Поцелуй небес

      Почему-то совпали эти события - день рождения Вики, для которого Женя напекла печенья и пирогов, чтобы отправить гостинцы в младшую школьную группу и сюрприз, приготовленный для нее лаборанткой кафедры иностранного языка Валечкой. Валя очень интересовалась искусством, обращая внимание сослуживцев на интересные публикации. В этот раз сюрпризно улыбаясь, Валя выложила перед Евгенией 2-й номер журнала "Эстрада и цирк", на обложке которой был изображен известный всему городу джигит Алексей в обнимку с длинноногой смуглянкой. Оба они - стройный молодец в белой черкеске без папахи, но с довольно габаритным кинжалом на боку и девица, изображающая только что умыкнутую горянку-невесту, стояли на крупе украшенной праздничной сбруей лошади и выглядели необычайно счастливыми. Невеста даже опустила огромные наклеенные ресницы, а глаза джигита, подхватившего свою драгоценную ношу, смотрели дерзко и весело, мимо объектива, по-видимому, в счастливую даль новой семейной жизни.
      Понимая, конечно, Евгения, что это игра, представление и что, возможно, манежная "невеста" чья-то прочная жена, а Леша, летя в туманном свете прожекторов думает как раз о ней, о Жене. Но ощущение было такое, будто получила скверную анонимку и злые слезы наворачивались сами собой. Вечером бабушка с дедушкой устраивали маленький семейный праздник для именинницы Вики, в первую очередь, и для взрослых тоже. Явился одним из первых с лиловыми хризантемами и коробкой шоколадного ассорти некий Леонид, подозрительно зачастивший в эту зиму к Дороговым. Молодой, перспективный офицер исполнял обязанности помощника Михаила Александровича. Но уже чувствовалась в спортивном, плакатно-улыбчивом капитане какая-то западная бодрая хватка. Леонид часто засиживался у начальника после совместной работы и даже стал бывать на воскресных обедах Дороговых, упорно приглашаемый Татьяной Ивановной. Родители-то парня далеко - при исполнении воинского долга в германии, и все праздники он совсем беспризорный. Леонид охотно играл с Викторией и Максом, по-видимому, вообще детей любил, быстро находил с ними общий язык. Зимой даже пару раз катал вместе с Женей на санках разноцветных малышей в парке, не забывая вытащить вовремя из кармана какую-нибудь детскую финтифлюшку, а Евгении как-то прочел стихи Бодлера по-французски, правда, с ошибками. Но тут же рассмеялся:
      - В меня родители образование силком вколачивали - и теннис, и музыкальная школа, и уроки иностранного языка - к дипломатическому поприщу готовили. НО в МИМО я не прошел - недостаточно силенок у отца оказалось, чтобы сына в такой престижный ВУЗ закинуть. Вот теперь и блещу в Солнечногорской глуши с такими-то дарованиями...
      - Да вы, Ленечка, в провинции не засидитесь, - заулыбалась Татьсна Ивановна. - Миша рассказал, что на Вас весьма интересные виды у руководства имеются.
      - Это, жена, военная тайна! -с деланной суровостью пресек разговор Дорогов и указал гостю на пианино:
      - Вон инструмент без дела стоит. Огласите, юноша, празднество звуками. А то Евгению уже два года недопросишься.
      - А что, я парень не гордый, в консерватории концертировать не стану, а для друзей с удовольствием выступлю - Леонид подсел к фортепиано. Начать, полагаю, следует с лирической... Он раздумчиво пробежал пальцами по клавиатуре, и бодро вошел в колею модного мотива: "Листья желтые по городу кружатся, листья желтые на плечи мне ложатся". Леонид начал подпевать, приятным домашним баритоном, слегка имитирующим Кобзона. В комнате повеселело, с помощью хозяев и гостей душевно зазвучало хоровое исполнение романсов и самых популярных шлягеров.
      Виктория и Макс, получив положенные подарки, спали в другой комнате, Татьяна Ивановна |убрала грязную посуду, накрывая стол к чаю. -Ты что как неживая сегодня? Устала, дочка? - заглядывала мать в лицо Евгении, убиравшей на кухне остатки салатов в холодильник. - Поди, поди, с гостями посиди. Небось Леонид для тебя старается. Вот парень, так парень! Все праздничные дни остается в части, чтобы к нам зайти, даже по Москве, как другие, не мотается. С тебя вон глаз не сводит. И все так - без надежды! она со вздохом облизнула палец, выложив свещую "Прага" на блюдо.
      - Я все вижу, мам. Хороший парень. Только к чему мне он? Скоро Леша вернется, обещал на пенсию выйти- у них же с 35 лет! - без энтузиазма заспорила Женя.
