Да и сам переход в иудаизм Бондарева был непрост. Знаток Библии и Евангелия, дьякон как-никак, он не мог не заинтересоваться Талмудом. А извлек он из него то, что ближе всего было его сердцу. Но возвращаемся к Святому Писанию и талмудистам.
В Притчах царя Соломона можем прочитать следующее: "Кто обрабатывает землю, будет сыт хлебом…" (рус. пер.: "Кто возделывает землю свою, тот будет насыщаться хлебом; а кто идет по следам празднолюбцев, тот скудоумен" – Притчи, 12:11). Толковники разъясняют это место следующим образом: когда человек становится рабом своей земли, тогда он будет сыт хлебом (Сингедрин). Мысль, что на каждом человеке лежит нравственная обязанность заниматься земледелием, развивать и усовершенствовать сельское хозяйство, – все это высказано в Мидраш Раба и в Мидраш Танхума. Человек должен заботиться о земле и неустанно на ней трудиться, ибо сказано в Библии: "шесть дней работай". Как сказано, что Господь насадил сад в Эдеме (Бытие, 2:8), так и пришедшие в Землю обетованную должны заняться садоводством: каждый должен посадить дерево: "Когда придете в землю, которую Господь Бог даст вам и посадите какое-нибудь плодовитое дерево…" (Левит, 19:23). Это же повторяет и Талмуд: "Когда придете в эту землю, посадите в ней всякое плодовое дерево" (Ваикра Раба, 25). Сказанное в Мидраше Танхума необыкновенно интересно с современной точки зрения своим отношением к охране природы и заботой о будущих поколениях. Земля не должна приходить в запустение.
"Господь обращается к Израилю: хотя вы найдете в этой земле всякого добра, тем не менее, однако, не возымейте мысли оставить ее невозделанною и не сажать в нее новых растений, но точно так же, как теперь вы пользуетесь растениями, посаженными другими, до вас, и вы должны работать для других, приготовлять для детей ваших" (Мидраш Танхума 6, 21).
Делая общий вывод об отношении мудрецов Талмуда к земледельческому труду, приходим к следующему итогу: "Человек должен стараться сам обрабатывать свою землю; это составляет его нравственную обязанность; вообще, чтобы не прибегать к помощи чужого труда"80. Как видим, этот мотив – возделывать землю своим трудом, не прибегая к наемному – носит сугубо социальный характер. Древний мир рухнул от применения рабского труда, и талмудисты изо всех сил протестовали против института рабства, советуя как можно меньше пользоваться рабским трудом и способствовать его уничтожению. Это простиралось настолько далеко, что они считали, что нравственному развитию народа вредит крупное землевладе ние, при котором труд наемных рабочих вел к возникновению барства, неги и роскоши. Идеалом должен быть мелкий землевладелец: "Лучше нанять одно поле, удобрить, унаваживать его, чем нанимать много полей и опустошать их" (Брейшит Раба, 82). И вновь мы видим желание сохранить экологию окружающего нас мира.
Вместе с тем мелкий собственник трудится самостоятельно и "каждый человек должен стараться приобресть себе домик, виноградник" (Сот., 44). И даже: "Человек, лишенный поземельной собственности, не может быть назван человеком" (Йевамот, 63).
Последняя мысль совершенно ясна: недвижимая собственность, как ни мала она (домик, поле, виноградник), охраняет человека от преступлений, связанных с нищетой. Рава обращался к своим ученикам: "Прошу вас не являться ко мне в месяц нисан и месяц тишри (начало весенних и осенних полевых работ. – С. Д.), дабы учебные занятия в эти месяцы не лишили вас возможности прокормиться в течение целого года" (Брахот, 356). Иными словами: осенние и весенние каникулы школьников сегодняшнего дня – атавизм далекого библейского времени.
Мы можем задать вопрос: насколько преуспевали древние иудеи в земледельческом труде? Преуспевали и еще как! Производство злаков, в первую очередь пшеницы, было поставлено на широкую ногу. Страна не только полностью снабжала себя зерном, но и вывозила знаменитый сорт пшеницы из Миннит (по-видимому, из Гильада) в Финикию. В Иудее особенно славились пшеницей уделы Биньамина и Эфраима.
И не вина евреев, что они были насильственно оторваны от земледельческого труда.
