Поцелуй небес

      - Может быть нам отложить все это на пару дней... или вообще... нерешительно начала она, заметив, как тяжело опустился он в кресло.
      - Поздно. Не беспокойся, все очень просто, работа предстоит совсем небольшая. К тому же, я чувствую себя гораздо лучше. Он успел умыться, пригладить волосы и выглядел почти здоровым, только рука, делающая укол, заметно дрожала.
      - Сейчас ты поспишь, а я подежурю. Договорились? Счастливых Рождественских сновидений, девочка... Ты любишь сирень? Огромные старые кусты вдруг покрываются светящейся в сумерках пеной цветов... Ароматный воздух, тяжелые прохладные кисти... А пятилистый цветок, как говорят, приносит счастье... Ты знаешь об этом Виктория? Она не ответила, погрузившись в сон и Пигмалион начал свою работу. Он заранее присматривался к этому лицу и уже точно знал, что должен сделать. Совсем ерунду, если бы не слабость в руках и головокружение. Но ничего: серия легких, настойчивых касаний, чутких поглаживаний и нос приобретает костистую породистую тонкость, губы становятся чуть выразительнее и толще, острый подбородок уменьшается, слегка закруглившись... симпатичная девушка, возможно с еврейской или испанской кровью и эти светлые, лучистые глаза... Он встрепенулся, сообразив, что видит сон, задремав в кресле, а руки, уже создавшие в воображении этап за этапом новый образ, бездействуют, сжимая все еще ненужное полотенце. Что же делать, кого просить о помощи? "Господи, если тебе неугоден я - наказывай или карай меня. Но помоги мне защитить эту молодую жизнь." - шептал он в полузабытьи, как тогда, на Площади Рыцаря, моля Всевышнего спасти Алису. Нет, не так. Так он никогда не сможет больше просить Его. И никого другого тоже. Алиса, где ты? "...Понимаешь, девочка, Алиса - это больше, чем любовь, важнее, чем жизнь. Это смысл, ради которого существуешь... Легендарный Пигмалион создал Галатею, столь прекрасную, что полюбил холодный камень, оживив его силой своим чувством. Статуя стала живой, теплой женщиной, великолепной, как сотворившая ее мечта... Алиса была воплощением идеала, совершенной работой Верховного мастера, а я лишь вступил в союз с ним, спасая идеал от кощунственных увечий. Возвращая миру ее разрушенные, исчезающие черты, я восстанавливал шедевр... И не заметил, как живая, теплая женщина стала для меня статуей. Идолом, предназначенным для поклонения... Я не целовал эти чудесные, невероятные губы, которые вылепливал, как фанатичный скульптор, задумавший овладеть секретами древних мастеров. Я не спал ночами, вычисляя секрет линии, ведущей от высокого лба к кончику носа, чуть-чуть вздернутому... Я как алхимик, выводил формулу разлета ее бровей и легкой ямки подбородка... И я победил! Я овладел магией чуда... И не смог остановиться. Одной Рождественской ночью, восемнадцать лет назад Пигмалион создал подобие Алисы, точную копию, почти не глядя... Лишь слушая музыку, беззвучную музыку, льющуюся с высоты, гармонию ниспосланную свыше... Кто-то щедрый и мудрый вложил в мои пальцы знание... Я отдал себя до капли, а потом спал, спал... Алиса, я овладел чудом твоей прелести, Алиса..." ...Было 11 часов утра, когда в двери дома неслышно вошел человек. Он крадучись миновал гостиную, кабинет, прислушиваясь к тишине, затем тихонько отворил дверь спальни: в распахнутое наполовину окно заглядывало мутное, дымчатое солнце, не согревая спящих. Мужчина в костюме и наброшенном поверх него белом халате, дремал в кресле, поджав колени и обхватив руками, будто пряча от ударов, лохматую голову. В кровати, под двумя одеялами, уткнувшись в подушку спала девушка. Остин бесшумно закрыл окно и потрогал лоб доктора, горячий, покрытый испариной. Потом встряхнул за плечи, с тревогой всматриваясь в идиотически-блаженное лицо.
