3

Дословный текст из: Аспекты выращивания

Ленточные образовательные программы по генетике: 1

Образовательные публикации Резьюн: 8970-8768-1

одобрено для 80+

Внимание оператору.

Группа МЛ-8968: Группа БУ-9806: окончание.

Компьютеры дали сигнал призывающий людей к вмешательству. Начальник смены оповестил соответствующих сотрудников. Процесс рождения начался.

Все шло как по маслу. Родильные камеры мягко двигались и сокращались, всевозможные датчики показывали норму. Две МЛ-8968, женского пола, мю-класса, достигли при рождении 4,02 кг. Видимых нарушений не наблюдается. Два БУ-9806, бета-класса, также здоровы. Техники знают свое дело. БУ-9806, очень подвижные, являются любимцами, им уже дали имена, но эти имена не сохранятся: техникам не долго осталось общаться с ними.

Родильные камеры имитировали состояние потуг, и через некоторое время направили свое содержимое по скользким желобам на мягкие локти и прямо в обтянутые перчатками руки ожидающих техников. Никаких кризисов. Девочки мю-класса — широколицые, безмятежные, с бесцветными волосами; беты — длиннее, с тонкими конечностями, с копной темных волосиков, не такие симпатичные, как Мю. Они состроили гримасы и техники засмеялись.

Пуповины перевязаны, последы извлечены со дна лотков, и чистая теплая вода обливает детишек — их первое купание. Техники для порядка взвешивают их и присоединяют эти данные к записям, начатым двести девяносто пять дней назад, дополнения к ним будут делаться все реже по мере того, как дети переходят от состояния непрерывного контроля к первым самостоятельным моментам своей жизни.

Обслуживающие эйзи принимают их, заворачивают в мягкие белые одеяльца, нежно заботятся, ухаживают и укачивают на руках.

В промежутках между сменами пеленок и кормлениями они лежат в колыбельках, которые, как и родильные камеры, слегка покачиваются в такт человеческому сердцебиению и отдаленному голосу, тому самому голосу, который разговаривал с ними еще в родильной камере, мягкому и убедительному. Временами голос поет им. Временами просто говорит.

Придет время и когда-нибудь он даст им инструкции. Этот голос — ленточная структура. До сих пор все в подсознании, в недрах психики. Но даже в на этом уровне хорошее поведение вознаграждается. Когда-нибудь голос заговорит с осуждением, но на этой стадии нет никаких нарушений, разве что беты доставляют незначительное беспокойство.

Группа СХОЗ-789Х: тревога, тревога

СХОЗ-789Х — в беде. Экспериментальный генотип неудачен, и после совещания обслуживающего персонала техник отключает жизнеобеспечение и передает СХОЗ-789Х для вскрытия.

Эйзи-техники вычищают камеру, снова и снова промывают ее, и старший техник начинает покрывать ее биоплазмой.

В нее будет помещен другой обитатель, как только покрытие будет готово. Но не раньше, чем станут известны результаты вскрытия.

Между тем в вынашивающую камеру поместят клетку СЕЛЬХОЗ-894 мужского пола, того же вида. Это не первая неудача. Адаптационная настройка — сложный процесс, и неудачи случались достаточно часто. Но СЕЛЬХОЗ-894 — другая особь с соответствующими отличиями: существовала вероятность, что этот вариант сработает. Даже в случае неудачи можно будет сделать ценные сравнения.

Переустройства ландшафта и изменения атмосферы недостаточно, чтобы объявить мир подходящим для жизни человека. Миллионы лет приспособления, которые связали все виды жизни на Земле в сложную экосистему, — слишком долгий срок для Сайтиин.

Резьюн заменяет и время, и естественный отбор. Как и природа, она теряет отдельные существа, но селекция ускоряется и управляется разумом. Некоторые высказывают мнение, что выведение декоративных и фактически бесполезных видов при подчеркивании одних черт и подавлении других весьма важно, поскольку придает земной жизни необходимое разнообразие.

