– Может быть, ты немного напоминаешь мне саму себя в этом возрасте.
– Хорошо. – Лейси отложила вилку и застенчиво посмотрела на Оливию. – У меня тоже есть условие, при котором я буду звонить вам.
Оливия улыбнулась:
– Что за условие?
– Я буду звонить вам, если вы перестанете работать в приюте для женщин, подвергшихся насилию.
Явная забота, скрывавшаяся за условием Лейси, тронула Оливию. Она покачала головой:
– Мне нравится работать там, Лейси. Ты не должна беспокоиться обо мне. Я совсем не похожа на твою мать. Не думаю, что мне когда-нибудь хватило бы смелости рисковать собственной жизнью ради спасения чужой.
По дороге домой они зашли в магазинчик, чтобы выбрать часы для Лейси, и она, тщательно избегая самых дорогих, пересмотрела шесть или семь моделей, прежде чем остановилась на часах с блестящим серебристым циферблатом и черным ремешком, украшенным серебряными звездами.
Они купили коробку мороженого и, вернувшись в дом Оливии, соорудили себе по большой порции бананового десерта с орехами. Они уселись по-турецки на полу в гостиной и устроили пиршество. Сильви, мурлыча, устроилась на коленях Лейси, которая каждую минуту поднимала левую руку, чтобы взглянуть на часы.
– Не могу поверить, что тебе четырнадцать лет, а у тебя это впервые в жизни.
– Если бы мою маму похоронили, она бы сейчас перевернулась в гробу.
Оливия выловила ложкой кусочек банана.
– Ее кремировали? – спросила она.
– Да. Ну, конечно же, сначала каждая частичка ее, которая могла принести кому-то пользу, была отдана, а затем то, что осталось… вы понимаете… – Лейси взмахнула рукой. – Клей с отцом развеяли ее пепел над океаном у Кисс-Ривер.
Оливия вздрогнула, образ, нарисованный Лейси, оказался для нее слишком драматичным.
– Я не пошла на похороны, – сказала Лейси.
– Почему, Лейси?
– Я хотела запомнить ее такой, какой она была при жизни. – Лицо Лейси внезапно помрачнело, она опустила взгляд на Сильви. – Я не понимаю, почему некоторые плохие люди живут до ста лет, а такие хорошие, как мама, умирают совсем молодыми. Она ненавидела… как это называется, когда отправляют на электрический стул?
– Смертную казнь?
– Да. Она ненавидела это, но если бы я увидела человека, который убил ее, и у меня был нож, я бы разрезала этого подонка на кусочки. – Пока она говорила, ее руки сжались в кулаки, и Сильви открыла один глаз, рассматривая миску с мороженым, оставленную на полу без присмотра. – Я могла бы это сделать. Я смогла бы убить его и не почувствовала бы никаких угрызений совести.
Оливия кивнула, не сомневаясь, что Лейси говорит серьезно.
– Я все еще пытаюсь представить себе, какое ощущение испытываешь, когда пуля попадет тебе в грудь.
– Твой отец сказал мне, что ты была с ней, когда все это случилось. Должно быть, для тебя это было ужасно.
Лейси ковырялась в мороженом.
– Я стояла рядом – раздавала зеленую фасоль, а она – салат. Этот человек ворвался и начал кричать на ту женщину в очереди за едой. Мама никогда не могла оставаться в стороне от чего бы то ни было. Она встала прямо перед женщиной и сказала: «Пожалуйста, уберите пистолет, сэр. Сейчас Рождество». И он стрельнул в нее. Бах! – Лейси сморщилась, по ее рукам прошла судорога. – Я все еще вижу ее лицо. Иногда по вечерам, когда я ложусь в постель, оно стоит у меня перед глазами. Ее зрачки расширились, она издала тихий звук, как будто удивилась. Когда пуля прошла через ее блузку, на ней появилось маленькое пятнышко крови, – Лейси посмотрела на Оливию. – Я долго винила вас, потому что была уверена, что с ней будет все в порядке, и не могла представить себе, что она умрет. Тогда казалось, что как только вы за нее взялись, все сразу стало плохо. Но отец говорит, что это не так. Он сказал, что вы сделали все, что могли, чтобы спасти ее.