Поначалу изгнанные из своей страны, они способствовали развитию земледелия в еврейских колониях в Аравии, Италии, Испании, Южной Франции, но затем многие вынуждены были уходить в города и заниматься городскими ремеслами. Усиление религиозных преследований сделало занятие земледелием невозможным, и с VII в. связь евреев с землей почти прекратилась (кроме Месопотамии) – законом это было им запрещено. В XIII в. в Средневековой Европе ремесленные цеха вытеснили евреев из своей среды и ремесленный труд был для них так же закрыт. Постепенно евреи из земледельческого народа превратились в мелких торговцев и в ростовщиков.
Ростовщичество стало для евреев проклятием. Христианские законы, направленные против евреев, способствовали разорению ростовщиков. Мир сузился для евреев до размеров гетто. И лишь с началом европейской эмансипации в XVIII в. евреи стали выходить из гетто и вновь возвращаться к потерянным профессиям. Жизнь восточно-европейского еврейства была знакома Бондареву не понаслышке, и почему он бросил евреям упрек в лености – непонятно. Как известно, царское правительство организовало еврейские земледельческие колонии в Новороссии, в Белоруссии, на Украине. Нельзя сказать, что все они потерпели экономический крах.
Интересующихся проблемой отсылаем к классическому труду современника Тимофея Бондарева, человека не менее тяжелой судьбы, Виктора Никитича Никитина (1839-1908), насильственно крещенного кантониста, одного из директоров санкт-петербургских тюрем и чиновника по особым поручениям при Министерстве земледелия и к тому же писателя81. Некоторые поселения процветали. (Среди этих поселений были колонии с названием Доброе, Трудолюбовка и т. п.) Пионером, призывавшим свой народ вернуться к земледелию, был И.Б. Левенсон (1788-1860). Примерами из Библии он доказывал, что самые прославленные личности еврейской истории были земледельцами.
Из Книги Судей явствует, что ангел Господень явился к Гедеону, избавителю народа от ига мадианитян, в тот момент, когда он выколачивал пшеницу в точиле (Книга Судей, 6:11). Первый царь иудеев Саул возделывал землю: он шел с поля домой позади своих волов (1-я Царств, 11:5). Также пророк Илья застал своего преемника Елисея, когда он орал с другими при двенадцати пар волов (3-я Царств, 19:19).
Земледельческий народ благоденствовал: «Это счастье автор Книги царей рисует нам в образе почивающего на лаврах земледельца: "И сидели Иуда и Израиль спокойно, каждый под виноградником своим и под смоковницею своею" (3-я Царств, 4:25)»82.
Именно тогда, когда Бондарев создавал свое произведение, велась широкая пропаганда земледельческого труда среди евреев в России – в газете "День" ратовали за это И. Оршанский, В. Леванда и другие. Особенно же с конца 70-х годов в газетах "Русский еврей", "Вестник русского еврея", "Hamtlitz", позднее в "Восходе". Тогда же возникла идея земельного фонда и в 1880 г. было основано "Общество ремесленного и земледельческого труда среди евреев в России". К сожалению, с введением "Временных правил" при Александре III, ограничивающих вновь права евреев, делу был нанесен сильный удар.
Возможно, что в ответ Бондареву вышла в 1886 г. в Петербурге и анонимная книжечка "О необходимости земледельческого труда для евреев". В этой маленькой, в 15 страничек брошюре, дважды в самом начале употребляется слово "торжество", правда не земледельца или земледелия, а торжество антисемитов по поводу вытеснения евреев из сферы производительного труда. Автор пишет о широкой дискуссии по этому поводу, в том числе о многочисленных ходатайствах, включая и просьбу об основании еврейской земледельческой общины. «Толки о земледелии заставили даже петербургскую "откровенную" газету ("Новое время". – С. Д.) пролить крокодиловые слезы об участи бедного мужичка, которого-де жиды хотят уже вытеснить из его последней позиции – земли. Это по поводу ходатайства Духовно-библейского братства о разрешении ему основания земледельческой общины ввиду проповедуемого братством учения о нравственной обязательности производительного, по преимуществу же земледельческого, труда»83. Кстати, Духовно-библейскому братству один из последователей Л.Н. Толстого в 1889 г. пожертвовал большую сумму на организацию "интеллигентной колонии" на общинных началах.
