Рассадник добра

— Все в порядке? — Май был более тактичен.

— Угу, — буркнула Машка. — Не твоими заботами, но уже в порядке.

Эльф с комическим видом развел руками.

— Сердце мое, — проникновенно сказал он, — знаешь, большинство людей в твоем возрасте уже имеют на своих плечах нечто похожее на собственную голову.

— А у меня что? — удивилась Машка. — Пупочек?

Май промолчал деликатно, но по его лицу было заметно, что именно так он и считает. То постоянство, с каким окружающие отказывали Машке в умении думать, уже начинало раздражать ее. «Ну ладно, старый и мудрый дракон, слуга Херона, отец покойникам, правая рука Мертвого бога, может предполагать, что человеческая девчонка-подросток безмозгла. В его возрасте это простительно. Склероз, там, маразм и все прочее, — размышляла она. — Но какой-то примитивный эльф, которому всего-то лет триста!»

На «примитивного» Май обиделся, наморщил нос и отвернулся. Машке на мгновение даже стыдно стало — столько оскорбленного достоинства было в эльфийской спине. Но только на мгновение. Потому в следующий момент она заметила крупную зеленую ящерицу, сидящую на камне. Ящерица таращила на нее стеклянистые глаза, и Машка с ужасом поняла, что кровь ее ведет себя вовсе не так, как положено благовоспитанной крови. В ушах застучало, под мышками стало жарко, а щеки запылали. Захотелось быстро бежать или в крайнем случае упасть в обморок. Ящерица же не шевелилась. Она не боялась гуманоидов. Видимо, потому, что не замечала их.

— По-моему, у меня развивается фобия, — слабым голосом пожаловалась Машка.

— Не волнуйся, это всего лишь прыщик, — мельком взглянув на нее, успокоил Май.

— Какой ты бесчувственный! — укорила его Машка. — У меня, между прочим, сейчас нервный срыв будет.

— Только не на траву! — быстро предупредил Вий. — Газонная трава на такие вещи плохо реагирует, пока маленькая.

— У тебя явно прогрессирует садово-огородная болезнь, — злобно сказала Машка. — Похоже, эльфы ей подвержены еще больше, чем люди. Имей в виду, если это не лечить, через годик ты начнешь сажать картошку и огурцы.

— А картошка, она какая? — немедленно заинтересовался Вий. — Красивая? А как цветет? Очень капризная?

— Еще немного, и он станет буйным, — предупредила Машка Мая.

Он усмехнулся:

— Спохватилась. Он уже лет триста как буйный. Прошла твоя фобия?

Машка неуверенно посмотрела на безобидную, не проявляющую никаких признаков агрессивности ящерку и передернулась. Если не считать отсутствия крыльев, она была уменьшенной копией прилетавшего намедни Тартхака. Это внушало Машке трепет. Вспомнилась та невероятная силища, которой обладал слуга Херона, и поток магии, которым он с легкостью управлял. И только сейчас Машка испугалась по-настоящему.

— Вроде бы, — сказала она, больше пытаясь убедить в этом себя, нежели своих остроухих приятелей.

— Незаметно. — Май скептически хмыкнул. — Возьми ее в руки.

— Я не могу! — возмутилась Машка. — Она же убежит. В конце концов, я не умею ловить ящериц.

— Не убежит, — уверенно пообещал Май и тоненько музыкально присвистнул.

Ящерица медленно повернула голову и смерила его презрительным взглядом потомственной аристократки. Во взгляде этом читалось: «Как вы мне надоели!» Однако легче передвинуть гору, чем смутить эльфа. Май присвистнул снова и велел:

— Бери. Она не будет против. Только аккуратно, не оторви ей хвост.

— А он разве снова не отрастет? — спросила Машка, не спеша брать в руки мерзкую холоднокровную тварюку, которая еще и косилась на нее без всякой приязни.

— А если тебе голову оторвать, она у тебя еще раз вырастет? — вопросом на вопрос ответил Май.

