- Как тебе удалось угадать именно то, что требуется демону, что просыпается в полнолуние и зовется сладострастием? Твое платье, волосы, ноги, твой запах, твоя покорность, невинность, греховность покорили меня. Целиком. - Астор преданно заглянул в глаза Тони.
      - Разве не для этого ты прислал мне тюльпаны? Ты дал мне знак и я поняла. Ты демон, а я - ведьма, - Тони загадочно улыбнулась, губы Астора тронула странная, кривая усмешка. 5 ...Он джентльмен, самец и мужчина! Как тебе нравится эта триада, Шнайдер? - Тони медленно пронесла под носом Артура ручку с бриллиантом. - Мы обручены! Читайте прессу... Она забралась в кресло с ногами и внезапно погрустнела.
      - Честное слово, Шнайдер, я не знаю, хочу ли этого... Давай потянем еще, а? - она посмотрела на него с мольбой и Артур почему-то с облегчением согласился:
      - Завтра первое ноября. По контракту с "Адриусом" вы должны выполнить целый список обязательств, мадмуазель Браун, - Артур распахнул свою записную книжку, но Тони завопила:
      - Умоляю, не сейчас! Я хочу спать.
      - Выспишься в самолете. Через три часа мы летим в Париж. Успеешь выпить кофе (и я уже заказал), собрать чемодан и поворковать с женихом. Артур нежно погладил Тони по взлохмаченной голове: - Это хороший ход, девочка. На расстоянии легче думать, к тому же ты обещала навестить стариков... Не плохая перспектива, а? Тони кисло покосилась на принесенный официантом поднос с кофе и шкварчащей яичницей.
      - Не хочу больше служить, надоели эти визажисты, кутюрье, дефиле, примерки, съемки! Хочу быть виконтессой, дрыхнуть до полудня, а вечерами просиживать кресла в пыльных ложах...
      - Будешь, будешь. Но у тебя есть еще лет 15-2О на размышления...подмигнув, Артур достал чемоданы и начал выгружать из шкафов пахнувшие иным воздухом вещи - воздухом шикарных просмотровых залов, шумных примерочных, озаряемых вспышками магния богемных тусовок - всем тем, что обыватель с предыханием зависти называет "од кутюр".
      У Тони, действительно, было достаточно времени, чтобы поразмышлять. Целых полтора месяца бурных коротких встреч с Джони. У него - выборы, у нее - контракты. Они пересекались на несколько часов в гостиницах, во дворцах, на приемах и банкетах и, кажется, светское общество уже привыкло к тому, что лорд Астор появляется со своей очаровательной невестой. В одном из журналов даже было помещено огромное цветное фото, изображающее Виконтессу Рендолл, привставшую на цыпочки, чтобы чмокнуть в щечку свою высокую, ослепительно улыбающуюся будущую невестку. Здесь, конечно, до идиллии было очень далеко. Но мать Астора смирилась с выбором сына. Или, по крайней мере, делала вид, не желая нарушать скандалом его стремительное продвижение на политический Олимп. Она предъявила Джону единственное требование: он должен провести Рождественские праздники в семейном кругу, состоящем из скучнейших ископаемых - отпрысков обеих родственных линий Рэндолов и Асторов.
      - Тем более, что твоя крошка должна быть, конечно, в кругу своих близких, - добавила она мягким, но не терпящим возражения тоном. Джони задумался. Его, не склонный к компромиссам, характер требовал единственное решение: он обручен и к семейному празднику должен привести невесту в свой дом. Кроме того, жизнь без Тони, вернее светская, не связанная с деловыми обязательствами ее часть, стала для него тягостной обузой. Астору хотелось, чтобы Тони настаивала на совместном Рождестве, дулась, просила, давая ему основание пойти на конфликт с матерью, но она неожиданно поддержала идею будущей свекрови:
      - Прости, милый, боюсь, что мне придется провести Рождество дома. У родителей какие-то проблемы и мы давно не виделись... Астор, поскрипев чем-то в телефонной трубке, очевидно, скручиваемой гордыней, строго сказал:
      - Новый год мы встретим вдвоем. Ты слышишь? Это не просьба, это приказ!