– Он сказал правду. Я сделала все, что было в моих силах.
Лейси съела еще несколько ложек десерта, прежде чем взглянула на Оливию из-под копны двуцветных волос.
– Вам нравится мой папа?
– Очень.
Лейси снова опустила глаза.
– Он стал немного лучше с тех пор, как начал… дружить с вами, – сказала она. – Он бродил, как лунатик, почти ничего не ел, не замечал, что на него надето. Вся его одежда стала ему велика. Он выглядел как пугало и единственное, чем занимался – носился со своими дурацкими старыми фотографиями маяка и пялился на них при каждом удобном случае. Он спал в обнимку со старым свитером мамы.
У Оливии защемило сердце от жалости к Алеку. Ее смутило это нечаянное проникновение в его безрадостный внутренний мир.
Лейси доела последний кусочек банана и теперь хлебала шоколадный соус. Она болтала ложкой в миске, держа ее своими пальцами с огрызенными ногтями.
– На днях я видела вашего мужа на собрании комитета. – Она кинула взгляд на Оливию. – Не обижайтесь, но, по-моему, он настоящий зануда.
Зануда? Оливия подумала, что сорокалетний мужчина, с интеллигентной внешностью и в очках в проволочной оправе, в глазах четырнадцатилетней девочки вполне мог выглядеть занудой.
– Я не обижаюсь, – сказала она.
– Как вы считаете, мой папа красивый? Оливия неопределенно пожала плечами, понимая, что ступает на опасную почву:
– Думаю, да.
– Мама говорила, что он просто прелесть. Они очень сильно любили друг друга. – Лейси крутила туда-сюда на запястье ремешок часов, которые переливались в свете настольной лампы.
– Нола хотела бы забраться в штаны к моему отцу, – внезапно добавила она, не отрывая взгляда от часов.
– Это довольно грубый способ сказать, что она интересуется им, тебе не кажется?
Лейси усмехнулась:
– Мне кажется, что вы ханжа. Я хочу сказать, что если считаете моего отца красивым, то разве вам не приходила в голову мысль: как это будет, если лечь с ним в постель?
Оливия постаралась скрыть свое потрясение. Она наклонилась вперед и членораздельно произнесла:
– Что думаю я, или что думает твой отец, или что думает Нола о такого рода вещах – личное дело каждого, Лейси, и тебя совершенно не касается. Не твое дело обсуждать это.
Глаза Лейси мгновенно наполнились слезами.
– Извините, – прошептала она, малиновые пятна выступили у нее на щеках и на шее, нижняя губа начала дрожать.
Оливии стало ее жалко. Она поставила свою миску с тающим мороженным на пол и, наклонившись вперед, обняла девочку. Лейси крепко обхватила ее, хрупкие плечики затряслись от всхлипов.
– Все в порядке, – сказала Оливия, поцеловав ее в макушку.
Она помнила, как теперь целую жизнь назад ее точно так же обнимала Эллен Дэвисон, которая никогда не приставала к ней с расспросами, почему у нее все болит и отчего у нее кровотечение, и ни разу не заикнулась о том, чтобы она вернулась домой. Оливия помнила удивительную силу тонких рук, силу, которая дала ей чувство защищенности и позволила поверить, что она может наконец переложить свою тяжелую ношу на плечи взрослого человека.
– Отец ненавидит меня, – рыдала Лейси.
– Нет, моя девочка. Он любит тебя очень сильно.
– У нее на блузке было всего лишь маленькое пятнышко крови, и поэтому я сказала ему, что с ней все будет в порядке. Он так испугался, и это было так непривычно – я никогда прежде не видела, чтобы он чего-то испугался – поэтому я продолжала говорить ему, чтобы он не беспокоился. Он поверил моим словам, что с ней все будет в порядке, и теперь винит меня, – я обманула его надежды.