«Странно, — подумала Машка. — Так это что, миф такой, что у ящериц хвосты отпадают, если поймать? А потом снова растут, и так всю жизнь...» Правда, насчет собственной головы она была уверена твердо, а потому постаралась ухватить ящерицу поосторожнее. Вопреки Машкиным ожиданиям на ощупь она оказалась вовсе не холодной, словно где-то внутри нее работал крохотный обогреватель. Между передними лапками пульсировало что-то горячее. Машка посадила ящерку на ладонь, демонстрируя острым на язык эльфам, что ей вовсе не страшно, и отважно посмотрела ей в глаза, которые постепенно наливались красным.

— Эй, а теперь так же медленно положи ее обратно, — сдавленным голосом сказал Май. — Прямо сейчас. Прекрати на нее пялиться и отпусти.

Машка с облегчением ссадила ящерицу с руки на здоровый черный лист вьюна, затянувшего весь бордюр. Замшелых бордюрных камней с древними магическими письменами под этим мрачным растительным ковриком совсем не было видно. Меж листьев кое-где торчали метелки крохотных темно-синих цветов. Покойный дизайнер, оформлявший Вилигарку сад, явно обладал неплохим вкусом.

— А теперь отойди, — велел Май, ни на секунду не отрывая от ящерицы напряженного взгляда.

Машка мысленно пожала плечами — все-таки эльфы удивительно непоследовательные существа, — но покорно отошла. Мало ли, вдруг у Мая предчувствие какое возникло. С представителями древних рас это часто случается. Почти так же часто, как понос у людей.

Ящерица переступила передними лапками, потом изогнулась и начала раздуваться так быстро, что Машка испугалась за нее. Казалось, увеличивайся она чуть-чуть активнее — и ее просто разорвет, как в мультфильме. Май неуверенно посвистел, но животное не обратило на него никакого внимания. Секунду спустя, когда ящерица достигла размера крупной курицы, она издала неприличный звук и выплюнула в направлении Машки здоровенный сгусток пламени.

— Ой, — сказала Машка и отпрыгнула подальше.

Однако комок огня до нее не долетел. Тяжело упав в траву, он затрещал обиженно и погас.

— Кажется, ты ей не понравилась, — резюмировал Вий, глядя на выжженное пятно.

— Ничего, я привычная.

Машка вздохнула. Разумеется, ей было ужасно обидно, что ящерица, больше похожая на детеныша дракона, не испытывает к ней теплых чувств. Такое положение вещей она считала несправедливым. Но разве она могла что-нибудь изменить?

— Не надо тебе было говорить про хвост, который отрастет заново. — Май нервно улыбнулся. — Драконы очень бережно относятся к своим хвостам. Это предмет их гордости.

— Так это что, действительно дракон? — поразилась Машка.

— Конечно, — недоуменно отозвался Май. — Ты что, драконов никогда не видела?

— Вообще-то я предполагала, что они больше, — призналась Машка.

— Глупая ты, — сообщил Вий. — Это порода такая. Садово-декоративная. Горные драконы намного крупнее. А вот городские охранные драконы вообще размером с палец. Чтобы прятаться было удобнее. Запустил такого в дом — и можешь быть уверен, что гробители к тебе не полезут.

— Ну, если они все огнем плюются... — протянула Машка.

— Разумеется, плюются, — подтвердил Вий. — Даже пословица про них есть: нет дракона без огня.

Спустился теплый вечер. Окно в домике прислуги было открыто. По саду шлялась какая-то тетка в белом, но, зная любовь эльфов к активному общению с горожанками, Машка не стала ее разглядывать и улеглась спать.

Ей снилось, что она — Земля, уставшая от живущего на ней человечества. Ей было трудно дышать, потому что безумные двуногие дети ее отравили воздух, стиснули ей грудь и диктовали законы, по которым она отныне должна жить. Они считали себя взрослыми и почти всемогущими, но портили все, к чему прикасались. Машке-Земле с ними было тяжко и сложно жить. Ей так хотелось расправиться, шевельнуться и махнуть куда-нибудь, как в бесшабашной юности. Но она позволяла себе только вздрагивать иногда от обиды, когда человечество особенно плохо себя вело.