      - Ой, радость какая! - съехидничала мать. - И опять будем здесь твоего пенсионера пристраивать, к нормальной жизни приспосабливать... Да, ладно, прости, ты сама уже взрослая...
      - Татьяна |Ивановна сняла фартук, швырнула мимоходом на табурет и поплыла с тортом в гостиную, на ходу подпевая: "Только раз судьбою рвется нить...".
      В комнате зажгли торшер и приятный полумрак охотно впитывал в себя аромат хризантем, запах клубничного варенья, духов и любовное томление печального романса.
      Женя облокотилась на фортепиано, и когда умолкли финальные аккорды, неожиданно для себя сказала:
      - Лень, "Не уезжай ты, мой голубчик" знаете?"
      - Как раз мой любимый романс! А давайте, Евгения Михайловна, попробуем на два голоса? Потихоньку... - предложил Леонид.
      - Отчего же потихоньку, я могу и громко. В музшколе всегда солировала. - Евгения стала рядом и почти не примериваясь и не подстраиваясь они запели дуэтом так, будто репетировали ежедневно. На душе у Евгении было странно приятно, как-то душераздирающе сладко - ведь пела она про Лешу, обращалась к нему, но пела с другим - голос к голосу, наслаждаясь послушным партнерством и тем, что этот человек, такой милый, легкий, чуткий думает сейчас о том же - о ее любви к Алексею и своем соперничестве с ним. И абсолютно, как сказала мать, безнадежно...
      Им бурно аплодировали и просили "что-нибудь еще". Певцы долго копались в вариантах, и , наконец, вытащили из памяти романс "Гори, гори, моя звезда", который Леня исполнил один, шутливо-страстно поглядывая на Женю.
      Когда фортепиано затихло и музыкант крутанулся на стульчике, представив гостям свое раскрасневшееся мальчишески- проказливое лицо, Женя чувствовала себя по- новому счастливой, а утренний эпизод с журнальной фотографией показался вовсе не пустяшным знаком судьбы.
      "Ну что же, у него там своя жизнь, у меня здесь - своя", - с отчаянной решимостью постановила она.
      Леонид вызвался проводить Евгению до дома (идти-то два переулка), так как она оставаться у родителей не смогла, надо было кое-что приготовить для занятий к завтрашнему утру. И они вышли в сырую мартовскую ночь. Насыщенный моросью воздух показался особенно свежим и ясным после комнатной духоты. "Перед весной бывают дни такие: под плотным снегом отдыхает луг, шумят деревья весело - сухие, и теплый ветер нежен и упруг"... - вдруг прочитала Евгения вынырнувшие откуда-то из памяти по зову мартовского ветерка ахматовские строки.
      - Это, наверное, Ахматова? Или Цветаева? Стыдно, но я их что-то путаю, - смутился Леонид.
      - Действительно стыдно. Особенно с вашим слухом, Леонид. Ведь они такие разные! - удовлетворенно наблюдала замешательство кавалера Евгения. Но тот хмурил лоб и сжимал губы оказывается по другому поводу. Наконец в его глазах блеснула странная решимость::
      - Вспомнил! - капитан остановился под фонарем, не замечая падающей с крыши на его жесткие погоны капли, прочел:
      - Я Вас люблю и я бешусь, что это труд и стыд напрасный, и в этой глупости ужасной у Ваши ног я признаюсь!
      - Ну это ясно - Пушкин. Только Вы что-то спутали, с фальшивой бодростью заметила Евгения, понимая, что цитата совсем не случайная.
      - Ничего я не спутал, Женя, Женечка... - он вдруг повернулся к ней, придвинулся, посмотрел в лицо со значением, поставил у ног тяжелый кейс, затянул покрепче у ее подбородка концы оренбургского платка, потом крепко захватил ладонями щеки и притянул к себе. - Теплая, нежная, нужная. Совершенно необходимая.
      Как оказывается были необходимы эти слова Евгении, да в сущности и все, что произошло потом у нее дома. Такая вольная, такая сумасшедшая, горячая ночь... Леонид ушел рано, сказав на прощание:
      - Учти, Евгения Михайловна, теперь у тебя передо мной долг чести. - И значительно козырнул... 4 ... "И легкости своей дивится тело, и дома своего не узнаешь. А песню, ту что прежде надоела, как новую с волнением поешь"... - неотвязно крутились в голове давешние стихи, в то время как она медленно, с удовольствием варила себе кофе и, присев на пуфик к трюмо, рассматривала себя в зеркало. "Перед весной бывают дни такие: под плотным снегом отдыхает луг, шумят деревья весело сухие..." И снова, и снова крутилась та же пластинка, оставляя на губах и во всем теле привкус новой радости, возрождения, волнующего начала.