По переписи 1897 г. количество занимающихся земледелием евреев достигало по всей империи свыше 160 тыс. человек. Немного, но учитывая все препятствия, возникающие на пути евреев, желающих заниматься земледелием, это и не совсем мало. С начала 80-х годов возникло движение за сельскохозяйственное возрождение Палестины. На Катовицком съезде "Ховевей Цион" в 1884 г. было основано "Общество вспомоществования евреям – земледельцам и ремесленникам в Палестине и Сирии". И об этом Давид Абрамович Бондарев должен был знать.
Возвращаясь к труду Бондарева, мы должны отметить и еще один важный момент. Если о его призыве к земледельческому труду, к трудолюбию еще можно было кое-что прочесть в советской литературе, то второй пункт его программы вообще неизвестен.
И это понятно: речь идет об абортах. Во времена, когда аборты были запрещены, такой вопрос вообще не поднимался в прессе. Что же касается сегодняшнего дня, то Бондарев стоял бы на крайнем правом фланге вместе с другими ригористами.
Пропагандируя свое учение о земельном труде, он обращается к мужской половине человеческого рода – именно мужчина в поте лица своего должен зарабатывать свой хлеб: "дондеже возвратишися в землю, от нея же взят". Что же касается женщин, то на них налагается "первородный закон" или "эпитимия". Это разделение функций предопределено самим Богом: "Не хлеб работать, а в болезнях родить чада", утверждает Давид Абрамович. Далее у Бондарева идет суровая филиппика против искусственного прерывания беременности как вопиющего нарушения закона природы: "Но жена, убившая плод чрева своего, во всю жизнь раскаивается, из глубины души своей вздыхает и просит у Бога прощения, а под старость накладывает на себя посты, молитвы, чем можно думать, и вымолить у Бога прощение за уничтожение заповеди"84. Даже в этом пункте субботник следует Ветхому Завету: "Плодитесь и размножайтесь", что и было замечено современниками. (Жаль, что о Бондареве ничего не написал В.В. Розанов, хотя знал, есть у него такое словосочетание: «Оплодотворение детей входит неописуемым чувством в родителей: "Вот я прикрепился к земле»; "земля уроднилась мне", "теперь меня с земли (планеты) ничего не ссадит, не изгладит, не истребит"» – "Опавшие листья".) В Евангелии, впрочем, есть противоречие в отношении этого "первородного закона": "Говорят Ему ученики Его: если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться; Он же сказал им: не все вмещает слово сие, но кому дано; Ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит" (Матф., 19:10-12). И это не единственное место, оправдывающее безбрачие. Так, апостол Павел в 1-м Послании к коринфинянам хотя и не возбраняет заключать брак, но лишь в избежание блуда, идеалом же для него служит безбрачие, что и оговаривается: "Впрочем это сказано мною как позволение, а не как повеление. Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я; но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе. Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться как я" (1-е Кор., 7:6-8). Бондарев же отталкивается от христианства, что проявляется в отрицании ветхозаветного варианта первой заповеди "Люби ближнего, как самого себя" (Левит, 19:18), потому что любят ближних, обыкновенно, из выгоды для самих себя. Он предлагает такой вариант этой заповеди: "Чего себе не желаешь, того и другому не делай: если ты не желаешь, что бы твоих трудов хлеб ели, то на что же ты их (т. е. крестьянский труд. – С. Д.) поедаешь даром?"85 Совершенно ясно, что Бондарев был знаком с "Пиркей авот" ("Наставления отцов").
Когда один из язычников, желавший принять иудейство, обратился к знаменитому Гиллелю ха-Закену с просьбой сообщить ему сущность иудаизма в нескольких словах, иносказательно – "пока он может стоять на одной ноге", Гиллель отлил чеканную фразу: "Что тебе неприятно, того не делай ближнему, вот сущность всей Торы; все остальное только комментарий…" Интерпретаторами доказано, что слова Гиллеля не отменяют выражение "Люби ближнего, как самого себя". Последнее – идеал; выражение же Гиллеля доступно каждому, и если вникнуть в смысл слов, то это должно (или возможно?) приводить к одинаковому результату. Думаю, в российском варианте пресловутая формула Н.Г. Чернышевского "о разумном эгоизме" восходит к изречению одной из самых обаятельных личностей еврейской религиозной традиции.
Бондарев, говоря о России, считает, что около 30 млн. людей, не считая евреев и цыган, "едят чужой хлеб". Среди них достается от него и духовенству, и особенно монахам. Он предлагает способ усовестить тунеядцев, бесплатно выдавая им хлеб.