Вокруг нее вертелись другие планеты, но их человечества были куда воспитаннее, выглядели опрятно и не смели проказничать. Они с жалостью говорили Машке, что нельзя так баловать детей. Одна зеленоватая крупная матрона раскричалась, что таких детей нужно сдавать в приют, когда расшалившееся человечество выпалило по ней из пушки. Машка знала, что на самом деле ее человечество доброе и хулиганит оно вовсе не со зла, а пытаясь изучить окружающий мир. Так делают все человечества, пока не вырастут. Машка-Земля верила в то, что у ее человечества доброе сердце и когда-нибудь оно станет иным — взрослым и разумным. Она сильно устала, измучилась и исплакалась, возясь с ним. Наверное, она могла бы сбежать, как другие, не столь терпеливые планеты, или уйти в отпуск, заручившись горячей помощью светила, вокруг которого она вращалась. Но не могла. Человечество, глупое и беспомощное, одно в холодном и бесприютном космосе — эта картина разрывала ей сердце. Как же оно там будет — без нее? Она еще помнила, как, улыбаясь бессмысленной младенческой улыбкой, человечество в первый раз назвало ее матерью, провело свой первый, наивный обряд и, страшась и все еще хватаясь за нее, сделало первый самостоятельный шаг в открытый космос. Кажется, это было только вчера — восторженное: «Земля, как слышите?!» Будучи Землей, Машка закашлялась от дыма и вдруг почувствовала себя невероятно одинокой. Ей было холодно в этом космосе. Не слышалось голосов, и на миллионы километров вокруг никого не было.

Во сне она перевернулась на другой бок и снова стала самой собой. Ей снился совсем другой сон — прекрасный. Но, увы, как все сны, этот не мог длиться вечно.

Машка проснулась от холода. «Какая мистическая сволочь, — подумала она, — послала мне этот сон? Узнаю — убью!»

Лежа на полу, она плакала, не отрывая дрожащих рук от лица и не открывая глаз. Она не хотела окончательно просыпаться, не хотела чувствовать на шеках ветер и ласковое касание солнечных лучей. Одеяло, сползшее на пол вместе с ней, казалось страшно жестким, а сам пол — холодным. Хлюпая носом, она старалась прогнать из горла колючую горечь. Ей было так хорошо в этом сне, так спокойно и безопасно, как не было никогда в жизни. Она не помнила ни сюжета сна, ни кого она в нем видела, но ощущение того, что мир вокруг создан для нее, было настолько замечательным, что терять его оказалось страшно. От него осталось только смутное чувство, что где-то — совсем рядом — есть кто-то, кто любит ее и непременно решит все ее глупые человеческие проблемы. Кто позаботится о ней, не читая нравоучений, потому что сам не сахар и не праведник. Он где-то существует, нужно только найти его. Машке вдруг представилось, что этот кто-то непременно должен оказаться принцем, в крайнем случае, заколдованным злой ведьмой. Конечно, это было глупо, как глупы все сказки, но Машка мгновенно и накрепко решила, что будет искать этого человека, И непременно найдет. Потому что сказки — фэнтези, волшебные истории и прочие сочинения, на которые теперь была похожа ее жизнь, — обязательно должны заканчиваться хорошо. Сколь бы глупы они ни были. Ведь это закон жанра.

— Эй, что с тобой? — окликнул ее Май, появляясь в окне. Кажется, он принципиально не пользовался дверью, дабы подчеркнуть свое отличие от людей.

— Ничего, — хмуро буркнула Машка, вытирая слезы и торопливо поднимаясь с пола.

— Но ведь ты ревела, правда? — не отставал эльф.

— Девушки часто ревут, — фыркнула Машка. — Ты принес мне хуммуса?

— Нет. — Май растерялся. — А что, должен был?

— Настоящие мужчины, вламываясь к девушке рано утром, непременно приносят ей что-нибудь приятное, дабы не быть выгнанными в шею, — нравоучительно сказала она.

