Глава 12

РАЗУМЕЦ

Влажные густые сумерки упали на землю, особенно не церемонясь с ней. Блеснул неуверенно в небе краешек луны и сразу смутился своей нескромности, задернулся тяжелыми усталыми тучами, весь день бродившими над городом, но так и не выдавившими из себя ни капли. В кухне зашуршали высушенными травками ободренные тишиной и безлюдьем крызы. С шумом грохнулся веник, задетый чьим-то хвостом. Послышался гневный вопль Айшмы: что именно она кричала, разобрать было невозможно, зато экспрессия впечатляла Машка невольно позавидовала луженой глотке экономки. Будь у нее такая, была бы Машке прямая дорога в оперные певицы или, на худой конец, в прорабы.

Потянуло из сада терпким и гнилостным — это просыпались и раскрывались ночные цветы готоба. Похожие внешне на черные ирисы, поведением они отличались от всех знакомых Машке растений. Закрываясь на весь день, они прятали черные и тонкие, как папиросная бумага, лепестки в жесткий кожух серовато-зеленых листьев, а когда наступала темнота, раскрывались. И тут же принимались подрагивать хищно поводя из стороны в сторону длинными тычинками. Готоба размножались луковицами и негласно считались любимыми цветами Вилигарка. Тычинки они использовали, как рыбаки — крючки, насаживая на них изредка залетавших в сад ночных бабочек или мелких птиц. Твердостью эти тычинки не уступали стальной проволоке, а потому хрупкость беззащитных лепестков вовсе не мешала готоба охотиться. Бродить в зарослях готоба не рекомендовалось, о чем Айшма предупредила Машку на второй день ее службы у некроманта. На то, чтобы лихо сбить бутон, пока он не ухватил тебя за ногу, был способен, пожалуй, только Май. Да и ему опередить реакцию хищного цветка удавалось не всегда. Побеждая, он неизменно сворачивал из дохлых лепестков «козью ножку», проигрывая же — долго залечивал ссадины, хотя на эльфах все заживает гораздо лучше, чем на собаке.

Машка брезгливо поморщилась. Конечно, она любит все экстравагантное, но не до такой же степени! Цветы должны пахнуть цветами, а не гнилым мясом. Хотя, конечно, от насекомых готоба охраняют территорию лучше, чем любая новомодная химия. Словно отвечая на ее мысли, медленно и устало текущие, сверху на паутинке свесился паук. Машка рефлекторно отпрыгнула в сторону и только потом пригляделась и расслабилась. К этому образчику живой природы она уже успела притерпеться. Нахальный и яркий, с шикарной бордовой полосой поперек зеленой спинки, это паук жил здесь уже месяца два, не проявляя по отношению к Машке никакой агрессии. Иногда он любопытничал, вывешиваясь вниз на своей паутинке, но без бестактности и навязчивости. И ни разу он не попытался ее укусить. Такое поведение подкупало, и Машка согласилась терпеть насекомое рядом с собой. Тем более что прогнать его не было ровно никакой возможности: каждый раз он упрямо возврашался и плел паутину в щели между дверным косяком и потолком.

Именно в этот момент, когда солнце село и Машка почти полностью достигла гармонии и ощутила умиротворение, послышался осторожный скрип песка: кто-то шел по дорожке к домику прислуги. Минуту спустя неожиданный гость взвизгнул — мужским голосом, правда, но невероятно громко, — подпрыгнул, шумно и тяжело приземлился и выругался на незнакомом Машке языке. Спутать ругань с чем-то еще Машка не могла органически.

— Доброй ночи, мессир, — вежливо пожелала она, собираясь идти ложиться спать.

— Забери меня Херон, да не поймет он меня превратно! — вместо ответа прогрохотал Вилигарк невежливо. — Крызов расплодилось — позор! В собственном саду шагу ступить не дают! Ну все, я разозлился!

Песок скрипнул снова — некромант развернулся, сделал несколько шагов и, буркнув через плечо неохотно: «Доброночи!» — скрылся в стремительно сгущающейся темноте. Машка недоуменно пожала плечами, глядя ему вслед. У Вилигарка, похоже, было плохое настроение. Раньше обилие крызов в поместье совершенно его не беспокоило.