Тогда, побежденные благородством, лентяи примутся за труд, "неловко будет всякому ходить и просить хлеба", каждый постарается добыть его своими стараниями.
Для придания большего веса своим словам Давид Абрамович вводит в изложение оппонента – чисто литературный прием, невесть где позаимствованный сибирским отшельником. В диспуте побеждает всеторжествующая мораль труда – оппонент в лице "белоручек" посрамлен, восхваляются землепашцы.
В 132-м пункте своего вопросника, следующего за суждением о монашестве, он задает риторический вопрос: "Если ты полагаешь земное и небесное, временное и вечное блаженство в труде, то на что же ты оставил христианскую веру, а принял еврейскую? Я на это отвечу так: этому времени 25 годов назад: я тогда, хотя и много разов прочитывал это место Святого Писания (подразумевается Бытие, 3:19: "В поте лица твоего снеси хлеб твой" и т. д. – С. Д.), но что же? пробежал глазами, пролепетал языком и никакого понятия не получил, как птица пролетела – следу нет".
Другими словами, Бондарев теперь (выделено И.П. Белоконским) "индифферентен к делам религии" и видит единственное для всех спасение – в "хлебном труде"86. На наш взгляд, это не соответствует действительности. Бондарев – пророк. И пророку видеть свой народ не соответствующим своему высокому предназначению – мука.
Именно поэтому он подчеркивает свою религиозную принадлежность иудаизму. Он – один из них: "Слушайте это, дом Иакова, называющиеся именем Израиля и происшедшие от источника Иудина, клянущиеся именем Господа и исповедующие Бога Израилева, хотя и не по истине и не по правде" (Исайя, 48:1). И все это в связи с восхвалением покойного Александра II, освободившего от крепостной зависимости 24 млн. человек. Бондарев призывает сделать день 19 февраля праздником выше праздника Пасхи, ибо Христово освобождение «видно только на бумаге – очевидцев не было и нет, а что царь освободил, то мы глазами видим, ушами слышим, руками осязаем и сердцем ощущаем. В день смерти Государя (пункт 199) – праздник и пост: он истинно "смертью смерть поправ и сущим во гробех живот даровав"»87. Убийство императора рассматривается особо, к этому месту сделано соответствующее примечание, чрезвычайно важное для уяснения проблемы отношения Бондарева к еврейскому народу:
"Теперь русские не имеют права обвинять евреев за смерть Христа, сами убивши Государя: 1) Евреи все сделали публично, а здесь нет. 2) Евреи, по их мнению, находили вину за Христом, а здесь нет. 3) Смерть Христа была заранее назначена Богом, кем и где должна совершиться.
Виноваты (т. е. в смерти Государя. – С. Д.) не только казненные, но вся Россия…"88 Какая же это "индифферентность"? Напротив, резкий выпад против христианства, абсолютное неверие в воскресение Христа – прозаически сказано, что оно (воскресение) "видно лишь на бумаге" и не имеет ни одного свидетеля. В защиту еврейства выдвинуты три пункта: публичность суда и казни Христа и признание его виновности (что, между прочим, согласуется с трактовкой Константина Романова в драме об Иисусе), а также предопределенность этого события Всевышним. Таким образом, обвинение в смерти Иисуса должно быть снято с еврейского народа, и, наоборот, следует признать, что вся Россия повинна в гибели императора.
В конце своего трактата Бондарев помещает приложение, состоящее из нескольких пунктов, сводящихся к требованию покаяния тунеядцев и восхвалению земледельческого труда. Для нас же интересно, что в 5-м пункте приложения, названном "Прошение одному высокопоставленному лицу", он требует уравнения в гражданских правах субботников и молокан с православными (об этом же он говорит в 226-м вопросе). Особенно же он настаивает на свободе перемещения – конкретно на праве выезда из села Иудина. Последнее трогательно и умилительно – весь мир для Давида Абрамовича сузился до его родного села! Увы, односельчане не понимали Бондарева, и отношение к нему, несмотря на его благодеяния, было отношением здравомыслящих мужиков к сумасшедшему. Он был для них, по крайней мере, странным человеком. Древнееврейская формула "нет пророка в своем отечестве" как раз подходила к данному случаю. При этом следует учесть, что село было зажиточным, грамотным; субботники и молокане, населяющие его, несравненно превосходили среднего русского мужика по развитию. Так считал, например, И.П. Белоконский. И он же привел удивительный факт: ни одного последователя среди односельчан у Бондарева не было.