      - Слушаюсь, Ваше высочество! Вряд ли мне когда-либо придется выполнять более приятные приказы. 3О декабря упаду в твои объятья прямо с неба! Присылай свою летучую букашку! Совсем скоро, в один гадкий, неудачный, не ладившийся с утра день, горничная принесла Тони в ванну телефонный аппарат. Она лежала в пышной пене с маслом лаванды, которое всегда добавлялось перед сном, в качестве успокоительного. Ей надо было хоть немножко расслабиться. Группа "Адруса" снимала новую коллекцию весенних костюмов в Вене и в ее окрестностях. Работать предполагалось на фоне слегка заснеженных лужаек, расплавленных весенним солнцем и украшенных желто-лиловыми стайками крокусов. Но солнца не было, накрапывал дождь и девушки зябли в автобусе в своих легких твидовых костюмах и "боварских" тонкосуконных жакетиках, пока ассистенты из баллонов прикрывали грязь пеной искусственного снега и спешно засаживали его искусственными цветничками. Отогреваясь в ванне после долгих съемок, Тони неохотно взяла телефон.
      - Мадмуазель Браун? Несколько слов для братства "Кровавый закат" Каковы дальнейшие планы будущей леди Астор? - глумливый хриплый баритон Лиффи буквально дышал в ухо и Тони инстинктивно отстранила трубку.
      - Что тебе надо, Клиф?
      - Мне кажется, Лорду Джони было бы интересно узнать, где провела его избранница одну чудесную майскую ночь... Сколько "братьев" прошло тогда через тебя? Приятнейшие воспоминания, Инфинити... - он демонически захохотал и Тони содрогнувшись от ледяной жути, рванула до отказа кран горячая, исходящая паром струя, хлынула в ванну.
      - Зачем ты преследуешь меня? Все кончено! - Тони подставила ладонь под обжигающую воду, чтобы подавить парализующий страх.
      - Меня не бросают, детка. И тем более - не меняют на родовитых болванов. Бросаю я, а болванов сажаю в дерьмо... Надеюсь, ты поняла: мне нужны сообщений о расторжении помолвки. Бедному, истерзанному Лиффи необходимо немного свежей крови, - Мефистофельские всхлипы все еще звучали в ушах Тони, хотя ее пальцы, нажав рычаг, давно прервали связь. 6 1988 близился к концу. Кто же думал, встречая его год назад, - новенький, блестящий, словно только что сошедший с конвейера автомобиль, готовый умчать в беззаботное путешествие, что радостный, полный сил здоровячок превратится в траурный катафалк? Во всяком случае, для большинства тех, кто должен бы собраться в Рождество на острове Браунов этот год нельзя было назвать удачным. В июне Дани Дюваль похоронил бабушку. Старая дама ушла благородно и красиво, как и жила, оставив внуку свое дело и отнюдь не нищенское, состояние. Ее дочь Мэри находилась в клинике для душевнобольных, все реже выходя оттуда - ее психический недуг неумолимо прогрессировал. В конце августа, в далеком, никому здесь неведомом Российском приволжском городе скончался на операционном столе славный "джигит" Леша Козловский, а вскоре - в осетинской станице - Серго Караевич, Дед, основоположник славной цирковой династии. Затем последовала ноябрьская утрата, сразившая всех своей нелепостью: ушла из жизни простодушная, жизнерадостная Ванда, никому не причинявшая вреда, никому не мешавшая, здоровая и полная сил кокетка. Да еще как - в придорожном отеле с кинжалом в груди при обстоятельствах, обещавших, по всей видимости, остаться непроясненными. Даже труп молодого мужчины под ее балконом не был опознан. Никаких подлинных документов, кроме очевидных признаков национальной принадлежности, при нем не оказалось. Йохим узнал о гибели жены от Алисы и долго не мог поверить, что правильно понял ее слова. Он даже перешел на немецкий язык, но смысл не доходил. Смысла в том, что обрушилось на него, просто не было. Это уже позже, похоронив Ванду и пройдя через весь положенный ритуал прощания в состоянии крайней стрессовой заторможенности, Динстлер стал приходить в себя. Он словно заново обнаружив привычную обстановку своего