Рано утром, когда зеленоватый туман в саду только-только успел рассеяться, Машка узнала, что случается, когда злятся по-настоящему могущественные маги.

— Санитарная служба! Подъем! — раздался с порога комнаты отвратительно бодрый голос.

Машка с трудом разлепила глаза и узрела в дверях здоровенного волосатого мужика в синей спецовке. В одной руке он держал потрепанный веник, а другой вцепился в ручку ржавого ведра с мерзко воняющим содержимым.

— Девки, просыпайтесь! — весело сказал он, неприлично пялясь на заспанную Тиоку, ворочавшуюся под одеялом. — Помогать будете.

— Какого херонова прихвостня?! — завелась было Машкина соседка.

— Мессир велел, — пояснил мужик. Вид у него был весьма уверенный и внушительный.

— Гад, — коротко заметила Машка и добавила, с укором глядя на мужика: — Не будете ли вы любезны выйти, пока мы оденемся?

Минуту мужик раздумывал над ее словами, а потом разочарованно кивнул, вздохнул и вышел на улицу. Видимо, рассчитывал, что опешившие от его напора служанки о приличиях позабудут.

— И так каждый год, — пожаловалась Тиока, со стоном напяливая на себя одежду.

Машка последовала ее примеру и, натягивая штаны, поинтересовалась:

— А что, сегодня какой-то особенный день?

— Не сегодня, — отозвалась Тиока, — завтра. Завтра день рождения мессира. И каждый год перед своим днем рождения он вызывает санитарную службу — крызов травить. Толку от этого никакого.

— Подозреваю, что он тешит свои низменные инстинкты, заставляя нас работать сверхурочно, — буркнула Машка, взглянула на себя в зеркало и самокритично хмыкнула.

На лбу красовалось два новых прыща, а волосы давно пора было помыть или хотя бы расчесать.

— На, пригладься. — Оставив без комментариев ее последнюю фразу, Тиока протянула Машке гладкую широкую щепу.

— Думаешь, поможет? — уныло спросила Машка, с недоверием разглядывая приспособление.

— Мне-то помогает! — хохотнула Тиока, с явным удовольствием проводя рукой по своей роскошной шевелюре.

Машка завистливо вздохнула и осторожно пригладила щепой собственные непокорные лохмы. Кожа головы немедленно зачесалась, зато зеркало отразило потрясающий результат воздействия щепы на волосы: каким-то непостижимым образом они сложились во вполне приличную прическу, не блещущую особой оригинальностью, зато аккуратную.

— Это всего на пару часов, — со вздохом сказала Тиока, — но на выгул санитарной службы по поместью вполне хватит. Потом как следует собой займешься. А то позорище: гулять с ельфями — и позволять себе так выглядеть.

— Я с ними не гуляю, — привычно огрызнулась Машка. — Мы беседуем.

— Знаю, знаю. — Тиока ухмыльнулась, смерив ее лукавым взглядом. — Чтобы девушка постоянно общалась с ельфями, дa не попробовала.

— А вот! — мстительно отозвалась Машка.

Слабость, которую Тиока питала к эльфам, нельзя было нe заметить, но, увы, она была безответной.

— Ну ты камень! — завистливо сказала Машкина товарка.

Уже пару лет Тиока безуспешно пыталась похудеть, чтобы привлечь внимание работавших с ней бок о бок нелюдей. Ни то, ни другое ей пока не удавалось. Зато за такие чудные золосы, как у нее, Машка бы душу продала. К сожалению, все сразу иметь нельзя — это Машка твердо усвоила еще в Москве.

Выйдя в сад, девушки обнаружили там еще троих мужиков в спецовках. Мужики деловито пинали декоративные камни и хищные цветы готоба, делая вид, что усиленно работают. На того, первого, вломившегося в домик с неприятной новостью, они походили так сильно, что их можно было принять за однояйцовых близнецов. «И тут клоны атакуют», — подумала Машка. Готоба, обычно довольно агрессивные даже при свете солнца, притворялись обыкновенными беззащитными цветами. В их генетической памяти, очевидно, заложен был страх перед санитарной службой.

— Эти санитары мне опять все грядки с лекарственными растениями вытопчут, — тихонько вздохнув, посетовала Тиока. — Никакого воспитания! Неужели мессир не может попросить, чтобы им хоть немного мозгов в головы вложили?

