Собственное прошлое Оливии было таким тяжелым, таким болезненным, что в начале их взаимоотношений потребовалась почти вся их энергия для того, чтобы справиться с ее глубокими душевными ранами. Ему пришлось восстанавливать все то, что было в ней разрушено, и теперь она не желала оглядываться назад. Она лишь поняла, что задолго до того, как они познакомились, у него уже был очень серьезный роман, и ничего, кроме этого, знать не хотела.
Он прошел к задней стене студии, чтобы поближе рассмотреть поразивший его витраж.
– Твоя работа – просто великолепна. Ты здорово продвинулась.
– Я изменилась, Пол, – сказала она. – Я уже не та женщина, которую ты знал. Пожалуйста, пусть у тебя не будет иллюзии, что между нами могут возникнуть какие-то отношения.
– Только дружба.
– Нет. Это невозможно, – она понизила голос, и он понял, что в студии есть еще кто-то. – Нас связывало слишком многое, чтобы теперь мы могли оставаться просто друзьями.
Теперь он подошел к ней достаточно близко, чтобы разглядеть милые морщинки, залегшие в уголках глаз и губ. Ему захотелось увидеть ее улыбку, услышать ее смех, отражающийся от стекла звонким эхом.
– Я работаю в «Газетт», – сказал он, – но пишу и для других изданий. Я хотел бы написать о тебе статью для журнала «Сискейп».
– Нет.
– Я уже говорил по этому поводу с редактором. Пожалуйста, Энни. Это поможет мне сделать себе имя здесь.
У него за спиной скрипнула дверь, и Пол вздрогнул от неожиданности. Он повернулся и увидел крупного мужчину с волосами, собранными сзади в хвост, вышедшего из соседнего помещения, которое, по-видимому, было темной комнатой. Энни шагнула ему навстречу.
– Том, – сказала она, – это – Пол Маселли. Он журналист и хочет написать обо мне статью для «Сискейп».
– Привет. – Пол пожал руку Тома.
Что ж, он поддержит ее игру: пусть они будут незнакомы друг с другом, если ей так хочется.
– Ну, вы не могли бы выбрать лучшего персонажа для своей статьи, – сказал Том. – Вам просто не встретить более разностороннего человека. Без нее не обходится ни одно начинание в нашем обществе. А в том, насколько она талантливая художница, вы можете убедиться сами.
Том настолько увлекся, подробно рассказывая Полу о работе Энни, что тот достал блокнот и начал делать записи. Энни же села за свой рабочий стол, глядя на них без тени улыбки.
Так начались их интервью. Он позволял ей говорить о ее детях, о муже. Эти встречи питали его навязчивое увлечение. Он послал к ней в студию фотографа из «Сискейп» с заданием снять несколько десятков фотографий – гораздо больше, чем могло потребоваться для статьи, – с тем, чтобы оставить их себе. Он воображал, что улыбка, с которой Энни позировала перед объективом, предназначалась ему. В реальной жизни она почти не улыбалась ему. Он не сомневался – она снова хотела его. Никакой другой причиной нельзя объяснить то, что она боится находиться рядом с ним. Она должна хотеть его – иначе и быть не может.
У Пола не было настоящих друзей – одни знакомые. Его буквально распирало от потребности выговориться, но он не мог никому довериться. Никому, кроме Оливии, готовой его выслушать.
Оливия. Как она терпела его все эти недели и месяцы, когда он был поглощен одной лишь Энни и не говорил ни о чем другом?
Он был тяжело болен. Сегодня, оглядываясь назад, он уже мог дать всему этому трезвую оценку: жалкое, навязчивое увлечение, которое стоило ему потери сна, самоуважения, разрушения брака. Несколько дней назад к нему в отель позвонил Гейб и рассказал о статье в «Газетт», в которой Джонатан Крамер обвиняет Оливию в неправильных действиях в отношении Энни. Пол думал об этом весь сегодняшний вечер и пришел к выводу, что Крамер не прав. Чтобы убедиться в этом, достаточно было вспомнить крушение «Восточного ветра». Оливии он бы, не колеблясь, доверил свою собственную жизнь, жизнь любого дорогого ему человека.