Однако Резьюн не теряет информацию. Она строит ковчеги для дальнего космоса, простые жестяные банки, вращающиеся около определенных звезд, недорогие в изготовлении, корабли без двигателей, емкости для хранения генетического материала, размещенные в различных местах, защищенные и экранированные от космического излучения. Они содержат непосредственно образцы генотипов, а также их цифровой код и код записи, позволяющие разумному существу (достаточно развитому, чтобы догадаться о назначении этих ящиков) прочитать эти коды.

Для человечества оказалось достаточно миллиона лет, чтобы от примитивных предков развиться в разумные существа, совершающие космическое путешествия. И через миллион лет, благодаря этим подвигам, человечество сохранит генетические записи своего прошлого и прошлого каждого вида, который проходил через лаборатории Резьюн, наше собственное наследство и генетические наследства каждого мира, с которым мы соприкасались, защищенные от случайностей и влияния времени…

В ковчегах законсервированы и такие фрагментарные коды, которые удалось извлечь из человеческих останков тысячелетней давности, из земных генофондов, предвосхищавших развитие генобанков двадцатого столетия, из последних перед смешением рас генофондов материнского мира, а также из останков людей и животных, сохранившихся в веках в мерзлоте или других обстоятельствах, при которых осталась неразрушенной внутренняя структура клеток.

Представьте себе, какие разительные перемены могли бы произойти, если бы в подобных ковчегах сохранилась генетическая информация о геологическом прошлом. Земля, до сих пор являющаяся уникальным свидетелем катастрофического исчезновения высших форм жизни, могла бы, посредством подобных хранилищ, восстановить богатство всех существующих эволюционных линий и разрешить загадку своего прошлого…

Резьюн никогда не пренебрегала генетическим отбором. Она следила за сохранением различных вариантов в разнообразии, беспрецедентном для истории человеческого рода, и, хотя работала таким образом на эволюционные изменения, сохраняла все возможные отклонения…

Время перестало существовать. Только прокручивалась лента, большей частью безмятежно, иногда вызывая тревогу. Временами накатывало небытие, но, в основном, состояние не менялось — даже сейчас, когда Грант почти пришел в себя.

— Ну, давай, к тебе пришли, — раздался чей-то голос, и влажная ткань коснулась его лица. Обтирание с лица нежно перешло ниже, на шею и грудь, пахло одеколоном. — Просыпайся.

Он приоткрыл глаза. Пока шло обтирание, он иногда глядел в потолок, мечтая, чтобы его освободили от ремней, но это была слабая надежда. Он хотел, чтобы ему снова дали ленту, потому, что страх остался позади, и ему было приятно, пока это длилось.

Он озяб под потоком воздуха, обдувающим влажную кожу. Ему хотелось вновь укрыться простыней. Но он не попросил об этом. Он прекратил попытки общаться с людьми, которые удерживали его, и они больше не причиняли ему вреда. Это все, что ему было нужно. Он вспомнил, что надо моргнуть. Он не видел ничего. Он старался не обращать внимания на холод. Он почувствовал острую боль, когда техник воткнул иглу ему в руку. Его спина болела, и самое чудесное облегчение принесла бы возможность переменить положение в постели.

— Ну, хватит. — Его снова накрыли простыней. Затем слегка хлопнули по лицу, но он не ощутил боли. — Давай, открывай глаза.

— Да, — пробормотал он. И снова их закрыл, едва эйзи вышла.

Затем он услышал другой голос, от двери, голос молодого мужчины. Он поднял голову, посмотрел и увидел там Джастина. В первый момент он не поверил увиденному и дернулся в ремнях.

Однако Джастин подошел, присел на край кровати и взял его за руку, несмотря на то, что ремни мешали ему. Пожатие было теплым. И почти как настоящее.

— Грант?

— Пожалуйста, не делай это.

— Грант, во имя Господа — Грант, ты же дома. Ты понимаешь меня?