кабинета, осенний сад за окном и спущенный, никому не нужный бассейн. Он боялся ходить по дому, натыкаясь поминутно на вещи Ванды. Вот ее сумочка, небрежно засунутая под диванную подушку, вот легонький веселый шарфик, продолжающий ждать свою хозяйку на првязи у спинки плетеного кресла, черные очки на журнале с заложенным между страниц высохшим каштановым листом. Йохим спал на диване в кабинете, он не предполагал, что когда-либо найдет в себе силы вернуться в спальню, где все шкафы, подушки, белье пахли Вандой - ее уютным, привычным присутствием. Он часами сидел в полутемном кабинете заново прокручивая "фильм" их совместной жизни - от первой ночи на чердаке деревенского сарая - к долгому содружеству и партнерству. Вот что значит супруги - общие заботы, радости и беды. Кого же кроме их двоих могли еще так горячо трогать невероятная судьба Антонии, творческие муки Пигмалиона, приключения Криса и сотни крошечных мелочей, ценность которых понимаешь только потом, навсегда расставшись с ними. Потому что они-то, выступающие в обличии обыденных забот и составляют плоть жизни - общей жизни супругов. Динстлер не думал о том, что будет делать дальше, приемлемого будущего для него попросту не существовало. Но в выжженной пустыне его души неожиданно расцвел кровавый цветок мести. Он сразу понял то, до чего не додумаются ведущие следствие профессионалы - Ванду убрали как свидетельницу те, кто заботился о будущем Максима. Остин, выслушав догадки Йохима, сокрушенно покачал головой:
      - Ты на верном пути, но оставь свои планы, Ехи. Предоставь это дело мне. Беда твоя - вина моя... Только сдается мне, кто-то уже отомстил за Ванду. Немного опоздал, чтобы спасти, но отомстил сполна. Остин скрыл от Динстлера детали расследования, свидетельствующие о том, что Ванда накануне убийства имела близость с мужчиной, причем это не было изнасилованием. Знал он и то, что разбившийся араб не упал с балкона, а был сброшен своим соотечественником, которого опознали по фотографии портье и коридорная отеля. Им оказался Амир Шамарфи Бей, тайный советник Эмира Хосейна, пропавший безвести.
      - Оставь, Йохим, эти мысли. У тебя найдутся дела поважнее. Я даже мог сказать, поинтереснее... - Остин заметил иронический взгляд Динстлера, но упрямо, с нарочитой обстоятельностью продолжал: - Может быть не стоило бы сейчас затевать этот разговор, но ты должен понять мою тревогу, особенно теперь... Я не зря увез тогда эту русскую девочку. Ее ожидает участь Ванды. Спасти Викторию можешь только ты. Если, конечно, захочешь. Я не вправе настаивать - это моя личная просьба. Присмотрись к ней получше, подумай... Видишь ли - у меня есть очень серьезные обязательства перед ее родными. Ответственность за ее жизнь теперь несу я... Йохим вспомнил этот разговор, собираясь на остров Браунов. Получив приглашение на Рождество он любезно, но категорически отказался от визита - быть на людях ему все еще было невыносимо. Но Алиса сказала:
      - Йохим, я страшная эгоистка, но продолжаю настаивать - приезжай. Ты очень нужен нам сейчас. Это важно, клянусь тебе. Криса взяли на каникулы Леденцы, решив, что в большой семье мальчику легче будет справиться с горем, чем вдвоем с пребывающим в глубокой депрессии отцом. Динстлер отдал распоряжение по клинике своему заместителю и отбыл на остров Браунов, с которого когда-то началась его новая совершенно невероятная жизнь. ...Дани и Сильвия пообещали девятилетней Мари, что у Браунов будет ее сверстник, Кристофер и девочка активно собиралась, набив полную сумку компьютерными играми и интереснейшими конструкторами. Эта девчушка, абсолютно игнорировавшая кукольные забавы, очень рано проявила технические склонности, разбирая до винтика все попадающиеся ей в руки вещи. Она обещала стать прехорошенькой и очень похожей на мать белокожая, темноглазая шатенка, подвижная, цепкая, как обезьянка, волевая и бесстрашная.