В руках Оливии у Энни было гораздо больше шансов выжить, чем если бы она попала к любому другому врачу. Сейчас, на расстоянии, для него это выглядело совершенно очевидным. Все те годы, что они прожили здесь с Оливией, он был доволен жизнью. С ней он обрел наконец душевный покой и научился контролировать терзавших его демонов. Он был благодарен ей за то, что она помогла ему освободиться от его навязчивого увлечения. И за все это он отплатил ей жестокостью, холодностью, грубостью. А теперь ей еще приходится терпеть нападки газеты, в которой он работает, как будто он продолжает причинять ей боль, даже находясь в Вашингтоне.
Пол посмотрел на часы. Если он прямо сейчас отправится в отель, то он вернется туда до того, как она ляжет спать. Он расплатился по счету и торопливо вышел в жаркий вечерний воздух.
ГЛАВА 34
Телефон зазвонил в десять тридцать пять. Оливия мыла голову в душе. Она завернулась в полотенце и поспешила в спальню, чтобы снять трубку раньше, чем включится автоответчик. Она услышала голос Пола, а не Алека, и на долю секунды расстроилась.
– Ты вернулся?
– Нет. Я в гостинице, в Вашингтоне. Я возвращаюсь завтра. – Его голос звучал устало и немного напряженно.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.
Он помедлил с ответом, а затем до нее донесся слабый смешок или, может быть, кашель:
– Физически – хорошо. А душевно я близок к отчаянью.
Оливия почувствовала, как шампунь стекает у нее по спине.
– Что ты имеешь в виду? – таща за собой телефонный шнур, она дошла до бельевого шкафа в коридоре, вытащила полотенце и накинула его на плечи.
– Я разговаривал с Гейбом из «Газетт». Он рассказал мне о нападках на тебя по поводу Энни. Мне очень жаль, Оливия. Я и не предполагал, что «Газетт» может склочничать как желтая пресса. Может быть, если бы я не уехал, то смог бы как-то предотвратить этот скандал.
Она вернулась в спальню и села на кровать.
– Ты ведь тоже считал, что я виновата, – сказала она.
– В смерти Энни? Нет, Лив, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы всерьез так думать. Меня удивляло, как ты могла работать над Энни, когда я был таким негодяем – я имею в виду свое отношение к ней. Но я не сомневаюсь, что ты сделала все возможное. Прости, что вообще хоть в чем-то тебя обвинял.
Оливия покачивала трубку на ладони.
– Твои слова для меня много значат.
Он помолчал немного, прежде чем продолжить:
– Я здесь много думал. Вашингтон – это сплошные воспоминания о тебе, о нас с тобой. Сегодня я заходил в книжный магазин Донована.
– Правда?
Она тут же представила себе магазин, звуки и запах теплого кофе, заполнявшие его.
– Жаль, что мы уехали отсюда. Нам было хорошо здесь.
– Но мы решили, что не хотим воспитывать там своих детей или приемных…
– Знаю, знаю, – он замолчал. Она слышала, как он вздохнул, прежде чем проговорил: – Мы можем встретиться, когда я вернусь?
– Конечно.
– Я имею в виду куда-нибудь пойти. Попробовать начать все сначала, – мягко попросил он.
– Я очень рада, – она ответила с той же теплотой.
– Я приеду около пяти.
– Я работаю до семи, – она сжалась, ожидая, что он рассердится, что ее работа снова мешает их отношениям.
– Хорошо, в семь, – ответил он и, поколебавшись, спросил: – Лив, почему ты не борешься с Крамером? На тебя это так не похоже – сидеть сложа руки.
Она провела рукой по покрывалу. Он прав, она всегда встречала противника с открытым забралом и не отступала, как впрочем, не отступала ни перед каким препятствием, встречавшимся на ее пути.