      - Ехи, дружище! Что тут стряслось? Больной приоткрыл глаза, не сразу узнав Остина. Сознание постепенно возвращалось к нему, наполнив взгляд ужасом:
      - Который час? Какой сегодня день?
      - Одиннадцать. Утро двадцать шестого декабря, - мягко и внятно произнес Остин. Динстлер рванулся, пытаясь встать, но тут же повис на руках Брауна.
      - Куда ты, куда, Ехи... Все хорошо, успокойся, - он усадил Йохима в кресло и протянул ему стакан, бросив в воду маленькую шипучую таблетку.
      - Ну-ка, доктор, проглотите мое снадобье, - Браун внимательно наблюдал, как меняется лицо Йохима и когда тот осмысленно посмотрел на него, объяснил:
      - Это специальное средство на крайний случай. Для комикадзе и особо рискованных людей. Ненадолго способно поднять из гроба мертвого. Пол часа у нас есть и за это время мы должны удрать подальше отсюда. Ну-ка быстро, докладывай, как я должен поступить с Викторией. Ее можно будить? Йохим посмотрел с таким недоумением, будто его спросили о способах размножения марсиан. -А что с ней, Остин?... Я... я ничего не помню, - быстро склонившись над кроватью, он тронул плечо Виктории:
      - Эй, девочка, пора вставать! Она сонно повернулась на бок, пытаясь спрятать голову под одеяло.
      - Постой-ка, голубушка! - Остин развернул Викторию к себе, нетерпеливо заглядывая в лицо, а потом опустил на подушки и недоуменно посмотрел на остолбеневшего Йохима.
      - Я, н-н-не хотел... Не собирался... - с трудом выдавил тот и бессильно рухнул в кресло.
      - Уф-ф! - Браун резко выдохнул задержанный изумлением воздух и резко тряхнул головой, приводя себя в чувство:
      - Вот так сюрприз, маэстро Пигмалион! Рождественская сказка... Но...что же нам теперь делать? В блеклом свете сырого зимнего дня, подложив под щеку ладошку, сладко улыбалась во сне юная, возрожденная к новой жизни Алиса... 5 Йохим Динстлер долго выздоравливал от крупозного воспаления легких в маленьком пансионе с при католическом монастыре. Его двоюродная сестра Изабелла, ставшая настоятельницей маленького монастыря в горах у австрийской границы, открыла крохотную лечебницу на несколько пациентов, куда приезжали люди, нуждающиеся скорее в душевном, нежели в физическом врачевании. В это время года пансион матушки Стефании пустовал и созвонившийся с ней Йохим получил добро на долгосрочный визит. Он не виделся с Изой после похорон бабушки, а значит, почти двадцать лет. За это время скучная благонравная дурнушка - медсестра из опекаемого монашками дома престарелых успела превратиться в величественную, довольно живописную старуху, полную достоинства и тихой потусторонней радости. "Она нашла себя - подумал Йохим, глядя в темное, изборожденное морщинами лицо. Это ее истинный возраст - возраст крепчающей духовности и плотского увядания. И ее дело - миссия помощи и сострадания."
      - Иза, я могу называть тебя так? - начал Йохим. - Хорошо, а то я пока еще пугаюсь твоего сана. Тем более, что собираюсь обратиться к тебе с вполне житейской просьбой... Видишь ли, я едва оправился от воспаления легких и потери Ванды. Мне надо отдохнуть в тишине... Нет, постой, это еще не все. Со мной девушка, подопечная моего близкого друга. Я хотел просить тебя позаботиться и о ней.
      - Йохим, ты правильно сделал, что пришел сюда, Я знала, что ты в конце концов придешь. И ждала. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы покой и мир сошли в твою душу... Девушка, приехавшая с тобой получит помощь независимо от того, кем она тебе приходится, - матушка Стефания окинула посетителя взглядом гордым и смиренным одновременно. -Я должен объяснить тебе ситуацию несколько подробней... Йохим заколебался. - Я не вправе просить тебя о сохранении тайны, но она касается не только меня и я должен заручиться словом.
