Подвальная станция

— Я здесь, юная сира. Нелли здесь.

Нелли оказалась рядом с ней утром, а маман не оказалось, спальня была незнакомая, в доме дяди Дэниса, и Ари захотелось вскрикнуть, или заплакать, или снова убежать, убежать так, чтобы никто не нашел ее.

Но она лежала неподвижно, потому что знала: маман в самом деле уехала. И дядя Дэнис оказался прав, ей стало легче, чем было, и она подумала о завтраке, хотя продолжала помнить о своей обиде и о том, как было бы здорово, если бы Нелли оказалась где-нибудь в другом месте, а вместо нее здесь была маман.

И тем не менее, Нелли — это кое-что. Она усердно хлопала Нелли по лицу, пока та не проснулась, и Нелли обняла ее, поглаживая по волосам и приговаривая:

— Нелли здесь. Нелли здесь. — И расплакалась.

Ари успокаивала ее. И чувствовала себя обманутой, поскольку ей самой хотелось поплакать, но Нелли была эйзи, и Арин плач огорчал ее. Она, как говорила маман, была чувствительна. И Ари велела Нелли успокоиться.

Нелли послушалась. Нелли перестала гнусавить и хныкать, и встала, и оделась, и приготовила Ари ванну, и вымыла ее волосы, и одела чистые синие брючки и свитер. И расчесывала и расчесывала ей волосы, пока они не начали потрескивать.

— Нам полагается пойти позавтракать с сиром Наем? — сказала Нелли.

Это было здорово. И завтрак был чудесным, за столом дяди Дэниса, на котором стояла всякая еда. Ари ела. Дядя Дэнис попробовал всего понемножку и объяснил, что она с Нелли может провести время в его апартаментах, пока Нелли не понадобится идти в больницу, а затем придет Сили и позаботиться о ней.

— Да, сир? — сказала Ари. Кое-что было здорово. И одновременно ничего. После того, что произошло вчера, ей стало безразлично, кто присутствовал рядом. Она хотела спросить Дэниса, где маман и куда маман уехала. Но она этого не сделала, потому что все пока было хорошо, а она так устала.

И даже если Дэнис ответит ей, она не будет знать названия этого места. Она знала только Резьюн.

Так что она села и позволила Нелли читать ей вслух. Временами она плакала без причины. Временами спала. Когда она проснулась, Нелли сказала ей, что теперь с ней будет Сили.

Сили принесет ей столько лимонада, сколько она захочет. И включит для нее видео. И сделает все, что она попросит.

Она спросила Сили, могут ли они пойти погулять и покормить рыбок. Так они и сделали. Потом вернулись, и Сили принес ей еще напитков, и ей захотелось услышать, как маман говорит, что это вредно для нее. Так что она остановилась сама, и попросила у Сили бумагу, и стала рисовать.

Пока не возвратился дядя Дэнис, как раз к ужину, и дядя Дэнис беседовал с ней о ее завтрашних делах и о том, как он купит все, что она захочет.

Она подумала о нескольких вещах. Ей хотелось космический корабль с огнями. Ей хотелось новое платье. Если дядя Дэнис предлагает, она может подумать о вещах. Она может подумать о вещах, по-настоящему дорогих, которые маман никогда ей не покупала.

Но ничего не могло сделать ее счастливой. Даже Нелли. Даже если они готовы давать тебе разные вещи, ты их принимаешь, вот и все, и ты просишь у них еще и еще, чтобы это стало им накладно, и они подумали, что это важно для тебя, и что с этим ты будешь счастливее — но ты не забываешь свой гнев. Никогда.

Грант обливался потом, ожидая в приемной Янни Шварца, пробравшись туда исключительно благодаря расположению Марж. Ему было слышно, как Янни кричит на Марж. Он не мог расслышать, что он говорил. Он полагал, что это имеет отношение к тому, что он отвлекся от работы и к Джастину Уоррику.