– Единственное, что могло бы мне сейчас помочь – независимая медицинская экспертиза, – сказала она, – но я не уверена, что у меня хватит сил пройти через это.
– Не сдавайся, Лив, прошу тебя. Независимо ни от чего, ты можешь рассчитывать на мою поддержку, обещаю.
Она поблагодарила его, удивленная и немного настороженная, не в состоянии до конца поверить в его искренность. Однако когда она повесила трубку, то уже приняла решение и, несмотря на поздний час, позвонила Майку Шелли.
Майк спокойно слушал, пока она излагала ему свой план. Она догадывалась, о чем он думал: независимая экспертиза затронет не только ее, но и все отделение скорой помощи.
– Пожалуйста, подожди денек-другой, прежде чем что-либо предпринимать, – сказал Майк наконец. – Дай мне немного подумать.
Положив трубку, она почувствовала себя гораздо лучше, не такой беспомощной, как полчаса назад. Она стояла перед зеркалом на дверце шкафа, рассматривая свое отражение в полный рост. На волосах – белая пена от шампуня. Оливия позволила полотенцу упасть на пол и повернулась, чтобы увидеть себя в профиль. Бесспорно, ее живот слегка округлился. Если Пол прикоснется к ней, он все поймет. Во всяком случае, Алеку этого вполне хватило, чтобы остановиться.
Вместо того, чтобы надеть ночную рубашку, она облачилась в футболку и единственные джинсы, которые еще сходились на ней. Затем она отправилась в кладовку и выбрала пару отверток и гаечный ключ из небольшого набора инструментов, оставленного ей Полом. Она принесла их в детскую вместе с радиоприемником и стаканом имбирного пива, предвкушая длинный и приятный вечер, посвященный сборке кроватки.
Вечером следующего дня Майк вызвал Оливию и Джонатана к себе в кабинет. Джонатан сел у окна с кислой улыбкой, ставшей в эти дни неотъемлемой принадлежностью его лица. Оливия же расположилась на ближайшем к двери стуле.
Майк подался вперед, опершись локтями на стол.
– Джонатан, – начал он, – я хочу, чтобы ты опроверг в прессе свое заявление о «сокрытии фактов».
– Я не собираюсь отказываться от того, что считаю правдой.
Майк покачал головой.
– Оливия намерена потребовать независимой медицинской экспертизы, и если это произойдет, я изложу комиссии то, что считаю правдой, а именно: в случае с О'Нейл вы оба были правы. – Майк говорил медленно, как бы опасаясь, что Джонатан не сможет уловить ход его мыслей. – Оливия была права, потому что имела знания и опыт для выполнения операций подобного типа. Если бы она не попыталась спасти жизнь миссис О'Нейл подобным образом, этот случай квалифицировался бы как преступная небрежность врача. Но и ты, Джонатан, тоже был прав. И знаешь почему? – не дожидаясь ответа, Майк продолжил: – Потому что ты необходимых знаний и опыта для выполнения таких операций не имел. И если бы ты попытался это сделать, то твоя попытка тоже квалифицировалась бы как преступная небрежность врача. Итак, – Майк откинулся на спинку стула, не отрывая взгляда от Джонатана, – ты хочешь, чтобы общество услышало мое мнение?
Джонатан побледнел, на верхней губе у него выступили бусинки пота.
– Ты передергиваешь…
– Ничего я не передергиваю, – прорычал Майк, снова подаваясь вперед, и Оливия, не меньше Джонатана, поразилась этой неожиданной вспышке гнева. – Ты напишешь это опровержение, Оливия потребует независимой медицинской экспертизы, чтобы защитить свое доброе имя. И она его защитит, можешь не сомневаться, но ты при этом вряд ли будешь выглядеть хорошо.
Она почти физически ощущала на себе взгляд Джонатана – свирепый, прожигающий насквозь.
– Не беспокойся, – сказал он ей, вставая, – я немедленно ухожу в отставку. И теперь ты сможешь спокойно резать животы, сколько твоей душе угодно. И мне на это наплевать.