Была очень опасной даже мысль о том, чтобы поверить. Это означало уступить. Не существовало такого секретного знака, который не смогло бы изготовить его собственное сознание. Не существовало иллюзий, которые невозможно построить с помощью лент. Образ Джастина им, конечно, следовало использовать. Разумеется!

— Грант?

Лента даже может заставить его подумать, что он не спит. Или создать ощущение неудобства матраса, или что рука Джастина лежит у него на плече. Только острая боль в спине нарушает иллюзию. Она не укладывается в общую картину.

Только в реальности допустимы такие маленькие противоречия.

— Они пока не разрешают мне забрать тебя обратно в квартиру. Ари не хочет. Что они с тобой делают? Ты в порядке? Грант?

Вопросы. Он и представить себе не мог, насколько хорошо они вписывались в ситуацию. Обычно складывался рисунок. Эти должны быть связаны с доверием. Таковы правила игры.

— Грант, черт побери! — Джастин слегка похлопал рукой по его щеке. — Давай, открывай глаза. Открывай глаза.

Он сопротивлялся. Так, он знал, будет лучше. Он сделал несколько вдохов, спину и плечи пронзила страшная боль. Ему угрожала опасность… потому что он думал, что иллюзия становится реальностью. Или потому, что он перестает их различать.

— Ну, открой глаза, черт побери!

Он осторожно приоткрыл глаза. Увидел испуганное лицо Джастина.

— Ты — дома. В больнице. Ты понимаешь? Ари разнесла их к чертям и вытащила тебя.

(Кровь, запачкавшая стены. Запах дыма.)

Это было похоже на больницу. И Джастин похож. Не было способа проверить это, даже если ему позволят пройтись. Только время могло это сделать, время, длящееся дольше любой ленточной иллюзии.

— Ну, Грант. Скажи мне, что у тебя все в порядке.

— У меня все в порядке, — он сделал вдох, от которого заболела спина и понял, что может совершать поступки, выпадающие из этой иллюзии. — Моя спина замучила меня. Мои руки болят. Ты можешь что-нибудь сделать с кроватью?

— Я заставлю их.

— Не думаю, что они сделают это. Но мне бы хотелось принять другую позу. Там… — Поверхность под ним изогнулась, как живая, и сдвинулась вверх, приподняв ему голову. Вся поверхность заходила волнами, приводя в движение мышцы и суставы. — О, так лучше!

Джастин снова сел на край, внося асимметрию в колебания.

— Ари проследила тебя до Крюгера. Крюгера шантажировали. Он передал тебя аболиционистам. Мне пришлось пойти к Ари. Она отправила кого-то — я не знаю кого — за тобой. Она сказала, что они тайпировали тебя.

К этому времени у него все спуталось. «Здесь» и «там» слились. Он очень осторожно исследовал ситуацию.

— Как долго?

— Два дня.

Возможно.

— Ты уже два дня находишься здесь, — продолжал Джастин. — Они позволили Джордану и мне прийти сюда сразу, как тебя привезли. Теперь, говорят они, я могу навещать тебя.

Это испугало его. Эту иллюзию, против которой защитные силы весьма ограничены, они намеревались применять постоянно. Он погибал. Он сидел и плакал, чувствуя, как слезы текут по его лицу.

— Грант.

— Хорошо, — он почти прохрипел. — Но если я попрошу тебя уйти, ты уйдешь?

— Грант, это не лента. Ты дома, черт побери, — Джастин стиснул руку до кости. — Соберись. Посмотри на меня. Хорошо?

Он посмотрел.

— Если я скажу тебе уйти…

— Я пойду. Хорошо. Ты хочешь, чтобы я ушел?

— Не делай этого со мной. Ради бога…

— Я позову Иванова. Черт бы их побрал. Черт бы их побрал.

Джастин начал было вставать. Грант схватил его за руку, удерживая. Удерживал и держал цепко; и Джастин снова сел и крепко его обнял.