Оливия чувствовала на своей спине пальцы Лейси, вцепившиеся в ткань ее блузки и нервно теребившие ее.
– На ее месте могла оказаться я, – продолжала Лейси. – Я думала о том же самом, что и мама: я должна загородить эту женщину. Может, он не стал бы стрелять в ребенка, и тогда бы все было в порядке. По-моему, отец хотел бы, чтобы застрелили меня, а не маму. Очень долго после ее смерти он со мной не разговаривал. Он даже не смотрел в мою сторону и все время называл меня Энни. – Лейси замерла в объятиях Оливии. – Я ненавижу его! Он забыл о моем дне рождения. Он считает Клея таким замечательным, потому что тот умный, получил стипендию в Дюке и все такое прочее. А мне пришлось в конце концов ходить в летнюю школу. Он просто хочет, чтобы я куда-нибудь ушла. И если меня нет всю ночь, его это даже не беспокоит. Он не будет волноваться, даже если я вообще не вернусь домой.
Теперь уже слезы Оливии капали на волосы Лейси. Это с Алеком Лейси должна была разговаривать, это ему нужно было услышать о страхах своей дочери. Это Алек должен был сказать ей, что положит все свои силы на то, чтобы в ее мире снова стало хорошо.
Но Алека здесь не было. К тому же он, вполне возможно, еще не готов выслушать Лейси и помочь ей справиться со страхами, так сильно напоминавшими его собственные. И поэтому Оливия еще крепче прижала девочку к себе. Она будет держать ее в объятиях столько, сколько потребуется для того, чтобы Лейси снова почувствовала себя в безопасности.
ГЛАВА 42
Каждый раз, бросая взгляд в зеркало заднего вида, Алек видел морщины у себя на лбу и вокруг глаз. Может быть, последние несколько лет он проводил слишком много времени на солнце, а может быть, просто старел.
Несколько часов назад он оставил Клея в Дюкском университете и никак не ожидал, что в момент прощания с сыном на него обрушится такая буря эмоций. В гостиной общежития было множество студентов, и поэтому он лишь слегка обнял сына, хотя ему очень хотелось крепко прижать его к себе. Клей не ответил на объятие: он был возбужден началом нового этапа в своей жизни, глаза его лихорадочно блестели. Ясно, что по-настоящему скучать будет лишь один из них.
Алек свернул с шоссе на дорогу в Мантео, когда припустил мелкий дождик. Он проехал мимо дома престарелых с его голубым великолепием и подумал, что в ближайшее время нужно будет позвонить Мери Пур и организовать экскурсию по дому смотрителей. Внезапно поддавшись какому-то порыву, он остановил машину перед домом. Может быть, лучше сделать это сейчас.
Выйдя из автомобиля, он заметил на другой стороне улицы маленький антикварный магазинчик, где перед витриной на расшатанных стульях красовались старинные куклы. Седая женщина как раз уносила их в помещение, пряча от дождя. Оливия, скорее всего, права: именно здесь Энни покупала кукол для Лейси.
На широкой террасе дома престарелых никого не было. Он позвонил, и ему открыла молодая светловолосая женщина.
– Я ищу Мери Пур, – сказал Алек.
– Входите, – женщина отступила назад, пропуская его.
– Она в гостиной, трудится над кроссвордом, как обычно.
Блондинка провела его в комнату, где несколько пожилых женщин смотрели телевизор. Мери Пур сидела поодаль, в угловом кресле в углу подле торшера, держа в руках сложенную газету.
– Мери, – окликнула блондинка, – тут вас хочет видеть один джентльмен.
Мери опустила газету на колени, обтянутые голубой юбкой, и посмотрела на Алека удивительно ясными голубыми глазами. Обута она была в теннисные туфли.
– Миссис Пур? – Алек протянул руку. – Не знаю, помните ли вы меня, я – Алек О'Нейл, муж Энни.
Прежде чем пожать его руку, Мери искоса взглянула на него.
– Итак, это вы, – сказала она. – Итак, это вы.
Алек сел в соседнее кресло, с некоторым удивлением отметив, что кроссворд Мери уже почти заполнен ручкой.