Он снял с шеи своей стетоскоп и, прежде чем выскочить из кабинета, театральным жестом бросил его на стол перед Майком.
Майк взглянул на стетоскоп, и Оливии показалось, что он пытается сдержать улыбку.
– Извини, что не сделал этого раньше. – Майк перевел взгляд на Оливию. – Пожалуйста, подожди с независимой экспертизой, пока не станет ясно, чем все это закончится. – Майк указал подбородком на телефон: – Пожалуй, я позвоню в «Газетт» и сообщу им свежую новость!
По отделению скорой помощи сразу поползли слухи о том, что произошло в кабинете Майка. Не обращая внимания на шушуканье окружающих, Оливия переоделась в комнате отдыха для встречи с Полом. Она надела голубую юбку, скрывавшую заметно округлившийся живот, и белую кофту с короткими рукавами. Выйдя в приемную, она увидела Пола и почувствовала почти забытый трепет страстного желания.
Он принес ей нежно-голубую чайную розу в серебряной вазочке-амфоре. Она узнала редкий сорт, который выращивала в садике их прежнего дома в Кенсингтоне. К горлу подкатил комок, вызванный воспоминаниями о более счастливом времени.
– Я срезал ее сегодня утром, – сказал Пол, когда они вышли к его машине. – Забрался в сад до восхода солнца.
Несвойственная ему выходка заставила Оливию улыбнуться.
Он завел машину и выехал со стоянки.
– Ты хорошо выглядишь, – сказал Пол.
– Спасибо.
Она обратила внимание на то, что он снова надел обручальное кольцо. Очевидно, он всерьез хотел попробовать начать все сначала. Она изучала его профиль. Красивый подбородок с ямочкой, прямой правильный нос, однако вид у Пола был довольно измученный. За последние несколько месяцев он сильно похудел, щеки ввалились, кожа имела болезненный оттенок, и она почувствовала жалость к нему.
Оливия передала Полу разговор с Майком и Джонатаном и поблагодарила его за поддержку.
– Похоже, я впала в какой-то ступор, – сказала она.
– Тебе, наверное, здорово досталось, после того, как появилась эта статья в «Газетт»?
Она описала едкие письма к редактору, появившиеся в последних двух номерах «Газетт». Их разгневанный тон и заряд отрицательных эмоций по отношению к ней были оскорбительны. Она рассказала о скованности и внезапно появившейся неуверенности в правильности своих решений, сама поражаясь тому, что говорит с Полом так откровенно. Затем она рассказала ему о петиции.
– Я ожидала встретить твою подпись одной из первых, – сказала она, – и решила, что единственная причина, почему ее там не оказалось – твое отсутствие в городе.
Он протянул руку и сжал ее плечо.
– Прости. Как только вообще я мог подумать, что ты не сделала для нее возможное? Мне было больно видеть, что твое имя валяют в грязи. Это действительно" так, Лив.
У следующего светофора он достал бумажник и вручил ей фотографию внучки Джо Галло. Пол рассказал ей о разговоре с Джо и о том, какую гордость ощутил от того, что он – ее муж. Но она почти не слушала.
Она должна рассказать ему о том, что ездила с Алеком в Норфолк и давала интервью на радио. Он наверняка услышит об этом на следующем собрании комитета спасения маяка, и будет лучше, если он узнает все от нее самой. Но не сейчас. Ей не хотелось разрушать интимность, которую она чувствовала здесь, в машине.
Когда они подъехали к ресторану, она обернулась, чтобы положить свою кофту на заднее сидение машины, и увидела на заднем стекле маленький овальный витраж. В темноте трудно было разобрать рисунок, но она не сомневалась, что это – витраж Энни, и радужные надежды, которые наполняли ее последние двадцать четыре часа, внезапно столкнулись с реальностью.
Оливия захватила розу с собой в ресторан и заменила ею гвоздику, стоявшую на столике. Когда им принесли напитки, она облокотилась на край стола и набрала в грудь побольше воздуха.
