— Нет, сир, — откликнулся он, потому что только это он мог выжать из себя.

После этого Дэнис ушел.

Когда Джастин вернулся в кабинет, Грант встретил его в дверях испуганный и молчаливый, одним своим присутствием задававший вопросы.

— Все в порядке, — сказал он. — Они спрашивали, намеренно ли я сделал это. Я сказал, что нет. Я еще кое-что сказал. Дэнис обещал, что они снимут безопасность с нашего хвоста.

Грант бросил на него вопросительный взгляд:

— Кто сейчас нас слушает и для кого этот розыгрыш?

— Нет, он так и сказал, — ответил он Гранту. И закрыл дверь хотя бы для того уединения, которое было им доступно. Он вспомнил о другом, о важном: об угрозах и обещаниях и откинулся на спинку рабочего кресла, почувствовав, как у него перехватило дыхание. — Они сказали, что собираются разрешить нам разговаривать с Джорданом.

— Это правда? — удивился Грант.

Как раз это и показалось ему странным: они внезапно наобещали ему разных милостей, когда для этого не было никаких причин. Ведь они могли силой затащить его в больницу!

Что-то происходило.

— Музыку, — скомандовал он монитору в тот вечер, как только они вошли в дверь. Тот включил запись с того места, как она стояла. И доложило звонках. Их не поступило. — Мы не популярны, — сказал он Гранту. Обычно хоть один, но был, что-нибудь по работе, кто-нибудь спрашивал о деле, если не смог застать их в офисе.

— А, людское непостоянство! — Грант привычным жестом положил дипломат на столик, сунул пальто в стенной шкаф и направился к буфету и бару, пока Джастин вешал свою одежду. Он смешал две порции и возвратился с ними: — Тебе — двойную. Туфли долой, ноги вверх, садись. Можешь пить.

Он сел, сбросил туфли, откинулся на подушки и отпил. Виски с водой; сочетание, обещавшее немедленное расслабление потрепанным нервам. Он увидел, что Грант держит пластиковую дощечку, на которой они писали то, что не хотелось произносить вслух. Грант написал:

Мы верим, что они прекратили подслушивание?

Джастин покачал головой. Поставил стакан на каменный бордюр тахты с подушками и потянулся к дощечке. Мы скормим им немножко дезинформации и посмотрим, сможем ли уличить их.

Снова у Гранта: тот кивнул:

— Идея есть?

— Пока нет. Думаю.

Грант:

— Я полагаю, что мне следует подождать кормления рыбок, чтобы выяснить, что случилось.

— Опасные осложнения. Петрос собирается интервьюировать меня.

Грант взглянул тревожно.

— У них подозрения по поводу видений.

Грант: подчеркнул слово «интервьюировать» и поставил знак вопроса.

— Это сказал Дэнис. Они осознали, что у меня проблемы с лентами. Я испуган. Я боюсь, что они учитывали тональности моего голоса. Если так, то я провалился. И еще хуже провалюсь, когда Петрос будет тестировать меня. Долгое время я старался считать, что видения являются результатом травмы. Теперь я думаю, что это может быть подстроено намеренно. Возможно, они хотят, чтобы мне понравилось это.

Грант читал это, все больше хмурясь. Начал писать что-то. Очистил дощечку — и начал снова. И — снова. Наконец коротко: Я не думаю, что намеренно.

— Тогда какого черта мы пишем заметки в нашей собственной гостиной? И трижды подчеркнул.

Грант отреагировал, слегка приподняв брови. И написал: Потому что все возможно. Но я не думаю, что намеренное нарушение. Жиро встрял со своими вопросами в условиях, когда Ари еще не закончила свое воздействие. Она могла осуществить внедрение в психику единственной фразой. Мы знаем это. Жиро встрял и что-то испортил.

Джастин прочитал это и почувствовал, что холод глубже проникает в него. Он с минуту пожевал перо и написал: «Жиро видел ленты. Жиро знал, что она сделала. Жиро может много работать с психотипами военных, но это также меня не убеждает. Они добыли для него проклятый статус Особенного. Политика. Не талант. Бог знает, что он сделал со мной. И что сделал Петрос."

Грант прочитал, и его лицо потемнело. Он написал: «Я не могу поверить, что это Петрос. Жиро — да, мы. Но Петрос — ни при чем."

«Я не доверяю ему. И мне придется пойти на эти интервью. Они могут отстранить меня от работы. Объявить меня неуравновешенным, временно лишить альфа-лицензии. Перевести тебя. Снова всю эту чертовщину."