– Я зашел, чтобы спросить: не могли бы вы провести небольшую экскурсию по дому смотрителей для нескольких членов комитета спасения маяка? Вам, должно быть, известно, что мы собираемся выпустить брошюру о маяке – Пол Маселли беседовал с вами – и она почти готова. Но мне кажется, что он должен своими глазами взглянуть на дом, чтобы описать его внутри, а я сделаю несколько фотоснимков, – он посмотрел на костлявые с голубыми венами руки Мери, обтянутые тонкой кожей. – Это возможно? Я имею в виду, вы в состоянии приехать туда?
– Вполне, вполне, – сказала Мери. – Когда вы предполагаете это сделать?
– В течение ближайших недель. Тогда у Пола будет достаточно времени, чтобы все написать, а я успею сделать фотографии к сроку сдачи материалов в набор.
– Вы просто позвоните, когда я вам понадоблюсь, и одна из девочек отвезет меня.
– Это будет замечательно. Спасибо, – он кинул взгляд на телевизор, а затем снова посмотрел Мери в лицо. – Как вы поживаете? У вас есть какие-нибудь пожелания? Я знаю, что Энни обычно вам что-нибудь приносила.
Мери улыбнулась. У нее были прекрасные зубы, и Алек подумал, не вставные ли они.
– Таким уж человеком была Энни – всегда что-то приносила. Это так, – сказала Мери. – Я тоскую по ней.
Она показала на окно за спиной Алека, и он, повернувшись, увидел витраж с изображением кисс-риверского маяка: луч его света прорезал темно-синие полосы ночного неба. Это было поразительно в своей простоте, и на мгновение Алек потерял дар речи.
– Я никогда не видел его прежде, – произнес он наконец. – Это прекрасно!
– Она подарила его много лет назад, и я привезла его с собой, когда меня определили сюда.
Алек встал, чтобы рассмотреть витраж поближе, загипнотизированный поразительной белизной стеклянного маяка. Он считал, что видел все работы Энни, и сейчас у него было такое ощущение, будто он открыл еще одну сторону женщины, которую, как ему казалось, знал очень хорошо.
Мери проследила его взгляд.
– Так вы позвоните мне? – спросила она.
Алек с усилием переключился на прерванный разговор.
– Да, – ответил он, неохотно поворачиваясь, чтобы уйти. – Я свяжусь с вами.
Он заехал к Оливии за Лейси и, глядя на их долгие объятия на крыльце, почувствовал себя почти что лишним.
– Спасибо, Оливия. – Лейси взяла свою спортивную сумку и направилась к «бронко».
Алек улыбнулся Оливии.
– И от меня тоже спасибо. От Пола есть известия? Она покачала головой.
– Я очень рада, что Лейси составила мне компанию. Алек сел в «бронко» и выехал на дорогу. Лейси щелкала клавишами радиоприемника до тех пор, пока не отыскала какую-то сводящую с ума какофонию.
– Ты хорошо провела время? – спросил он.
– Угу, – она хлопала ладонями по бедрам в такт музыке, и Алек заметил часы.
Он дотронулся до ее запястья:
– Что это?
Она подняла руку, разглядывая блестящий циферблат часов.
– Оливия купила их мне. Я должна буду звонить ей в полночь, когда ухожу на вечеринки.
Он нахмурился:
– Зачем?
– Просто, чтобы она знала, что со мной все в порядке.
– Это безумие! Ты будешь будить ее.
– Такое было условие. – Лейси начала повышать голос. – Она купила бы мне часы лишь в том случае, если бы я согласилась звонить ей.
– Почему ты вдруг захотела иметь часы? Раньше у тебя никогда не возникало такого желания.
– Ты же носишь часы. Что в этом такого?
Ему не хотелось ссориться с дочерью. Через несколько минут они войдут в дом и почувствуют отсутствие Клея. Теперь они остались вдвоем.
Он подъехал к дому, выключил зажигание и взял Лейси за руку, чтобы рассмотреть часы поближе.
