Подвальная станция

Най покачал головой.

— Мотив высветится во время суда. Невозможно избежать этого. Для нас существуют и другие аспекты. Мы собираемся утаить часть информации по этому делу. Поэтому я и хотел поговорить с тобой — потому что важно, чтобы ты понимал, что к чему. Мы знали о твоем разговоре с доктором Уорриком. Мы оба знаем, как широко может распространиться расследование, если оно начнется. Мерино может удержаться в рамках, но Рочер — нет, если это дело будет рассматривать Совет. И то, что из этого получится — отнюдь не в наших интересах, не в твоих интересах, определенно не в интересах Департамента Обороны и нашей национальной безопасности, это даже не в интересах Джордана Уоррика. Он признался. Он не хочет давать показания — он не может доказать, ты понимаешь, посредством психоскопии; а показания юного Джастина, данные под психоскопией, убийственны для Джордана. Мы не хотим использовать их против его отца. Мальчик достаточно натерпелся и будет бессмысленной жестокостью притягивать его к делу, в котором убийца обладает «запасом безопасности».

В комнате вдруг стало темно. Корэйн подумал о записывающей аппаратуре. Он был абсолютно уверен, что она сейчас включена и находится где-то здесь.

— О чем ты просишь меня?

— Мы не хотим выносить проблемы Ари на широкую публику. Мы не думаем, что это послужит какой-нибудь разумной цели. С одной стороны, мы прекрасно понимаем, что спровоцировало доктора Уоррика, и мы ему чрезвычайно сочувствуем, с другой стороны, мы очень опасаемся, что вопросы свидетелей усложнят дело. И хотя нам бы очень хотелось достать Рочера — такая линия опроса только предоставит ему сцену, которую иначе ему нигде не получить. Хуже того, это даст ему право самому повышаться в деле. Я не думаю, что ты хочешь такого оборота больше, чем мы.

Записывающая аппаратура. Проклятье.

— Нам нечего скрывать.

— Мы не говорим о прикрытии. Мы говорим о том, чтобы не принести ненужную боль невинному мальчику. Джордан Уоррик уже сознался. Он не хочет, чтобы его личную жизнь и жизнь его сына трепали на публичных слушаниях. По закону нельзя стереть его сознание. Самое худшее, что его ожидает — это строгая изоляция, отстранение от его работы — что само по себе, по-моему, будет не меньшей трагедией, чем то, что он совершил.

Корэйн с минуту обдумывал это, зная, что где-то внутри спрятан крючок, в ситуации или в предложении, крючок, который он не мог разглядеть.

— Ты имеешь в виду закрытое урегулирование? Но это же дело об убийстве.

— Дело, затрагивающее секретные аспекты. Дело, в котором замешаны родственники жертвы и руководство территории, где все произошло, все одинаково ходатайствуют о закрытых дверях. Если в данном случае цель — справедливость, а не политический митинг, то справедливости лучше послужит урегулирование на закрытом заседании Совета.

— Этому не было прецедента.

— Прецедент когда-то должен появляться — так пусть в этом деле, во имя гуманности. От такой процедуры никто не проиграет. Разве что Рочер не получит свой митинг. Даже Ари выиграет от этого. Она ни в коем случае не хотела бы, чтобы ее смерть дала бы Рочеру шанс повредить предприятию, которому она посвятила жизнь. Мы можем построить отдельную лабораторию для доктора Уоррика, обеспечить ее всем необходимым для продолжения работы. Мы не хотим мстить. Мы будем настаивать на его уходе — полном уходе от общественной жизни, потому что мы не хотим, чтобы он выиграл от всего этого, в случае договоренности. Короче, сир, нам обоим следует воздержаться и не сообщать этому делу политической окраски. Включая доктора Уоррика. Договоренность поможет отложить суд на неопределенный срок. В случае, если он нарушит молчание. Мы не хотим, чтобы у нас были связаны руки.