      Пол дня провела Евгения в "Салоне красоты", где оставила свою тяжелую медную косу взамен летящей копны "а ля Анджела Девис". Вернувшись домой сразу прильнула к зеркалу.
      - Вот видишь, Ланка, все идет в соответствии с твоими мудрыми указаниями, помада - "светлая малина" и пудра, опять же, тобой подаренная. - Егения застыла с пуховкой в руке: - Страшно выходит: человека нет, а пудра - вот она, даже не растрескалась.
      Полежав в ванне, она приготовила ужин, надела новые брючки со свитером и стала ждать, хотя не обещал Леонид навестить, ни словом не обмолвился. Едва успевала присесть, как одолевал гнусный вопрос: "А зачем вообще все это?" Но отворив дверь по требовательному звонку, она забыла сомнения, прижалась щекой к колючей в бисерных каплях шинели, не двигаясь и не удивляясь, что Леонид не обнял и не прижал. Он стоял по стойке "мирно", растопырив за ее спиной руки, в которых были цветы, пакет с шампанским и висящий на веревочном ушке торт...
      В этот же вечер Леонид потребовал от Евгении развода:
      - Как порядочная девушка, ты должна на мне жениться. Ведь мне уже 33, и надежды, что я найду тебе замену - нет. В монастырь же после армии, наверно, не берут. Евгения села, как громом сраженная. Ждала ведь предложения, но лишь сейчас поняла - речь идет не о замене одного звена на другое, а о перемене всей жизни. Она должна сломать все - не только семью, дом, но и себя - свои привязанности, привычки, свою историю жизни. Евгения отчетливо представила себе, что отныне ей придется заставить себя думать об Алексее редко и холодно, а лучшие воспоминания о лесном отдыхе, бережно хранимые в парадном уголке души для регулярного пересмотра и вдохновения, выкинуть или, в худшем случае, перепрятать в дальний, темный, редко посещаемый чулан. По сравнению с мукой такой операции, достоинства Леонида бледнели, он начинал казаться варваром, вторгшимся с захватническими целями на чужую территорию.
      В подобных душевных колебаниях Евгения прожила три месяца, то прогоняя Леонида и сгоряча горячие письма Леше, то бросалась к Леониду и думала: "Все. Конец. Решено."
      И действительно, готовила Евгения к возвращению мужа серьезный разговор. Леонид предлагал самостоятельно, по- мужски побеседовать с Алексеем с позиции "Евгении со мной будет лучше", но она отказалась. Встречать в аэропорт Внуково на казенном отцовском ГАЗике поехала одна, оставив детей с родителями. Оставшийся в части Леонид, занятый составлением учебных программ в почти пустом корпусе училища, сидел как на иголках, опасливо косясь на телефон. Все казалось, что сейчас позвонит Евгения и скажет: "Прости, Леня. Но у нас ничего не выйдет." Когда он уже под вечер услышал в трубке ее голос, то был даже спокоен, смирившись с поражением. "Прости, Леонид, что так поздно звоню. Мы все решили с Алексеем. Я у родителей, тебе лучше пока не приходить сюда. В понедельник мы подаем документы на развод."
      Евгения все выложила Алексею уже в машине - не могла больше держать на душе этот камень и наблюдать как ничего не подозревающий муж пристает с нежностями. Они формально поцеловались при встрече в аэропорту, а уже в ГАЗике тянущиеся к ней губы Алексея соскочили со щеки к шее - так стремительно отпрянула она от супружеской ласки.
      - Леша, ты, наверное, и сам понимаешь, что мы жили последние годы нехорошо, ненормально. В сущности я была несчастлива. Я не смогла вырвать тебя у цирка - он победил... Теперь я буду обыкновенной мужниной женой, героиня из меня не получилась... Мы должны расстаться. - Евгения говорила машинально сотни раз продуманный текст и думала, что их мимолетный поцелуй в толпе встречающих был последним.
      - Женя, Женя..! - бормотал Алексей, словно прогоняя наваждение. Трудно было смириться что это случилось именно тогда, когда он, наконец-то был готов полностью отдать себя семье. Он вез подарок жене - приказ о выходе на пенсию и благословение Караевых на мирную жизнь, вырванное с муками и кровью. Ему много пришлось в эти последние дни "поработать топором", обрубая многолетние связи, привязанности. А в Одесском аэропорту осталась стоять за стеклянной стеной 19-ой секции, поглотившей пассажиров московского рейса, девушка Катя - славная, круглолицая, заплаканная, расставшаяся навсегда с Лешей Козловски - со своей большой любовью.