– Я давала интервью на радио в Норфолке в прошлую субботу, – сказала она. – По поводу маяка.
– Что? – он удивленно уставился на нее через очки. – Что ты имеешь в виду?
– Алек О'Нейл попросил меня об этом. Он должен был участвовать там в двух мероприятиях одновременно, и поэтому предложил мне, если у меня есть желание, взять на себя одно из них, поскольку я имею опыт публичных выступлений.
– Это нелепо. Ты же ничего не знаешь о маяке!
– Теперь знаю.
Пол коктейльной трубочкой перемешивал свой напиток.
– И вы с Алеком ездили вместе?
– Да.
Он вздохнул и погладил рукой подбородок.
– Что ты рассказала ему о нас, Оливия? Я имею в виду, знает ли он, почему мы разошлись?
– Он не знает ничего о тебе и Энни.
– Ну, а о чем же вы разговаривали в течение… скольких там?.. двух часов туда и двух обратно?
Она вспомнила все, что рассказала Алеку. Как же далеко она допустила его в свою личную жизнь!
– По дороге туда мы говорили о моем выступлении на радио, а когда ехали обратно, обсуждали, как все прошло. Только и всего.
Пол откинулся на спинку стула и покачал головой.
– Я не могу понять. Почему ты? Разве ты так сильно беспокоишься о маяке, чтобы говорить о нем на радио?
– А почему ты так сильно беспокоишься? Он покраснел.
– Меня всегда зачаровывали маяки, – сказал он. – Ты не знала об этом, потому что мы жили в округе Колумбия, где маяков мало и они расположены далеко друг от друга. – Он стиснул трубочку между пальцами, и она лопнула с громким щелчком. – Просто мне как-то неприятно, что ты разговаривала с О'Нейлом. У тебя запланированы подобные выступления?
– Нет.
– Не берись больше за это, хорошо? Она сложила руки на груди.
– Если у меня будет время и желание, я буду заниматься этим, Пол. И у тебя нет никакого права запрещать мне что-либо.
Женщина за соседним столиком обернулась в их сторону, и Пол понизил голос:
– Давай сейчас не будем говорить об этом, ладно? Мне бы хотелось, чтобы сегодня все было хорошо. Давай поговорим о Вашингтоне.
– Ладно, давай. – Она чуть отодвинулась от стола, пока официантка ставила перед нею салат.
– Мне было хорошо, Оливия. Я давно уже не чувствовал себя так. Я вернулся всего несколько часов назад, и уже чувствую напряжение. Все дело в этом проклятом городе. – Его била дрожь. – Аутер-Бенкс – здесь все пропитано Энни. Он слишком маленький. Куда бы я ни пошел – все напоминает мне о ней, даже то, как пахнет воздух, вызывает во мне воспоминания.
– Мне нравится, как он пахнет, – сказала Оливия, сама пугаясь того, что дразнит Пола.
Запах здешнего воздуха пробуждал в ней воспоминания об Алеке и о том вечере, когда они стояли на балконе кисс-риверского маяка, а его луч пульсировал у них за спиной. Теперь каждый раз выходя на улицу, она вдыхала воздух большими жадными глотками.
Пол уткнулся в свой салат:
– Для того, чтобы снова быть вместе, мы должны уехать отсюда.
Это поразило ее.
– Мне нравится здесь, Пол, несмотря на то, что половина местного населения мечтает линчевать меня. Я надеюсь, что все закончится. Мне кажется, здесь идеальное место для того, чтобы растить детей.
– Каких детей? – спросил он, и женщина за соседним столиком не удержалась и снова посмотрела в их сторону. – Тебе тридцать семь лет, и операция дала лишь двадцать процентов вероятности забеременеть. Не слишком хорошие шансы.
Оливия наклонилась к нему, стараясь, чтобы слышал только он:
– А я, в отличие от тебя, считаю, что у меня гораздо больше шансов забеременеть. А если все-таки ничего не получится, мы можем усыновить ребенка. Мы прежде уже обсуждали такой вариант. Я не говорю ничего нового.
