотя не всем вам, а многим из вас был учителем грамоты, поэтому и признал себя имевшим право много присоветовать и указать многое"202. Это обращение к землякам из потустороннего мира производит сильнейшее впечатление. Собственно, весь мир ему и не нужен, ему нужно признание его трудов в его Иудине. Наивно и трогательно читать призыв в свидетели некоего Захара Самсоновича, которого вряд ли будут знать через 200 лет, но хорошо знают сельчане. Да и врагов в округе он называет по фамилии и лишь исследователь в примечании сообщает нам их статус. И он с ними из своего далека сводит счеты. Читаем: «Но что люди называют неправду неправдою, ей нужно бы другое по достоинству имя дать, потому что она справедливей всякой правды – затем, что сама себя обнаруживает и обнародывает. Вот доказательство тому. Один ленивец Пермикин (владелец Абаканского железноделательного завода в 70 верстах от Иудина), как дверь на петле, проворочался на своем ложе всю свою жизнь. Он сначала прочитал немного статей этого моего сочинения и потом, с омерзением обвернувши в сторону лицо, сказал: "Это купоросная кислота!" О, каким верным и законным этот приговор его признал я! Это он не своею волею сказал, а потому, что для него своих трудов хлеб – "купоросная кислота", а чужих – слаще меда, текущего из сота»203. Желание лично переговорить с Толстым подвигло престарелого Давида Абрамовича, спустя 10 лет после первой неудачной попытки, на новое путешествие, и в 1897 г. он решает поехать в Ясную Поляну, но увы, резкое ухудшение здоровья вновь не позволило ему осуществить свою мечту. Он наводит справки о Льве Николаевиче через своего внука Винария (Вениамина) Данииловича, проживающего в Москве, и 12 февраля 1898 г. получает от него письмо: "Милый и дорогой дедушка! Письмо я твое получил и благодарю тебя за добрую память обо мне. Очень жаль, что посланные из Москвы книжки твоего сочинения и переведенные на словацкий язык не дошли до тебя! Не пришли ли они к тебе после моего письма? А доктора этого зовут Душан Петрович Маковицкий. В Москве есть писатель хороший Николай Николаевич Златовратский; он так же старается и пишет о горькой участи бедных и темных людей, как и ты; он тебя любит и уважает – у него есть большой даже портрет с тебя, написанный с фотографической карточки. Он меня расспрашивал о твоем житье-бытье; я ему все рассказал про твою трудовую жизнь и отдал в распоряжение ту твою рукопись, которую ты дал мне при моем отъезде от вас. Ты спрашиваешь меня: православный ли Лев Николаевич Толстой? Он уже почти 20 годов только то и делает, что в пух и прах разносит православные суеверия…"204. Это письмо – отчет внука – необыкновенно интересно. Из него можно сделать несколько выводов. Во-первых, видимо, благосостояние семьи Бондаревых выросло настолько, что они могли разъезжать по делам по всей России. Во-вторых, семья сохранила свою веру, ибо из ответа внука понятно его отношение к господствующей религии. В-третьих, из письма внука мы узнаем о весьма широкой популярности деда и, наконец, о желании сибиряка удостовериться в антиправославии великого писателя. В дополнение укажем, что дедушка был хорошим педагогом, ибо письмо внука грамотно, лаконично и емко. До конца дней своих Бондарев работал над "Трудолюбием…". На последнем варианте рукописи стоит дата: "В половине мая 1898 года"205. Конец неотвратимо приближался. 9 ноября 1898 г. Толстому было отправлено из Иудина письмо: "Многоуважаемый Лев Николаевич! Родитель мой Тимофей Михайлович Бондарев посланное вами письмо от 11 сентября сего года получил 27 сентября, но после того писал вам или нет, я не знаю; но в настоящее время его в живых нет, он после трехдневной болезни умер 3 ноября. Пред кончиною приказал первым долгом уведомить вас и пожелать вам пожить для пользы человечества. Остаюсь с искренним почтением к вам Даниил Бондарев. Прошу сообщить от себя о смерти знающим покойного"206. В ответ на это печальное послание Толстой накануне Нового года (30 декабря 1898 г.) написал в далекое село сыну усопшего: "Очень благодарю вас, Даниил Тимофеевич, за сообщение очень для меня печальное о смерти родителя вашего, человека очень замечательного и оставившего после себя значительное сочинение. Вы бы очень обязали меня, сообщив мне о нем и о последнем времени и часах его жизни как можно больше подробностей. Кроме того, что я высоко ценил его, как писателя, я любил его, как человека. И потому рад буду всем самым мелким подробностям о нем. Исполнили ли вы его желание похоронить его в поле? С совершенным уважением остаюсь готовый к услугам Лев Толстой"207. Лев Николаевич был взволнован вестью о смерти своего оппонента. Память о нем он сохранил надолго. Так, в 1904 г., составляя "Круг чтения", поместил в нем в качестве одного из "Месячных чтений" (ноябрь) выдержки из сочинений Бондарева вместе со своей статьей о нем, написанной для словаря С. Венгерова. Выдержки касаются двух важнейших постулатов Бондарева: труда и деторождения. Заканчивается публикация призывом к единению: «Разделилась вселенная вся на тысячу вероучений, то как одна должна быть вера, как и Бог один. Первородный закон "в поте лица твоего снеси хлеб твой" все вероучения собрал бы воедино, и, если бы только они