И он едва не встал и не ушел поскорее, потому что время от времени его обуревали мысли, что своим приходом сюда он может обрушить беду на голову Джастина. Он не был уверен, что Янни не встряхнет его достаточно сильно и не заставит его рассказать то, что он не хочет. Янни относился к такому типу граждан, с которыми он не любил иметь дело: несдержанный, громкий, излучающий угрозу при каждом движении. Люди, которые увезли его в хибару на холмах, были как раз такими. И Жиро был таким, когда допрашивал его. Грант сидел спокойно только потому, что старался ни о чем не думать, до тех пор, пока не возвратилась Марж и не сказала:

— Он примет тебя.

Он поднялся и слегка поклонился.

— Спасибо тебе, Марж. — Вошел во внутренний кабинет, подошел к большому столу, и произнес: — Сир, я хочу поговорить с тобой, о моем гражданине.

В манере эйзи. Джастин сказал, что Янни может оценить его сдержанность. Так что он принял такой вид и стоял очень тихо.

— Я не даю консультаций, — ответил Янни.

Итак, Янни не оказал ему расположения. Грант отбросил позу бессловесной твари, подвинул ближайший стул и сел.

— Я все равно хочу поговорить с тобой, сир. Джастин принимает одолжение, которое ты ему делаешь, и я полагаю, что это большая ошибка.

— Ошибка.

— Ты не намерен поручить ему ничего, кроме эскизных работ, не так ли? И к чему он придет через двадцать лет? Никуда. Имея не больше, чем у него было раньше.

— Обучение. В котором он страшно нуждается. И ты должен это знать. Неужели нам нужно обсуждать твоего партнера? Ты знаком с его проблемами. Мне не нужно их перечислять.

— Расскажи мне, в чем они, по-твоему заключаются.

Янни в основном не проявлял строгость. Теперь же он стиснул зубы, подбородок выдвинулся вперед, во всей позе появилась агрессивность, когда он наклонился над столом.

— Может быть ты лучше позовешь своего гражданина побеседовать со мной. Это он послал тебя? Или это твоя собственная идея?

— Моя, сир. — Черт побери, он оказывал сопротивление. Его пальцы вспотели. Ему не нравилось это. — Я опасаюсь тебя. И не хочу делать этого. Однако Джастин не станет говорить с тобой, по крайней мере, не скажет тебе правду.

— Почему не скажет?

Этот человек просто не мог говорить спокойно.

— Потому, си? — Грант вздохнул и постарался не обращать внимание на то, что творилось у него в душе. — Ты — единственный его учитель. Если ты откажешься, то не останется никого, достаточно знающего, чтобы его научить. Ты — как его Интор. Ему приходится доверяться тебе, а ты злоупотребляешь этим. Мне очень тяжело видеть это.

— Мы сейчас говорим не о психике эйзи, Грант. Ты не понимаешь, что происходит, ты исходишь из личностной основы — я говорю о твоем собственном типе мозга. Не пытайся сравнить несравнимое.

— Да, сир, ты можешь порекомендовать мне впитать ленту. Я знаю, что ты можешь сделать. Но я хочу, чтобы ты послушал меня. Послушай! Я не знаю, что ты за человек. Но я видел, что ты сделал. Я полагаю, что ты пытаешься помочь Джастину. В каком-то отношении это помогло. Но он не может продолжать работать так, как сейчас.

Янни издал ворчание, как затихающий двигатель, и медленно облокотился на кресло, глядя на собеседника из-под бровей.

— Потому что он не подходит для срочной работы. Я знаю это. И ты знаешь это. И Джастин знает. Я думал, что, может быть, он успокоится, но у него не такой темперамент, он не может оценить перспективу. У него нет устойчивости для рутинной конструкторской работы, повторения сводят его с ума. Он — творческий работник, так что мы посадили его за проект Рубина. Дэнис устроил ему это. Я поддержал. Это — самое лучшее, что мы можем сделать для него — поставить его туда, где он может выполнять теоретическую работу, но не над тем его проклятым проектом. А он не станет сосредотачиваться ни на чем другом, я чертовски хорошо знаю, что не станет! Когда ему втемяшится что-то в голову он еще хуже, чем Джордан, он не отцепится. Ты можешь предложить решение? Потому что будет либо проект Рубина, либо погибель в стандартных разработках, а я не могу позволить, чтобы один из моих людей три недели возился над заданием, которое нужно через три дня сдать в готовом виде, ты понимаешь меня?