      - Тайны, принесенные сюда, остаются навеки в моем сердце. - Матушка испытывающе посмотрела на посетителя. - Надеюсь, речь не идет о нарушении законов человеческих и Божеских?
      - Разумеется. Я не стал бы обращаться к тебе в противном случае... Эта девушка вынуждена скрываться. Она не сделала ничего дурного, являясь невольным свидетелем серьезной политической игры. В миру не любят свидетелей... Сейчас она носит имя Анны Ковачек, выдавая себя за мою племянницу. Пусть все так останется и для тебя. Это не надолго, Иза... Матушка осенила себя крестным знамением. Подумала и перекрестила Йохима:
      - Да поможет тебе Бог! - Впервые в глазах сестры Йохим увидел сострадание и жалость. Виктория, прибывшая с Йохимом в монастырь, переживала что-то вроде мистического шока, наподобие того, который испытывают избранные, побеседовавшие у себя в огороде с явившейся им Девой Марией или созерцавшие благосклонную улыбку кивнувшего с иконы Христа. В тот декабрьский день Браун спешно увез Йохима и Викторию, спрятав в личных апартаментах Армана Леже, отошедшего уже от дел в клинике, но продолжавшего консультировать отдельных, особо ответственных больных. Йохим, находившийся в крайне тяжелом положении, подвергся интенсивной терапии, Виктория же, сильно ослабленная и заторможенная, проходила курс лечения. Арман лично занялся юной пациенткой. Рефлексотерапия, аутотренин, гипноз... Она оказалась трудно поддающейся и Леже готов был уже списать Анну в объективно существующий "отход" антивнушаемых пациентов, когда девушка, стала вдруг проявлять неожиданную реакцию. Следуя методу, отработанному для нервных пациенток, прошедших через хирургическую коррекцию лица, обезображенного травмами, Леже пытался добиться путем внушением слияния нового соматического статуса Анны с прежним Я. Арману не надо было ничего объяснять по поводу новой пациентки - во-первых, он никогда не задавал вопросов Брауну, а во-вторых и сам с первого взгляда понял, что находившийся в полусознательном состоянии Динстлер поработал на славу, создав новую, еще более совершенную копию своего идеала. Как не старалась девушка скрыть свой облик под скромной одеждой и старушечьей прической, сомневаться не приходилось - это мастерский портрет юной Алисы, которой ни самому Леже, ни Динстлеру видеть не довелось. Зато Браун мог в полной мере оценить сходство, еще более поразительное, чем в случае с Антонией. Девочка росла на его глазах, взрослея и приближаясь к облику Алисы постепенно, в то время как та, медленно увядала, обретая новые черты зрелости. Кроме того волнистые волосы, отросшие у Виктории почти до плечей, золотистая кожа и светлые с глубоким мерцанием глаза, создавали ту редкую, насыщенную внутренним свечением цветовую гамму, которая в первую очередь притягивала взгляды к Алисе. Остин, увидевший преображенную Викторию в заброшенном доме, пробуждающуюся от тяжелого сна и не ведающую еще о своем новом облике, не мог отделаться от наваждения. Ему казалось, что жизненный сюжет пошел по кругу, проигрывая заново уже пережитые однажды ситуации: Динстлер уже "вылепливал" Алису, а он уже спасал ее, увозя от беды по горным дорогам, да и Алиса, как и эта девочка, тяжело выходила из депрессии после потери Филиппа... Потерянность и зыбкая потусторонность, не связанная с житейским, плотским, до галлюцинаций напоминали Остину возвращенную к жизни девятнадцатилетнюю самоубийцу Алису. Ему приходилось крепко держать себя в руках, что бы не назвать Вику другим именем. И вот в один прекрасный день, прибыв с визитом к Арману, Браун увидел сияющее оживлением лицо и улыбку, впервые озарившую эти преображенные черты. Виктория, поджидавшая его на скамейке в саду, кинулась к знакомой машине, сунув подмышку книгу и поправляя повязанную на голове бледно-голубую косынку.