– Они тебе очень идут, – сказал он.
Лейси забрала у него руку и скорчила гримасу.
– Чего это ты вдруг? – она повернулась назад, чтобы взять с заднего сиденья свою сумку, и выбралась из «бронко», направляясь к крыльцу впереди Алека.
– Лейс.
Она обернулась, сверкнув на него свирепым взглядом.
– Мне нравится, как ты выглядишь с часами – это все, что я имел в виду. – Он посмотрел на нее через капот «бронко». – Теперь мы остались с тобой вдвоем. Давай не будем начинать с перебранки.
– Ты сам начал. Я была совершенно счастлива, слушая радио. Это ты захотел поговорить. – Она гордо поднялась по ступеням и вошла в дом.
Он позвонил Оливии в десять из кабинета, слишком раздраженный, чтобы ждать половины одиннадцатого. Сегодня вечером ему не нужна была близость с ней.
– Я очень расстроен из-за часов, – сказал он в трубку.
– Они совсем недорогие.
Дело не в деньгах, – он провел рукой по волосам. – Дело даже, на самом деле, не в часах. Дело в условии, по которому она должна звонить вам в полночь. Я сам в состоянии позаботиться о ней, Оливия.
Оливия ответила не сразу.
– Она нуждается в каком-то… руководстве, Алек, – произнесла она наконец. – Ей необходимо знать, что вы волнуетесь о ней настолько, что хотите знать, чем она занимается.
Он покачал головой.
– Я знаю, что правила, по которым жил наш дом, кажутся вам странными, но я не собираюсь менять их. Если я начну это делать сейчас, то она окончательно отдалится от меня. Ей нужен привычный порядок, тот же, что был при Энни.
– Какой порядок? Вы оба позволяли ей делать все, что она пожелает. Она ребенок, Алек, и ей нужна родительская опека.
– И поэтому вы берете это на себя. Так что ли? Вы провели с ней одну ночь, Оливия. Это не делает вас ее матерью.
Оливия молчала, и Алек нахмурился, сожалея о сказанном. Он понимал, что немного завидует ее внезапно установившейся близости со своей дочерью.
– Я кладу трубку, – сказала Оливия.
– Оливия, я…
– Давайте просто закончим на этом, хорошо? До свидания.
ГЛАВА 43
Четыре дня подряд Лейси звонила ей в полночь: дважды из дома и дважды откуда-то еще. Просыпаясь, Оливия чувствовала слабость и легкую тошноту, но не собиралась говорить Лейси, чтобы та не звонила.
– Папа сказал, что я не обязана вам звонить, – сказала Лейси в первую ночь. Она была в гостях у подруги, и до Оливии доносились музыка и смех.
– Ну, что ж, он прав. Ты действительно не обязана, но мне бы этого хотелось. Если ты будешь звонить, я не буду беспокоиться о тебе.
– Ладно, – легко согласилась Лейси. – Я буду звонить.
После того, как они поспорили из-за часов, Алек звонил ей раза два. Он извинился за свою несдержанность, и она простила его. Тем не менее неприятный осадок остался – совсем незначительный, но вполне достаточный, чтобы удержать ее от слишком большой близости с ним. И она считала, что это – хорошо.
На пятый день с тех пор, как Лейси начала звонить ей, Оливия проснулась в полночь уже по привычке и потянулась к телефону прежде, чем сообразила, что он не звонил. Может быть, Лейси осталась дома. Возможно, что она цела и невредима и безмятежно спит в своей постели. Оливия следила за зелеными неоновыми цифрами, выскакивавшими в часах на ночном столике. Наконец в половине первого телефон все-таки зазвонил. Она сняла трубку и на другом конце провода услышала всхлипывающую Лейси, бормотавшую что-то нечленораздельное. Оливия села, сосредоточив все свое внимание на телефонной трубке.
– По-моему, ты слишком много выпила, Лейси. Лейси некоторое время плакала в трубку, издали слышались взрывы хохота.
– Я боюсь, – сказала она в конце концов.
– Чего?