— Ну так я принес тебе себя. — Эльф широко улыбнулся.

Машка тяжело вздохнула и улыбнулась ему в ответ. В каком-то смысле эльф был совершенно прав: по утрам нет ничего лучше такой жизнерадостной морды в окне. Особенно если утро выдалось странным.

Привычным жестом скрутив волосы в куцый хвостик, она мельком взглянула в зеркало и ужаснулась собственным красным глазам.

— Надо же, вампир! — воскликнул Май.

— Не обзывайся. Сама знаю, что не красавица, — буркнула Машка.

— Да нет, гони его быстро, пока не укусил! — заорал эльф, спрыгнул с окна и больно хлопнул ее по шее.

Машка немедленно завизжала, даже не успев толком испугаться, отпрыгнула и с опаской дотронулась до своей шеи.

— Развели тут дряни, — проворчал Май, растирая ногой что-то по полу. — Одно слово — люди.

— Это что, действительно вампир? — поинтересовалась Машка, задумчиво разглядывая невразумительное влажное пятно.

Ошметки панциря красноречиво подтверждали, что эльф не шутил.

— Конечно, — подтвердил Май. — Вампиры всегда заводятся в белье, если его долго не стирать. Только не у нас. Высоких светлых вампиры не любят, у нас кровь горькая.

— Ужас какой. — Машка вздохнула. — И что теперь делать?

Май с отеческой нежностью взглянул на нее, пробормотал нечто невнятное, но явно ругательное и сильно дернул себя за волосы, вырвав порядочный клок.

— На, положишь под подушку, — сказал он, протянув ей волосы. — Вампиры не любят нашего запаха. Мигом разбегутся. И стирай белье чаще, чтобы заразу не разводить. А то покусают — мигом облысеешь, почернеешь и будешь солнечного света бояться.

— Я в курсе, как действует на человека вампирий укус, — отозвалась Машка. — Только я не знала, что они такие маленькие и вообще насекомые. Я думала, они человекообразные. Так во всех книжках написано.

— А ты меньше книжек читай, — серьезно посоветовал Май. — Там вранье написано. А про вампиров — особенно. Ты меня слушай, я умный. А то пупочки, говорят, тоже думают, пока в кашу не сварятся.

В кашу Машке не хотелось, а потому она поспешно сунула под подушку эльфийские волосы и решила перед сном тщательно проверять белье. Мало ли какая еще нечисть там завестись может!

Глава 11

ЭЛЬФИЙСКАЯ МАГИЯ

Напоследок, перед самыми холодами, солнце шпарило вовсю. Казалось, что с неба на многострадальную землю льются потоки расплавленного золота. Было так светло, что почти ничего нельзя было рассмотреть. Щурясь, Машка упорно топала по пыльной тропинке. До Солнышковой рощи оставалось совсем немного — буквально пара минут, которые она искренне надеялась выдержать. После набега дракона на поместье Вилигарк лежал практически не поднимаясь, жаловался и ныл, как заправский умирающий. Стены Роесны потускнели, а светящийся мох, хоть и расплодившийся в жутких количествах, светил совсем слабо. Скелет-секретарь почти не вылезал из своей ниши, валяясь там бесполезной грудой костей. Магической энергии не хватало даже на то, чтобы поддерживать в пределах поместья постоянный мягкий климат, к которому Машка успела привыкнуть. Солнышковая же роща располагалась на самой окраине владений Вилигарка.

Ругательски ругая работодателя-некроманта и всю его некромантскую практику, сильно расходящуюся с теорией, она миновала поворот и остановилась в восхищении. За совершенно обыкновенными дубами и елочками лесополосы открылась Солнышковая роща, прохладная и тенистая. Десятиметровые желтые ромашки величаво покачивали роскошными головами, давая себе труд реагировать на легкий ветерок. Если учесть еще, что ромашек росло здесь невероятное множество, можно понять, что впечатление это производило сногсшибательное.

Под одним из монструозных цветочков сидел Май и рассеянно чертил что-то прутиком на земле.