— Таким мозги исключительно через задницу вкладывают, — поделилась Машка своими широкими познаниями в этой области.

— Не знала таких подробностей, — заинтересовалась Тиока. — Ты что, раньше работала при храме Херона?

Машка вздрогнула. В душу ее закрались нехорошие подозрения, и она принюхалась. От мужиков воняло тухлятиной, но это ни о чем не говорило — может, они редко моются. Да и крызиная отрава в их ведрах вполне могла источать отвратное амбре, тем более что воняющее ведро и веник были у каждого. Вспоминать храм Херона оказалось занятием неприятным.

— Ну работала, и что? — буркнула она, стараясь отделаться от гадкой картинки преследующего ее покойника. «Шуф-фа», — шелестело в ушах, не давая сосредоточиться ни на чем, кроме бегущих по спине мурашек.

— Как что? — удивилась не подозревающая о Машкиных душевных муках Тиока. — Наверняка ты видела их склад мертвяков.

— Видела, — мрачно подтвердила Машка.

— Вот из них санитарную службу и формируют, — объяснила Тиока весело. — Сначала долго вымачивают, потом сушат, а потом зачаровывают. Кого в охрану замков отправляют, кого канализацию чистить, а кого крызов травить.

— Положу ее на мост, пусть ворона сохнет, — пробормотала Машка машинально, отходя от гостей подальше.

Странное дело, эти визитеры сильно отличались от покойников со склада, которые ей запомнились. Санитары — на вид совершенно живые и деятельные мужики — нормально разговаривали и двигались. Конечно, в актеры, дикторы или в научные руководители их не взяли бы, но, если бы Машка встретила такого мужика в городе, ни за что не догадалась бы, что он уже умер.

— В сушке как раз все дело, — подтвердила Тиока. — Правильно высушенный ходяк еще долго работать может. И то верно: что ж ему не работать, ежели не лежится? Одно плохо: мозги им не наколдовывают. Говорят, дорого выходит. Но под заказ мессиру разве не сделали бы? Все равно каждый год вызывает, а нам — помогай да смотри, чтобы какой артефакт не уперли. Ходяки, они знаешь какие вороватые!

— Ну вот, еще и вороватые. — Машка вздохнула, приходя в себя.

Безмозглые и вороватые ходячие трупы почему-то перестали внушать ей ужас. Пожалуй, она не испугалась бы сейчас дать одному из них по рукам, если заметила бы повышенный интерес к какой-нибудь магической игрушке.

— Эй, где тут у вас от крызов поливать? — обратился к ним ходяк, неотличимый от своих собратьев, да и от живого человека тоже.

— Значит, так. Все дорожки и под кустами, — принялась перечислять Тиока. — Под кустами, а не сами кусты. И низ всех стен нужно обработать.

— Помедленнее, — то ли приказал, то ли попросил другой.

— А сначала что? — глупо улыбаясь, спросил третий. Он единственный из всей группы санитаров обладал личностными чертами: на его щеке красовалась здоровенная бородавка, и штаны от спецкостюма были зелеными, а не синими.

— Проще показать. — Тиока вздохнула. — Мария, ты как? Мертвяков не боишься? Возьмешься одного опекать от дома до конюшни, чтобы не испоганил что полезное?

Машка усмехнулась:

— Легко.

— Ну тогда неси веник, — радостно пробурчал третий ходяк.

Улыбка его тут же показалась Машке неприятной и вообще дебильной.

— Что-то я эльфов не вижу... — пробормотала она, озираясь. — У них что сегодня, очередной выходной? Почему мы работаем, а они — как обычно?

— Ельфы — существа тонкой душевной организации, — мечтательно проговорила Тиока, явно цитируя фразу из умной книжки. — Они наших мертвых не любят. Говорят — некрасиво.

— Не все в жизни можно оценивать только с этой стороны! — громко сказала Машка, заметив, что густые кусты справа шевелятся.

Если доверять сверхъестественному детектору эльфов — единственной магической способности, которая соизволила проявиться после всех ее трудов, — в кустах сидел Май и чутко прислушивался.

— Ты чего орешь? — удивилась Тиока.

— Да вот, помогаю кое-кому разбудить свою совесть, — уклончиво объяснила Машка.