— Мне надо подумать об этом. Честно говоря, до того, как я на что-то дам согласие, мне хотелось получить возможность поговорить с доктором Уорриком на нейтральной территории. Вопрос совести, ты понимаешь.

— Разумеется. Проклятье, мне претит заниматься этим в день похорон Ари. Но дело не терпит отлагательства. Оно должно двигаться.

— Я понимаю тебя, сир Най.

Корэйн допил маленькую чашечку и сделал в глубине памяти заметку, что ему следует разузнать, каковы текущие цены на натуральный кофе. Ведь хотя это и дорогое излишество, он может себе такое позволить, даже при двух сотнях за полкило, что составляло стоимость перевозки от Земли до Сайтиин. Другая часть его мозга все твердила, что где-то здесь спрятана камера, и еще — что все преимущества, которые он видел в смерти Арианы Эмори, оказались воображаемыми.

Если соглашение будет заключено, если возможен компромисс. Най был очень умен. Ему пришлось начать с самого начала изучение его повадок так, как он изучал Эмори. Этот человек представлял собой шифр, неизвестную величину, находящуюся на территории, куда не мог проникнуть ни один его наблюдатель. Только Уоррик. А Уоррик был для них потерян. Это было ясно.

Обстановка в Союзе изменилась. С того момента, как взорвалась та трубка в лаборатории, ход истории сдвинулся.

Они вступали в период, в течение которого центристская партия могла добиться быстрых успехов, если им удастся избежать вовлечения в борьбу, в которой не окажется победителя и которая не сбросит экспансионистов.

Проект Рубина и фаргонский проект были, по всей вероятности, уже «схвачены». Проект Надежда, возможно, будет финансироваться, но дальнейшие экспансии и колонизации могут стать предметом более интенсивных дебатов. Можно представить период урегулирования внутри Резьюн, как и вне ее. Когда вырвутся на свободу личности, находившиеся в Резьюн в течение почти шестидесятилетнего периода под контролем автократического режима Эмори (не было сомнения, кто в Резьюн директорствовал над директором даже после того, как она оставила пост) и начнут борьбу за власть внутри административной структуры.

Этот процесс также мог привести к созданию новых группировок типа тех, что имелись в Совете.

Людмила де Франко — новоиспеченный Советник. Най тоже им станет. Могущественная Наука… получала новичка в качестве главы — чертовски проницательного, но все-таки новичка, не имевшего аппарата, поддерживающего его. Пока не имеющего. Двое из пяти Экспансионистов сменились в этом году, а Илья Богданович, которому было все сто тридцать два, уже пошатывался.

Корэйн пробормотал вежливые слова, поблагодарил исполняющего обязанности из Резьюн, выразил соболезнование семье и вышел, размышляя о возможности, об очень реальной возможности центристского большинства в Совете.

Ему пришло в голову, что он не поднял вопрос о ликвидированных эйзи. Вопрос Мерино. Едва ли он мог вернуться и задать его. На самом деле ему не хотелось делать это, поскольку весьма вероятно, что то распоряжение исходило из службы безопасности Резьюн, именно из-за указанных Наем причин. С точки зрения морали оно было отвратительно. Но это распоряжение не было таким, точнее — было не совсем таким, будто бы эйзи, служившие Ариане Эмори в течение большей части из ее ста двадцати лет, были безвредны. Он понимал, что от подобной потери возникали серьезные психологические последствия. Никакой человек, воспитанный как гражданин, возможно, не мог осознавать ее воздействия (за исключением, разве что, персонала, постоянно работающего с эйзи). Он обсудит этот вопрос с Уорриком. Спросит Уоррика, было ли оправданно такое действие. И не думает ли Уоррик, что и в самом деле сама Эмори поместила распоряжение в компьютер.

Черт, а ведь он предпочел бы вообще не ворошить это. Эйзи мертвы. Как Эмори. Этим заканчивалась книга. В этом вопросе не было смысла, инстинкт советовал не поднимать его.

Есть старая поговорка. Имей дело с дьяволом, если у дьявола есть голоса избирателей. И не жалуйся на жару.