      Наверно, потому что в пустом училище засиделся голодный Леонид, а по Приморскому бульвару брела среди гуляющих одинокая девушка Катя, объяснение супругов оказалось довольно мирным. Они даже оговорили условие: Виктория остается с матерью, Максима забирает Алексей. Парню без малого четыре года, в цирке таких целая компания, да и к ремеслу пора приучаться. Алексей ничего не сказал Евгении о своем уходе из труппы, а поздно вечером из городского телеграфа позвонил в Одессу, разыскав в гостинице Серго Караевича.
      - Дед, ты там вещички мои на вокзал не вози. Я возвращаюсь. С Максимом и навсегда. В трубке долго олчали.
      - Пойду к нашим. Сегодня сильно гулять будем. Радость большая, прогундосил дед насморочным голосом. В последнее время старик стал очень сентиментальным - чуть-чуть растрогается - слезу пустит. А стеснялся этого - до крайней степени - прятал лицо, губы кусал - не полагается джигиту нюни распускать. Вот и теперь, наткнувшись в коридоре цирковой гостиницы на опухшую, зареванную Катю, несущую из бытовки скипевший чайник, дед остановил девушку, но не мог ей сказать ни слова, только губы дрожали.
      - Что? Серго Караевич, что? Самолет? - испугалась та, не замечая, что плещет кипятком себе под ноги.
      - Хорошо все, - выдавил дед, - возвращается он.
      ...Одно дело принять решение, другое - осуществить. Тем более, в условиях бюрократического и очень гуманного государства, заботящегося о благополучии детей. Целый месяц тянулась операция с разводом, форсируемая с разных сторон через знакомых и весь месяц час за часом заново решала каждая из сторон этот вопрос в своей душе. К финалу вышли они уже, как никогда, любящими друг друга, но не догадывающимися об этом, так как принимали душераздирающую тоску разлуки за слабость характера и обычную привязанность - жизнь все же прожита вместе немалая. Только хотелось и тому, и другому сбросить все болезненное, постороннее, обняться и бежать вдвоем - в глушь, на край света, не оставляя друг друга ни на минуту. А на деле, расстались бывшие супруги у дверей суда, пожали руки, не глядя в глаза и разошлись. Один - чтобы уехать через день в станицу к Караевым, другая - домой, где вместе с Леонидом должна была подготовить к отъезду Максющу. Не просто было Евгении отдать мальчика, но лежали уже в командовании документы на Леонида, назначенного на службу в воинскую часть, расположенную в ГДР, сразу на полковничью должность. Да и Алексей не сиротой оставался - с сыном.
      В день отъезда, рано утром поехали бывшие супруги на кладбище
      - Алексею хотелось Светлану проведать, как-никак увозил он теперь с собой ее единственное наследие. До годовщины Ланкиной смерти оставалось две недели, и могилки обе рядом - Райкина и дочкина, стояли не прибранные. Сорняки повылазили, скрыв торчащие из уже осевших холмиков жестяные щитки с короткими надписями. Надгробный цветник рекомендовали ставить лишь через год, когда земля примнется, а заодно и оградки. Пока что здесь были лишь наскоро сколоченная прошлым летом Алексеем скамеечка: две березовые чурки с перекладиной. На нее и сели. Жесткие кустики мелких ромашек и яркая зелень кроличьей капусты, проросших по своей инициативе, выглядели трогательно-сиротски в сравнении с культурными астрами на соседних ухоженных владениях. "Кончухина Раиса Степановна. 1920-1976. "Кончухина Светлана Витальевна. 1940-1976". "Надо же - Витальевна. Никогда не знала, думала Евгения, ощущая значительность момента, но не умея поймать его главный смысл. Много всего перемешалось в душе - мелкого и важного, образуя мутную метель. Вот сидят они сейчас вместе рядом, наверно, в последний раз. Чужие по существу... "Да как, как это могло выйти?!" - бунтовало что-то внутри Евгении так буно, хоть в обморок падай.
      - А ты совсем другая стала... - без выражения констатировал Алексей.
      - Это от прически, - тряхнула Женя лохматой головой.
      - Не только. Повзрослела, сильная стала... - непонятно укорял Алексей или хвалил: -А долго они теперь расти будут?