— У-ух. — Это причиняло боль. Как настоящую. Джастин мог бы вытащить его обратно. Джастин знал, что делает, знал, что с ним случилось, знал, почему он боится. Джастин был его союзником. Или ему конец. — На это потребуется время.

— Через неделю можно будет забрать тебя отсюда. Так говорит Ари.

Он вспомнил, как у других проходили кризисы. Он поглядел на Джастина, когда тот снова сел. Вспомнил, почему отправился вниз по реке.

— Она к тебе пристает?

— У меня все в порядке.

Ложь. Все ближе и ближе к реальности. Лента была лучше, чем это. Спустя некоторое время Джастин уйдет, и он вспомнит, что поверил обману и ему станет страшно. Между тем его охватил страх по другой, более серьезной причине. Перевод Джордана, Джастин отсылает его — эти фрагменты предполагали чувство времени. Время существовало снова. Реальный мир нес свои ловушки, связанные с Ари; Джастин пытался сделать его свободным, но он дома, а Джастин в беде.

Нет. Внимание.

Внимание.

— Что она сделала, когда обнаружила, что я исчез?

— Я расскажу тебе позже.

Проклятье, ему нет нужды беспокоиться о том, расстроится ли он. Это похоже на домашнюю обстановку. Секреты, Ари и беда. И еще — все, что ему дорого. Он медленно и глубоко вздохнул.

— Я держусь, — сказал он, зная, что Джастин поймет. — Я не хочу больше лент. Я больше не хочу успокоительных. Мне надо оставаться бодрствующим. Я хочу, чтобы они оставляли свет включенным все время. И хочу, чтобы эту проклятую трубку вынули из моей руки.

— У меня нет никакой власти. Ты знаешь это. Но я скажу Иванову. Я всерьез поговорю с ним. И я выну трубку. Сейчас.

Это причинило острую боль.

— Это закапает весь пол.

— Черт с ним. Плевать, — он остановил капельницу. — Они собираются поставить здесь телефон. И видео.

Его сердце подпрыгнуло. Он вспомнил, почему был важен телефон. Но все изменилось, он дома. Или ничего и не произошло. Или имелись варианты, которые он упустил.

— Знаешь ли, я и вправду несколько спятил.

— Вот черт, а я и не заметил.

Он рассмеялся, коротко, автоматически, обрадованный тем, что Джастин готов шутить с ним; и внезапно осознал, что он уже полностью миновал самое мрачное. Его удивили в тот момент, когда он ожидал встретить округлое, профессиональное сочувствие. Это не был веселый смех, но — удивительный смех.

Едва ли лента смогла бы воссоздать Джастина настолько реальным, чтобы ему удалось сделать нечто неожиданное для его сознания. Особенно когда мозг сопротивлялся, а не действует заодно с подсознанием.

Он рассмеялся снова, просто для проверки, и увидел на лице Джастина такое выражение, будто тот проглотил стекло: но в то же время там присутствовала и надежда.

— Это вирус, — объяснил он Джастину. И широко улыбнулся, даже еще шире, когда он увидел проблеск настоящего ужаса на лице Джастина.

— Ты проклятый идиот!

Он расхохотался. Было больно, но приятно. Он попытался задрать ноги вверх. Оказалось, что зря.

— О, черт. Как ты думаешь, они могут освободить мне ноги?

— Скоро, раз ты знаешь, где находишься.

Он вздохнул и почувствовал, что напряжение покидает его. Он развалился на эластичной кровати и посмотрел на Джастина с неленточным спокойствием. Боль по-прежнему сохранялась. Напряжение мышц. Растяжение. Бог знает, что он сам с собой сделал, или что они сделали с ним.

— Я обманул тебя, угу?

— Если ты хочешь сыграть…

— Я хочу… Я в затруднении. Я думаю, что у меня продолжаются наплывы видений. Я думаю, что они пройдут. Мне в самом деле будет очень плохо, если ты не придешь снова. Доктор Иванов руководит всем, так?

— Он заботится о тебе. Ты доверяешь ему, правда?