Адмирал Леонид Городин примостился на кресле и взял предложенную чашку. Он пришел с визитом вежливости, а Най сказал:

— Надо бы с тобой кое-что обсудить. Относительно лаборатории на Фаргоне. Относительно проекта Рубина. И Надежды. У тебя есть время?

Не в привычках Городина было обсуждать с оппозицией или репортерами какой бы то ни было вопрос без своих адъютантов, без документов, в кабинете, не проверенном его персоналом. Но тот же самый инстинкт, который предупреждал его об опасности, говорил ему, что это его единственный шанс провести серьезные переговоры с оппозицией. Без ведома Корэйна.

А имена были как раз теми, которые он хотел услышать.

— Мне претит заниматься делами в день похорон Ари, — произнес Най. — Но выбора нет. Дела могут выскользнуть из-под контроля так быстро… — Он отпил кофе. — Ты знаешь, я собираюсь претендовать на место Ари.

— Я так и думал, — сказал Городин. — Я полагаю, что ты победишь.

— Сейчас критическое время для нас. Смерть Ари, перспектива потери Уоррика, как руководителя — это двойной удар. Не только для нас. Для Союза. Для наших национальных интересов, Ты понимаешь, что я имею допуск к делам высшей степени секретности. Такой же, как у Ари. Я должен иметь его. Я не прошу тебя отвечать, но я действительно связан с твоими проектами — во время войны я работал с твоими предшественниками.

— Я в курсе, что у тебя имеется допуск. И что ты причастен к тем документам. И ты скрываешь их от расследования.

— Абсолютно. Никакого обсуждения содержимого тех папок и никаких вопросов персоналу по поводу тех проектов, за исключением личных переговоров с человеком, имеющим такой же допуск. Нет нужды волноваться о возможных утечках информации, адмирал. Как и о суде.

Сердце Городина подпрыгнуло. Он хотел бы не слышать этого. Весьма вероятно здесь имелась записывающая аппаратура, и ему следовало прояснить свою реакцию.

— Что ты говоришь?

— Закрытое урегулирование. Уоррик сделал это. Он признался. Мотивом послужил шантаж и сексуальные злоупотребления. Его сын, ты понимаешь. В сложной ситуации, которая — между нами — может мальчику сильно повредить. Соглашение с Уорриком и простое: лаборатория, в которой он сможет продолжить свою работу. Но мы не согласны на Фаргоне. Она должна находиться на Сайтиин, однако я разговаривал с Корэйном.

— Уже?

— Час назад. Я не упоминал секретные аспекты этого дела. Мы говорили о политике. Ты знаешь, адмирал, и я знаю, что к этому делу привязаны радикальные элементы. Существуют люди, которые намереваются покопаться в показаниях свидетелей, последних можно психоскопировать, и перечитывать снова и снова. Некоторые разделы показаний Джастина Уоррика, касающиеся фаргонского проекта, следовало бы засекретить.

— Неужели Уоррик обсуждал его со своим сыном?

— Джастин хотел перевестись из-за этого мальчика. Если имелись какие-то утечки информации, адмирал, все они исходили от Джордана Уоррика. И, честно говоря, если дело дойдет до суда, то, я боюсь, что ниточки потянутся в весьма деликатные сферы. Но если мы уберем из расшифровки слишком многое, то это вызовет иные подозрения — в некоторых умах — не так ли?

— Боже мой, на что годна ваша паршивая служба безопасности?

Кто еще знает?

— Весьма вероятно, что похищенный эйзи. Он — эйзи Джастина.

— Боже мой.

— Маловероятно, что ребята Рочера раскололи его. Он — Альфа и сам разрабатывает ленты эйзи, ты понимаешь. Непростой субъект. Однако, возможно, он не отдавал себе отчет, что располагает секретной информацией. Поэтому мы и обратились в офис Лу, когда нам потребовалась помощь для вытаскивания его оттуда. Нам он нужен был живым, чтобы переинструктировать его в том случае, если мы упустили что-нибудь. Случайно и к счастью во время акции подумали о похитителях. Обо всех. Мы так полагаем. Но мы не превышали наши полномочия, когда мы рассказали Лу о том, что эйзи представлял риск для безопасности. Я полагаю, что поток событий оказался слишком быстрым для всех нас. Ари собиралась отправить меня в город с докладом для Лу. К несчастью.