      - Хорошенькая компания получилась бы у них с Крисом - разнесли бы пол дома Браунам, - шепнул Дани жене. Сильвия посмотрела на него жалобно и прижалась к груди, как маленькая девочка, спасающаяся от ночных страхов.
      - Господи, как близко бродит беда, а мы живем так - будто бессмертны и даже ссоримся, не прощая друг другу холодного кофе или глупого слова... Мы так наивно верим в свою неразлучность. Нет - в неразделимость, Дани. Сильвия провела пальцем у его глаз, губ, погладила виски: -Морщинки. У моего Алена Делона - морщинки. И седина...
      - Эй, не придумывай! Это просто выгоревшие пряди. А морщинок-то у Делона побольше. Я еще настоящий огурчик! - Дани нахохлился и расправил плечи. - А моя жена - просто девчонка. Так каждый день и дрожу, что кто-нибудь уведет, - он потормошил загрустившую Сильвию.
      - Вот у Йохима увели. Не представляю его вдовцом. Нелепость какая, а главное - непоправимо! Разве с этим можно смириться?
      - Не будем хныкать, девочка, мы должны взбодрить Ехи. Пройдет время и жизнь возьмет свое. Может старина Динстлер еще влюбится в какую-нибудь медсестренку, - старался поддержать оптимистичный настрой Дани. ...Елизавета Григорьевна Грави была членом семьи Браунов и большую часть времени проводила с Алисой либо в путешествиях. Привилегированный дамский клуб Парижа, собравший представительниц "золотого возраста", активным членом которого мадам Грави, организовывал вояжи по всему земному шару, выбирая экзотические маршруты. Семьдесят четыре - еще не возраст, если у тебя хороший домашний врач, постоянная массажистка, регулярные спортивные занятия в бассейне и тренировочных залах клуба, а также - особая, по методу доктора Брегга диета. Даже на Рождество она не позволит себе наедаться индюшатиной, и уж постарается провести агитационную работу в семье, совершенно пренебрегающей оздоровительными мероприятиями. И конечно же, разберется с Антонией, сумевшей, по всей видимости, подчинить себе родителей. Ну ладно еще, можно смириться с ее профессией. Игры в фотомодель хороши для молоденькой девочки, но пора взрослеть. Слава богу, подвернулась солидная партия с английским лордом. Елизавету Григорьевну уже поздравляли в клубе с помолвкой внучки. Теперь предстоит все хорошенько продумать насчет предстоящего бракосочетания. Английская сторона вынуждена будет соблюдать определенный этикет, но ведь и Грави, не лыком шиты, в их жилах течет древняя кровь российского дворянского рода. Елизавета Григорьевна, вжившаяся в роль бабушки, чаще всего забывала, что Антония- на самом деле не Браун и уж, конечно, не Грави. ...Больше всех радовался предстоящему празднику студент первого курса биологического отделения Принстонского университета Жан-Поль Дюваль. У него было достаточно поводов для того, чтобы подпевать певцу на видеоклипе, мелькавшему на экране, в то время, как в большую спортивную сумку летели свитера и рубашки. Ровная стопочка тоненьких книг в черно-белой глянцевой обложке была уложена на самое дно чрезвычайно бережно. Жан- Поль вез для подарков 24 экземпляра первого сборника своих стихов на французском и английском языках, выпущенного здесь, в университетском издательстве! Кроме того, ему сразу же повезло в Принстоне - шефом Жан-Поля стал совсем молодой и очень заумный генетик Роберт Гинсбург, а соседом по комнате - местный Шварценеггер - силач и добряк Айви Шор, изучающий филологию. Все свободное от занятий время Жан-Поль проводил в библиотеке или лаборатории, а ночи в литературных спорах с Айви, если, конечно, тот оставался дома. Бурная студенческая жизнь обтекала сосредоточенного биолога стороной. И как бы призывно ни махали листьями под балконом их домика голенастые пальмы, как ни манил запах лаванды и геоцинтов с клумб, не влекли надрывные всхлипы