— Добралась наконец-то, — ворчливо отметил он, не поднимая головы.

Машка плюхнулась рядом с ним.

— Общаясь с тобой, я начала подозревать, что у эльфов глаза везде, а не только там, где положено! Что это?

Не церемонясь, она ткнула пальцем в рисунок. Эльф вздрогнул и зашипел, будто потревоженная неосторожным путником змея. Что поделать, эльфы действительно очень близки к природе.

— Гадаю! — сказал он, немного успокоившись. — Лапы убери, напортишь. Это, знаешь ли, дело тонкое, людям почти недоступное!

— Странно, — невинно заметила Машка. — А вот я в городе видела гадателей, и, клянусь тебе, это были не эльфы.

— Разве это гадатели?! — фыркнул Май с плохо скрываемым раздражением. — Ни тебе точного места события, ни тебе времени, ни списка действий, которые помогут события избежать. Дотошности — ни на лошик. Одно слово, люди.

— Ух ты! — слегка преувеличенно восхитилась Машка. — А ты это все можешь, о светлоликий представитель древней цивилизации Ишмиза?

— Ну почти все. — Май потупился, предпочтя пропустить мимо ушей ее иронию.

— А о чем ты гадаешь? — жадно спросила она.

— А как ты думаешь? — вопросом на вопрос ответил Май, но, взглянув на глубоко задумавшуюся девочку, смилостивился. — Я позвал сюда тебя. Ты спрашивала меня о своем ближайшем будушем. О чем я гадаю? Правильный ответ — о тебе!

— Какой ты милый! — растроганно улыбнулась не ожидавшая ничего такого Машка. — И что там видно?

— Сейчас узнаем. Вот тень солнышка на табличку упадет...

— Солнышко — это та зеленовато-желтая фиговина наверху или все-таки ромашка-переросток над нами? — уточнила Машка.

— Постарайся относиться к священному растению эльфийской расы хотя бы с малой толикой почтения! — укоризненно сказал Май. — Между прочим, на его выведение лучшим умам моего народа понадобилась не одна тысяча лет. В древние времена солнышки были гораздо мельче, смею тебя уверить.

— Я догадываюсь, — отозвалась Машка. — У вас вообще почему-то на этой почве комплекс. Если овощи — то с мою голову, если цветы — то размером с дерево, а уж деревья... И говорить нечего — гигантомания какая-то!

— И ничего у нас не комплекс, — обиделся Май. — Просто мы считаем, что все полезное и красивое должно быть большим.

— Ага! — хмыкнула Машка. — Чтоб издалека видать было, какую замечательную вещь создали эти эльфы.

— Ну и это тоже, — без тени смущения согласился Май. — Хотя, конечно, это не самое главное.

Между тем солнце продолжало свое неторопливое движение по небу. Глазастое и любопытное, оно солидно и плавно, как и подобает крупному светилу, ползло вверх, изредка помаргивая ресницами. Наконец тень ромашки коснулась рисунка, вычерченного эльфом на земле. Май затаил дыхание и жестом велел Машке сесть рядом. Мучительно медленно темная тень поглощала табличку. Май закатил глаза и, казалось, принялся молиться, если такое понятие вообще существует у эльфов, известных своим свободолюбием и наплевательским отношением к богам. По его губам бродила мечтательная улыбка. Наверное, он и в самом деле был хорошим гадателем, раз ему так нравилось его дело. По-настоящему любить свою профессию может только отличный специалист, досконально разбирающийся в ней и не мыслящий без нее своей жизни. Некоторое время спустя эльф сложил губы трубочкой и запел-замычал довольно мелодично, покачиваясь вперед-назад.

— Эй, с тобой все хорошо? — испуганно спросила Машка на всякий случай шепотом: вдруг остроухий чем важные занят?

— О! — внушительно сказал Май, но глаза в нормальное положение так и не вернул.

Руки его слепо зашарили по табличке, стирая рисунок, нацарапанный с такой тщательностью. Этого Машка перенести не смогла: ей, значит, нельзя, а самому можно?