Грант схватил дощечку и написал: «Ты — копия Джордана. Если ты без психогенной программы продемонстрируешь талант, как у него, во время проведения Проекта Рубина, ты можешь подвергнуть сомнению их результаты. И я — тоже. Помнишь, ведь Ари создала меня из Особенного. Ты и я: потенциальные ведущие Проекта. Может быть поэтому мы были нужны Ари? Может быть, поэтому не нужны Жиро?"

От этой мысли где-то внутри у Джастина возникло неприятное ощущения. «Я не знаю», — написал он.

Грант: «Жиро и Дэнис проводят Проект без ведущих, не считая самого Рубина, и неизвестно, насколько честными будут их результаты. Мы им неудобны. Ари никогда не стала бы работать так, как они. Ари использовала ведущих в той степени, в какой это возможно. Я думаю, что мы оба были ей нужны."

«Дэнис уверяет, что Проект обоснован. Но каждый раз его исполнение оказывается скомпрометированным."

Грант: «Если он сработает, значит, обоснован. Как ты сам всегда говорил: они не публикуют данные, если они работают. Резьюн никогда не публикует данных. Резьюн делает деньги из своих открытий. Если Резьюн получит обратно Ари, Ари для руководства дальнейшими исследованиями, станут ли они публиковать заметки? Нет. Резьюн получит крупные оборонные контракты. Масса власти, сила секретности, куча денег, но Резьюн сама будет вести все дело и обретать все больше власти. Резьюн никогда не станет публиковать открытия. Резьюн будет работать по контракту с Обороной и получит все, что захочет, в то время как Оборона получит обещания восстановить отдельных личностей. А даже Резьюн не способна осуществить это без документации типа той, что там, под горой. Для этого требуются годы. Целые человеческие жизни. Между тем Резьюн сделает кое-что для Обороны и много чего для себя. Правильно я понимаю рожденных людей?"

Он прочитал и кивнул, в душе все более и более тяжелое чувство.

Грант: «Вы, граждане — очень странные. Возможно, это сопровождает изобретение ваших собственных психотипов — а сверх всего — еще и Вашу логику. Мы знаем, что наши базовые пласты — надежны. Кто я такой, чтобы судить своих создателей?"

Джейн села на край постели и откинула волосы с лица в то время, как Олли сел рядом с ней и скользнул губами по ее затылку и шее.

Дитя, Слава Богу, заснуло, и Нелли в очередной раз выиграла битву характеров.

Арри была несносной — продолжала быть несносной в течение всего дня, желая вернуться к Валери и играть.

Пришло время это изменить. Валери превратился в проблему, как она и предсказывала. Настало время для Ари приобрести нового приятеля для игр.

Проклятье. Ребенок требует массы забот.

Руки Олли обхватили ее, притянули к нему.

— Что-нибудь произошло? — спросил Олли.

— Сделай что-нибудь необыкновенное, Олли, дорогой. Сегодня вечером я не хочу думать.

Проклятье. Я даже начинаю говорить, как Ольга.

Рука Олли скользнула ниже, он поцеловал ее в плечо.

— Давай, черт возьми, Олли, будет решительнее. У меня убийственное настроение.

Тогда Олли понял. Олли опрокинул ее на постель и взял инициативу на себя, придерживая ее руки, поскольку у него не было желания в итоге оказаться оцарапанным.

Олли был чертовски хорош. Как и большинство обученных эйзи он был очень, очень хорош, и попытки удержать его в любви на почтительной расстоянии являлись игрой, в которой он победил неторопливо и абсолютно; точно рассчитанная игра.

Время настало. Джейн вздохнула и через некоторое время уступила нежности Олли. Чем хорош любовник-эйзи — тем, что он всегда в настроении. Всегда больше беспокоится о ней, чем о самом себе. У нее была масса любовников-граждан. Но забавная вещь — больше всех она была привязана к Олли. Он и не рассчитывал на это.

— Я люблю тебя, — проговорила она ему на ухо, когда он почти заснул, положив голову ей на плечо. Она пробежала пальцами по его влажным от пота волосам, и он взглянул на нее с недоумением и удовольствием. — Правда, люблю, Олли.

— Сира, — сказал он. И замер, как будто она после всех этих лет сошла с ума. Он был утомлен. А ей по-прежнему не спалось. Но он не собирался засыпать, даже с закрытыми глазами, если она хотела поговорить, она знала это. Его внимание было ей обеспечено.