— А ты не думаешь о возможных причинах поступков Уоррика, включающей эйзи и Рочера…

— Когда он убил Ари? Преступление, совершенное в ярости, он ударил ее, вот и все. Но когда она оказалась серьезно ранена, он понял, что он убил шанс своего перевода на Фаргон. Так что он убил ее и попытался сделать все похожим на случайность. Это не было совершенно хладнокровно, но и не совсем наоборот. Он ненавидел ее. Я боюсь, что у Ари имелась серьезная слабость, когда дело касалось подростков. Великий ум. Соответственно эксцентрические пороки. Честно говоря, мы бы хотели избежать вынесения этой стороны жизни Ари на широкое обозрение. Заговоры — нет. Не было заговоров. Ты можешь порасспросить Уоррика сам, если хочешь.

Или его сына. У нас есть его показания, полученные в процессе психоскопии. Не Джордана уоррика, естественно, а его сына, и из них совершенно ясно, что происходило. Имеются также видеозаписи, очень ясные. Мы не собираемся их стирать. Но они не должны попасть к службам новостей. Я боюсь, что это очень старая история. Шантаж. Оскорбленный отец. Скрытность, приведшая к убийству.

— Проклятье.

Заберите моего сына оттуда, говорил Уоррик. Очевидно, это и имел в виду.

— Проклятье.

— Мы уважаем наши обязательства. Реорганизация, которую мы имеем в виду, предполагает заключение Джордана Уоррика в его собственной лаборатории, под охраной. И мы можем продолжать выполнять работу в твоих интересах. Мы будем выполнять тестирование. Тебе не следует беспокоиться. Оно будет полным. Это к тому же гуманное решение, сохраняющее талант, который мы не можем себе позволить потерять.

— Ты разговаривал с Корэйном.

— Он говорит, что ему надо изучить эту мысль. Я пытался разъяснить ему, что поддержка подобной договоренности не нанесет ему никакого ущерба. Что можно приобрести от наказания в таком деле? Какую пользу может кто-то извлечь, за исключением Рочера и его прихвостней?

— А мы потеряем от этого. Ни только мозг. Ты понимаешь… мы по-прежнему уделяем серьезное внимание нашим проектам.

— Фаргоновская лаборатория.

— Мы полагаем, что она будет строиться. Может быть — военные смогут использовать ее намного шире, чем мы думали.

— Ты хочешь сказать, что проект Рубина закрывается.

— Нет, мы по-прежнему заинтересованы в нем.

— Без доктора Эмори? — Городин глубоко вздохнул. — Вы думаете, справитесь?

Некоторое время Най молчал.

— Налей, — обратился он к эйзи, прислуживающему им, и тот, седой и молчаливый, подошел и наполнил обе чашки.

Най задумчиво отпил. Затем:

— Ты хочешь знать технические детали?

— Я оставляю их ученым. Мой интерес практического характера. И стратегического. Вы можете продолжать, основываясь на заметках Эмори?

— Кого бы ты предпочел дуплицировать? Химика, который, допускаю, потенциально выдающийся. Или саму Эмори?

Городин сделал огромный глоток.

— Ты это всерьез?