— Май, приди в себя! — громко велела она и потрясла его за плечо.

Эльф вздрогнул, потряс головой и издал горлом неопределенно-удивленный звук.

— Я же просил тебя не трогать! — с досадой сказал он.

— А это не я! — возмущенно отозвалась Машка. — Это ты сам, в состоянии глубокого транса. Скажи спасибо, что я тебя вообще разбудила, а то оторвал бы еще себе голову. А что? С тебя станется. Может, у тебя подсознательное желание такое есть. И ходил бы, как дурак, без головы, если бы не я.

— То есть ты что, не шутишь? — недоверчиво спросил Май.

— С такими вещами не шутят, — с достоинством ответила Машка.

— Интересное вранье... — протянул эльф тем самым тоном, которым Машкины одноклассники произносили фразу «интересное кино».

Киноиндустрии в Ишмизе не было, так что на «вранье» Машка решила не обижаться. Май задумчиво изучил свои ладони и, не найдя в них ничего необычного, перевел взгляд на полустертый рисунок. Потом почесал нос и изрек:

— Сдается мне, в твою судьбу кто-то постоянно вмешивается.

— А то я не знаю! — Машка издевательски усмехнулась. — Еще бы ты сказал, кто именно...

Май задрал голову и с упреком взглянул на колышущиеся от ветра солнышки, словно они были виноваты в неясности предсказания. Но те безмолвствовали, как и подобает воспитанным священным растениям.

— Знал бы, сказал бы, — буркнул эльф и стер остатки нацарапанной на земле таблички ногой.

— Еще скажи, что все это происки конкурентов, — подначила Машка.

— А что?! — запальчиво воскликнул эльф. — От людей всего можно ожидать. Они странные. У нас говорят: «Нет ничего более кривого, чем человек».

— Почему кривого? — обиделась Машка, демонстративно отставив в сторону очень даже прямую ногу.

— Я не в том смысле, — оправдался Май поспешно. — Эта пословица родилась вскоре после окончания войны.

— Что-то не замечала я раньше, чтобы ты людей не любил, — ехидно сказала Машка. — Да и люди, особенно женского пола, к тебе, кажется, не испытывают ненависти.

— Во-первых, я очень красивый, — рассудительно ответил Май. — А во-вторых, в этом и кроется кривость людей. Сначала они с нами воюют, а потом носятся, как покойник с последними тапками. Где тут последовательность, присущая всякому разумному существу?

— Может быть, им стало стыдно? — неуверенно предположила Машка. — Так бывает, знаешь ли: сначала напакостят друг другу, а потом стараются загладить вину.

— Но мы же так не поступаем! — сказал Май таким тоном, словно был истиной в последней инстанции и хранителем правил, которых всякое существо должно придерживаться.

— Ну и что? — хмыкнула Машка.

Май пожал плечами:

— Мы гораздо умнее людей. Нам нужно подражать. А люди этого не делают. Почему бы им не творить и другие глупости?

— Но если вы настолько умнее, то почему же люди завоевали вас? — Машка начала злиться. Она, конечно, никогда не была расисткой, но снобизм остроухого приятеля буквально вывел ее из себя. — Я слышала, что войска разрушили ваши города, пожгли произведения искусства. Да и я никогда не слышала про нелюдей — уважаемых магов или торговцев.

— Понятное дело. — Май улыбнулся. — Пойдем, я тебе все объясню по дороге.

Машка с сожалением оглянулась на стертую табличку, по которой все еще ползла солнышковая тень, и ей на мгновение показалось, что мелкие блестящие камешки и песчинки, вроде бы беспорядочно лежащие в этом месте, сложились в карикатурную улыбку. Неведомый товарищ, вмешивающийся в ее жизнь, словно насмехался над ее попытками узнать побольше о том, что ее ждет. С Машкиной точки зрения, это было ужасно невежливо. Она бы с удовольствием объяснила это загадочному могущественному существу, но, увы, — ни имени его, ни адреса она не знала.