— Это все, — сказала она. — Я просто решила сказать тебе об этом.

— Спасибо, — ответил он, не двигаясь. С таким видом, как будто ждал продолжения.

— Больше ничего, — она потерлась о его плечо. — Ты когда-нибудь хотел стать гражданином? Получить заключительную ленту? Улететь отсюда?

— Нет, — ответил он. Сон, похоже, покинул его. Его дыхание участилось. — В самом деле нет. Я не хочу. Я не мог бы покинуть тебя.

— Ты сможешь. Лента обеспечит это.

— Но я не хочу ее. Я искренне не хочу. Она не сможет заставить меня захотеть уйти. Ничто не сможет заставить. Не заставляй меня принять ее.

— Я не буду. Никто не будет. Я только спросила, Олли. Так что ты не хочешь уезжать отсюда. А что, если я должна это сделать?

— Я поеду с тобой!

— Поедешь?

— Куда мы поедем?

— На Фаргон. И не на время. Но хочу быть абсолютно уверена, что с тобой все в порядке. Потому что я действительно люблю тебя. Я люблю тебя больше, чем кого-либо другого. Настолько, что готова оставить тебя здесь, если ты этого захочешь, или взять тебя с собой, или сделать что-нибудь еще — как ты хочешь. Ты заслужил это после всех наших лет. Я хочу, чтобы ты был счастлив.

Он начал было отвечать, приподнявшись на одном локте. Покладистый и быстрый; по-настоящему преданный эйзи. Она остановила его, приложив руку к его губам.

— Нет. Послушай меня. Я старею, Олли. Я не бессмертна. А они настолько сильно опасаются, что я не освобожу Ари, когда должна буду это сделать — это приближается, Олли. Еще два года. Господи, как быстро они пролетели! Иногда я готова убить ее; а иногда мне ее так жалко. А этого они не хотят. Он боятся, что я нарушу правила — вот что лежит в основе. Они — Жиро и Дэнис, жестокосердны, решили, что она слишком привязалась к тебе. Они хотят положить этому конец. Больше никакого мягкого общения с ней. Только сугубо деловые. Таково предписание. Иногда мне кажется, что они всерьез надеются, что я брошу последнюю реплику и упаду мертвой, прямо как в этом проклятом сценарии. Я сегодня разговаривала с Жиро… — Она сделала глубокий вдох и почувствовала боль в глазах и на сердце. — Они предложили мне пост директора РЕЗЬЮН-СПЕЙС. Фаргон. Проект Рубина, со всеми его достоинствами и недостатками.

— Ты согласилась? — спросил он, наконец, когда у нее уже совсем не хватило дыхания, чтобы продолжать.

Она кивнула, прикусила губу и задышала ровнее.

— Я согласилась. Любезный Жиро. О, ты просто переберешься в первое крыло, когда ей будет семь, вот что он говорил мне тогда, когда я принималась за это дело. Теперь они начали нервничать по этому поводу, и они хотят отправить меня совершенно за пределы досягаемости. Этого недостаточно, говорит Жиро. Ольга умерла, когда Ари было семь. Просто покинуть ее — это слишком легко достижимая цель. Черт побери. Так что они предложили мне директорство. Морли — убрать, меня поставить, черт побери.

— Ты всегда говорила, что хочешь вернуться в космос.

Снова несколько вздохов.

— Олли, я хотела. Я долго этого хотела. Пока — пока я не состарилась. И она предложили мне это, я поняла, что больше никуда не хочу. Такое осознание — это ужасная штука для старого космического бродяги. Я состарилась на этой планете, и все, что я знаю, находится здесь, здесь все знакомое, и я не хочу расставаться с этим, вот и все, — снова вздох. — Однако все не так, как я рассчитывала. Они могут перевести меня. Или отправить на пенсию. Черта с два я соглашусь уйти на пенсию. В этом беда простого ученого не рвущегося к власти. Этот выскочка Жиро может выгнать меня. Вот до чего дошло. Черт бы побрал его душу. Так что я отправлюсь на Фаргон. И начну с начала это дело с другим отродьем, на этот раз займусь медицинскими проблемами. Чепуха, Олли. Сделай кому-нибудь одолжение и посмотри, чем они тебе отплатят.

Олли провел рукой по ее волосам. Погладил шею.