Кусты безмолвствовали. Она подождала еще немного и, тяжело вздохнув, махнула рукой ходяку в зеленых штанах: пошли, мол. Тот резво подхватился и потопал, предварительно вручив ей веник. Машка недоуменно повертела его в руках.

— Это для разбрызгивания отравы, — пояснила Тиока и, бросив лукавый взгляд на кусты, принялась организовывать оставшихся санитаров.

Трудовым энтузиазмом они явно не горели.

Сад настороженно помалкивал. Крызы затаились, учуяв опасность. Ни шороха, ни теней их видно не было. Обыкновенно вездесущие и довольно наглые, сейчас они не показывались на глаза, надеясь избежать катастрофы.

— И давно ты санитаром работаешь? — спросила Машка покойника, лицо которого все еще перекашивала дурацкая ухмылка. Идти в полном молчании девочке казалось жутковатым.

— Помер как, — охотно отозвался ходяк. — Давно.

— Нравится работа? — поинтересовалась она.

— Нет, — односложно ответил ходяк, помрачнев.

— Займись чем-нибудь еще, — предложила Машка. — Или вам нельзя самостоятельно работу выбирать?

— Ничего нельзя, — буркнул он. — Слушаться Мертвого можно.

— Это плохо, — оценила Машка. Слушаться кого-то беспрекословно она и сама не любила. — А что, со всеми покойниками так? Помер — и сразу в рабство?

— С некоторыми, — ответил ходяк. — Кто уходить не хотел. Кто мечтал остаться здесь навсегда.

— В таком виде? — удивилась Машка.

Спору нет, она и сама когда-то размышляла о бессмертии, но в ее представлении оно выглядело иначе: вечная молодость, власть, богатство и возможность учиться всему, чему пожелаешь. А вечность, наполненная вонью и травлей паразитов в чужих домах, отчего-то совсем не привлекала ее.

— Наверх хочу, — тоскливо сказал ходяк, глядя на Машку печальными глазами. — Хочу, да Херон не пускает. Не заслужил. Работаю.

— Ну что ты? Что ты? — повторила Машка. — Будет тебе и наверх, и все остальное.

— Думаешь? — с надеждой спросил ходяк.

— Случается, — подтвердила Машка. — Это очень помогает в жизни.

Ходяк запнулся за толстый, узловатый корень пупочного дерева неуклюжей правой ногой и чуть не упал. Машка машинально поддержала его под локоть. Рука у санитара оказалась твердая и совсем холодная, словно металлическая. Споткнувшись, он, вероятно, ушиб ногу, потому что дальше шел неловким утиным шагом. Поврежденную ногу ходяк слегка подволакивал. Изредка он оборачивался на Машку, и вид у него при этом был извиняющийся.

— Правда, — сказал он чуть погодя. — Мне хотелось бы туда, дальше, куда уходят все мертвые. Но я не могу. Я слишком тяжелый.

— А почему ты остался здесь, когда умер? — спросила Машка, больше чтобы поддержать разговор, хотя тема для светской беседы была весьма сомнительна.

— Не хотел уходить, — пожав плечами, ответил ходяк. — Хотел возле. Хотел всегда. Хотел по-настоящему. Херон предложил остаться и работать на него. Я согласился. Зря.

— Ты уйдешь, — неуверенно сказала Машка. — Если так хочешь, непременно уйдешь.

— Когда закончится контракт. — Ходяк вздохнул, и с выдохом из его рта вырвалось ощутимое зловоние. Похоже, покойник то ли не имел привычки чистить зубы, то ли уже начал портиться.

— А когда он закончится? — спросила Машка.

— Когда это тело развалится и станет негодным, — отозвался ходяк.

Взгляд его стал грустным и глубоким, как у бассета. У этих длинноухих и тяжко дышащих по жаре собак часто бывает именно такой взгляд, олицетворяющий всю скорбь мира. Машкино сердце пронзила острая жалость. «Ну неужели ничего нельзя сделать? — лихорадочно думала она. — Вот когда бы мне пригодилась магическая сила! Где же этот чертов бог, когда он так нужен?!»

— Здесь травить? — отвлекая ее от размышлений, поинтересовался санитар.