— Не тогда, когда он выполняет Арины приказы. Мне плохо. Мне действительно плохо. Мне бы хотелось, чтобы ты мог остаться здесь.

— Я останусь здесь до ужина. И вернусь обратно утром, после завтрака; буду заходить всякий раз, когда удастся освободиться, пока они не вышвырнут меня отсюда. Я собираюсь поговорить с Ивановым. Почему бы тебе не поспать, пока я здесь? Я посижу там, в кресле, а ты можешь отдохнуть.

Его глаза слипались. Он внезапно осознал это и постарался побороть слабость.

— Ты не уходи. Ты должен разбудить меня.

Я дам тебе поспать полчасика. Уже почти время ужина. Тебе надо поесть. Слышишь? Хватит голодать!

— Ммм. — Он позволил глазам закрыться. На некоторое время он отключился, забыл, что ему плохо. Он почувствовал, как Джастин встает, услыхал, как он усаживается в кресло, через минуту проверил, действительно ли Джастин там, и успокоился еще на некоторое время.

Теперь он чувствовал себя спокойнее. Временами даже казалось, что он в безопасности. Теперь он знал, что если мир хотя бы наполовину стоит того, чтобы в нем жить, то Джастин или Джордан придут за ним и вернут его к жизни. Как-нибудь. И тогда он должен поверить в это или он никогда уже ничему не будет верить, и никогда не возвратится с дороги, по которой ушел.

Пришли сообщения, и Жиро Най, грызя перо, глядел на монитор, от которого в его животе все переворачивалось.

Службы новостей рассказывали о похищении Радикальными элементами эйзи из Резьюн, сообщали о совместном рейде полиции и резьюновской службы безопасности на отдаленную климатическую станцию, расположенную на холмах около Большой Синевы, сопровождая рассказ подробными и мрачными кадрами, заснятыми камерами полицейских — эйзи, забрызганный кровью своих похитителей, спасен и внесен на борт полицейского транспорта. Кое-что, действительно, потребовалось: подобраться на вездеходе к станции, ворваться в гараж через боковую дверь и совершить оттуда молниеносную атаку на верхний этаж. Один офицер ранен. Трое аболиционистов-радикалов убиты, и все запечатлено камерами. Хорошее прикрытие, аргументированное объяснение того, откуда взялись трупы, не оставляющие для Янни Марино и центристов возможности развернуться, то есть поднять шум и заставить собраться Совет: Марино в ту же секунду публично отрекся от этого инцидента. Рочер забрасывал Министерство Информации требованиями о созыве пресс-конференции: он не добился ничего. Это означало, что полиция очень внимательно будет теперь следить за Рочером — в последний раз, когда Рочеру не дали эфира, его сторонники устроили акцию в метро, развернули огромное знамя Полного Аболиционизма, прикрыли пути, внеся такую неразбериху в работу транспорта, какую службы новостей не могли проигнорировать.

Видит Бог, что подобный поступок не завоевал Рочеру благодарности транспортников. Но у него находились сторонники.

Настало время, думал Жиро, предпринять что-то по отношению к Рочеру и де Форте. До сих пор, дискредитируя центристов, они приводили в замешательство Корэйна и Мерино. Теперь Рочер перешел черту и стал причинять неприятности.

Будет весьма кстати, если окажется, что Гранту нанесены серьезные повреждения. Съемки до и после инцидента, переданные репортерами, покажут публике, что за негодяи эти аболиционисты. Честные граждане никогда и не видели результаты стирания сознания. Весьма кстати, если они смогли довести эйзи до полного отупения — или даже до сумасшествия. Хотя, Бог знает, он ведь был Альфа, и создание Уоррика…

Ари была настроена определенно: О чем это ты думаешь? В первую очередь он — противовес. Во вторую он — свидетель против Рочера. Не трогай его.