— Сердце изболится, вот что произойдет, если ты уедешь туда. И ко всему прибавь, что пройдет немного лет, и я умру у тебя на руках; и вот ты — в двадцати световых годах от цивилизации. Как я могу так поступить по отношению к тому, у кого еще есть шанс выбрать? А я не хочу ставить тебя в такое положение. Если тебе нравится здесь, в Резьюн, я могу достать тебе ленту гражданина, и ты сможешь остаться здесь, в цивилизации, где нет постоянной муштры, и нет этого соленого кейса, и рыбных лепешек, и нет коридоров, в которых люди прогуливаются по потолку…

— Джейн, если я скажу тебе, что хочу поехать, что ты ответишь мне? Что я — тупой эйзи, не знающий, чего он хочет? Я понимаю. Неужели я отпущутебя туда с каким-нибудь паршивым эйзи из Города?

— Я на сто.

— Меня это не волнует. Меня это не волнует. Не делай несчастными нас обоих. Не стоит актерствовать со мной. Ты ждешь, чтобы я сказал, что хочу быть с тобой, так я это и говорю. Но это нечестно — перекладывать все на меня.

Черт возьми, Олли, я оставлю тебя, я буду?…

— Мне надоело слышать это уже в течение двух лет. Я не хочу даже думать об этом.

Олли было почти невозможно расстроить. Но на этот раз удалось. Она, наконец, заметила это, протянула руку и провела пальцами по его щеке.

— Я не сделаю этого. Не бойся. Черт возьми, это слишком серьезно. Проклятый Жиро. Проклятый Проект. После этого, Олли, они не дадут тебе прикоснуться к Ари.

Его брови страдальчески сдвинулись.

— Они упрекают меня.

— Просто они видят, что ты нравишься ей. Это все проклятая программа. Они хотели совсем убрать тебя отсюда, а я послала их к черту. Я пригрозила, что тогда всем расскажу об этом. И все расскажу девочке. И тогда они будут бледно выглядеть. А у них оказалось наготове контрпредложение. За которое, по их соображениям, я ухвачусь. И угроза. Пенсия. Так что я могла сделать? Я приняла их предложение директорства. Я уезжаю с тобой — с тобой! — отсюда. Я должна радоваться этому.

— Прости, что я виноват в этом.

— Черт возьми, нет, ты не виноват в этом. Я не виновата. Виноваты Жиро и Дэнис. Ольга никогда не била ребенка. Слава Богу. Но я не могу вынести этого, Олли. Я больше не могу вынести этого.

— Не плачь, я не могу этого вынести.

— Я не собираюсь. Тихо. Повернись. Моя очередь. Не возражаешь?

— Конечно, нет, — сказал он Петросу, сидящему за столом напротив него, при включенном скрайбере, и он вполне обоснованно подозревал, что работает и индикатор тональности голоса, небольшой экран которого предоставлял Петросу готовую информацию. Петрос частенько на него взглядывал и временами улыбался ему в своей лучшей медицинской манере.

— Ты поддерживаешь тесные отношения со своим приятелем, — сказал Петрос. — Не возникало ли у тебя некоторых опасений в связи с этим? Ты ведь знаешь, что эйзи, в действительности, не могут защитить себя от подобных вещей.

— Я всерьез думал об этом. Я разговаривал с Грантом. Но ведь в такой обстановке мы были воспитаны, не так ли? И в силу различных причин, ты знаешь, о чем я говорю, у нас обоих имелись проблемы, отгораживающие нас от остальных обитателей Дома, и мы оба — назовем это так — нуждаемся в поддержке.

— Опиши эти проблемы.

— О, брось, Петрос, ты знаешь и я знаю, что мы занимаем не самую верхнюю ступеньку общественной лестницы. Влияние политики вредно. Мне нужно описывать его тебе.

— Ты чувствовал себя в изоляции.

Он рассмеялся.

— Боже мой, ты был на празднике? Мне казалось, что ты был?

— Ну, да, — взгляд на монитор. — Я был. Она — чудесный маленький ребенок. А ты что думаешь?

Он посмотрел на Петроса, приподняв брось и горько усмехнулся.

— Я думаю, что она похожа на оригинал, но какой ребенок не похож? — Он произнес это со спокойной улыбкой, поймав взгляд Петроса. — Слава Богу, я не могу забеременеть. А то имелся бы мой ребенок, с которым ты мог бы позабавиться. Запиши это и занеси в характеристику. Как я на индикаторе голоса?