      - Я ждала вас, Остин, еще со вчерашнего вечера! Мы ведь должны серьезно побеседовать, правда? Пожалуйста, не бойтесь говорить мне правду, и не щадите меня: с унынием покончено. Я буду взрослой и сильной, - она твердо смотрела Брауну в глаза и чувство, что все это уже однажды было, охватило его с убедительностью умопомешательства. Он молча взял у девушки книгу, пробежав название, хотя уже не сомневался, что это окажутся "Братья Карамазовы." Только Виктория не прятала книгу от врачей, как тогда Алиса, и не скрывала лицо, а смотрела доверчиво и весело. - Вот и прекрасно. Я как раз за этим и прибыл. Действительно, предстоит решить кучу проблем. А главное - это ты. Ты должна сейчас "придумать себя"... - Браун прервался, обратившись к подоспевшему Леже: - Что вы сделали с моей пациенткой, Арман? За эту пару дней робкая гимназистка превратилась в самоуверенную выпускницу Кембриджа. Профессор довольно усмехнулся:
      - Секреты мастерства. Моя личная метода... Но и мадмуазель Анна оказалась достойной партнершей. Позже он рассказал Брауну, как на очередном сеансе гипноза, проводимого Леже скорее из педантизма, чем в надежде на успех, девушка стала говорить, причем Леже принял поначалу ее исповедь, как обыкновенное откровение. Но потом просиял: говорила не Анна, а тот новый образ "Я", который он тщетно "трансплантировал" в ее подавленное сознание.
      - Я знаю, профессор, какой силой обладает любовь. И только теперь поняла, каким богатством владею: я люблю своих близких, люблю Браунов, Динстлера, Максима, Августу... и еще других людей. Вы цитировали мне здесь мудрых классиков. Это Мольер, кажется, сказал: "Есть замечательная приправа ко всем наслаждениям - благодарность тех, кого мы любим." Я хочу сама отблагодарить всех кого люблю. Я даже знаю, как следует это сделать: я постараюсь стать счастливой. У нас все время твердят, что человек сам "кузнец своего счастья", вы сформулировали это красивее...
      - "Человеческий ум таков, что он может и ад сделать небесным, а небеса адом". Милтон, - произнес с пасторской торжественностью Арман Леже.
      - Да, да, именно это! - подхватила девушка. - Я пришпорю свой ум навстречу будущему, каким бы оно не оказалось. Я выучу его танцевать веселые танцы, заставлю быть радостным... Ведь когда для тебя светят прожектора и тысячи глаз обращены к твоей храбрости и легкости, артист не может струсить. Он должен быть сильнее всех! Арман призадумался над своеобразными образами, идущими, видимо, из подсознания пациентки. Однако, позитивные изменения в ее поведении оказались устойчивыми. Выйдя из гипноза, Анна продолжала светиться вдохновением, попросила разрешения порыться в библиотеке и согласилась на полный, отнюдь не диетический обед. Вот почему девушка выбрала Алисину книгу на русском языке и скопировала ее манеру повязывать косынку, оставалось загадкой.
      - Ну это-то как раз понятно. Девочка несколько недель провела в моем доме в обществе Алисы - ведь они дальние родственницы по роду Меньшовых, сформулировал расплывчатую версию Браун, озадаченный этими совпадениями. 6
      - ...Где будем проводить конференцию? - обратился к Виктории Браун.
      - В библиотеке: там нет никого и очень уютно. Когда они устроились в удобных вольтеровских креслах, Остин спросил:
      - Прежде всего, мне хотелось бы знать, как ты чувствуешь себя с этими ... скорректированными чертами?
      - Как в сказке. Ну во-первых потому, что это и есть мое настоящее лицо. Просто Йохим Динстлер расколдовал меня... Да нет, Остин, я не помешалась! - успокоила Виктория недоуменно посмотревшего на нее Брауна. Года три-четыре назад я обнаружила, что страстно хочу превратиться в Золушку (ту, конечно, которая принцессой является на бал, а не чучелом возится на кухне). Для этого придумала себе Волшебницу, выполняющую мои задания по переделке имеющегося несовершенного материала. И спроектировала как раз такое лицо - не больше и не меньше. Динстлер угадал точно. Он и вправду, должен быть, маг.