Противовес — для кого? — сердито подумал Жиро. Ари увлеклась ночными встречами с молодым Джастином, так что она, помимо доведения Джейн Страссен до язвы по поводу переоборудования первой лаборатории и перемещения восьмерых студентов-исследователей, настолько зациклилась на проекте Рубина, что у нее ни для кого нет времени, за исключением эйзи и Джастина Уоррика.

Раздобыла себе славную уловку. Ушедшая молодость и все такое прочее.

Увильнула и оставила меня разгребать эту кучу в Новгороде.

— Не трогай Мерильда или Крюгера. Нам ни к чему загонять врага в подполье. Договорись с Корэйном. Это ведь несложно, не так ли?

Проклятье.

Зазвонил телефон. Это звонил Уоррик. Старший. Требуя освобождения Гранта под его опеку.

— Это не в моей власти, Джорди.

— Черт возьми, похоже, это ничья компетенция, так? Я хочу забрать оттуда мальчика.

— Видишь ли, Джорди…

— Меня не волнует, чья это ошибка.

— Джорди, это для тебя большая удача, что никто не подает в суд на твоего пацана. А ведь это его вина, что все это свалилось на нас, и не ори на меня…

— Петрос говорит, что именно ты наделен властью освободить его.

— Это вопрос медицины. Я не вмешиваюсь в медицинские решения. Если тебя волнует судьба мальчика, я бы посоветовал тебе предоставить Петросу спокойно делать свою работу и оставаться…

— Он все валит на тебя, Жерри. И Дэнис — тоже. Мы говорим не о лентах. Мы говорим о травмированном ребенке, Жерри.

— На следующей неделе…

— К черту следующую неделю! Ты можешь начать с того, чтобы сделать мне туда пропуск от службы безопасности и заставить Петроса отвечать на мои звонки.

— Сейчас ведь там твой сын. Он получил постоянный пропуск. Бог знает, почему. Он позаботится о нем.

На другом конце наступило молчание.

— Видишь ли, Джорди, говорят о следующей неделе. Самое большое о двух.

— Джастин получил разрешение.

— Он с ним сейчас. Все в порядке. Я говорю тебе, что все в порядке.

Они прекратили давать успокаивающее. Джастин получил разрешение на посещения, вот оно у меня в папке, порядок?

— Я хочу забрать его оттуда.

— Ну, и замечательно. Слушай, я поговорю с Петросом. Хорошо? Между тем твой парень сейчас с Грантом, возможно, что это лучшее лекарство для него. Дай мне несколько часов. Я раздобуду для тебя медицинские заключения. Это удовлетворит тебя?

— Я перезвоню тебе.

— Отлично, я буду здесь.

— Спасибо, — пробурчали с другого конца.

— Не стоит, — пробормотал Жиро, а когда контакт разъединился: — Чертова голова. — Он вернулся к листку, на котором набрасывал пункты, которые он собирался предложить Корэйну, прервавшись для того, чтобы соединиться с кабинетом Иванова и сделать быстрый запрос о передаче медицинских заключений о состоянии Гранта в офис Джордана Уоррика. А поразмыслив, добавил, поскольку не знал, что содержится в этих заключениях, или как распорядилась Ари: РБП, если позволяют соображения безопасности.

Работал только новый сепаратор. Остальное оборудование назначено к профилактике. Ари делала заметки вручную, но главным образом потому, что она выработала систему и скрайбер занимал в нем свое место; но когда дело доходило до ее собственных записей, она по-прежнему делала их с помощью светового пера да еще с применением стенографических символов. Ее база данных в компьютере Дома фактически представляет собой ее архив, потому что только он справлялся с Ариными рукописями: старомодная программа, но она с равным успехом служила хранилищем личной собственности. Ее база переводила, записывала и хранила информацию, защищенную ключевыми словами и образцом почерка, потому что для пользования программой необходимо было знать установленный ею шифр.

Теперь уже не осталось ничего действительно секретного. Лабораторная работа. Работа для студента. Любой из эйзи-техников справился бы с этим, но она получала удовольствие от возврата к прежним дням. Она отполировала деревянные сиденья в первой лаборатории, часами сидя возле установки, превращая списанный сепаратор в мечту любого технолога.