— Ну, это было произнесено довольно терпимо.

— Я так и думал. Ты пытаешься заставить меня реагировать, но следует ли нам доходить до нелепости?

— Ты считаешь ребенка нелепым?

— Я считаю ребенка очаровательным. Но мне кажется нелепой ситуация, в которой находится девочка. А по-видимому, твоя тактика позволит выправить ее. Пока я замешан, они держат моего отца на мушке, так что я совершенно не собираюсь дергаться. Вот моя этика. Я говорю правду?

Петрос не улыбался. Он глядел на монитор.

— Отлично. Отличная реакция.

— Еще бы.

— Ты ужасно раздражен, не так ли? Что ты думаешь о Жиро?

— Я люблю его как родного отца. Как это прозвучало сравнения! Правда или ложь?

— Перестань играть этим. Ты можешь повредить себе.

— Отметь: угроза пациенту.

— Я уверен, что это вышло случайно. Я собираюсь настаивать на том, что тебе следует провести курс терапии. Мммммн, тут сердце немного подскочило.

— Конечно, так и следует. Я пройду твою терапию, в твоей клинике. Если мой эйзи будет сидеть рядом со мной и следить.

— Непорядок.

— Послушай, Петрос. Здесь я прошел ад. Ты стараешься свести меня с ума или собираешься дать мне разумного телохранителя? Даже не профессионал имеет право на присутствие ревизора при психической процедуре, если он просит об этом. Вот и все. Сделай это нормально, и тебе даже не понадобится ленты безопасности, чтобы привести меня туда. Сделай это неверно, и мне придется принять другие меры. Я больше не перепуганный ребенок. Я знаю, куда я могу направить протест, разве что ты планируешь запереть меня и устроить исчезновение — чертовски плохо для твоей записи, верно?

— Я сделаю лучше. — Петрос пощелкал тумблерами и потемневший монитор сдвинулся в сторону. — Я дам тебе ленту, и ты сможешь впитать ее дома. Только дай мне слово, что воспользуешься ею.

— Вот теперь ты увидел бы настоящее удивление. Жаль, что ты выключил монитор.

— Ты испугался настолько, что не доверяешь хорошему отношению, — сказал Петрос. — Я не упрекаю тебя. Хорошо следишь за голосом, но пульс учащен. Самообладание? Я мог бы направить тебя на анализ крови. Грант пытался подготовить тебя?

— Тебе понадобится мое письменное согласие.

Петрос слегка вздохнул, не убирая рук со стола.

— Держись подальше от беды, Джастин. Это без всяких записей. Держись и подальше от беды. Выполняй распоряжения. Они в самом деле собираются запретить телефонные разговоры.

— Разумеется, — от разочарования у него сдавило грудь. — Я так и полагал. Все равно это игра. А я верил Дэнису. Теперь буду знать.

— Дэнис тут ни при чем. Этого требует военная секретность. Дэнис собирается подготовить документы, которые убедят их. Посодействуй некоторое время. Тебе не удастся смягчить обстановку со своей теперешней позиции. Ты понимаешь, о чем я. Держись подальше от беды. Ты будешь продолжать получать письма. — Новый вздох, очень несчастный взгляд. — Я увижу Джордана. Ты хочешь что-нибудь передать ему?

— Что они делают с ним?

— Ничего. Ничего. Успокойся. Я просто еду туда для проверки оборудования. Для руководства специалистами. И просто решил предложить. Я подумал, что тебе от этого станет легче. Я собираюсь передать ему твою фотографию. Думаю, что ему будет приятно. Планирую другую привезти сюда… по крайней мере, попытаюсь.

— Конечно.

— Я так и хочу. Для его блага так же, как и для твоего. Я ведь был его другом.

— Меня поражает количество друзей отца.

— Не буду говорить с тобой. Что-нибудь передать?

— Передай ему, что я люблю его. Что еще пропустит цензура?

— Я расскажу ему все, что смогу. Это, по-прежнему, не записывается. Здесь у меня есть работа. Кто-нибудь другой будет выполнять ее хуже. Подумай об этом. Иди домой. Иди в свой кабинет. Не забудь захватить ленту со стеллажа.

От точно не знал, когда вышел, когда пересекал двор, возвращаясь в Дом с лентой и предписанием, выиграл ли он или проиграл схватку. И какая группировка в Доме победила или потерпела поражение.

Но он так и не узнал этого в течение многих лет.