— Позволь мне, по крайней мере, описать самые основные технические аспекты. Для проекта требуется субъект с необычным объемом документации — на биохимическом уровне. Субъектов высокого уровня, на которых имеется эта документация, не так уж много. И на Ари, и на Рубина она имеется: Рубин — вследствие его медицинских проблем, Ари — потому что она была рождена для Эмори и Карната, когда им обоим было уже за сто лет. Рождена в лабораториях Резьюн, конечно. В результате процесса, который мы проводим, по которому наши записи безупречны. Когда она родилась, отец ее уже был мертв, ее мать умерла, когда ей было семь. После этого ее воспитывал дядя Жоффрей. В возрасте шестидесяти двух она по наследству от Жоффрея Карната стала директором Резьюн. И она была собственным призовым проектом Ольги Карнат, объектом интенсивного изучения и записей сначала ее матери, а затем Жоффрея Карната. Достаточно сказать, что ее документация эквивалентна рубинской, если не шире. Более того, Ари всегда предполагала, что она может оказаться одним из тех Особенных, кого затронет этот проект. Она оставила множество заметок — для ее преемницы.

— Боже мой.

— А почему бы и нет? Теперь, когда ее нет, исходя из того, что ее теории верны — у нас есть выбор между обретением еще одного химика, который честно говоря, ничего для нас не значит, или Ари — чей ум, скажу без колебаний, — находится на уровне Бок и Штрелера, чьи исследования оказали определяющее влияние на национальную безопасность. И мы можем сделать это.

— Ты серьезно?

— Абсолютно. Мы не видим причин сворачивать проект. Существуют важные моменты: Уоррик — один из них. Ты понимаешь — чем больше элементов жизни Ари мы сможем изучить, тем больше у нас шансов на успех.

— Что насчет Рубина?

— По-прежнему можно продолжать и эту работу. Она будет полезна для контроля. И, так сказать, прикрытие под прикрытием. Я не хочу, чтобы проект Рубина шел в Резьюн. Я не хочу чтобы этот проект сталкивался с тем, что мы планируем сделать. Ты понимаешь — игра называется «восстановление». Интенсивное отслеживание — Ари привыкла к этому, но ее преемница не должна иметь непосредственных контактов с кем-либо еще, испытывающим то же самое. Нам придется осуществлять обе половины проекта Рубина на Фаргоне.

— Значит, ты намереваешься проделать это независимо от наличия официальной поддержки.

— Я ищу эту поддержку. Я хочу спасти Уоррика. Я хочу в полной мере взаимодействовать с военными. Нам нужна такая секретность и прикрытие, которое ты можешь нам обеспечить — по крайней мере до тех пор, когда новая Ари сможет выйти в открытую. Тогда он окажется проектом Резьюн — вполне гражданским проектом. Это ведь полезно, не так ли?

— Господи.

Городин залпом допил вторую половину чашки. И протянул ее эйзи.

— Аббан, — сказал Най. Эйзи подошел и наполнил чашку, в то время как Городин использовал эту задержку для выполнения быстрых расчетов.

— Как, — сказал он затем, с осторожностью, — это будет связано с Уорриком?

— Он нужен нам. Нам нужно, чтобы он продолжал свою работу.

— Он? Воссоздавать ее? Работать с ее лентами?

— Нет. Это не будет разумно. Я говорю о Резьюн. Вспомни — нам надо думать на двадцать-пятьдесят лет вперед. Он еще молод. Сейчас он еще только показывает, что он может делать. Его собственные исследования перекликаются с Ариными. Позволь мне говорить начистоту: Арины заметки исключительно фрагментарны. Она была гением. В ее заметках имеются провалы того типа, очевидно, которые Ари запросто перескакивала, и ей не было нужды их описывать. Мы не можем гарантировать успех: это невозможно для подобных программ. Мы уверены только, что с Ари, которую мы лично знали, наши шансы на успех выше, чем с незнакомцем. Она многое шифровала. Фрагментарность записей в области науки, который она почти сама построила… превращают ее заметки в настоящую путаницу. Если мы не сможем восстановить вехи ее жизни — если нам не удастся воспроизвести условия ее жизни — если некоторые люди окажутся недоступными для консультаций, то, я думаю, наши шансы увидеть, как этот проект сработает, будут все ниже и ниже. В конечном счете записки Ари могут стать бессмысленными. Но сейчас все это есть. Я думаю, что мы можем это сделать. Я знаю, что мы можем это сделать.