гитар, несущихся вечером из окон, где проходили развеселые вечеринки, Жан-Поль оставался непробиваемым скромником. С девицами-коллегами спокойно дружил, а когда уж очень донимали мысли об Антонии Браун - писал стихи, что давало разрядку темпераменту, но не спасало от хронических прыщиков, появившихся на скулах. И вот настал долгожданный момент: через сутки он встретится с Антонией! Он увидит ее на туманном каменистом острове, посреди свинцовой морской стихии и холодного, хлещущего в лицо, дождя. Жан-Поль представлял что-то вроде неприступной морской крепости, в которой томилась легендарная "железная маска". Но не мечтать же, действительно, о поцелуях в олеандровых кустах, сопровождающих любую рекламу жевательной резинки или новой зубной пасты: "А вы не забыли освежить свое дыхание, прежде, чем обняли ее?" Фу! Неизвестно как американцам, а Жан-Полю блевать хочется от этих счастливых лиц, сладострастно пережевывающих какую-нибудь очередную сенсационную резину, прежде, чем вступить в половой акт. А эти акции "Антиспид"? Уже каждый детсадовец знает как пользоваться презервативом и создается такое впечатление, что именно ради тренировки этой операции, встречаются в телерекламе на вечерних пляжах, бегая по кромке прибоя, спортивные разнополые существа. Антония... Это в ее честь расцвела в черно-белой геометрии рисунка обложки яркая, живая шоколадно-оранжевая бабочка... 7 ...После разговора с Клифом, Тони впала в уныние. Она вдруг поняла, что помолвка с Джоном не просто игра в "блестящую партию" и не увлекательный эпотаж великосветских снобов. Астор любил ее до самоотречения. Позови его Тони сбежать вдвоем куда-нибудь на Аляску, он сделал бы это, скрывшись до конца жизни под чужими именами и биографиями каких-нибудь дремучих фермеров. Антония чувствовала свою власть над этим мужчиной, когда они были вместе, но не могла и предположить, какую реакцию вызовет у гордого Астора сведения о более чем пикантном эпизоде из жизни его невесты. Правда, он может не поверить Уорни - уж очень все это сомнительно: ночные замки, эстабаты, вакханалии, да и Лиффи не слывет эталоном благонравия и честности. А вдруг у Клифа остались какие-то документы - фотографии, видеопленка? Неужели он фотографировал это? Да что, в сущности, произошло? Господи, все случившееся в ночь посвящения витало в густом тумане. Как не напрягала память Тони, из тумана являлись лишь обрывки видений - костер на берегу черного озера, пляшущая в отблеске пламени толпа, лоснящееся жадное тело Лиффии... Где правда, где сон? Что было, что скрыл или сочинил одурманенный наркотиком разум? Выкурив подряд три сигареты и осушив пол бутылки "Амаретто", Антония позвала Шнайдера и рассказала ему об угрозе Клифа.
      - Гаденыш! Он подписал свой приговор... - скрипнул зубами Артур. Потяни до Нового года с Астором. И даю тебе слово - ты больше никогда не услышишь голоса Лиффм...
      - Артур! - ахнула Тони, - ты собираешься втянуть меня в какой-то криминал со стрельбой и погонями? Это не серьезно и совершенно меня не радует.
      - Просто невеста лорда Астора не хочет признаться себе, что привязана к этому сукиному сыну, как веревочкой... Да только и ждет, чтобы он свистнул... Тони отвесила Артуру звонкую пощечину.
      - Не смей! Я ненавижу Уорни!
      - Вот у нас и классическая семейная сцена вышла. - Улыбнулся Артур, потирая щеку. - Не понимаю, как это еще вокруг не развезли слухи о том, что мы любовники. Хорошенькая бы вышла сенсация: "Менеджер Антонии Браун ревнует к лорду Астору!"
      - Прости. Я на взводе. Оказывается, мне совсем не хочется терять Джони. И то, что ноет у меня в груди при мысли о расставании, очень похоже на любовь. - Тони пощупала центр грудины и надавила пальцем. - Смотри, прямо вот здесь, в центре. Очень болит.