До этого момента он полагал, что Янни враг. Но внезапно он почувствовал себя с Янни легче. Он увидел порядочного человека, не слишком внимательно слушающего других. Который в данный момент слушал.

— Сир. Пожалуйста. Джастин — это не Джордан. Он работает не так, как Джордан. Но если ты дашь ему шанс, то он сработает. Выслушай меня. Пожалуйста. Ты не согласен с ним, но он учится у тебя. Ты знаешь, что конструктор-эйзи имеет определенные преимущества. Я — альфа. Я могу взять конструкцию, и встроить ее в себя, и рассказать о ней страшно много. Я работал с ним над его собственными разработками и могу сказать тебе — могу сказать тебе, что верю в то, что он пытается сделать.

— Господи, этого мне только не хватало.

— Сир, я на себе знаю, его разработки. Этого не поймет ни один гражданин. У меня есть логическая система.

— Я не говорю о его способностях. Он решил свои личные проблемы. Я говорю о том, что произойдет, если его структуры включить в психику гражданина. Второе, третье и четвертое поколения. Нам не нужно население, до сумасшествия стремящееся работать. Нам не нужны серые людишки, которые сходят с ума, когда они не стоят на сборочной линии. Нам не нужна все захлестывающая волна самоубийств при потере работы или при экономическом спаде. Мы говорим о психике гражданина, и как раз в этой области он наиболее слаб, и именно это, я полагаю, ему следует изучать десять-двадцать лет, пока он не нанес настоящий ущерб. Ты знаешь, как это чувствуется. Позволь мне сказать, что я изнутри знаю кое-что о психике гражданина, плюс шестьдесят лет труда в данной области, и мне кажется, младший разработчик может оценить такое обстоятельство.

— Я отношусь с уважением к этому, сир. И он — тоже. Я на полном серьезе уверяю тебя. Но его разработки вносят… вносят радость в психотию. Не просто эффективность. Конструкции, в которых заключена их собственная награда. Не правда ли, сир, что когда у эйзи имеется ребенок-гражданин, и он обучает его как гражданина, он обучает тому, что понял из его психотипа, интерпретируя свои знания. А эйзи, имея где-нибудь в своих структурах что-либо от Джастина, приобретает в результате сильное чувство своей нужности, что будет думать о своей работе и совершенствоваться в ней. Даже если он не столь удачлив, как я, не так много общаясь с людьми, не будучи альфа-класса и не имея пожизненного партнера. Может быть, пока еще есть проблемы. Но он достиг эмоционального уровня. Это ключ к самим логическим структурам. Это самопрограммируемое воздействие. Это и то, чего никто не принимает во внимание.

— Что создает целый комплекс основных структурных проблем в синтетических психотипах. Давай поговорим теоретически. Ты ведь опытный разработчик. Будем говорить совершенно откровенно. Такое пробовали восемьдесят лет назад.

— Я в курсе.

— И подвешивали некоторые украшения на психотипы, и те заканчивали неврозами. Вели себя как одержимые.

— Ты сам сказал, что он избежал этого.

А в данном случае — самопрограммируемость, ты сам слышал, что сказал?

— Вирус, — сказал Грант. — Но благотворный.

— Да, именно к этому и относятся подобные теории. Вирус. Господи! Если он саморегулируемый, то вы уже создали различные вирусы, и вы забавляетесь с человеческими жизнями. Даже если и нет, то перед вами проблема замедленного действия, которая проявится во втором и третьих поколениях. Другой вид вируса, если тебе угодно именно так ставить вопрос. Я совершенно не желаю выделять время на это. У меня есть бюджет. Вы оба находитесь на бюджете моего отдела, и вы обходитесь чертовски дорого, не давая взамен ничего такого, что оправдывало бы вложения.