— Но какая польза от всего этого — помимо восстановления самой Эмори? Много ли существует людей, о которых у нас будут такие подробные сведения? Для чего все это применить? Это не сможет дать нам Бок.

— Сама Эмори тоже не пустяк. Эмори сможет продолжить свою работу с молодыми силами. Пойми: что мы узнаем в процессе этой работы, даст нам сведения о том, сколько данных нам требуется для других проектов. Как в случае с Бок. Только на этот раз нам нужно быть исключительно осторожными. Возвращение Ари — это первый шаг. И если вообще возможно продолжение работы над формированием личности — сама Ари поможет нам. С ней у нас есть шанс. Мы знаем ее. Мы можем заполнить пустоты данных и сделать коррекции, если потребуется. Рубина до такой степени мы не знаем. С ним, видишь ли, мы даже не знаем, с чего начать. Рубин превращается в роскошь. Восстановление Ари Эмори — необходимость. Мы можем попытаться и самостоятельно, но будет гораздо легче — при поддержке Департамента Обороны.

— Ты имеешь в виду деньги?

Най покачал головой.

— Прикрытие. Возможность сохранить Уоррика. Возможность не разглашать то, что мы делаем.

Власть для защиты наших исследований — наш объект (новая Ари) — от вмешательства Департамента Внутренних Дел.

— Аа. — Городин глубоко вздохнул. — А деньги — всегда все упирается в деньги.

— Мы будем выполнять нашу часть соглашения, если вы финансируете проект Рубина. Но защита наших объектов исследования абсолютно необходима. Этим определяется успех или неудача.

Городин откинулся на спинку кресла и прикусил губу. И снова подумал о записывающей аппаратуре.

— Ты уже говорил с Лу?

— Нет еще.

— Ты не упоминал об этом никому вне Резьюн?

— Нет. И не собираюсь. У нас была единственная брешь в обеспечении секретности — связанная с эйзи. Мы перекрыли ее. Другой не будет.

Городин думал об этом — гражданские обделывают свои собственные дела под прикрытием военных. Слишком много любительщины.

Резьюн хотела начать тесное сотрудничество в связи с проектом, в котором Городин, черт побери, видел возможность изменения окончательного баланса сил в сторону Союза.

Экспериментирование Арианы Эмори с ребенком на Фаргоне выглядело гораздо безопаснее. Попытка Резьюн поднять мертвого выглядела — о черт, пойдем за более крупным выигрышем. Пойдем на все.

Для бюджета Обороны это были гроши.

— Думаю, что больших проблем тут нет, — сказал Городин. — Мы просто подготавливаем фаргонскую лабораторию. Мы сошлемся на Закон о Военной тайне. Мы можем прикрыть все, что нужно.

— Нет проблем, — откликнулся Най. — С этим нет проблем. Пока она остается засекреченной.

— С этим нет проблем, — повторил Городин.

— Так что мы все называем проектом Рубина, — продолжал Най. — Мы строим лабораторию на Фаргоне, мы работаем там над проектом Рубина в условиях полной секретности, мы получаем еще более полное прикрытие для нашей работы на Сайтиин.

— Поймать двух зайцев? — После того, как Городин это произнес, ему пришло на ум, что это выражение немного грубовато для похорон Эмори. Однако, черт возьми, ведь о ее восстановлении и идет речь.

Он был совершенно уверен, что Жиро Най намеревался сохранить контроль над ходом проекта, имея в виду эмбрион в вынашивающей камере и ребенка, подрастающего в Резьюн.

Внезапно он добавил их к своим годам. Ему было сто двадцать шесть, считая по планетарным годам. Сто сорок шесть к тому времени. И Най — тоже не молод.

Впервые он понял, что имел в виду Уоррик, говоря о факторе времени на Резьюн. Он привык к растяжению времени — к ощущениям космонавта: что сто сорок шесть по планетарному календарю окажутся не таким уж бременем для него, потерявшего месяцы планетарного времени за считанные дни межзвездных прыжков. Однако время Резьюн соответствовало времени жизни.