      - Древние считали, что душа человека находится в печени. Помнишь, орел не зря выклевывал Прометею именно этот орган. Не из гастрономических соображений - он жрал его душу. Потом подозревали, что вместилище души сердце. Но восточные учения склонны все же указывать на солнечные сплетения, как сосредоточие энергетики, т.е. высших нематериальных сил человека. Ты показываешь точно - это у тебя болит любовь, - Артур уселся и спокойно продиктовал:
      - Звони своему агенту по прессе и дай эксклюзивное предновогоднее интервью. Смутно намекни, что собираешься расторгнуть помолвку с лордом Астором. Ах, лучше я это сделаю сам - надо временно ввести в заблуждение и нейтрализовать Уорни, а жениху можно будет подать информацию, как очередную журналистскую утку...
      - Нет. Прошу тебя, Артур, не сейчас. Завтра мы едем на Остров, о чем растрезвонят газеты. Клифу станет известно, что Астор провел Рождество без меня. А 31 декабря мы с Джони увидимся и я все расскажу ему сама. Все как было. Если он действительно любит, должен понять и простить. - Тони зашмыгала носом.-- Ну почему, почему мне так не везет?
      ...В доме Браунов царило предпраздничное оживление. Алиса давала распоряжения по поводу подготовки гостевых помещений, устройства елки и праздничного стола, который должен был отвечать требованиям людей различных национальностей и одной диетички, т.е. ее бескомпромиссной в приеме пищи матери. Елизавета Григорьевна прибыла прямо из Индии, где стала поклонницей кришнаизма и занимала долгими беседами Августу Фридриховну. Дамы быстро сошлись, казалось, встретились давние институтские подружки, не видавшие друг друга пол столетия. Они без умолку болтали и проходящая мимо озабоченная Алиса ловила обрывки повествований, относящихся чуть ли не к началу века. "Да, им еще долго придется грести до современности. Ну и ладно - хоть кого то не мучают тревоги," - думала она, встревоженная скорой встречей с Йохимом и Антонией. К тому же - Виктория. Девушка старалась не обременять окружающих своим присутствием и, кажется, даже обрадовалась, когда в гостиную на втором этаже заволокли высокую серебристую ель.
      - Ой, красавица какая! У нас только у мавзолея растут. Даже жалко рубить. Ей, наверно, лет 15, а может быть, как и мне, - нагнувшись над стволом Виктория стала подсчитывать годовые кольца, отчетливо обозначившиеся не срубе. - Семнадцать! Бедненькая...
      - А вот посмотри, как мы сейчас ее украсим - два ящика игрушек. И здесь есть такие, которые я помню с детства, - Алиса, присев возле больших ящиков, извлекла из папиросной бумаги тяжелый синий шар. Величиной с грейпфрут он предназначался, явно, для толстой ветки. С одной стороны на глянцевом боку нарисован маленький домик, тонущий в сугробах, а за ним церковка с православной луковкой, увенчанной золотым крестом. Вокруг простирался синий глубокий мрак, будто светящийся изнутри.
      - Как земной шар. Особенно, если поднести близко-близко к глазу. Все внутри переливается синевой и это одинокое светящееся окошко... А за ним... за ним те, кого с нами нет... - проговорила чуть слышно Виктория. Алиса, развернув шелестящие, нежные листы извлекла на свет златокрылого Ангела.
      - Эта фигурка должна венчать Рождественскую елку. Вот видишь, здесь специальный зажим. Остальное развешивай по вкусу. А поздно вечером мы разложим под елкой подарки, - потрепала Алиса отрастающие рыженькие вихры. - И знаешь что, девочка, - она снова присела к Виктории и заглянула в прозрачные светлые глаза. - Сюда приедет тот самый доктор Динстлер, который лечил тебя в санатории. Ты знаешь, он недавно потерял жену... Мы еле-еле вытянули его к нам - он старинный друг и ... В общем, Вика, будь мужественной, детка, не стоит слишком подчеркивать траур... - Я должна одеть другое платье? - Виктория тронула стоячий воротничок своего черного костюма, который носила с тех пор, как узнала о смерти отца.