Снова повисла пауза, пока Лейси собиралась с силами.
– У меня задержка.
– Господи! Сколько дней?
– Я точно не знаю. Я не следила за календарем.
– Где ты, Лейси? Я приеду и заберу тебя.
Лейси не сопротивлялась. Она дала Оливии запутанные указания, как добраться до дома у Кисс-Ривер, и сказала, что будет ждать на улице перед ним.
Дорога была почти пустынна, и Оливия почувствовала облегчение, когда заметила впереди луч маяка, разрезающего темноту. Она сбавила скорость, помня, что где-то здесь поблизости пасутся лошади. Она нашла перекресток, о котором ей говорила Лейси, и свернула на грунтовую дорогу, молясь, чтобы машина не забуксовала. Можно себе представить удовольствие застрять здесь среди ночи.
По указаниям Лейси ориентироваться было трудно, но, проехав несколько сот ярдов по песку, Оливия услышала музыку. Двигаясь на звук, она подъехала к маленькому дому, где Лейси в одиночестве сидела на ступеньках бетонного крыльца. Когда Оливия въехала на заросшую травой подъездную дорожку, она подняла взгляд, встала и пошла навстречу машине.
Оливия открыла ей дверцу. Лейси явно была пьяна, от нее сильно пахло пивом и табаком. В машину она забралась лишь с третьей попытки, села и закрыла глаза, откинув голову на спинку сиденья.
Оливия наклонилась, чтобы пристегнуть ее ремнем.
– Ты пила что-нибудь кроме пива?
– Угу.
– Тебя тошнило?
Лейси кивнула, с трудом приподняв веки.
– Три раза, – прошептала она.
– Скажи, если снова затошнит – я остановлю машину.
– М-м-м, – Лейси снова закрыла глаза.
Она проспала почти всю дорогу до дома Оливии. Оливия устроила ее в комнате для гостей, решив разговор о задержке месячных отложить до утра. Она вернулась в спальню и позвонила Алеку.
– Это Оливия, Алек. Извините, что разбудила.
– Все в порядке, – голос его был хриплым со сна. – Что случилось?
– Лейси здесь, у меня.
– Почему?
– Она была на вечеринке, выпила слишком много и позвонила мне в расстроенных чувствах. Поэтому я забрала ее и привезла к себе.
Она услышала в трубке его тяжелое дыхание и представила себе, как он сидит на кровати с голой грудью, растирает лицо и пытается проснуться.
– Я заеду и заберу ее, – сказал он.
– Нет, не надо. Она уснула. Я привезу ее утром.
– Я не хочу, чтобы вы возились со всем этим.
– Ничего страшного. У меня завтра выходной. Отправляйтесь обратно в постель, Алек. Мы поговорим обо всем утром.
На следующее утро Лейси проснулась бледной, с красными глазами. Она сидела за столом в своих вонючих джинсах и футболке, насыпая в кофе сахар ложку за ложкой, серьезная и притихшая. Оливия поставила перед ней тарелку с гренками и села за стол напротив.
– Вчера ночью по телефону ты сказала, что у тебя задержка и ты волнуешься.
Лейси испуганно вскинула глаза.
– Я так сказала?
Оливия кивнула. Лейси застонала и откинулась на спинку стула.
– Не могу поверить, что я это сказала.
– Ты знаешь точно, когда они должны были начаться?
Лейси закрыла глаза и покачала головой.
– Ты занималась сексом после последних месячных?
Лейси потупилась и покраснела.
– Я не могу разговаривать с вами об этом.
– Хорошо, тогда просто скажи мне, есть ли вероятность того, что ты могла забеременеть?
Лейси кивнула.
– Сейчас мы поедем в отделение скорой помощи и сделаем тест.
Лейси открыла глаза и в упор посмотрела на Оливию.
– О Господи, Оливия, а если я беременна? Я должна оставить его. Не думаю, что когда-нибудь смогу сделать аборт. Мама просто убила бы меня, она ненавидела аборты. Она говорила, что это убийство.
– Вы с мамой разные люди.