— Мы хотели бы проводить этот, второй, проект в полном объеме, — сказал Най. — Наличие параллельного исследования может выручить нас, если возникнет кризис, и у нас не окажется возможности опытной проверки теорий. Сравнение позволит ответить на наши вопросы. Это не роскошь.

То, что часть проекта Рубина будет проводиться на Фаргоне, означало, что эта часть данных окажется под рукой. И означало страховку от неудачи. Городин всегда считал нужной подстраховку — в оборудовании или при планировании. Экономика космонавта: запас карман не трет.

— Так и сделай, — сказал он. — И прикрытие будет гораздо легче устроить.

Надо было еще урегулировать это с Лу и с руководителями отделов. Но и Лу, и другие руководители согласятся с чем угодно, что может дать подобную отдачу и предоставлять работу Эмори в распоряжение Обороны.

Оборона вела массу проектов. Некоторые оказались явно неудачными. Но те, которые сработали — окупили все остальные.

За дверью все время ходили туда-сюда. Больше, чем обычно, слышались голоса. Некоторые из них казались Джастину знакомыми: кто-то остановился возле двери, группа людей, разговаривающих между собой.

Пожалуйста, мысленно взмолился он. Пожалуйста. Кто-нибудь, остановись здесь! На секунду вспыхнула надежда; следом за ней испуг. Он прислушивался, сидя на матрасе. Стиснутые руки он сжимал между колен.

— Позови Ари, — неоднократно просил он охранников. — Скажи, что я хочу поговорить с ней.

Но они были эйзи. У них не было полномочий обращаться выше, чем к своему Инспектору. И сколько он ни просил. Инспектор так и не приходил.

Он находился в камере для самоубийц, стены и дверь, обитые мягким материалом, раковина, унитаз и матрас. Свет горел постоянно. Пищу приносили в водорастворимых упаковках, чуть поплотнее туалетной бумаги, никаких ножей и вилок. У него отобрали одежду и дали ему только больничную пижаму из белой хлопчатобумажной материи. Его больше не допрашивали и даже не говорили с ним. Он не знал, сколько прошло времени, спал он плохо. Сказывался стресс, к тому же он потерял ощущение времени. И — ленточные видения, обольстительные и разрушительные. Он не позволил видениям захватить его, пока он находится в изоляции. Он отказался поддаться этому даже в порядке самоутешения.

Это не я, продолжал он думать, не давая себе заснуть, отгоняя фантазии. Это не мой выбор. Я ей не принадлежу. Я не хочу думать ее мыслями.

Он думал, что Ари держит его заложником. Она держит его и, возможно, Гранта в качестве противовеса какой-нибудь угрозе Джордана обратиться в Департамент с обвинениями. Возможно, что она и Джордана арестовала. Может быть, Джордан и не может помочь ему. Однако, в любом случае, придет полиция. И они снова не подвергали его психоскопии; и они не могли психоскопировать Джордана.

Самым уязвимым был Грант. Она использует Гранта против Джордана — и его тоже. Он не сомневался в этом.

Он надеялся, что придет полиция. Агенты Внутренних Дел. Департамента Науки. Кто угодно.

Ему показалось, что за дверью — легкое оживление.

Однако это так и оставалось только надеждой.

Грант будет ждать, что он вернется, но к нему придут агенты службы безопасности, потянут беднягу на новые допросы.

Он услышал, как щелкнул электронный замок. Дверь открылась.

— Сир Най хочет поговорить с тобой, — сказал один из эйзи; оба из Безопасности. — Пройди, пожалуйста.

Он поднялся. Колени превратились в кисель. Он вышел на свет, зная, что сейчас предстоит новый сеанс психоскопии, но у него, по крайней мере, будет случай кое-что высказать Жиро, по крайней мере, шанс произнести две-три фразы прежде, чем они введут ему наркотик.

Меньше всего он оказался подготовлен к тому, что они позволили ему идти свободно. Он испытывал головокружение, колени болели и подгибались, так что было трудно идти.