      - Значит, с этим вопросом улажено? - Браун облегченно вздохнул, любуясь Викторией. До этого момента он не отрицал возможности второй "переделки". Не всем по плечу выдержать груз столь неординарной внешности, тем более при столь непростых психологических обстоятельствах.
      - Проблема номер два, менее приятная. Виктория, ты, наверно, поняла, что с возвращением на родину придется повременить? - Остин сразу же отметил, как гаснет радость на лице девушки и решил идти до конца. - Мне не хотелось огорчать тебя грустными новостями, но ты, видимо, должна быть в курсе. Ведь тебе кажется, что все наши разговоры о неких преследователях сильно преувеличены... Так вот. Ты помнишь господина Мио, бросившего вас с Йохимом в пустом доме? Я знал этого человека более двадцати лет. Это был преданный и верный друг... Кроме того, именно он защитил тебя, лежащую без сознания, от коварных уловок арабских врачей. Вероятно, без его вмешательства тебе вообще не удалось бы добраться до Динстлера... Мио взялся опекать тебя и здесь, сопроводив на конспиративное убежище. Он знал, что ты очень дорога мне... Конечно же, Мио не покинул вас в пустом доме. В тот день его выследили и захватили с целью получить информацию о тебе. Раньше этого парня никто не сумел бы заманить в ловушку. Но пятьдесят лет все же возраст... Силы иногда подводят, физические, не душевные. Мио никогда не смог бы стать предателем - он успел принять яд... Виктория закусила губу, потрясенная гибелью этого мало знакомого ей человека.
      - Не бойтесь, Остин, я не устрою истерики. Но я обещаю - я отомщу и за него.
      - О нет, Виктория! Предоставь это дело мужчине. Я рассказал тебе про смерть Мио лишь потому, чтобы ты могла реально представить грозящую тебе опасность.
      - Я представляю, - Виктория машинально потрогала затылок. Браун одобрительно кивнул:
      - Вот и умница. Значит, остаемся пока здесь. То есть, место твоего пребывания пока будет выглядеть весьма экзотично. В маленьком монастыре на альпийских склонах у доктора Динстлера есть друзья. Тихо, покойно и уже, наверное, все в цвету. Я подумал, что вы с Йохимом могли бы там немного отдохнуть, пока я здесь улажу кое-какие дела. Доктор нуждается сейчас в дружеской поддержке. И как это не странно, мне кажется, ты, Виктория
      - единственный человек, которого он потерпит рядом. То есть - некая Анна, племянница Йохима по нашей "легенде". Ведь у него славянские корни...
      - Согласна, - не задумываясь заявила Виктория. Не знаю, правда, смогу ли ему как-то помочь. Но мучить не буду - это уж точно... Остин, у меня есть одна личная просьба... Может быть не сейчас, но потом... Я понимаю, это не просто... - Виктория посмотрела с мольбой, задумчиво теребя завиток на шее и Остину вновь показалось, что он ныряет в далекое прошлое.
      - Мне дорого мое имя. Это единственное, что осталось от меня и тех, кто дал мне жизнь. Фамилия Козловская - в сущности, не настоящая. Так моя бабушка, Виктория, назвала сына, родившегося у нее в ссылке, то есть моего отца... Понимаете, она не могла подводить своего мужа, который воевал на фронте. Собственно, они не успели пожениться, а бабушку с родителями сослали в Сибирь как врагов народа... Почти всем рожденным там детям давали отчество и фамилию одного известного оперного актера. Он пел Ленского в Большом театре, женщины собирали его фотографии и, вообще - преклонялись. Я, наверно, долго рассказываю... - Виктория с сомнением посмотрела на притихшего Брауна, но тот смог вымолвить лишь короткое:
      - Дальше...