— Мы оправдывали вложения в течение последнего года.

— И это убивает Уоррика. Разве не по этому поводу жалоба? Он не может продолжать выдавать результаты на таком уровне. Он не может принять это. Он не может принять это психологически. Так что ты собираешься делать? Тащить это самому, пока Джастин витает где-то в облаках, конструируя структуры, которые не сработают, и черта с два я собираюсь позволить ему встроить их в какого-нибудь бедного типа в качестве эксперимента. Нет!

— Я буду выполнять работу. Дай ему свободу. Уменьши нагрузку. Немного. Сир, дай ему шанс. Он вынужден полагаться на тебя. Никто другой не поможет ему. Он же талантлив. Ты знаешь, что это так.

— И он благополучно растрачивает сам себя.

— А что ты делаешь для начала? Учишь его, разнося в щепки его конструкции? Сделай это для него. Немного облегчи нагрузку. Работа будет сделана. Не надо так на него давить, потому что он сделает все, если поймет, что кто-то страдает, он просто не сможет остановиться, так уж он устроен. Передавай нам то, с чем мы можем справиться, и мы справимся. У Джастина талант к интеграции, что позволяет извлекать из генотипа больше, чем кому-либо удавалось до сих пор, потому что он проник на эмоциональный уровень. Возможно, что его идеи не сработают, но, ради Бога, он ведь еще учится. Ты не знаешь, чего он может достичь! Дай ему шанс.

Янни долго глядел на него, невесело, даже печально, лицо его было красно, а зубы старательно пережевывали губу.

— Ты прямо коммивояжер, сынок. Ты знаешь, какое у него состояние в этом вопросе. Ари попался в лапы уязвимый мальчик с идеей, действительно талантливой для семнадцатилетнего, она чертовски превозносила его, по уши накормила этим дерьмом и психически обрабатывала его до тех пор, пока не заманила к себе в постель. Ты в курсе этого?

— Да, сир. Я вполне в курсе этого.

— Она проделала над ним большую работу. Он думает, что он был блестящим. Он полагает, что в его замыслах заключалось больше, чем есть на самом деле, и ты окажешь ему дурную услугу, поддерживая его в этих помыслах. Он талантлив, но не блестящ. Он будет хорошо работать в проекте Рубина. Я видел, что он может сделать, в нем действительно много заложено. Я уважаю это в нем. Но я не желаю потакать иллюзиям. Всю свою жизнь я стараюсь делать нормальных людей, а ты просишь меня потакать ему в самом большом заблуждении в его убогой раздерганной жизни. Мне это страшно ненавистно, Грант. Я даже не могу описать тебе, насколько мне противно это.

— И я говорю с человеком, являющимся почти Инспектором для Джастина; человеком, за помощь которого боролся Джастин, который собирается взять раздерганный талант и убрать его потому, что учителю надоело… И что же это тогда за человек?

— Проклятье!

— Да, сир. Прокляни меня, как угодно. Сейчас я говорю о Джастине. Он доверяет тебе, а доверяет он не многим. Неужели ты собираешься послать к черту его за то, что он пытается сделать что-то, что по твоим соображениям не даст результатов?

Янни пожевал губу.

— Ты один из тех, кого создала Ари, не так ли?

— Ты знаешь, что так, Сир.

— Черт, она проделала неплохую работу. Ты напоминаешь мне о том, чем она была. После всего того, что случилось.

— Да, сир. — Это причиняло боль. Он подумал, что Янни этого и хотел.

Однако Янни тяжело вздохнул и покачал головой.

— Я так и сделаю. Я поставлю его на проект. Я облегчу ему работу. Что означает, черт побери, что ты будешь тащить часть ее.

— Да, сир.

— А если он будет продолжать заниматься своими конструкциями, я разорву их в клочки. И научу тому, что умею сам. Всему, что умею сам. Он решил эту свою проблему с лентами?

— У него пока нет проблем с лентами, сир.

— До тех пор, пока ты находишься с ним в одной комнате?