узнали всю силу благости его, то прижали бы его к сердцу своему. И он в одно столетие, а то и ближе, всех людей, от востока до запада, от севера до юга, соединил бы в одну веру, в единую церковь и едину любовь»208. Помнил сибирского мужика и Максим Горький, который следовал Амфитеатрову в оценке значения Бондарева в формировании философских взглядов великого писателя. В неотправленном письме к Толстому от 5(18) марта 1905 г. он писал: "Почерпнув когда-то Вашу философию у мужиков Сютаева и Бондарева, Вы слишком поторопились заключить, что это пассивная философия свойственна всему русскому народу, а не есть только отрыжка крепостного права, и Вы ошиблись, граф, – есть еще миллионы мужиков – они просто голодны, они живут как дикари, у них нет определенных желаний, и есть сотни тысяч других мужиков, которых Вы не знаете, ибо, повторяю, не хотели слушать голос их сердца и ума"209. Горький по существу прав, но все-таки, если бы он заглянул в полный текст "Торжества земледельца", он бы обнаружил там много общего со своими мыслями. Письмо же не было отправлено Толстому из-за того, что граф в это время подвергся ожесточенной критике, и Горький не хотел присоединять свой голос к этой травле. Письмо было опубликовано спустя десятилетия. В разгар первой русской революции в издательстве "Посредник" наконец-то вышел в сокращенном виде труд Бондарева "Торжество земледельца" с предисловием великого писателя. На дворе стоял 1906 г. 2 апреля этого же года Лев Николаевич записал в своем дневнике, жалуясь на физическое состояние и одновременно отмечая ясность и глубину мысли: "Если мне и кажется, что жизнь стоит во мне, она не стоит, но идет подземно и потом раскрывается тем сильнее, чем дольше она задержалась. Правда ли это, будет видно по тому, что я записал и теперь впишу за эти две недели. Записать: 1) Совершенно ясно стало в последнее время, что род земледельческой жизни не есть один из различных родов жизни, а есть жизнь, как книга – Библия, сама жизнь, единственная жизнь человеческая, при кот[орой] только возможно проявление всех высших человеческих свойств. Главная ошибка при устройстве человеч[еских] обществ и такая, к[оторая] устраняет возможность какого-нибудь разумного устройства жизни – та, что люди хотят устроить общество без земледельческой жизни или при таком устройстве, при к[отором] земледельческая жизнь – только одна и самая ничтожная форма жизни. Как прав Бондарев!"210. Это последняя запись Льва Николаевича Толстого, где он вспоминает своего сибирского друга. И еще в таком контексте, где признается абсолютная правота крестьянина – земледельческая жизнь – единственная форма жизни. Бондарев ушел из дневников великого писателя, ушел он и из разговоров последних лет жизни писателя, по крайней мере нет об этом воспоминаний. Но смею думать, Толстой не забывал сибирского мыслителя до конца жизни. В дневнике Д. Маковицкого приведен разговор с писателем И.Ф. Наживиным, спросившим Льва Николаевича, знал ли он лично Бондарева: "Я обратил на него внимание, прочитав заметку Глеба Успенского, которому Бондарев прислал сочинение в музей в Минусинск. Между тем у Бондарева было в мизинце больше ума, чем у всех Глебов Успенских". Да, высоко ценил Толстой юдинского старца, но не мог простить ему поклонения букве Ветхого Завета211. Наступили предвоенные годы, и если о Бондареве где-то и упоминали, то в научных изданиях, вроде "Толстовского Ежегодника" 1913 г., где К.С. Шохор-Троцкий привел некоторые биографические данные о нем и отдельные письма Толстого к Бондареву. Уже упомянутый археолог Горощенко в 1911 г. обратился в Минусинский музей им. Н.М. Мартьянова с просьбой разыскать переписку Бондарева и Толстого и передать ее дочери Толстого Александре Львовне для "Музея Толстого"212. Сотрудники музея разыскали часть писем у преподавателя Таштыпской школы Веселовского и получили их для музея. По просьбе народовольца Александра Васильевича Прибылева с них были сняты копии для А.Л. Толстой. Вероятно, общими стараниями они попали в публикацию Шохор-Троцкого. Профессор Иоанакий Алексеевич Малиновский (1868-?), одно время служивший на кафедре русского языка в Томске, совершив паломничество в Минусинск в июне 1903 г. в составе экспедиции во главе с проф. Василием Васильевичем Сапожниковым (1861-1924), опубликовал статью о Бондареве и Толстом в газете " Речь" от 9 (22) февраля 1912 г. Как мы указали, главный труд Бондарева у него называется "Труд по Библии". Симптоматично и то, что свою статью в кадетской газете профессор Малиновский заканчивает цитатой из завещания Бондарева: "Все это я на этом месте в гробе покоившийся крестьянин минусинского округа Бейской волости дер. Уздиной (Иудиной. – С. Д.) по крещению Тимофей Михайлов, а по обрезанию Давид Абрамов Бондарев на 76 году жизни моей описал своею рукою". Несколько заметок и статей было опубликовано в сибирских газетах – "Енисейская мысль" (№ 46, 1914) и "Сибирский край" (№ 26, 1914). Как выше упоминалось, могила великого старца была разорена; существует мнение, что власти произвели обыск у могилы и вытащили рукописи покойного из ящика, куда он их положил заранее. Поклонник Бондарева Е. Потанин пишет в редакцию "Сибирского края" письмо:
"М.Г.
|
|||||||