Машка кивнула и покрепче ухватила веник. Жидкость в ведре заискрилась, когда ходяк медленно опустил в нее руку. Завоняло сильнее, к аромату помоев и гнили добавился химический запах. Намочив веник в ведре, Машка ловко разбрызгала магическую отраву по стене домика.

— Не бойся, к вечеру просохнет и выветрится, — утешил ее ходяк.

Неприятное чувство от общения с живым мертвецом после этой его фразы исчезло полностью. В отличие от покойников со склада храма этот был милым и несчастным. А, как известно, женщины очень любят несчастных и обиженных судьбой, несмотря на то, что периодически это кончается для них довольно плачевно.

— Я помогу тебе! — решительно заявила Машка, вспоминая, что с единорогом-то в самом начале приключений у нее получилось.

Закончив обрабатывать стену, она уселась на траву, сосредоточилась и представила себе молнию, которая срывается с небес и поражает покойника насмерть. По небу над ее головой, словно издеваясь, проплыло крохотное облачко.

— Май, — позвала Машка жалобно, — ну помоги же ты мне! Где ты? Я ведь хорошее дело делаю, правда?

— И что ты вечно лезешь решать не свои проблемы? — поинтересовался Май желчно, покидая колючие кусты, землю под которыми сплошь устилали опавшие розовые лепестки.

— Потому что свои я решить не могу, — огрызнулась Машка.

— Это потому, что ты ждать не умеешь, — авторитетно заявил эльф.

— Май, ну ты посмотри, какой он милый, — заныла она. — Ему срочно надо помочь!

— Ми-илый? — с сомнением протянул эльф. — Странные, однако, у тебя понятия о красоте и обаянии. Кажется, ты что-то перепутала. Милый — это я.

— Конечно, — согласилась Машка, — ты тоже будешь ужасно милым, если согласишься мне помочь.

— Вымогательница! — фыркнул Май и уставился на покойника. — Ну и что тебе надобно, старче?

— Сдохнуть ему надо, — объяснила Машка. — У меня что-то не получается.

— Разумеется, — подтвердил эльф. — А чего ты хотела, если не умеешь даже вампиров из белья шугнуть?

Мечтами своими Машка делиться с ним не стала: что толку распинаться о том, что уже давно всем известно? Зато состроила самую умильную и трогательную рожицу, на которую была способна.

— Ладно уж. — Май вздохнул. — Но имей в виду, если кто спрашивать будет, что случилось, — меня здесь даже близко не было. Чтобы меня потом в краже чужих покойников не обвиняли.

— А зачем кому-то тебя обвинять? Ты же не собираешься его красть! — не поняла Машка.

Эльф только взглянул на нее с досадой и до неприличия звучно сплюнул. Машка сочла за лучшее умолкнуть. Первым делом Май легонько коснулся ладонью земли. Влажная черная масса резво наползла на его руку, словно радуясь возможности ненадолго притвориться эльфьей перчаткой. Остроухий огляделся и поджал брезгливо губы, сделавшись неприятно похожим на пожилую сплетницу Ангелину Петровну, Машкину соседку по подъезду.

— Ложись сюда, — процедил он, указав глазами на колючку с облетевшими цветками.

— Май, но ведь он же обдерется! — возмутилась Машка.

И верно, шипы у декоративного куста были весьма внушительные. Нормальный человек по своей воле туда ни за что бы не полез. Однако к нормальным ходяка причислить сложно.

— Счастье требует жертв, — отрезал Май.

Лицо санитара стало блаженным. Казалось, дебильная улыбка собирается разорвать его побитую временем физиономию на две неравные части. Наплевав на разумную осторожность, он улегся на колючий куст. Послышался подозрительный треск, однако это не помешало санитару глупо ухмыляться. Машка отвернулась — ей было противно.

— И даже не думай отлынивать! — добавил вредный эльф. — Виданое ли дело — заставить эльфа работать вместо себя? Крызам на смех.

— А что я должна делать? — грустно спросила Машка.

— Встань рядом с ходяком и держи его за руку, — мстительно велел Май. — Слушай меня внимательно и не пропусти момент, когда руку нужно будет отпустить. И, конечно, следи, не появится ли Вили или храмовники. Не хочется оказаться последним из виноватых.