Так сказал Петрос.

— Это так, сир. Ты можешь упрекать его?

— Нет. Нет. Я не могу.

— Я скажу тебе, Грант, что я отношусь с уважением к тому, что ты делаешь. Мне хотелось бы иметь дюжину таких, как ты. К несчастью — таких не производят.

— Нет, сир. Джастин в равной степени с Ари и Джорданом — приложил руку к моим психоструктурам. Однако приглашаю тебя ознакомиться с ними.

— Дьявольски стабилен. Удачи тебе. — Янни встал и обошел стол, пока Грант смущенно поднимался. И Янни положил одну руку ему на плечо, а другой взял его руку. — Грант, приходи ко мне снова, если ты решишь, что у него появятся проблемы.

Это подействовало на него как раньше, когда он сомневался в благожелательности этого человека.

— Да, сир? — сказал он, думая о том, что если Янни говорит правду, и если он знает о себе что-нибудь такое, чего Янни не может узнать сам, то он, Грант, охотно поделится с ним этой информацией.

— Вон? — резко сказал Янни. — Ступай.

В манере эйзи, попросту, как равный с равным. При том, Грант знал, что Янни был опечален по поводу Страссен и по поводу всего происходящего. И время для разговора было наихудшее.

Он ушел, ощущая ту легкость, которую с малых лет он испытывал только с Джастином и Джорданом.

И к переживаниям по поводу содеянного, исходя из собственных предположений, добавлялось напряжение, проистекающее как он знал, от щекотливости положения Джастина в Доме. С того момента, как он решил пойти к Янни, он не знал, простит ли его Джастин — и заслуживает ли он прощения. Так что к нему и следует отправиться в первую очередь.

— Ты сделал это? — вырвался крик из души Джастина, который испытал двойной удар — ведь Грант повел себя так, как будто его ударили: отступил и отвернул лицо; а затем повернулся снова, чтобы беспомощно взглянуть на Джастина без какой-либо обычной грантовой защиты.

Это погасило его раздражение. Не было причины кричать на Гранта. Грант начал действовать потому, что его собственное поведение вынудило Гранта принять на себя заботливую роль брата, это диктовалось знаниями эйзи, а он сам забыл об этом, худшая ошибка Инспектора по отношению к Альфе, — и годами полагался на Гранта так, как ему было нужно.

Грант, поступающий с ним как эйзи — его собственная вина. И больше ничья.

Он протянул руку и погладил плечо Гранта, успокаивая самого себя изо всех сил, а тем временем кровь была переполнена адреналином, и он дышал с трудом, как от стыда, так и от тревоги.

Итак, это не была вина Гранта. Все было бы в порядке, если бы Грант снова не привлек внимание Жиро. Просто нужно сходить к Янни и попытаться без эмоций восстановить ход событий. В глазах Янни это только довершит дело.

Он хотел бы просто посидеть минутку. Но и это невозможно было сделать, не подавая Гранту вида, насколько сильно он огорчен.

— Янни не рассердился, — настаивал Грант. — Джастин, он не рассердился, нет! Он просто сказал, что согласен уменьшить нагрузку.

Он снова погладил Гранта по руке.

— Видишь ли, я не сомневаюсь, что все в порядке. Если что не так, я исправлю. Не беспокойся об этом.

— Джастин?

В голосе Гранта звучала боль. Результат его волнения. Прямо как во время кризиса.

— Янни, по-видимому, все кишки из меня вытянет за то, что я толкнул тебя на это, — сказал Джастин. — Он наверняка так поступит. Грант, тебе не следовало идти в обход. Со мной все в порядке. Не беспокойся.

— Прекрати это, черт возьми, — Грант крепко схватил его. — Перестань изображать Инспектора передо мной. Я знал, что делал.

Он уставился на Гранта, потрясенный.

— Я не какая-нибудь там бессловесная тварь, Джастин. Ты можешь ударить меня, если хочешь. Но только прекрати эту успокаивающую тягомотину. — Он явно зол! Это поразило Джастина. Спасение, когда он уже ни на что не надеялся! Его трясло, когда Грант отпустил его руку и коснулся его щеки. — Господи, Джастин, о чем ты думаешь?