Он был действительно странным человеком, "одна, но пламенная" идея владела им.
Ни о чем он не мог говорить – лишь о своем труде. Он плохо выслушивал контрдоводы, быстро приходя в негодование. В разговорах он все время возвращался к тому, что высшие классы развращающе действуют на крестьянина. Иудинцы же не понимали, чего он от них требует, ибо сами они трудились усердно. Вместе с тем здравый смысл подсказывал им вопросы типа того, что же делать с другими отраслями человеческой деятельности: ремеслами, торговлей. Вразумительного ответа они не получали. Он стоял на своем, признавая только хлебный труд, не объясняя своего отношения к другим занятиям.
Да и само произведение было в достаточной степени трудным: перегружено повторами и цитатами. Исследователи выяснили, что он прекрасно, можно сказать досконально, знал Библию, свободно цитировал наизусть. Знал он и отцов церкви; читал подряд и запоем, внимательно и с наслаждением все, что попадалось в руки, и легко запоминал прочитанное; из писателей любил А.Н. Радищева, И.А. Крылова, А.С.
Пушкина (правда, иногда путая их) и, как ни странно, Мильтона. Кстати, имя Мильтона впервые Бондареву встретилось в "Путешествии" Радищева.) Неплохо Давид Абрамович знал и русскую историю. В своем основном труде он ссылается на царствование Бориса Годунова, когда голод унес 600 тыс. жизней только в одной Москве, "как передают историки…а что по всей России неизвестно", замечает сибиряк89. Смею судить, что он неплохо знал и талмудическую литературу.
Итак, его труд завершен. Пока это только первый вариант, но этого сибиряк еще не знает. Перед ним встал вопрос, который стоит перед каждым автором: "Куда направить рукопись?" Ему ясно: правительство должно принять к сведению его "открытие" и внедрить в жизнь, ибо речь идет о спасении всей страны от мук голода. Нам понятны царистские иллюзии, которые еще не были изжиты в крестьянской среде.
Именно поэтому Бондарев решился направить рукопись, сопроводив ее письмом, Александру III. Для этого он посылает свой труд старым знакомым в Минусинский музей. Пишется адрес: "В Минусинскую городскую музею в дом Белова, где собраны со всего света редкости". Не успела рукопись дойти до адресата, как сам сочинитель появляется в доме Белова. Как мы знаем, это было не первое его появление там. Однажды, рассматривая библиотеку музея, слушая от Николая Михайловича Мартьянова объяснения по поводу "редкостей со всего света" и записывая для памяти имена незнакомых писателей, он задал смотрителю музея вопрос: "О чем пишут в таком множестве книг?" Мартьянов терпеливо и педантично охарактеризовал главнейшие отделы библиотеки. Старик внимательно слушал, а потом сказал: «"Да, много люди написали. Но все это лишнее… Сколько ни держите вы книг на полках, во всех вместе нет и сотой доли того, что у меня в течение одного дня проходит вот здесь". И он торжественно коснулся перстом чела своего»90.
Рассказ об этом Амфитеатров слышал из уст самого Мартьянова. Познакомился Бондарев в музее с находившимися в Минусинской ссылке народниками И.П.
Белоконским, B.C. Лебедевым, Л.Н. Жебуневым и другими. Конечно, и для народовольцев Бондарев был находкой, некой terra incognita, которую приходилось открывать. Они в свое время занимались хождением в народ, боготворили народ, народ был их идолом, во имя народа они шли на виселицу и каторгу. Они привыкли, что "народ безмолвствует". И вот этот самый "народ" в лице Давида Абрамовича пришел к ним и заговорил, но не о том, чего они ожидали… Скажем так: они были революционеры, он – эволюционист. Для них он был не однозначен. Например, тот же Мартьянов, как естествоиспытатель и позитивист, по словам Амфитеатрова, был небольшим поклонником философии Бондарева91. Иными словами, последователи Базарова не признавали архаики и ссылок на Святое Писание. Но они сразу оценили размеры дарования Бондарева. Многие оставили о нем воспоминания. Вероятно, часть из них безвозвратно утеряна. С этой точки зрения интересны откровенные мысли, высказанные Льву Николаевичу Толстому другом Бондарева Л.Н. Жебуневым, народовольцем, сосланным в Восточную Сибирь. В письме Толстому от 26 марта 1886 г., которое до нас не дошло, оттолкнувшись от фразы Льва Николаевича, который написал о Бондареве, что он "разъяснил больше вопросы нашей жизни, чем все философы и ученые", вознегодовавший революционер гневно отвечал: "Я скажу Вам, что меня удивляет это Ваше утверждение. Мне кажется, что немало писано и говорено на эту тему. Разница была только в исходящих точках зрения, но те пункты, которые брали за отправную точку образованные люди, были шире, разностороннее и прямо соприкасались с реальною жизнью, исходили из условий последней… Заманчива перспектива подобного общественного порядка, но я решительно не понимаю, как можно придти к нему путем применения… одного непротивления злу… И еще более удивляет меня возможность проектируемого Вами порядка при том воззрении на женщину и ее труд… От этого взгляда несет домостроевским обскурантизмом, азиатской неподвижностью ума"92.