Снова ленточные видения. И Флориан.

По коридору в пустую маленькую комнату для допросов, которую он видел раньше. Он дошел до открытой двери и остановился в изумлении, ошеломленный тем, что за столом сидел не Жиро Най. Это был толстый, круглолицый человек, которому в эту секунду замешательства его мозг настойчиво стремился придать облик худого Жиро.

Не Жиро.

Дэнис Най, поднимающийся из кресла с горестным видом.

— Где Грант? — требовательно спросил Джастин. — Где мой отец? Что происходит? — Голос не слушался его. Его ноги тряслись, когда он подходил к узкому столу и наклонился через него к лицу Дэниса. — Я имею право поговорить с членами моей семьи, черт побери! Ты не забыл, что я несовершеннолетний?

— Присядь, — сказал Дэнис, потряхивая рукой. — Сядь. Пожалуйста. — Дай ему что-нибудь попить.

— Я не хочу ничего! Я хочу знать.

— Пожалуйста, — повторил Дэнис все так же спокойно и грустно, и еще раз сделал приглашающий жест рукой. — Пожалуйста, присядь. — Дай ему что-нибудь. — Пожалуйста, присядь.

Джастин упал в кресло, чувствуя, что вот-вот заплачет. Он стиснул зубы и сделал несколько вдохов, пока не овладел дыханием; а Дэнис утонул в своем кресле, сложив руки на столе перед собой и давая ему время успокоиться, в то время, как один из эйзи принес стакан с питьем и поставил его на стол.

— Там наркотик?

— Нет. Ничего. Бедный мальчик. К черту все это. Они рассказали тебе об Ари?

Было странно слышать такое. В этом не было смысла. Это холодным сквозняком промелькнуло в голове.

— Что об Ари? Где мой отец?

— Ари умерла, Джастин.

Как будто мир раскололся. На мгновение все потеряло очертания. Затем окружающие снова обрушились на него. Где он? Что они делают? Что за тишина вокруг?…

Умерла. Это не просто смерть. Как?

— Авиакатастрофа?

— Какой-то сумасшедший в Новгороде?

— Джордан обнаружил, что она делает с тобой, — произнес Дэнис самым мягким тоном, какой Джастин от него когда-либо слышал. — И он убил ее. Запер ее в криогенной лаборатории и убил.

С минуту он просто сидел. Это было неправдой. Это было неправдой. Джордан не имел понятия, что делала Ари. Он все скрыл. И Ари не умерла. Ари не может умереть.

— Джордан признает это, — сказал Дэнис спокойным тоном. — Ты знаешь, что они не могут ничего сделать. По закону. Закон не позволяет допрашивать его. Никакой психоскопии. Безусловно, никакого стирания сознания. Джорди — в порядке. Ему ничего не угрожает. Я уверяю тебя.

Его трясло. Он взял стакан и расплескал, пока подносил ко рту. И снова расплескал, ставя обратно. Ледяная жидкость промочила колено. Он не ощущал происходящего. Он не мог заставить мозг заработать.

— А что Грант? Я сказал ему, что собираюсь вернуться. Но я не вернулся.

— Грант по-прежнему в больнице. Ему ничего не угрожает. Джордан заходил повидать его. Джордан сегодня днем улетает в Новгород. Они договариваются об условиях, на которых он покидает Резьюн.

— Это отвратительная ложь! — Они начинают применять к нему психологические уловки. Он предчувствовал это. Он резко вскочил и оказался лицом к лицу с двумя эйзи, бросившимися остановить его. Он замер. Они замерли.

— Мальчик. Джастин. Пожалуйста, присядь. Послушай меня.

— Ари не умерла! — заорал он на Дэниса. — Это гнусная ложь! Чего ты хочешь добиться? Что она пытается сделать?

— О, Господи, мальчик, присядь. Послушай меня. У твоего отца не будет много времени. Пожалуйста.

Черт бы побрал моего братца! Так не хочет помещать тебя в больницу…