— Я слишком загрузил тебя.

— Нет. Это они слишком загрузили тебя. Об этом я и сказал Янни. Я не из целлулоида. Я знаю, что делаю. А что ты делал все эти годы? Я привык быть твоим партнером. Как ты считаешь, во что я превратился? В одного их психобольных, с которыми ты имеешь дело? Или за кого ты меня принимаешь?

За эйзи — таков был очевидный ответ. Грант наталкивал его на такой ответ. А он как будто весь замерз внутри.

— За бессловесную тварь, а?

— Оставь это, Грант.

— Ну?

— Может быть… — он перевел дыхание и отвернулся. — Может быть, это гордость. Может быть, за всю свою жизнь я научился думать, что я сильнее. А я знаю, что в течение нескольких лет представлял собой развалину. И опирался на тебя. Будь я проклят, если не чувствую вину за это.

— Другой способ давления, — сказал Грант. — Мои качества не могут появиться ниоткуда, кроме как от тебя. Разве ты не знаешь этого, человек от рождения?

— Ну, я абсолютно уверен, что сам толкнул тебя в кабинет Янни.

— Дай мне шанс, друг. Я не какой-то там паршивый робот. Может быть, мои чувства синтетические, но они в действительности чертовски реальные. Ты хочешь кричать на меня — кричи. Только прекрати это инспекторское занудство.

— Тогда перестань вести себя как паршивый эйзи!

Он не мог поверить, что сам произнес это. Он стоял, ошеломленный. Секунду и Грант — тоже. А сказанное висело в воздухе между ними.

— Ну, я и есть, — наконец, сказал Грант, слегка пожав плечами. — Но в этом нет моей вины. А как насчет тебя?

— Я сожалею.

— Нет, продолжай. Паршивый эйзи — это все, что тебе нужно. Я лучше буду им, чем наблюдать, как ты скрываешь такие мысли. Ты работаешь, пока не падаешь, ты съедаешь самого себя, а один слабоумный эйзи собирается толкнуть тебя через край. Так что паршивый эйзи — это все, что тебе нужно. Я рад, что ты обрел самозащиту. Самое время.

— Господи, перестань анализировать мою психику.

— Прости, но ничем не могу помочь. Слава Богу, что у меня беспокоит только один рожденный человек. Двое отправили бы меня в больничную палату. Так что рожденные люди тоже паршивые. Они вызывают массу проблем. Ты был прав насчет Янни. С эйзи он обращается вполне сносно. Это на других рожденных людей он все выплескивает, все, что накопилось. Вопрос только в том, говорил ли он мне правду. Но если ты успокоишься и послушаешь меня, то знай: для него не новость, что ты не справляешься со срочными заданиями. Я только указал на то, что совать тебя в проект Рубина — это растрата, и он хорошо сделает, если примирится с тем, что ты займешься разработками в свободное время. К этому ты вполне подходишь. Я не думаю, что я был совершенно неразумен.

— А подслушивание? — внезапно подумал Джастин и лихорадочно кинулся перебирать в памяти все, что они произнесли. Он подал сигнал Гранту быть осторожным, и Грант кивнул.

— Я сожалею? — сказал Грант уже спокойно. И пожелал оказаться в каком-нибудь темном месте, чтобы спрятаться. Но Грант делал все правильно. Грант продолжал отлично держаться, с тем достоинством, которого не хватало Джастину. — Грант, я — просто не сдержался. Ты должен понять.

— Эй, — ответил Грант. — Я не понимаю. Я удивляюсь этому. Диапазон уровней, на которых ты реагируешь, поистине поразителен. Количество вещей, в которые ты веришь одновременно, невероятно. Я не понимаю этого. Мне понадобятся дни для осознания такой реакции, И я все равно, вероятно, упущу некоторые нюансы.