      - Нет, нет, конечно. Это твой долг и твое право. К тому же - черный цвет тебе очень к лицу, - успокоила ее Алиса. - Просто постарайся не затрагивать печальные темы...
      - Я вообще собираюсь молчать... Зато Августа бубнит как радиоприемник.
      - Вот и славно. Старушки, как дети - пусть это будет праздник хотя бы для них. Мы же не знаем, кто соберется здесь в следующий раз...
      - Вот, Алиса, вы сами грустите. А вы - хозяйка. Хозяйка задает тон! Вика процитировала Катю, которая всегда, созывая гостей, чувствовала себя как на сцене. "Мало покормить, надо развеселить." А поэтому заводила пения и танцы, бренча на пианино, а Вика, надувшись запиралась у Августы. Господи, почему же она не знала, что была тогда так невероятно счастлива! Почему пропускала мимо ушей Августин бубнеж: "Запомни, деточка, на всю жизнь - счастье - это отсутствие несчастья. Благодари каждый день, не принесший горя!" Да какое же горе в 17 лет? Кто думает о нем, когда хочется махрового, цветущего счастья, а не этой обыденной тягомотины с застольем, наивным пьяненьким весельем... А еще Катя говорила: "Если нет возможности делать то, что нравится, то постарайся делать с удовольствием то, что должна. Вот чистишь картошку - и радуйся! Моешь полы и пой!" Теперь, Виктория, разбирая ящик с игрушками, тихонько затянула: "Степь да степь кругом..." в честь Кати. Именно эта заунывная песня сопровождала тарахтение стиральной машины, когда певица Козловская затевала большую стирку. Видать, не просто давалось ей это вынужденное удовольствие. Игрушки оказались очень красивыми, а некоторые до удивления напоминали те, что были знакомы Виктории - эти картонажные зверюшки и гномики, гирлянды стеклянных зеркальных бус... Зато витые свечки в гофрированных тарелочках и невесомые серебристо-лунные, покрытые инеем шары на красных муаровых бантиках - они пришли сюда из другой жизни.
      7 ...Рождественское утро, 24 декабря. Часов в десять прорвалось солнце и запахло весной. В саду повеселели, распрыгались, расчирикались совершенно российские воробьи в интернациональном коллективе каких-то иноземных голубоватых пташек. Виктория проснулась чуть свет, от солнечных бликов на подушке и увидев, что их отбрасывает распахнутая балконная ставня, обращенная к Востоку. Вспомнилось одесское утро, пробежки с отцом, школу, весенние прогулки с Костей, чтение стихов над морской волной, его ямочка на подбородке... Вика зажмурила глаза и уткнулась в подушку - не хотелось ни разговаривать, ни любить , ни прощать... За дверью послышались торопливые шаги и мадам Лани заглянула в комнату:
      - Вы не спите, Тори? - она внесла телефон и поставила его на тумбочку у кровати. Вам звонят.
      - Мне?! - Вика нерешительно подняла трубку и услышала совсем близко голос, заставивший ее задохнуться от волнения.
      - Викошка, это ты? Слава Аллаху! Наконец-то я до тебя добрался. Ты узнаешь меня? Это я... Максим...
      - Макс... хороший мой, милый Максюша! Я вообще все вспомнила ... я очень, очень скучаю... - она уже давилась слезами. В комнате появилась Августа настороженно прислушиваясь к разговору.