Эта мысль, казалось, удивила Лейси.
– Все равно, – она покачала головой, – я не думаю, что смогу это сделать.
– Давай не будем торопиться и выясним, с чем мы имеем дело, Лейси. Не нужно нервничать раньше времени.
Они ждали в кабинете Оливии, пока Кейти Брэш делала тест. Лейси не хотелось разговаривать. Она сидела у окна на стуле, играя со шнуром жалюзи, и подскочила, как ужаленная, когда зазвонил телефон.
Оливия подняла трубку.
– Отрицательный, – сказала Кейти.
Оливия поблагодарила и повесила трубку. Она посмотрела через стол на Лейси.
– Ты не беременна.
Лейси закрыла лицо руками и разрыдалась.
– Я так перепугалась, – всхлипывала она, – больше ни о чем не могла думать. Я чуть было не рассказала вам все, когда оставалась у вас ночевать. Я хотела рассказать, но боялась, вы подумаете, что я какая-нибудь потаскушка.
Оливия покачала головой.
– Мое мнение о тебе не изменилось ни на йоту, Лейси. – Она облокотилась на свой стол. – Посмотри на меня, – сказала она.
Лейси опустила руки на колени и посмотрела на Оливию.
– Ты должна все рассказать своему отцу. Покрасневшие глаза Лейси широко открылись:
– Рассказать ему что?
– Ну, то, что ты думала, что, возможно, беременна.
– Но я не беременна! Зачем мне его расстраивать? У меня нет абсолютно никакой причины рассказывать ему.
– Есть очень хорошая причина: он – твой отец. Он должен знать, насколько все серьезно.
– А что, если я ему не скажу?
– Тогда я скажу.
Лейси вскочила со стула.
– Я была уверена в вас!
– Ты можешь быть уверена в том, что я сделаю все, что считаю для тебя наилучшим.
– О Господи, какая же вы стерва! – Лейси снова упала на стул. – Он убьет меня, Оливия. – Она покачала головой, слезы ручьями текли по ее щекам.
Оливия встала.
– Он должен знать, Лейси, – она достала из сумочки ключи от машины. – Поехали.
Лейси покорно последовала за ней. По дороге она безучастно смотрела в окно, изредка кидая на Оливию сердитые взгляды.
– Но я даже не беременна, – ворчала она. – Я думала, что могу доверять вам!
Лейси проскочила в дом перед Оливией и проскользнула мимо отца наверх, в свою комнату. Алек выжидающе смотрел на Оливию.
– Мы можем пройти в кабинет? – спросила она. Он кивнул. Они прошли в кабинет, и Алек сел за свой стол. Она устроилась за рабочим столом.
– Она боялась, что беременна, – начала Оливия.
На мгновение по лицу Алека скользнуло удивленное выражение, потом он покачал головой.
– О нет!
– Она не беременна. Сегодня утром в отделении скорой помощи я сделала тест. Она знает, что я расскажу вам об этом и не больно-то рада этому, но по-моему, вы должны знать.
Алек кивнул.
– Господи, – он посмотрел в потолок, и, когда продолжил, в его голосе звучала ярость. – Ну, что, Энни, что же мы теперь будем делать?
Оливия встала.
– Забудьте и думать о том, что сделала бы Энни, что подумала бы. Энни или что почувствовала Энни. Вам когда-нибудь приходило в голову, что и Энни могла быть неправа? – Оливия схватила свою сумочку, подошла к двери кабинета и обернулась, чтобы посмотреть на Алека. – Ваша дочь, которой едва исполнилось четырнадцать лет, и которая все это время росла сама по себе, думала, что она беременна. Забудьте об Энни. Сейчас Лейси нужны вы. Ей нужен Алек.
Она выскочила на улицу, по дороге чуть не сбив Трипода. Уже сидя в автомобиле, она взглянула вверх, на окно Лейси, и спросила себя, не потеряла ли она за последний час и Алека и его дочь.