      - Назвали меня в честь бабушки, той, что в концлагере была. А потом ее реабилитировали и они с папой вернулись в Волгоград, это тот город, который раньше Сталинград назывался. Папа был в восьмом классе, когда бабушка умерла. Она еще в Сибири ноги обморозила. А он сбежал в цирк и стал джигитом... Потом познакомился с мамой...
      - Как настоящее отчество твоего отца? - остановил ее Остин, сорвавшимся голосом.
      - Смешное отчество. Остапович. Это мой прадед в честь героя "Тараса Бульбы" сына так назвал. Зато потом стало модным - у нас романы сатирические вышли и в них такой замечательный герой... ну все в школе только его и цитировали... -"Двенадцать стульев..., "Золотой теленок." "Материализация духов и раздача слонов," - пробормотал Браун.
      - Вы читали?! - обрадовалась Виктория. Вот видите - такая популярность!...Что с вами, Остин? - Виктория бросилась к схватившемуся за грудь Брауну.
      - Все в порядке... - он достал и сунул под язык крошечную ампулу. Сердце иногда пошаливает. - Браун откинулся в кресле, сделал несколько глубоких вздохов, зажмурился и резко распахнул глаза, рассматривая Викторию со странным восторгом. Затем вскочил, дотронулся до ее плеча, коснулся волос и присел возле кресла на корточки, заглядывая в недоумевающие глаза.
      - Значит, Виктория Остаповна Гульба? Ведь так, так?
      - Та-ак... Только этого никто не знал... То есть мама, конечно..., а вообще... Браун отошел к окну и долго рассматривал сад, а потом спрятал лицо в ладонях и Вике показалось, что она слышит тихий смех.
      - Господин Браун... может быть, все же позвать доктора Леже? - робко предложила она, подступая к вздрагивающей спине. -Не нужен Леже! - Остин повернул к ней сияющее лицо, на котором странным образом смешалось торжество и мука. - Давай-ка лучше, девочка, знакомиться. Разрешите представиться - Остап Тарасович Гульба - твой дед. Она попятилась, наткнувшись на кресло села, в растерянности наблюдая как мечется по комнате Остин.
      - Ну и роли выпали нам всем в этом спектакле... Прямо - идиотская мелодрама. Виктория - правнучка красноармейца Тараса Гульбы и деникинца Александра Зуева, целившихся друг в друга из разных окопов. Давно, в 19-ом... Остин Браун - муж Алисы и дед Алисы - я имею ввиду сделанную Пигмалионом копию...
      - Значит... - Виктория задумчиво провела ладонями по щекам. Мне тоже вначале так показалось, но я старалась не смотреть в зеркало, а вдруг изображение исчезнет... Я похожа на мадам Алису и Антонию? - в глазах Виктории Остин уловил восторг и страх.
      - Все хорошо, девочка. Нормальное фамильное сходство. Сразу видно одна семья! Только... - Остин схватился за лоб и сел, прикрыв глаза. Только что-то голова идет кругом. Сделаем-ка мы небольшой перерыв, а?
      ...Потом они с Йохимом отправились в горный монастырь, где матушка Стефания окружила сироту незаметной опекой, отведя ей тихую комнату в доме пансиона и позаботившись о том, чтобы она стала похожа на монастырскую келью. Однажды над изголовьем кровати Виктории появилась икона с изображением молодой красивой женщины, держащей в руке книгу.
      - Это святая Анна - твоя покровительница, оберегающая дитя с момента крещения, - объяснила матушка Стефания.
      - Меня не крестили. И мое настоящее имя - Виктория, - призналась Вика, уже знавшая, что Динстлер сообщил об этом сестре.
      - Вот и хорошо, дочь моя. Мне хотелось услышать это от тебя самой. Теперь я буду знать, что мне следует делать. - Стефания ободряюще кивнула ей и вышла из комнаты.
      7
      Лорд Джон Стивен Астор проснулся рано утром 31 декабря со странным чувством: кто-то следил за ним из-за двойных портьер спальни. Вскочив, он дернул за шелковый шнур: темно-серый бархат разъехался в стороны, открыв панораму заснеженного сада. В комнате никого не было, по каменному парапету балкона, оставляя тройные черточки следов, важно шагал черный ворон. Ночью шел снег и теперь с крыши и с деревьев падала тяжелая капель.