Машка послушно встала у куста. Распоротое шипом запястье ходяка сочилось мерзкой зеленоватой жижей. Воняло гнилой капустой и формалином, как в кабинете биологии, когда одноклассники вытащили дохлую лягушку из места ее последнего упокоения. Лягушек Машка не боялась, особенно покойных, но все равно было довольно противно.

— А теперь желай ему добра и прямого пути, — торжественно сказал Май. — Молча. Чтобы не мешать мне.

Она кивнула и с любопытством уставилась на эльфа. Тот воздел руки и забормотал что-то неразборчивое. Деревья вокруг активнее зашевелили ветками, кое-какие даже наклонились, прислушиваясь к словам Мая. Видимо, он просил у них помощи. Резко похолодало и потемнело. Машке стало страшно. Зубы ее отчетливо клацнули, шею слегка свело. Подлые мышцы перестали повиноваться приказам мозга. Желать кому-то добра в таком состоянии оказалось делом сложным.

Минуту спустя тени по краю поляны сгустились и приобрели смутные очертания. Клочья черного тумана притягивались друг к другу и пытались слиться в фигуру.

— Май, это что такое происходит? — еле шевеля губами, спросила Машка.

— Кажется, Херон против того, что мы отбираем у его храма раба, — отозвался эльф. — Пошли отсюда. Бросай своего подопечного и быстро убираемся, пока Владыка мертвых не проявился окончательно. Нахарды его знают, почему именно этот ходяк ему так дорог, но лучше нам не вставать на его пути.

Машка последовала бы его совету, честное слово. Собственная шкура ей была очень дорога. Но живой покойник смотрел на нее испуганными и грустными глазами больного щенка и мелко-мелко дрожал.

— Эй, плоскунчик, — обеспокоенно позвал эльф. — Здесь не время и не место для подвигов. Бежим!

— Сейчас, — виновато сказала Машка, — Сейчас. Ты иди, я тебя догоню.

Май посмотрел на нее как на душевнобольную, плюнул и скрылся в кустах. Машка и сама понимала, что поступает по-дурацки, но иначе не могла. Ходяк вцепился в ее руку, словно клещ. Ему было очень страшно.

После этого момента Машка не запомнила ничего, кроме жуткого холода. Заледенели и потеряли чувствительность пальцы и кожа лица. На ресницах и губах намерзла ледяная корочка. Кажется, уродский мутант, сформировавшийся из тьмы, что-то громко говорил и даже угрожал ей, но Машка ничего толком не разобрала. «Помирай уже, горе мое!» — думала она ожесточенно, надеясь, что каким-нибудь сверхъестественным образом ходяк услышит ее, но тот то ли не слышал, то ли не мог послушаться. Мутант сердился и бушевал, а Машка постепенно засыпала от холода, который исходил от него. «И никто, никто меня не спасет! — горько подумала она. — Что за подлость такая? Никому до меня дела нет!» От этой мысли ей стало так обидно, что она даже собралась заплакать, однако вовремя спохватилась: нет ничего глупее и бесполезнее, чем слезы, замерзающие на щеках.

— Дура, — ласково сказал кто-то за ее спиной. — Мертвый, это она. Пойдем, я тебе все объясню.

И Машка отключилась на самом интересном месте. Ей бы тоже хотелось, чтобы кто-нибудь ей все объяснил, но, как обычно, никто не спешил этого делать.

Очнулась она час спустя от резкого голоса Айшмы.

— Вот ни на минуту тебя нельзя оставить одну! — орала экономка. — Непременно все испортишь! Что ты сделала с наемным работником?! А что ты сделала с садом?! Крыза криворукая!

— А что я сделала с садом? — удивилась Машка, приподнялась на локтях и огляделась.

Да, если бы у нее был сад и кто-то сотворил с ним нечто подобное — убила бы мерзавца. Почерневшие деревья, покрытые ледяной коркой, мертвые, хрупкие скелеты кустов и голая земля виднелись на месте уютнейшего уголка поместья мессира Вилигарка. Домик прислуги, правда, остался непокалеченным, но на том месте, где лежал в кусте ходяк, образовалась яма. На дне ямы белели кости. «Ну хоть кому-то сейчас хорошо», — облегченно подумала Машка.

— Штраф будет вычтен из твоей зарплаты, — объявила Айшма.