– Много чего изменилось с тех пор, как мы последний раз говорили о детях.
Официантка принесла заказанные ими блюда, и Оливия наблюдала, как Пол играет желваками, дожидаясь, пока она оставит их одних.
– Ты не понимаешь, – сказал он, когда официантка наконец ушла. – Мне нужно уехать отсюда, Оливия. Тут ничего не поделаешь. С тобой или без – я должен уехать. Я сегодня направлялся сюда, полный оптимизма относительно нас, и с нетерпением ожидал встречи с тобой. Но едва я переехал через мост на Китти-Хок, на меня словно опустилась черная туча. Пока я приближался к острову, настроение у меня портилось все больше и больше, и к тому времени, как добрался до дома и вышел из машины… – Он покачал головой. – Она как будто еще здесь. Это гораздо сильнее, чем если бы она все еще была жива.
Оливия почувствовала, что теряет терпение.
– А чего же ты еще ждал? Твой дом полон воспоминаниями о ней. Может быть, если бы ты избавился от всех этих… икон, всех памятников вашего знакомства, тогда, возможно, ты начал бы забывать о ней.
Он бросил на нее короткий злой взгляд, и она вдруг поняла, что не может просто так простить его и жить дальше, как ни в чем не бывало. Ее саму переполнял гнев.
– Больше всего на свете я хочу, чтобы мы снова были вместе, – сказала она, – но я отказываюсь жить в тени Энни.
– Тогда мы должны уехать отсюда.
– Я не собираюсь уезжать из города, который полюбила, до тех пор, пока не увижу реальных подтверждений того, что ты освободился от нее. Выбрось витражи. Разбей их на мелкие кусочки.
Он заметно вздрогнул.
– Ах, Пол! – Она смяла салфетку и бросила ее рядом с тарелкой. – Ты еще не готов, не так ли?
– Разбить витражи – нет.
Он выглядел устало. Глаза его за стеклами очков, полуприкрытые веками, покраснели. Она представила себе Энни вампиром, приходящим по ночам, чтобы высасывать из него жизнь. Может быть, Энни была наказанием скорее Полу, чем ей.
После обеда он отвез ее обратно к ее машине, оставшейся у отделения скорой помощи. Она была рада тому, что он не повез ее домой, ведь, скорее всего, пришлось бы пригласить его зайти туда, где накануне вечером она до головокружения трудилась, собирая кроватку. Он проводил ее до машины, держа за руку, и чуть коснулся поцелуем ее губ. Оливия резко повернулась, чтобы открыть дверцу «вольво». Она не позволит ему объятий, не даст обнаружить то, что хотела от него скрыть.
Приехав домой, она обнаружила на автоответчике сообщение от Кларка Чапмена, главного врача больницы «Эмерсон Мемориал». Слушая его низкий звучный голос, она нахмурилась.
– Пожалуйста, перезвоните мне сегодня вечером, когда вернетесь.
Он оставил номер телефона и добавил, что будет на месте до одиннадцати. Сейчас еще не было десяти.
Заинтригованная, она набрала номер.
– Доктор Саймон! – Казалось, он был в полном восторге, услышав ее голос, как будто они старые друзья. – Как поживаете?
Оливия растерялась: может быть, они прежде встречались где-то, а она забыла?
– Благодарю вас, отлично, – ответила она.
– Вас, видимо, удивил мой звонок, верно?
– Пожалуй, да.
– Конечно, я бы предпочел поговорить с вами лично, но мне не хотелось откладывать это надолго. Я следил за развитием событий, доктор Саймон. Разумеется, с моей стороны, это не праздное любопытство, поскольку ваша пациентка, миссис О'Нейл, поступила бы к нам в травмоцентр, если бы вы приняли решение транспортировать ее.
– Да.
– И мы с вами оба знаем, что она прибыла бы к нам уже в виде трупа.
Она почувствовала благодарное облегчение, к глазам подступили слезы. Последнее время она стала очень плаксивой.