— Не расстраивайся, так бывает, — постарался подбодрить ее эльф. — В следующий раз попробуем выяснить все немножко иначе. Я думаю, получится.

— Думай, — Машка вздохнула, — вдруг поможет. Хотя вряд ли. Ты там что-то интересное про неправильное поведение людей рассказывал.

— А что люди? Сначала налетели, развоевались... Теперь платят за поддержание нашего столичного водопровода в рабочем состоянии. — Май сорвал травинку. — Вот и все. А нам-то что? Может, людям нравится тратить свои деньги? Ради всех богов, нам ведь не жалко. Мы считаем, что они взяли нас на попечение. Как вымирающую расу.

Эльф хихикнул, посерьезнел и суровым взглядом настоящего мужчины обозрел окрестности. На представителя вымирающего вида он не походил совершенно. Сунув в рот особенно приглянувшуюся ему травинку, он с удовольствием принялся жевать ее.

— Но они же завоевали вас и теперь вами распоряжаются! — возмутилась Машка.

— Это они так думают. Вероятно, им так легче. — Эльф усмехнулся. — У нас другое мнение, но если под этим предлогом они продолжают тратить на нас свои красивые деньги, мы не против. Завоевали так завоевали. Хоть поработили и в фулеганов перекрасили.

— А как же ваша культура, уничтоженная захватчиками? Мне в музее об этом рассказывали, так жалко было... — протянула Машка.

В музей эльфийской культуры ее недавно таскала Тиока, возмущенная тем, что человек, постоянно общающийся с таинственными и прекрасными эльфами, так мало о них знает.

— В каком музее? В людском? — уточнил Май.

Машка кивнула, не понимая еще, к чему он клонит.

— А большой музей? — продолжал допытываться он.

— С поместье Вилигарка.

— А вот у нас таких никогда не было, — с чувством произнес Май. — Как-то не до этого было, да и заниматься этим никто не хотел... А у людей — захватчиков — видишь ли, чувство вины сработало. Они теперь наши памятники культуры разыскивают и коллекционируют. Для потомков, значит, сохраняют. Молодцы!

Выражение лица у него было такое похабное и комическое, что Машка не выдержала и засмеялась. Май, наблюдая за ней, меланхолично жевал свою травинку.

— А ущемление завоеванного народа в правах? Как с этим? — осведомилась Машка, отсмеявшись и уже без всякой надежды услышать какие-нибудь ужасы о положении эльфов в этом мире.

— Ты бы еще предположила, что нам запрещают на собственном языке разговаривать! — фыркнул Май.

Травинка выпала из его рта и съежилась на земле под недовольным взглядом эльфа. К этому Машка уже привыкла: все растения, животные и даже погода в этом мире всегда вели себя так, как будто были эльфам чем-то очень обязанными. Май передернул плечами, не глядя протянул руку в заросли травы и сорвал увядший сероватый лист. Быстро скрутив из него толстую трубочку, он прищелкнул пальцами и прикурил ее, словно сигару. Выпустил облачко белого дыма. В воздухе отчетливо запахло ванилью и карамелью.

— Да, так хорошо, — задумчиво произнес он.

Машке показалось, что нечто невидимое, но огромное вздохнуло рядом облегченно, как будто сдержанное одобрение Мая много значило для этого прозрачного великана. По спине ее побежали мурашки. Чтобы отвлечься, Машка принялась припоминать все, что она знала из курса истории о плачевной судьбе завоеванных народов. Насильственные переселения? Не подходит! Эльфам в принципе все равно, где именно проводить время своей жизни. Они везде чувствуют себя как дома. Земля любит их, балует, лишний раз споткнуться не позволит.

— А как же обучение? — осенило ее вдруг. — Знаешь, школы, клубы... Обучение эльфийских детей наверняка ведется на человеческом языке!