      Джон налил в стакан минеральной воды и попытался припомнить тяжелый сон. Но ничего не проявлялось из мрачной сумятицы расплывшихся теней и образов. - Сэр Астор, к вам посетитель. Я доложил, что вы сегодня не принимаете, но он просит назвать имя. Это господин Уорни. Клиф Уорни, сообщил дворецкий по внутреннему телефону. - Проводите посетителя в малую гостиную. Я буду через пять минут.
      "Так вот оно что. Ночная чертовщина и ворон под окнами - предвестники Двурогого Бога!" - думал Джон, застегивая пиджак и сожалея о том, что звонок к Антонии придется немного отложить. Еще вчера он отдал все распоряжения относительно интимного новогоднего ужина со своей невестой. Оставалось лишь сообщить время вылета ожидающему команды летчику.
      Наглая улыбка развалившегося в кресле Уорни не предвещала ничего хорошего и Астор с нетерпением предвкушал момент, когда прикажет слугам спустить подлеца с лестницы.
      - Чем обязан? Я очень занят - переходите сразу к существу дела. холодно проговорил он, перебирая сложенную на столе корреспонденцию, состоящую, в основном, из нарядных, праздничных конвертов.
      - Не смею перечить, Ваше сиятельство. Примите мои поздравления!
      - Уорни подобострастным жестом метнул на стол веер фотографий. Прищурмв глаза, он с усмешкой наблюдая за реакцией Астора.
      - Позвольте прокомментировать, лорд? Этот господин в маске с цепью на шее - Магистр Ордена Золотого Утра, а эти бесчинства творятся на лужайке его швейцарского замка... Но вот тут, тут, пожалуй, самое интересное... Красотка, не правда ли? Припоминаете - юная Инфинити, прошедшая на Белтейн посвящение в ведьмы... Конечно, маска портит эту дивную мордашку и несколько фривольный ракурс, зато хорошо видна вся сцена - энтузиазм участников, внимание массовки. Костер - это прекрасное освещение!
      - Мне кажется, я достаточно убедительно положил конец спровацированному вами безобразию. Или вы сожалеете, что удрали тогда из рук правосудия, Нихель? - Астор спокойно рвал фотографии. - Я с удовольствием привлеку вас, господин Уорни, к судебной ответственности за распространение наркотиков и развращение молодежи.
      - Ваше сиятельство имеет ввиду Антонию Браун, не правда ли? Я уверен, она не станет отрицать, что развращение пришлось ей по вкусу. Да и на снимках (смотрите, не стесняйтесь, у меня их много) незаметно насилия... Приглядитесь, как эстет вы знаете в этом толк - какая чудесная, расслабленная поза! Это же сама Мать Природа, жаждущая оплодотворения...
      "Так вот оно что!..." - огненная вспышка, едва не разорвавшая череп, на мгновение ослепила Астора. И в этом безжалостном ослепительном свете предстала вся его невероятная история любви, будто в спальне молодоженов зажглись спрятанные по углам прожектора и нависла над постелью ухмыляющаяся морда кинообъектива. Астор не стал кричать, расшвыривая фотографии с воплем "не может быть!" Он сразу понял то, что, казалось, знал всегда, не смея признаться самому себе: власть Антонии над ним брала начало в той майской ночи, в сладострастном колдовстве и пороке, разъедавшем нутро добропорядочного, "перспективного политика". Ощущение нечистоплотности, грязи, было так сильно, что Астор, брезгливо отстранив фотографии, принялся машинально отирать пальцы носовым платком. "Прежде всего вышвырнуть этого гнусного слизняка и хорошенько вымыться... А все остальное потом."
      - Условия? - обратился лорд ледяным тоном к посетителю, не дождавшемуся от поверженного аристократа взрыва ярости или приступа панического страха.