Алек долго сидел в кабинете, прислушиваясь к тишине в доме. «Она боится того, что будет, когда вы останетесь вдвоем», – разве не это говорила ему классная руководительница Лейси? Он поднялся и отправился наверх.
Он постучал и открыл дверь. Лейси сидела, скрестив ноги, на своей кровати, прижимая к груди темноволосую фарфоровую куклу. Выглядела она ужасно. Двуцветные волосы всклокочены, на лице следы от слез, от нее пахло несвежим пивом.
– Прости меня, папа, – сказала она.
Он сел на кровать, притянул ее к себе и впервые за долгое время она не попыталась вырваться. Она плакала у него на плече, и ее спина вздрагивала под его ладонями. Он гладил ее по волосам, боясь говорить, боясь, что голос сорвется.
В конце концов он отстранился, достал из ящика ночного столика платок и прижал его к ее носу.
– Ну-ка, давай, – сказал он.
Она высморкалась, а затем посмотрела на него голубыми глазами Энни, ожидая, чтобы он заговорил.
– Должно быть, ты перепугалась, когда подумала, что беременна?
Она кивнула, быстро опустив глаза, и слезы с ее ресниц упали на тыльную сторону его ладони.
– Это от того парня? От Бобби?
– Я не знаю, от кого, – сказала она, не поднимая головы.
Что-то перевернулось в груди Алека, но он старался говорить, не поднимая голоса:
– О Лейс, – он снова прижал ее к себе. Прежде чем продолжить, он подождал, пока у нее кончится очередной приступ рыданий. – Нам придется кое-что изменить.
– Что именно?
– Я хочу, чтобы ты приходила в двенадцать по пятницам и субботам, и не позже десяти в остальные дни недели.
Она отодвинулась, недоверчиво разглядывая его:
– Папа, но сейчас же лето.
– Все равно, у тебя нет причин приходить позже. И я хочу знать, куда ты идешь. У меня должны быть номера телефонов, и я также хочу познакомиться с ребятами, с которыми ты общаешься.
– Я знала, что ты поступишь так! Ты хочешь засадить Меня в тюрьму. Ты не сможешь удержать меня от секса.
– Я знаю, – сказал он спокойно. – Но я бы хотел, чтобы ты этого не делала. Ты просто не знаешь… Возможно, ты просто еще не понимаешь, что делаешь. Это должно быть чем-то особенным, Лейси. Что же это будет для тебя значить, когда ты встретишь человека, которого полюбишь?
– Но для мамы ведь это что-то значило, несмотря на то, что она стала заниматься сексом очень рано. Она рассказывала, что с тобой она наконец достигла завершенности.
Алек вздохнул. Ему казалось, что Энни со своей открытостью вредила любой его попытке как-то повлиять на Лейси.
– Ну, ладно, если ты собираешься продолжать это, ты не должна поступать безответственно. – Он поднялся, чувствуя себя побежденным. – Хотя, конечно, в таком возрасте садиться на таблетки – не самая хорошая идея. И ты не должна курить, если будешь их принимать… И, черт побери, Лейси – почему? Тебе всего лишь четырнадцать. Неужели потому, что Джессика этим занимается?
– Нет.
– Ты боишься, что не будешь нравиться мальчикам, если скажешь «нет»?
Она опустила взгляд на куклу.
– Я понятия не имею, почему я это делаю.
Ее тон ужасно его расстроил. Он шагнул к кровати и наклонился, чтобы поцеловать ее в макушку.
– Может быть, тебе стоит немного поразмыслить по этому поводу, вместо того, чтобы просто этим заниматься. – Он пошел к двери, но снова повернулся к ней. – Ты можешь получить все, что тебе нужно для предохранения от беременности. Но, пожалуйста, сделай мне одолжение и хоть немного подумай об этом. Твоя ценность слишком велика, чтобы растрачивать себя просто так.
ГЛАВА 44
Ситуация становилась безвыходной, Полу необходимо было поговорить с Мери Пур. Начала страдать его работа.
Сэл Беннетт, редактор «Газетт», уже несколько раз делал ему выговоры: за задержку с одной статьей, за неточность в другой.