– Кажется, мы с вами единственные люди, которые в этом уверены, – сказала Оливия.
– Я разговаривал с некоторыми своими коллегами из «Вашингтон дженерал», – продолжал Кларк Чапмен, – с людьми, которые могут засвидетельствовать вашу врачебную квалификацию и умение принимать правильные решения. В данном случае вы были поставлены перед особо трудным выбором, не так ли? И вы продемонстрировали инициативу и смелость при значительном личном риске. – В его голосе чувствовалась теплота. – Вам, наверное, интересно, к чему я все это веду?
– Да.
– Я предлагаю вам работу в качестве заместителя главного врача травмоцентра. Наша команда составлена из замечательных людей. Они считают вас почти героем.
Такое решение было бы идеальным. Это одна из тех странных и счастливых случайностей, которая все ставит на свои места. Они с Полом могли бы начать все сначала, не бросаясь в Вашингтон и, тем не менее, избавившись от воспоминаний об Энни. И все же несмотря на эмоции, вызванные словами Кларка Чапмена, она не почувствовала энтузиазма.
– Я очень польщена вашим предложением, – сказала она, – но не уверена, что готова покинуть Аутер-Бенкс. Мне не хотелось бы просто сбежать от тех проблем, которые у меня здесь возникли.
Она несколько покривила душой, но Кларк Чапмен, казалось, принял это.
– Мое предложение остается в силе, – сказал он. – Приезжайте к нам посмотреть. – Он продиктовал номер своего рабочего телефона, и она записала его в свою книжку. – Эта должность будет создана для вас, – добавил он. – Пока ее не существует, но мы получили дополнительное финансирование для этого отделения, так что, как только решитесь, место – ваше.
Оливия повесила трубку в подавленном настроении, в состоянии странной нерешительности. Она не могла отдаться новой мечте о будущем, пока не была уверена в том, что ее муж станет постоянной и надежной его частью. «Но Пол вернулся», – говорила она себе. Он скучал по ней. Они наверняка смогут наладить отношения.
Оливия уже лежала в постели с закрытыми глазами, единственное, что она видела перед собой – предательский овал витража на заднем стекле автомобиля.
ГЛАВА 35
Пол Маселли вернулся еще более нервный, чем в первый раз. Мери ждала его много недель и уже начала думать, что он больше не придет, что вся его отвага улетучилась после первого визита. Она ненавидела ожидание. Ей было девяносто лет. Казалось, единственное, что она делала все эти дни, это ждала.
Пол поправил очки и достал из папки диктофон, установив его, как и в прошлый раз, на широкой ручке кресла-качалки Мери. Он нажал кнопку записи.
– Сегодня я хотел бы услышать что-нибудь о вас, – сказал он. – Вас называли ангелом света, не так ли?
– Да, – подтвердила она, несколько удивленная, но в то же время довольная. – Что именно вам хотелось узнать?
– Вы говорили, что познакомились с мужем в Дэвитуане. Вы там выросли?
– Ах, да. Можно сказать, что по сравнению с Кисс-Ривер Дэвитаун был почти мировым центром. Мой отец владел там маленьким продовольственным магазином. Калеб беспокоился, что я не захочу покинуть Дэвитаун, но в то время у меня было много мужества. Мне казалось, что жизнь на Кисс-Ривер будет похожа на приключение.
– И это было действительно так? Мери улыбнулась.
– Временами – да. А иногда… ну, это не имеет значения. У меня всегда было хорошее воображение. Я умела занять себя, даже если не было никакого более интересного дела, кроме наблюдения за сигнальным лучом маяка.
Мери поджала губы. Ей надо лучше контролировать свои слова. Она наблюдала, как Пол поправляет очки. Он постукивал ногой, и настил крыльца слегка вибрировал, раздражая ее.
– Итак, расскажите, почему вас стали называть ангелом света? – попросил он.
– Ну… – Мери посмотрела на улицу, – можно сказать, что на Кисс-Ривер я жила вдали от людей, а когда ты живешь, испытываешь острый недостаток общения. Поэтому каждый раз, когда в деревне кто-то заболевал, я приносила больному еду и старалась убедиться, что у него есть все необходимое. А иногда на нашей небольшой лодке отвозила больного через залив к врачу в Дэвитаун. Думаю, я получила это прозвище за то, что помогала людям.
Она села поудобнее в качалке. Люди считали ее слишком хорошей, и это беспокоило Мери. На самом деле они ее не знали.
– Мы с Калебом были хорошей парой, – продолжила она, снова глядя на Пола. – Мы оба усердно трудились, и оба любили маяк. Каждый раз, увидев корабль, я выходила на галерею и махала ему рукой. Возможно, что я получила свое прозвище еще и поэтому. Моряки, должно быть, спрашивали друг друга, кто эта женщина на маяке? И слышали ответ: «Ну, как же, ведь это Мери Пур. Она всегда в хорошем расположении духа и всем помогает». Тогда моряки стали высматривать меня, надеясь, что я буду махать им, когда они проплывают мимо.
Она посмотрела в сторону гавани и закрыла глаза, чтобы не видеть кораблей, представляя на их месте возвышающийся шпиль маяка.
– Еще я готовила, – она снова открыла глаза и улыбнулась. – Я, можно сказать, была знаменита своими пудингами и пирогами с айвой. По-моему, вам довелось попробовать один из них, не так ли?
– Хм. – Пол уронил ручку и наклонился за ней. – Я не помню.
– Плохо, что я не могу испечь пирог сейчас, – посетовала Мери. – Нам здесь не разрешают готовить. И пить. И курить. У вас сегодня нет с собой сигарет?
– Извините, нет. Я не курю. – Он поерзал на своем месте и пододвинул диктофон поближе к Мери. – Расскажите мне о том, как вы работали вместе со спасателями.
Мери почувствовала, что краснеет, и надеялась, что Пол Маселли не заметит этого.
– Ну, я думаю, что это еще одна причина, по которой меня называли ангелом света. На самом деле – самая значительная. – Она села повыше в кресле и выпрямила спину. – Видите ли, я была очень сильной и плавала лучше большинства мужчин. Я могла провести в океане целый день. Руки у меня были крепкими как камень, и ноги тоже – благодаря регулярным подъемам на башню. – Мери улыбнулась своим мыслям. – Я мечтала работать со спасателями, понимаете? Мы были знакомы со многими спасателями, и каждый раз, когда они отправлялись кого-то спасать, я просила их взять меня с собой. Конечно, они только смеялись надо мной. Но в двадцать седьмом году мне наконец представился случай. Мы с Калебом узнали, что примерно в миле южнее судно село на мель. Когда мы туда приехали, ребята со спасательной станции как раз отправили катер, пытаясь спасти экипаж. В тот день был по-настоящему шквальный ветер, большая волна ударила в катер, и он начал разваливаться. На берегу осталось всего несколько человек со старой лодкой. Они быстро погрузились, собираясь выйти в море, и я увидела свой шанс, – Мери снова улыбнулась. – Я, как была – в юбке – просто запрыгнула в лодку. У них было мало рабочих рук, и они так поразились, что никто не высадил меня. Могу сказать, что гребля была для меня совершенно естественным занятием, и мы без проблем выловили ребят с катера. Несколько дней после этого мои плечи ныли, но меня это совершенно не беспокоило. С тех пор спасатели иногда звали меня – неофициально, конечно, – когда им была нужна лишняя пара рук.
Мери откинула голову на спинку кресла-качалки. Весь этот разговор утомлял ее.
– Может быть, на сегодня достаточно? – спросил Пол.
Мери покачала головой.
– Я еще не закончила.
Ей нужно было рассказать еще одну – последнюю – историю, в которой содержалось гораздо больше вымысла, чем правды. Она настолько давно излагала ее именно в таком виде, что теперь едва ли могла вспомнить, как все было на самом деле.