      - Счет на круглую сумму в пользу возглавляемого мною братства "Кровавого рассвета" - первое. Второе: немедленное и громогласное расторжение помолвки с мадмуазель Браун. После этого - негативы ваши, а я навсегда исчезаю с жизненного горизонта будущего премьер-министра, сплюнув на ковер, продиктовал Уорни.
      Астор выписал чек и протянул руку к пакету с негативами. Уорни быстро спрятал пленки:
      - Не выйдет! Они будут вашими лишь после выполнения второго условия.
      - Завтра. Слово джентльмена. Мне бы не хотелось затягивать отношения с вами, господин Ничтожество, - Астор взял у Клифа пакет с пленками и бросил его в камин вслед за фотографиями.
      - Надеюсь, мне не придется уличать лорда в бесчестье... вслед, конечно, за другими разоблачительными акциями, - пригрозил на всякий случай Уорни.
      - Вон! - рявкнул во весь голос побледневший как полотно Джон и дернул звонок. - Вышвырните этого господина вон!
      ...Лорд Астор отказался от завтрака и обеда, отменил все визиты и не стал отвечать на звонки. Телефон обрывала обеспокоенная невеста. Последний раз Антония звонила в 11 часов в самый канун Нового года. Запершись в своем кабинете, Джон осушая одну за другой рюмки с коньяком и кидал в камин письма и бумаги. От жара венчики черных тюльпанов, приготовленных к празднику, раскрылись и долгое призывное дребезжание телефонного звонка, казалось резонировало в их глянцевых мистических шестилисниках. Но трубку никто не поднял - отпустив слуг, лорд погрузился в тяжелые размышления. Эта страшная новогодняя ночь отняла у лорда Джона Стивена Астора главное самоощущение победителя и героя. Он перестал себе нравиться, чувствуя всем телом собственную гаденькую мизерность. Мир, выстроенный для себя с британской основательностью и восточной витиеватостью, мир, которым правили сила его духа, недюжинный ум, своеобразный изысканный вкус и мистическая вера в особое предназначение, рухнул в одночасье. Астор теперь не сомневался, что Уорни не преминет воспользоваться компрометирующими снимками, ведь он предусмотрел, что щепетильный аристократ даже не проверит негативы, прежде, чем отправить их в огонь. Лиффи заполучил чек, разрушил брак своей бывшей пассии и спрятал бомбу в карман, бомбу, которой будет пугать Астора, в в удобный момент уничтожит его с таким трудом выстроенную политическую карьеру. Демонический подонок будет хохотать, отомстив Астору за преследование братства "Кровавого рассвета" и за роман с Тони... При мысли об Антонии Астор заскрежетал зубами. Тщеславие, благодаря которому он воспринимал события собственной жизни с чрезмерной значительностью, не выдерживало удара. Великая страсть - страсть эстета, мистика, провидца, страсть недюжинного Мужчины, встретившего свою Женщину, преодолевшего ради нее препятствия, оказалась сомнительной интрижкой с заурядной шлюхой, мало чем отличающейся от содержанки Лолы, подобранной на панели.
      - Грязь, грязь, грязь... - лорд произнес это слово на всех известных ему языках, ощущая как звуки оскверняют его. А на рассвете сказал себе: Увы, Джонни, ты просо дерьмо! - со злой насмешкой, словно плюнул в лицо.
      Утром, первого января, приняв горячую ванну и надев новое шелковое белье, Астор спешно покинул поместье на маленьком спортивном автомобиле. В персональном ангаре аэропорта он выслушал от заспанного механика вместе с новогодним поздравлением полный отчет о состоянии своего самолета и, получив добро на взлет, поднял легонький двухмоторный MW-318 в воздух. Блеснув в сизом небе голубиным крылом белая птица унеслась в сторону моря. Сесть ей было уже не суждено. Лорд Астор кружил над новогодним миром до тех пор, пока не кончилось горючее и уже под тревожное завывание контрольного прибора, повернул штурвал резко вверх. Взмыв в высоту MW-318 на секунду застыл, словно задумавшись и камнем рухнул вниз, со свистом рассекая воздух...
      8
      Когда в телевизионных новостях сообщили о происшествии, Антония уже точно знала о своей беременности.