      - Мне здесь хорошо. Обо мне заботятся. Со мной живет тетя Августа. Да, да, честное слово! Августина Фридриховна взяла из рук Виктории трубку:
      - Здравствуй, дорогой! Я приехала в гости к Виктории. У тебя все хорошо? Почему ты не можешь навестить нас? Что?... А... вообще все хорошо, но есть отдельные трудности... - Августа покосилась на Викторию и скорчила предостерегающую гримасу. -Да-да. Политические трудности. Вообще-то Президент Горбачев хорошо справляется... Ну ладно, целую тебя... Передаю трубку Вике. Виктории не верилось, что этот взрослый, солидный голос, отдающий куда-то в сторону распоряжения по-арабски - и есть Максим. О своей жизни он почти ничего не сказал - отделался общими фразами: "При встрече все расскажу. Можно считать, что дела идут благополучно." Но когда закричал на последок: "Я люблю тебя Викошка. Передай папе и маме..." - то Вике показалось, что мальчик глотает слезы. И все же, отдав телефон мадам Лани, она в душе поблагодарила Бога, даровавшего ей в свой день рождения этот чудесный подарок. Переполненная смутным ликованием, она выскочила на балкон в одной пижаме и протянула к повеселевшему от солнечной ряби, поголубевшему морю: "Спасибо, спасибо всему миру и всем-всем добрым силам Вселенной за этот день!" Вика не услышала как рядом оказался Браун и, обняв за плечи, увел в комнату:
      - Это ложная весна. Еще очень холодно, всего восемь градусов тепла. А хотелось бы сугробов, чтобы на санках с горы кататься, а может быть, и на коньках... - он присел на кровать у ее ног.
      - А разве вы катаетесь на коньках, Остин? - обрадовалась Вика. - Уже лет сорок не пробовал. А до того - очень любил. И знаешь, - неплохо получалось. Только у нас были коньки одной модели "гаги" - это такие длинные, беговые и, кажется, одного размера ботинки на всех, так что приходилось сверху туго прикручивать конек к ноге крепкими веревками... увлеченно вспоминал Остин, и словно невзначай поинтересовался: - Откуда звонил Максим? Он не заедет к нам на праздник?
      - Нет, он ничего определенного не сказал... Только под боком бубнили все время какие-то арабы... Но я так рада, так рада...
      - Я тоже очень рад, девочка. Пожалуй Фортуна собирается подарить нам улыбку... На самом деле Брауна беспокоили совсем другие соображения: Викторию выследили. А к телефону мальчика допустили для того, чтобы подать знак: "нам все известно. Вы под колпаком. Сидите и помалкивайте". После серьезных переговоров ИО с Хосейном по случаю убийства Ванды, эмир приговорил к смертной казни двух сотрудников внешней разведки и одного министра внутренних дел. А также дал личные заверения в том, что его страна намерена в будущем неукоснительно выполнять взятые на себя перед ИО обязательства. Полномочный Брауна, ведший переговоры, специально коснулся вопроса Виктории Козловской.
      - Что касается меня и данной мне власти, - ответил Хосейн, перебирая четки, - могу заверить, что жизнь девушки останется в безопасности. Если вы, с вашей стороны гарантируете ее молчание... Но...- Хосейн посмотрел на дверь, ведущую в зал консультационного совета... - Мой народ склонен к фанатическому преклонением перед властью, дарованной Аллахом. Всякая помеха на пути процветания страны и династии - устраняется. И здесь, увы, я не всегда в силах проконтролировать стихийное волеизлияние... Типичная восточная дипломатия, скрывающая в кружевах доброжелательности, смертельное жало. Странно, что Браун поверил Хосейну, не сумев охранить Ванду. Но теперь, теперь он будет на чеку, он должен опередить этих лживых "союзников". И здесь-то можно рассчитывать только на помощь Динстлера. 8 Прибывших гостей встречали в празднично убранном холле. Дювали внесли в дом предпраздничное оживление. Они все еще держали друг друга за руку, всякий раз, как оказывались рядом - эти "молодожены" Дювали, отпраздновавшие двадцатилетие своего брака. И как всегда не упускали случай "подколоть" друг друга.
      - У нас такой семейный номер, - объяснила Сильвия. - Бим и Бом черный и белый клоуны. Белый - лирический, нежный - это, конечно, я, а черный - агрессивный, дерзкий, разумеется, мсье Дюваль. -Знаю, знаю! Только на "белом клоуне" часто бывает рыжий парик... У нас в программе их так и звали Бим и Бом... -неожиданно вставила появившаяся в холле Вика.
      - А это еще что за новая леди? Представь меня скорее, Остин галантно поцеловал руку Виктории Дани. - Прошу любить и жаловать: младший брат Алена Деллона!
      - Правда? - засияла Виктория. - Вы очень похожи, только волосы светлее. А у нас в стране ваш брат очень популярен. На его фильмы весь город ломится!