— На самом деле просто. Я ужасно напуган. Я думал, что знаю положение вещей, как вдруг даже ты обходишь меня. Так что все категории поворачиваются с ног на голову. Рожденные люди воистину логичны.

— Господи. Жизнь была бы так скучна без рожденных людей. Теперь мне любопытно, какой полярности придерживался Янни во время нашего разговора. Одного этого достаточно, чтобы измучить тебя беспокойством.

— Он держался спокойно?

— Очень.

— Тогда перед тобой был основной тип, не так ли?

— Нам просто приходилось учиться не волновать вас, людей. Я думаю, что это приходилось вносить в самую основу ленточных структур. Возбужденный рожденный человек переходит на тип противоположной полярности. Каждый рожденный человек является шизоидом. И он ненавидит свое противоположное «я». Вот и весь ключ к поведению гражданина.

— Ты не слишком далек от истины.

— Черт. Я годами изучал эндокринологию. Я действительно поражен. Я тщательно исследую это. Должен признаться, что предпочитаю свой естественный психотип. Мой естественный психотип, благодарю вас. Это гораздо полезнее для желудка. Кстати, не хочешь ли сходить на ленч?

Он взглянул на Гранта, снова с поднятым забралом и с той легкой, дразнящей улыбкой, с которой Грант бросал вызов судьбе, вселенной и администрации Резьюн. На мгновение он ощутил и счастье, и ужас.

Как будто впервые все, что покидало его, остановилось и заколебалось на грани собственной противоположности.

— Конечно, — сказал он. — Конечно. — Он поймал руку Гранта и вывел его за дверь. — Раз ты добился такого успеха с Янни Шварцем, ты можешь давать себя напрокат за почасовую оплату. Наверное каждому в крыле понадобятся твои услуги.

— М-м-м. Нет. Я на настоящей работе, спасибо.

Прохожие оглядывались. Он отпустил руку Гранта. И понял, что, наверное, половина крыла слышала, как он кричал на Гранта.

Они и так являлись источником сплетен по целому ряду пунктов. А теперь появился повод еще одной.

И это тоже дойдет до Янни.

Новые вещи появлялись беспрерывно. Нелли повела Ари в магазин в Северном крыле, и они возвратились со свертками. Это было весело. Она и для Нелли купила подарки, и Нелли была так довольна! Ари тоже приятно видеть Нелли в новом платье, такую хорошенькую и такую гордую.

Но Нелли — это не маман. Вначале ей нравилось, когда Нелли обнимала ее, но Нелли всегда оставалась только Нелли, вот и все, и как-то раз ночью она почувствовала такую опустошенность, когда Нелли это сделала. Она не сказала Нелли об этом, потому что та рассказывала ей сказку. Но после этого становилось все сложнее и сложнее примиряться с объятиями Нелли, когда маман уехала. Так что она сползала и садилась на пол во время сказок, что, по-видимому, Нелли воспринимала как нормальное.

Сили просто был никем. Иногда она дразнила Сили, но тот никогда не смеялся. И это выглядело ужасно. Так что она оставила Сили в покое за исключением тех случаев, когда просила его принести лимонад или печенье. Сладостей она ела больше, чем это понравилось бы маман. Так что она старалась быть хорошей, и не просить их лишний раз, а есть овощи и не брать столько сахара. «Тебе это вредно», — сказала бы маман. И она старалась вспоминать все, что говорила маман и поступать соответственно, потому что когда она забывала что-нибудь, касающееся маман, ей казалось, как будто она забывала саму маман. И она ела это противные овощи, и у некоторых был ужасный вкус, и в горле собирался комок. Уф! И от этого ее тошнило. Но она продолжала есть, из-за маман, и от этого она становилась так печальна и так сердита, что хотелось плакать.

Но если она плакала, то уходил в свою комнату и закрывала дверь, а потом вытирала глаза, и ополаскивала лицо прежде, чем снова выходила, потому что не хотела, чтобы ее считали плаксой.

Она мечтала с кем-нибудь поиграть, но не с Сэмом. Сэм знал ее слишком хорошо. Сэм знал бы о ее маман. И она стала бить его по лицу, потому что не могла вынести того, как он смотрит на нее без всякого выражения.