— Не нужно, — мягко сказал Вилигарк, бесшумно появляясь за ее спиной. — Не нужно наказаний. У меня завтра день рождения. Я прощаю мою ученицу. Ученикам следует прощать ошибки, сделанные по излишнему старанию. Иначе из них никогда не выйдет толковых магов.

— Спасибо, — растерянно сказала Машка.

Смысл заявления некроманта ее порадовал: она не любила отвечать за свои проступки, как, наверное, большинство людей. Ее смутили мягкость и ласковость тона Вилигарка. День рождения — это, конечно, важная причина для амнистии. Но что-то подсказывало ей, что именно с такой интонацией и с таким выражением лица деревенские хозяюшки подзывают курицу — цыпа-цыпа, — чтобы свернуть ей шею и сунуть в кастрюлю.

— Нежелание отвечать за свои поступки — первый признак способного ученика некроманта, — успокоил ее Вилигарк, развернулся и, насвистывая веселый мотивчик, двинулся прочь.

Машку это высказывание отчего-то не слишком утешило да и Айшма, двусмысленно хмыкнув, заметила:

— Будь осторожна, девочка. Мессир никогда ничего не делает даром. Рано или поздно тебе придется заплатить за его сегодняшнюю снисходительность. Кстати, что же здесь все-таки произошло?

— Если бы я знала! — Машка вздохнула. — Ладно, что-то еще сегодня сделать нужно?

— Лучше иди отдохни, — велела экономка, окинув учиненные Машкой разрушения красноречивым взглядом.

Машка встала и отправилась к себе. Иногда извинения только раздражают.

День рождения Вилигарка — это почти как день рождения Карлсона. Праздник по случаю даты появления на свет самого влиятельного некроманта города — событие важное и отмечаемое обычно с большим размахом. Что там торт или примитивная банка малинового варенья! В небе, сопливую хмарь с которого разогнали еще затемно, сияло солнышко. Ночью команда быстрого реагирования спешно восстанавливала поврежденный Машкой участок сада: до рассвета под окнами слышались шипение и ругательства. Чтобы не было мучительно стыдно, Машка сунула голову под подушку и таким образом умудрилась прилично выспаться. Не столь сообразительная Тиока утром поднялась печальной и принялась жаловаться на головную боль и невоспитанных рабочих.

«Удивительное дело, — думала Машка, рассеянно пиная ногой упавший с дерева орех, размерами более похожий на арбуз. — Это же надо обладать такой гигантской харизмой!» Несмотря на всю свою грозность, известное всему городу могущество и воспетый в балладах скверный характер, необходимый каждому настоящему некроманту, Вилигарк не вызывал у горожан отвращения. Страх — пожалуй, да. Но не тот, панический, что надвигается вместе с контрольной при полном отсутствии знаний по теме, а обычный, какой вызывает в меру сварливый начальник. Любой здравомыслящий сотрудник обязательно выяснит, в каком он настроении, прежде чем попадаться на глаза. Нечестные горожане следовали этому правилу неукоснительно, желая сохранить собственную неповторимую жизнь и свободную волю. Некромант в хорошем настроении — совсем не то, что некромант, мечущий из глаз молнии.

Видимо, именно поэтому чаще всего у Вилигарка что-то пытались украсть в его день рождения. Его он праздновал с помпой, пышно и громко, поэтому никто не сомневался, что новорожденный в этот день пребывает в доброжелательном расположении духа. Разве что Машка — но она вообще почти всегда и во всем последнее время сомневалась. Эльфийское лекарство от навязчивых идей оказалось более чем действенным. Промокшие ноги, сопли и прочая простуда плохо сочетаются с мечтами о всемирном могуществе и всезнании.

Нынче днем Машка обнаружила в подвале исхудавшего юношу со взором горящим и немедленно перепугалась. Глаза у парня пылали, и это не было художественным преувеличением. Никогда раньше Машке не доводилось видеть ничего подобного. От неожиданности она даже вслух назвала Вилигарка мессиром, чего не делала практически никогда — слишком уж непривычное слово. На ее вопли прибежала Айшма, донельзя раздраженная тем, что ее оторвали от подготовки к празднику. Наивная, она все еще верила в то, что Вилигарку и впрямь важен день, в который его угораздило родиться.