У нее не было желания воссоздавать все. Но она определенно хотела с полным основанием говорить «я» в своем описании этого проекта. Она хотела, чтобы на нем стояла ее марка, и ее руками выполнялись все этапы, начиная от замысла. Во время начала работы я была максимально внимательно…

Я подготовила емкость…

Теперь мало сохранилось тех, кто был подготовлен к выполнению всех операций. Все специализировались. Она принадлежала к периоду колонизации, к заложению основ науки. Теперь существовали колледжи, выпускающие образованных обезьян, так называемых ученых, которые нажимали кнопки и считывали ленты, не понимая суть биологических проблем. Она боролась с этой кнопконажимательной тенденцией, считая, что важнее — производство методологических лент, хотя Резьюн хранила основные секреты.

Некоторые из этих секретов будут раскрыты в ее книге. Так она ее задумывала. Это будет классическая научная работа — развитие работы в Резьюн во всей полноте, а в надлежащей перспективе — проект Рубина, как подтверждение теорий, развитых ею в результате нескольких десятков лет исследований. ПРИНЦИПЫ — такое название она временно дала своей книге. И продолжала искать лучшее.

Машина выдала ответ. Компьютер высветил красным область отклонения.

Дьявольщина. Это из-за недостаточной чистоты или из-за неполадок в машине? Честно она сделала пометку. И задумалась, стоит ли терять время на поиски совершенно другого образца или попытаться выявить причину и указать ее для полноты записей. Первое было нечестным решением. Если даже останется только второе и, не дай Бог, она не сможет найти убедительное доказательство (которое почти наверняка заключается в решении механической задачи), она будет выглядеть идиоткой или побежит за помощью к техникам, чаще работающим с оборудованием…

Выключить установку и передать ее техникам исследовать подозрительный образец в чистой установке, а также запустить третью такую установку для работ над этим проектом с новым образцом.

Каждый проект имеет свои проблемы.

Открылась наружная дверь лаборатории. В отдалении послышались голоса. Флориан и Кэтлин. И еще один, тоже знакомый. Проклятье.

— Джордан? — закричала она достаточно громко, чтобы услышали. — В чем дело?

Она услышала шаги. Она различила шаги Флориана и Кэтлин. Криком она сбила с толку эйзи, и они проводили Джордана до дверей криогенной лаборатории.

— Мне надо поговорить с тобой.

— Джорди, у меня тут проблема. Мы можем отложить разговор на часик? В моем офисе?

— Здесь в самый раз. Сейчас. Без свидетелей.

Она глубоко вздохнула. Опять все сначала. Грант, решила она. Или Мерильд и Корэйн.

— Хорошо. — Черт, через полчаса Джейн и прочие начнут болтаться по этой лаборатории. — Флориан, сходи в корпус «Б» и передай, что их проклятая машина не работает. — Она повернулась и выбросила образец. — Мне нужен другой. Мы попробуем все эти чертовы машины, если потребуется. Мне нужны более точные результаты, чем она выдает. Господи, какие допуски у них теперь приняты? И принеси ее сам. Я не доверяю тем лаборантам. Кэтлин, поднимись туда и передай Джейн, пусть она отведет своих студентов куда-нибудь в другое место. Я запираю эту лабораторию, пока не наладят машину. — Она еще раз глубоко вздохнула и с помощью манипулятора вернула грешный образец обратно в криогенную установку, затем поместила камеру для образца в защитную сетку и отправила туда же. Когда она обернулась, эйзи уже ушли, а Джордан продолжал стоять.

Дорога от больницы к Дому была неблизкой, длинный путь в обход, если погода заставляла идти коридорами и туннелем, и гораздо короче, если проскочить прямо по открытой территории. Джастин предпочитал идти по улице, хотя и приходилось надевать пальто. Перед ним мелькали ленточные видения. Они практически не покидали его. Чувства обуревали его, а в животе сохранялось неприятное ощущение…