Так что когда Нелли спросила ее, не хочет ли она снова ходить в игровую школу, она сказала, что хочет, если Сэма там не будет.

— Но я не знаю, кто там есть сейчас, — возразила Нелли.

— Тогда я пойду одна, — заявила она. — Давай пойдем в гимнастический зал. Хорошо?

И Нелли повела ее. И они кормили рыбок, и она играла в песочнице, но в песочнице одной было неинтересно, а Нелли не умела строить. Так что они просто кормили рыбок, и гуляли, и играли на площадке и в гимнастическом зале.

Еще она посещала занятия по ленточному обучению. И многие взрослые делали уроки вместе с ней. Она узнала множество вещей. Ночью она лежала в постели, а голова ее была настолько заполнена новыми знаниями, что было трудно думать о маман и Олли.

Дядя Дэнис оказался прав. С каждым днем боль все стихала. И это пугало ее. Потому что когда не больно, труднее сохранять злость. Так что она до боли кусала губу и старалась поддерживать в себе привычное состояние.

Еще был детский праздник. Там она встретила Эми. Эми убежала и спряталась за сиру Петерсон, и вела себя, как маленькая. Она вспомнила, почему хотела ударить Эми. Остальные дети просто долго смотрели на нее, а сира Петерсон сказала им, чтобы они поиграли с Ари.

Ясное дело они совсем не обрадовались этому. Там была Кейт, и Томми, и ребенок, которого звали Пат, и Эми, которая плакала и всхлипывала в углу. И Сэм тоже был. Сэм отошел от остальных, и сказал:

— Привет, Ари.

Один Сэм настроен дружелюбно. Так что она сказала:

— Привет, Сэм. — И подумала, что хорошо бы пойти домой, но Нелли ушла на кухню попить чаю вместе с эйзи сиры Петерсон. Нелли приятно проводила время.

Так что она пошла, и села, и играла в их игру, с кубиком, и фишки передвигались по таблице, изображавшей пространство Союза. Она играла в это, и все играли, и спорили, и смеялись, и снова дразнили друг друга. Кроме Эми. Кроме нее все друг друга дразнили, а ее не задевали. Но все было хорошо. Она научилась играть. Она стала получать деньги. Сэму больше всех везло, но Сэм слишком осторожничал с деньгами, а Томми оказался слишком безрассуден.

— Я бы продала станцию, — сказала она. И Эми купила ее, потратив почти все, что у нее имелось. И Эми запрашивала большую цену, а Ари запрашивала меньше. И то, что купила Эми, все равно оказалось не выгодным. Так что Ари получила больше денег, а Эми рассердилась. И никто не хотел торговаться за станцию Эми, а Ари предложила выкупить ее обратно, но совсем не за ту цену, которую запрашивала Эми.

Так что Эми пришлось согласиться на это, и она купила корабли. А Арии немного подняла свои цены.

Эми захныкала. И очень скоро снова оказалась в беде, потому что Арии обыгрывала ее, вкладывая деньги в покупку грузов и получая доход от тех вещей, которые могла приобрести Эми, поскольку тупая Эми продолжала подлетать к ее станциям, вместо того, чтобы пристыковываться к станциям Томми. Эми хотела сражения. И она его получила. Но Ари не хотела, чтобы Эми слишком рано вышла из игры и все испортила, так что она сообщила Эми, что ей следует сделать.

Тогда Эми всерьез рассердилась. И снова захныкала.

Но и совет не приняла.

И Ари разорила ее и забрала все корабли, кроме одного. А затем и тот тоже. К этому времени ей уже стало ясно, что она выиграет. Но у всех остальных был невеселый вид, и никто никого не поддразнивал. Дразнили только Эми, которая в слезах ушла из-за стола.

Никто ничего не сказал. Все смотрели на Эми. Все смотрели на нее с таким видом, как будто хотели спрятаться.

Ари хотела выиграть. Только Сэм не знал этого. Так что она сказала: