ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

В которой показано, что не только историки страдают любопытством

От Флаговых ворот наши друзья спустились по склону горы в маленький городок под названием Эвердим, где решили остановиться и немного отдохнуть. С рассветом они вновь отправились в дорогу, стараясь все же не слишком утомлять лошадей. Их путь лежал по Цветущей долине, через реку Йенди. К полудню следующего дня, перейдя реку возле Флэспота, они вступили в пушту — дикую, заросшую травой степь, раскинувшуюся возле пустыни Сантра.

Надо заметить, их путешествие проходило в неудачное время года — в самый разгар лета, но, поскольку гвардейцы не так уж спешили, во время особенной жары они останавливались отдохнуть на постоялых дворах, которые имелись в небольших поселениях пушты. Наконец путешественники на барже пересекли реку Адриланку на переправе Галрок и начали медленно подниматься в гору. Именно там, в Восточных горах, находилась их предполагаемая цель. Они, как и прежде, ехали не очень быстро, наслаждаясь природой, пока не достигли горы под названием Бли'аард и города Бенглараброд, расположенного всего лишь в одном дне езды от горной крепости Рэдфейс, замка Адрона э'Кайрана.

Тазендра, начавшая путешествие в задумчивом настроения, последовала совету Кааврена и теперь с наслаждением и совершенно непринужденно отдавала самые разные приказы своему лакею Мике; текла же получал не меньшее удовольствие от их выполнения. Мика приносил вино, точил клинки, ухаживал за лошадьми, готовил еду и постели, а кроме того, взял на себя тысячу других обязанностей, которые наши друзья с радостью переложили на его плечи. В оставшееся время Тазендра вела шутливые беседы с Аттриком, обсуждая красоты пейзажа и качество дороги.

Пэл внимательно изучал окружающий ландшафт, словно пытался навсегда запечатлеть его в своей памяти; временами он останавливался и долго рассматривал прохожего, деревню или дерево, которые будто бы имели для него особое значение, непонятное остальным.

Аттрик, как мы уже говорили, особенно привязался к Тазендре. Казалось, он задался целью выяснить, сколько ее можно поддразнивать, не разозлив по-настоящему. Всякий раз, когда леди дзур высказывала какое-нибудь мнение, он тут же начинал ей возражать, но, как только на ее лице появлялось сердитое выражение, Аттрик немедленно принимался так заразительно хохотать, что Тазендра сразу переставала злиться.

Айрич уверенно восседал на крамерийском мерине, лениво посматривал по сторонам и прислушивался к разговорам своих спутников, не теряя хорошего расположения духа. Он настолько погрузился в свои мысли, что практически ничего не замечал вокруг.

Кааврен поначалу вовсю наслаждался путешествием, но по мере приближения к горам начал испытывать тревогу, а когда друзья добрались до постоялого двора, стал хмуриться так, что Айрич, который успел полюбить юного тиасу, не мог не обратить на это внимание.

Несмотря на то что было еще рано, когда наши герои въехали в Бенглараброд, они довольно быстро отыскали гостиницу с простой вывеской: «Раскрашенный знак». Здесь они и решили остановиться на ночлег. Скажем, что Бенглараброд расположился в обмелевшей части реки Восходящей, одного из самых длинных быстрых и глубоких потоков, которыми изобилуют Восточные горы, особенно в районе Бли'аарда.

Первыми эти места, если верить легенде, обнаружили в четвертом цикле разведчики из Дома Дракона, шедшие в авангарде Императорской армии, выступившей против войск людей с Востока, чтобы оттеснить их за горные перевалы в надежде прекратить набеги на восточные границы Империи. Они спустились по течению Восходящей реки на север и нашли отмель, где поселилось независимое племя сариоли.

Следующие десять лет шла непрерывная война между драконлордами из Империи и людьми с Востока, во время которой последние захватили эти территории. Сариоли ушли, чтобы не оказаться между двух враждующих армий. От них осталось лишь название — Бен, на их языке означающее «брод». Люди с Востока дали этим местам имя Бен Брод, или на языке Востока — Бен гало.

После десяти лет яростных сражений Императорская армия одержала грандиозную победу, вынудив людей с Востока уйти в горы. Драконлорды, обнаружившие это место, стали называть его Бенгазло Брод. Драконы, решившие не тратить время на произнесение такого длинного имени, сократили его до Бенгло Брод, или, на языке Драконов, который в те времена еще использовался, Бен-Гло ара.

Прошли тысячелетия, и язык драконов вышел из употребления, большинство людей стали говорить на северо-западном. Тогда местность получила название Бенглоара Брод, а позднее превратилась в Бенглараброд. Брод через реку стал именоваться Бенглараброд, и так продолжалось до Междуцарствия, когда река сильно обмелела и был построен мост Бенглараброд. Если кто-нибудь захочет разыскать сей замечательный город, он все еще существует, как и мост, только сам город переименовали в Трой, в честь инженера, построившего мост, — то ли из-за того, что жители гордились этим сооружением, то ли потому, что имя инженера звучало короче.

Но еще более любопытным, чем название города — а мы не ошиблись, назвав его городом, поскольку даже во времена описываемых событий он мог похвастаться населением в одиннадцать тысяч человек, число, более чем в два раза превосходящее его высоту над уровнем моря, измеренную в метрах, — так вот, еще более любопытным было то, что город продолжает процветать в районе, лишенном руды, древесины и плодородных земель, на которых можно было бы выращивать зерно или скот, если не считать коз, способных обходиться скудной горной травой. Во времена правления Кива IV из Дома Джагала представитель Империи спросил у местных жителей, как они умудряются здесь выживать, на что один из них ответил: «Милорд, мы взращиваем камни».

Действительность, однако, не так остроумна, но не менее интересна. Живущие здесь люди всегда столь яростно защищали ту толику независимости, которую им удалось урвать, что в Империи стало обычаем оставлять под каким-нибудь предлогом поблизости гарнизон — либо речь шла о возможном или начавшемся вторжении людей с Востока, либо о проходящем или готовящемся местным населением восстании. Иногда эти события совпадали.

А между местными жителями и людьми с Востока завязалась дружба, что являлось большой редкостью в других районах Империи. В общем-то, население Бенглараброда существовало во многом благодаря этой дружбе или, говоря точнее, контрабанде с обеих сторон. Даже сейчас достаточно произнести слова «сборщик налогов», чтобы местные жители схватились за клинки (дуэлей здесь практически не бывает — народ в Бенглараброде не склонен соблюдать формальности).

От рассказа о городе мы перейдем к истории гостиницы, которую построил в начале правления последнего императора из Дома Джагала странствующий ученый тсалмот до имени Блэк, бежавший после падения Республики Текла. Он полюбил горы, живущих здесь людей и решил служить им, давая возможность выпивать и намереваясь разбогатеть на торговле через горные перевалы. Затем он обеспечил доставку вина, эля и продовольствия, после чего открыл гостиницу под вывеской «Общий дом Блэка».

После пятидесяти голодных лет достойному господину пришло в голову спросить одного из голодавших вместе с ним слуг, почему к ним никогда не заглядывают путешественники.

— Хозяин, никто из проезжающих мимо не знает, что это гостиница.

— Но, — с недоумением поинтересовался Блэк, — разве на моей вывеске не написано «Общий дом»?

— Откуда мне знать? — ответил слуга. — Я не умею читать.

— Как, не умеешь читать?

— Не умею, милорд.

— Но это же ужасно. Что мне делать?

— Я готов учиться.

— Нет, я не о том, идиот. Как заполучить клиентов?

— Хозяин, у нас принято помещать на вывеску какой-нибудь знак, по которому вашу гостиницу будут узнавать.

Ученый ушел, качая головой, а на следующий день вернулся с вывеской, на которой красовалась надпись: «Раскрашенный знак». Однако эта акция не принесла ожидаемых результатов, и тсалмот, без сомнения, разорился бы, если бы его не захватили горные разбойники, когда он в очередной раз отправился за припасами. Блэк прежде не сталкивался с разбойниками, а те, в свою очередь, ни разу в жизни не видели ученых, посему, когда они забрали все продукты, предназначавшиеся для гостиницы, он по своей наивности составил счет и кротко предъявил его вожаку разбойников.

Сначала тот расхохотался, а затем заметил, что счет за хороший запас вина и копченую кетну оказался вполне приемлемым.

— Смотри-ка, — заявил главарь, — ты совсем немного просишь за свои продукты.

— Да? Ровно столько платят клиенты в моей гостинице.

— Значит, у тебя имеется гостиница?

— Да. Всего в двух лигах отсюда на дороге есть развилка, возле скалы в форме клюва ястреба, если вы повернете направо, моя гостиница окажется по правую руку.

— Ну я знаю это место. Ты говоришь, там находится «Общий дом»?

— Да, сэр, и вас там всегда будут рады видеть.

— И ты берешь за услуги ту плату, что назначил нам?

— Почти. Будет немного больше, поскольку мне нужно проделать определенную работу, разложить еду по тарелкам и заплатить слуге, который их разносит.

— Что ж, вот твои деньги, друг мой, мы обязательно скоро встретимся.

— Я с удовольствием вас приму — иметь с вами дело было очень приятно.

Слух о гостинице быстро распространился по всей округе. Когда Блэк умер, оставив ее старшему сыну по имени Браун, семья успела сколотить вполне приличный капитал, а гостиница уже пользовалась широкой известностью в городе и за его пределами.

Именно здесь нашли друзья пищу, вино, конюшню для своих лошадей и комнаты, где могли отдохнуть, готовясь к последней части своего путешествия. Вместе с несколькими другими путниками они насладились полуденной трапезой, состоящей из бульона из свежих горных грибов и зажаренных на шампурах сосисок из мяса кетны с пряностями, которые готовились во дворе гостиницы. В конце обеда хозяин приказал подать большой торт из тутовых ягод и орехов, сверху украшенный цукатами и взбитыми сливками из козьего молока.

Так уж случилось, что Кааврен съел больше сосисок, чем следовало, — ведь ему была в диковинку острая горная кухня (на которую оказала влияние близость людей с Востока), а Айрич всегда отказывался от сладкого, утверждая, будто оно разрушает зубы — предмет его особой гордости. Поэтому, когда остальные с азартом накинулись на торт, лежащий на блюде размером с целый стол, Айрич воспользовался моментом и жестом показал Кааврену, что хочет поговорить с ним наедине.

И они вышли во двор гостиницы. С одной стороны располагался сад камней, а с другой — росли овощи и зелень. Двор окружала высокая каменная стена с воротами, через которые можно было попасть в конюшню и домик садовника. Тут же стояли два умывальника.

По дороге Кааврен спросил:

— Вы что-то хотели мне сказать, мой друг?

— Я наблюдал за выражением вашего лица, — ответил Айрич.

— Ну и?..

— Оно мне показалось озабоченным.

— Да? Ни в малейшей степени.

— Значит, я ошибся.

— Несомненно, мой добрый Айрич.

— Стало быть, вы не кусали губы до крови?

Кааврен облизнул губы, словно пытался при помощи языка скрыть то, что сделали его зубы.

— Ну…

— И разве вы не сжимали кулаки так, что следы от ногтей остались на ладонях?

Кааврен покраснел и быстро спрятал руки.

— Я хотел сказать…

— Не говорю о вздохах, которые за последние четыре дня мы с Пэлом слышали так часто, что не успевали переглянуться перед очередным, — столь непрерывными они стали.

Кааврен покраснел еще сильнее и сказал:

— Неужели я и в самом деле вел себя именно так?

— Даю слово.

— Меня действительно кое-что тревожит.

— Тогда, если хотите, готов вас выслушать и дать совет, если это окажется в моих силах.

— Я знаю, мне нигде не найти такого друга — мудрого и умеющего хранить молчание.

— Так расскажите мне о своих тревогах.

— Да, но разве вы сами еще не догадались?

— Предполагаю, вы беспокоитесь относительно баронессы Каламской.

— Вы попали в самую точку. Я дал обещание…

— О! Обещание?

— Да.

— Женщине?

— Да.

— Возлюбленной?

— Что до этого, то…

— Ну?

— Не стану отрицать.

— Вам следует, друг мой, научиться быть осторожным с женщинами, иначе ваш язык поставит вас в такое положение, из которого не выведут ноги и не освободят руки — даже разум не сможет прийти на помощь.

— Но когда говорит сердце…

— Тогда нужно быть особенно осторожным: когда говорит сердце, разум молчит.

— Однако дело сделано — я дал обещание.

— Должен вам напомнить, что вы также дали клятву капитану Г'ерету.

— Знаю, — ответил Кааврен, и опять последовал вздох, подобный тем, на которые ранее обратил внимание проницательный лиорн. — И что мне теперь делать?

Айрич покачал головой.

— Да, дело зашло достаточно далеко, как я и думал, — пробормотал он, а потом добавил: — Что ж, двинемся дальше в путь, быть может, нам удастся найти мудрое решение нашей проблемы.

— Я был бы счастлив, если бы все сложилось именно так, — сказал Кааврен, и они зашагали обратно к гостинице.

Тиаса молчал. Они успели дойти до дальней стены, окружавшей двор, когда Кааврен поднял руку, останавливая Айрича, и приложил палец к губам, давая понять лиорну, чтобы тот хранил молчание. Айрич, никогда не отличавшийся излишним любопытством, пожал плечами и молча повиновался.

Если бы Кааврен и в самом деле был тиасой, то есть животным, то сейчас навострил бы свои чуткие кошачьи уши, а потом повернулся в сторону стены, поскольку он услышал, как ему показалось, нечто очень важное. Точнее, до его ушей донесся чей-то негромкий голос, но не такой тихий, чтобы он не сумел разобрать слов, произнесенных с сильным местным акцентом:

— Внутри сидят, набивают брюхо, мы можем говорить все, что нам захочется.

Некоторые ошибки, которые совершают незнакомые нам люди, вопиют о том, чтобы их немедленно исправили. Если кто-нибудь, к примеру, самодовольно заявит, что в Доме Теклы никогда не рождалось достойного композитора, мы сразу же будем вынуждены спросить его, не слышал ли он о Г'хейре Клифернсе, сочинившем Девятичасовую симфонию в семи частях. А если какой-нибудь умник будет утверждать, будто сариоли исчезли с лица земли, нам сразу же захочется отвести его к Челюстной горе и представить Джггоф'те, костяному танцору. А потом спросить, не изменил ли он своего мнения. Случись нам встретить колдуна с Востока, уверенного в превосходстве своего искусства над волшебством, данным нам Орбом, мы будем склонны — разумеется, мирно и доброжелательно — предложить ему тут же проверить, не погорячился ли он.

Однако существуют совсем другого рода ошибки, которые вызывают у нас желание оставить заблуждающегося в полном неведении. Того, кто заявляет, что его никто не может подслушать, уверяя своих соратников, что они могут спокойно обмениваться секретами, мы смело отнесем ко второй категории. Так, во всяком случае, считал Кааврен и потому подал сигнал Айричу, чтобы тот молчал.

Обратим теперь наше внимание на место, указанное Каавреном, — на каменную стену, отделяющую двор от хижины садовника. Второй собеседник, который был либо женщиной с низким голосом, либо мужчиной с высоким, говорил без малейших признаков акцента, что свидетельствовало о том, что живет он в городе Драгейре.

— Их ведь пятеро, не так ли?

— Да, пятеро и лакей.

— Ну не так уж много.

— Если бы не волшебство…

— И что с того?

— Тогда, милорд, их гораздо больше, чем вам кажется.

Второй собеседник, о поле которого мы все еще не можем судить с уверенностью, возразил:

— Однако, если мы захватим их врасплох, волшебство им не поможет.

— Тут вы совершенно правы.

— Значит, вам ясно, как действовать, не так ли?

— Милорд, вы решили только одну проблему.

— Хотите сказать, что существует другая?

— И очень серьезная, милорд.

— О чем вы?

— Нам запрещено их убивать, милорд.

— Как запрещено?

— Таков приказ, который я получил от леди.

— Ну а я получил указания от другой леди, из Дома Атиры. Вы ведь знаете, кого я имею в виду?

— Конечно.

— Так вот она не страдает от угрызений совести.

— Однако мой приказ…

— Горы здесь высокие, а пропасти глубокие — несчастные случаи не такая уж редкость. И если на них нападут разбойники, которых полно в здешних горах… До тех пор пока дракон ничего не заподозрит, нет никаких оснований опасаться, что моя щедрость окажется недостаточной, а у вас возникнут осложнения.

— Милорд, я не убийца.

— Да, всего лишь лицо, объявленное вне закона. К тому же за вашу голову назначена награда.

— Кажется, вы угрожаете, милорд.

— А если и так?

— Тогда я прошу вас не забывать, что горы здесь высокие, а пропасти глубокие — несчастные случаи не такая уж редкость. Более того, не забывайте, за мою голову назначена награда.

— Вы рассуждаете логично, Бааро.

— Благодарю вас, милорд, я считаю, что на это у меня головы хватает.

— Однако позвольте обратить ваше внимание на одну деталь, которую вы не учитываете.

— Что вы имеете в виду, милорд?

— Вы будете процветать в горах до тех пор, пока этого хотят те, кто живет здесь.

— Естественно.

— А те, кто здесь живет, сохраняют верность лорду Адрону.

— Как и я, милорд.

— Представьте себе, что он направит своих людей против вас.

— Он так не поступит.

— Но предположим.

— Тогда мне конец.

— Ну?

— Я повторяю, он этого не сделает. Как и не станет марать свои руки убийством.

— Ну ему вовсе не обязательно пачкать руки или выступать против вас. Достаточно, чтобы местные жители лишь подумали, будто он хочет от вас избавиться.

— Вы утверждаете, милорд, что способны повлиять на мнение этих людей, а лорд Адрон ничего не узнает?

— Вы разве не в курсе, мой добрый Бааро, что лорд Адрон находится в городе Драгейре, где надеется получить Пепперфилд, а посему не может знать, что здесь делается от его имени?

— Понятно. Значит, вам всего-навсего нужно убедить жителей гор. Что это там у вас?

— Не узнаете?

— Печать лорда Адрона!

— Совершенно верно.

— О Боги! Как она попала к вам в руки?

— Не ваше дело. Важно, что она у меня.

— Разумеется.

— Более того, я намерен ею воспользоваться.

— Не сомневаюсь.

— И еще я могу сделать так, чтобы все поверили, будто лорд Адрон настроен исключительно против вас — или против этих гвардейцев.

— Да, такое вполне возможно.

— Значит, вы поступите так, как я скажу?

— Похоже, у меня нет выбора.

— Прекрасно. Теперь поделитесь со мной своим планом.

— Незнакомцы отправятся в путь завтра утром.

— Весьма вероятно.

— Как раз перед поворотом на дорогу Фордвей, а другого пути к замку лорда Адрона не существует, есть место, где на обочине растет платан, а по другую сторону — березы.

— Понятно.

— Там спрячутся мои люди, и мы нападем на них с копьями и шпагами.