Несмотря на уговоры Мартьянова, хорошо знавшего полицейские нравы, ни в коем случае не отсылать творение царю, упрямец решил по-своему. «Отправление этой рукописи сделало эпоху на патриархальной минусинской почте. Бондарев принес претолстый пакет с простым адресом: "Ст. Петербург. Царю." Почта пришла в ужас и изгнала Бондарева, "яко злодея, нечестно пьхающе". Упрямый мужик исходил все минусинские присутственные места и добился-таки способа послать рукопись императору. Очень может быть, что его обманули и рукопись не была послана, хотя какую-то расписку в отправлении Бондарев хранил до конца жизни своей, как обличительную святыню.
Во всяком случае, рукопись канула, как в воду»93. Кстати, имеются в воспоминаниях и противоречия в хронологии отправки "Трудолюбия" царю. Тот же Амфитеатров говорит о пророческом самомнении Бондарева, глубоко убежденного, что убийство 1 марта 1881 г. было небесною карою за то, что император не обратил внимание на рукопись о труде и не перестроил государство согласно прожекту Бондарева. Вероятно, это легенда. Ибо из сохранившегося текста "Торжества земледелия" видно, что Давид Абрамович глубоко почитал убиенного монарха, да и рукопись, судя по всему, была создана позже и послана уже Александру III.
Посылал свое сочинение Тимофей Михайлович и за границу: австрийскому императору Францу-Иосифу. Это любопытно, так как в еврейской среде складывались легенды о его веротерпимости, о его юдофильстве и резко отрицательном отношении к антисемитизму. Имя австрийского императора было окружено каким-то ореолом не только среди галицийского еврейства, но и в России94. Вероятно, по этой причине сибиряк всем иностранцам поначалу предпочел австрийского монарха.
Не получив ответа, что и предвидели его доброжелатели из музея, Бондарев через год предпринял новую попытку открыть правительству глаза на проблему и, снявши копию с рукописи, отправил свой труд в Министерство внутренних дел. В сопроводительном письме он писал: «Я же бывший помещичий крестьянин, просто рабочий, а эти люди в каких тисках были – это всем известно; нужда же самый лучший учитель есть изобретательности, в учении которой, т. е. в этих тисках, со всего правительства никто не был, потому-то я изобрел и написал до 250 вопросов под названием "Торжество земледельца", это настолько сильное и полезное врачество, что если донести его до сведения всякого человека, то не более как через четыре года, без понесения трудов и без напряжения сил, избавятся все они от тяжкой нищеты и от нестерпимого убожества; тогда глупый сделается умным, лентяй – трудолюбивым, пьяница – трезвым, бедный – богатым, бездомник – прочным хозяином, злодей – честным человеком, и будет как на них, так и на столе их Велик-День, и без всякого противления или закоснелости сольется вся вселенная в одну веру в Бога!»95 Е.И. Владимиров, кстати, упоминает о 200 вопросах; очевидно, до конца дней сибиряк дополнял и исправлял написанное.
Поэтому чрезвычайно трудно установить, существует ли вообще канонический текст.
Результат был аналогичен результату первой посылки. Но интересен сам текст обращения, его лексика. Красочность и убедительность, библейский, пророческий пафос и прозаизмы, вера, что труд – целитель, что он приведет к экуменизму – все это сближает Бондарева с проповедью Ильина. Возьмем, например, слово "рабочий" – имеется в виду не современное значение слова, а, как любезно сообщает нам Владимир Даль: "Рабочий – человек, живущий трудами рук своих" (у Даля слово "рабочий" не имеет самостоятельного значения и входит в гнездо "раб"). Кажется, Бондарев видел словарь Даля, ибо в рукописи более нигде не встречается это слово, но зато широко используется идиома: "Трудами рук своих". В самом же тексте Бондарева скрыты две поговорки: "Голь на выдумки хитра" и "Сытый голодного не разумеет".
САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ РУКОПИСИ
Стало общим местом, что рукописи не горят, а в нашем конкретном случае они не всегда пропадают и на почте. Особенно если этот "самиздат" был переписан в нескольких копиях и (по одному варианту легенды) сохранился благодаря старанию находившегося в минусинской ссылке врача B.C. Лебедева, который послал рукопись Давида Абрамовича Бондарева писателю Глебу Успенскому. Высказана догадка, что энергичный Н.М. Мартьянов просил своих сотрудников (в том числе и врача B.C.
Лебедева) переписать труд Бондарева в нескольких экземплярах и направить выдающимся писателям-современникам96. Копировальной машины у них, естественно, не было, дать профессиональным переписчикам в работу было рискованно. Видимо, на добровольных началах переписывали сами ссыльные. (Лебедев – член Центрального комитета "Народной воли". Под его редакцией вышло четыре номера печатного органа партии – "Народная воля: Социально-политическое обозрение". Арестован в Москве в 1882 г. и сослан в Восточную Сибирь на 5 лет.)
И с этого времени шло параллельное существование автора и рукописи. Ситуация, знакомая и по иным временам. По другим же "изводам", с рукописью Бондарева ознакомился вначале Н.К. Михайловский. Е.И. Владимировым, которому мы обязаны очень многим в изучении жизни и трудов Бондарева, произведен следующий расчет: оригинал Бондарев держал у себя; всего было якобы шесть копий: три из них – "царская",
"министерская", "губернаторская" – все они сгинули безвозвратно. Две были посланы самим Бондаревым Успенскому; через B.C. Лебедева экземпляр был передан Льву Толстому. Еще один был вручен иркутскому мещанину Лаврентьеву. Как видим, копий было не менее семи.
В начале мая 1884 г. Г.И. Успенский писал Н.К. Михайловскому: "Пожалуйста, если поедете в Москву, загляните ко мне и захватите рукопись о Трудолюбии и Тунеядстве. Она мне теперь до крайности нужна. Надо бы работать. Я думаю обделать нечто беллетристическое, а самую рукопись возвращу Вам"97. Интерес к труду сибиряка не упал у Глеба Успенского и после публикации статьи о нем. По просьбе писателя сначала сокращенный вариант рукописи Бондарева, а затем и полный оригинал были высланы ему из Минусинска А.И. Иванчиным-Писаревым (1849-1916), писателем и деятелем эпохи "хождения в народ", одним из основателей музея этнографии в Тобольске. Вероятно, он был знаком с Бондаревым. 28 декабря 1884 г. он выслал полный текст Бондарева Глебу Успенскому98. И вот Александру Ивановичу Иванчину-Писареву принадлежит честь первым в мире написать о Давиде Абрамовиче Бондареве. В Томске, в "Сибирской газете" от 1 июля 1884 г. в № 27 была опубликована статья некоего А.Ш. "Деревенская философия"99. Как нам удалось установить, автором, скрывшимся за двумя буквами, был Иванчин-Писарев. Статья имела подзаголовок "Корреспонденция из Минусинска". Следовательно, он получил список или от сотрудников Минусинского музея, или от самого Давида Абрамовича. А.Ш. отдал дань "оригинальности мысли, приемов и языка", но оценка взглядов Бондарева отсутствует. Революционер не может мириться с Высшей силой, радикализм мышления семидесятника не позволял переступить запретного… Тем не менее он понял, что в его руках находится нечто из ряда вон выходящее. Впрочем, корреспондент довольно подробно пересказывает "основной закон" Бондарева, подчеркивая, естественно, социальный характер труда крестьянина100. Еще в январе 1884 г. Иванчин-Писарев направил шифрованное письмо Глебу Успенскому по поводу "Торжества земледельца", где отметил, что "многоземельная страна, Сибирь, порождает философов, какие едва ли возможны в России"101.
Для Г.И. Успенского (и не только для него одного) труд Бондарева подоспел вовремя. Пореформенная русская деревня переживала страшный кризис, выбрасывая из своих рядов люмпенов – огромную неуправляемую массу людей: "На наших глазах настроения духа этого бродячего человека выражались в весьма различных