— Глупенькая ты. — Май вздохнул. — Впрочем, как и все люди твоего возраста. Зачем учить тех, кто и так все необходимое знает с рождения? А чего не знает, узнает, когда будет нужно. Просто вдохнет поглубже, посмотрит попристальнее или вслушается повнимательнее — и узнает. Это людям надо зарываться в книги и задавать кучу дурацких вопросов другим людям, чтобы стать чуточку умнее. А у нас учителя лучше, да и всегда под рукой. Небо, трава, земля...

И он ласково провел ладонью по тропинке. Погладил как кошку. Машка могла бы поклясться, что в ответ на ласку эльфа тропинка чуть выгнулась и еле слышно мурлыкнула. Ненавязчиво так, как будто для него одного. Кошка и есть.

— Где вы были? — вместо приветствия поинтересовался Вий, ловко спрыгивая на тропинку с ветки.

Вслед за ним, будто не желая расставаться, посыпались мелкие чешуйки коры. Несколько запуталось в его волосах, сделав эльфа похожим на лешего из сказки.

— Мы обсуждали порабощение людьми великого эльфийского народа, — небрежно отозвался Май, предостерегающе взглянув на Машку.

— Уверен? — спросил Вий.

— Абсолютно, — заверил Май. — Ей было интересно, почему мы до сих пор не подняли восстание и не свергли человеческое иго.

— Еще не время, — загадочно улыбнувшись, сказал старший.

Его улыбку, на мгновение обнажившую слегка заостренные зубы, вполне можно было назвать гримасой. Лицо сделалось неприятным и хищным, словно у киношного террориста. Машка передернулась и, обхватив руками плечи, спросила:

— А что, такие планы есть?

— Ты опять упускаешь одну важную деталь, — пожурил ее Вий. — У эльфов планов не бывает. Мы просто принимаем течение жизни таким, каково оно есть, не пытаясь прогнуть его под себя.

— Ага, — Май хохотнул, — нам и так неплохо.

— Тогда какого времени вы ждете? — подозрительно спросила Машка, в которой неожиданно проснулась патриотка.

В конце концов, она тоже человек, и коварные планы, вынашиваемые остроухими интриганами, непременно должна выяснить. Хотя бы ради благополучия собственной расы. А то мало ли что вчерашним товарищам в голову взбредет? Может, они спят и видят, как бы геноцид устроить.

— Какие плоские мысли плавают в твоей голове! — укоризненно сказал Вий. — Голова, знаешь ли, не место для помойки. Учись разводить в ней мысли полезные, а не всякий мусор.

— Извини, — примирительно произнесла Машка, шаркнув ногой по земле.

— Ничего, — отозвался эльф. — Многие люди реагируют на мои предчувствия именно так. Понимаешь, я умею слушать мир. А он говорит мне, что люди утомили его.

— Чем это? — обиделась за человечество Машка.

— Люди слишком шумные и капризные создания. Они не умеют находить компромиссы и жить в согласии со всеми прочими существами. Им непременно нужно утвердить свое главенство и превосходство над окружающими. Такими они созданы, но миру трудно выносить их претензии. Он уже начал слабеть и болеть. Эльфы гораздо более приспособлены к тому, чтобы жить здесь, да и вообще где бы то ни было. Когда мир начнет лечить себя, все изменится. И однажды, рано или поздно, эльфийский триколор будет реять над всем миром. — Вий улыбнулся. — Может быть, я и не доживу до этого, но так будет.

— Надейся-надейся, экстремист эльфийский! — пробурчала Машка.

— Надеяться могут люди, а эльфы — знают, — просто ответил Вий. — Вот я знаю про триколор.

— Кстати, а какие цвета входят в ваш триколор? — поинтересовалась она, чтобы сменить политическую тему на менее опасную.

— При чем тут цвета? — удивился Вий. — Триколор — это такие священные для нашей расы штаны с глазами и ушами, для которых нет тайн в мире. Это символ эльфийского образа жизни, символ свободы.

— Хм, а почему именно штаны? — спросила Машка.

Вий пожал плечами.

— Так исторически сложилось. Спроси какого-нибудь работника музея эльфийской культуры.

— А у меня есть предположение по этому поводу, — ухмыляясь, оповестил их Май.