      - Косы что ли? Ой, наверно, всю жизнь... Да тебе то теперь что? Другу кралю обхаживать будешь. - Попробовала пошутить Евгения, но получилось нехорошо. Почему-то ей все казалось, что не она отказалась от Алексея, а он ее бросил. Наверно, от его частых отъездов - привыкла быть оставленной. Алексей помолчал. - Обо мне не беспокойся. Не обещаю, что забуду тебя, но постараюсь к жизни приспособиться, Максима поднять, мастером сделать... Были у меня, конечно, всякие эпизоды. Не много, но были. Незначительные, проходные. Если только привязанность могла появиться, а о любви и не думал никогда. На этом единственном месте у меня всегда ты была и как-то даже сомнений не возникало, что может быть замена,
      - Прости, Леша. Я злюсь. На себя, конечно, в первую очередь. Ощущение, что упустила, не сумела... Не воспользовалась каким-то шансом... Очень редким, дорогим... Ничего трогать здесь сегодня не будем. Я потом сюда с девчонками приеду, цветочки посажу. - Женя положила на холмик букет гладиолусов и решительно поднялась.
      5
      В сентябре Евгения стала Шорниковой, а в январе вся семья новоиспеченного подполковника Леонида Ефимовича отбыла в немецкий город R, где поселилась в симпатичном двухэтажном розовом домике на территории части, половину которого занимал Командующий, а половину - его заместитель.
      Три года командировки в дружеской ГДР показались Евгении образцом именно той жизни, которая мерещилась ей в скромных бабьих грезах. Уютная двухэтажная квартира с множеством комнат, среди которых была детская для Виктории, гостиная - столовая, кабинет Леонида, спальня и еще комната для гостей под крышей. А эти занавесочки с оборками и подвязками, паласы цветные, невероятных по российским стандартам ванная комнаты с широким окном в сад и прекрасной стиральной машиной...Эти продукты и вещи, лежащие совершенно спокойно в чистых, сияющих, вкусно пахнущих магазинах... Э-эх, взять бы сюда родителей, хотя бы на недельку... да и всех наших!! Думала постоянно Евгения, не умеющая получать удовольствие в условиях единоличного пользования. А иногда и вовсе крамольная мысль залетала - здесь бы с Лешей и Максимом...
      Виделись они с Алексеем за все это время всего лишь раз
      - летом 1981 года, в Солнечногорске, когда приезжали Евгения с Викторией, чтобы провести отпуск с родителями в то время, как Леонид умчался к своим старикам, живущим теперь в Риге. Алексей был приглашен Михаилом Александровичем, вышедшим в отставку. Уж очень хотелось деду на Максима взглянуть, да и Татьяна Ивановна, в должности экс-тещи, воспылала любовью к бывшему зятю (еще бы: дочь скандалами не изводил, имущество делить не стал, квартиру оставил).
      - А ведь я тебя, Алексей, недолюбливала... Что имеем - не храним, потерявши плачем, - философски вздохнула она, наблюдая как ловко обращается Алексей с семилетним пацаном - вроде бы и дружок ему, а в то же время непререкаемый авторитет. Мальчик не узнал бабу-Таню, да и она - не сказала бы, что высокий не по годам, сильно посветлевший мальчик, был тем самым черноглазеньким крохой Максимом. Он смахивал на цыганенка или кавказца, будто сильно загорелый, с длинными, до плеч как у девочки волосами, кудрявыми и черными и придающими ему несомненное сходство с Алексеем. Лишь одно взял он у матери - курносый нос, казавшийся расплывчато-мягким на узком, четко вылепленным скуластом лице. Максим снял с плеч объемный рюкзачок со своими вещами, который всю дорогу вез сам, и в том, как он двигался, распаковывал подарки, говорил, чувствовалась непривычная для детей этого возраста, обстоятельная взрослость. Михаил Александрович не знал, как представиться мальчику и стоит ли называть себя дедом, но он сам протянул ему руку и сказал:
      - Я знаю, вы мой дедушка, военный, я вам игрушечную саблю сам из каштана вырезал. А бабушке-Тане вот это, Максим вручил растроганной бабке вязаные из яркой деревенской шерсти носки.
      - Располагайся, Алексей, чувствуй себя как дома. Может душ примешь? И вообще - будете у нас гостить - квартира большая... все же мы, если и не родные, то, надеюсь, друзья. Мало ли что в жизни бывает... Всякие глупости.. - обнял за плечи бывшего зятя Дорогов. -Спасибо, Михаил Александрович.. Я не надолго. У меня кое- какие дела в Архангельском конном заводе. И вот Максима хотел вам показать и с Викторией повидаться... Большая уже, наверно? -Ох, и не узнаешь, совсем барышня! Да вот и они, побежала Татьяна Ивановна открывать дверь.
      Какое-то время они стали по разным концам коридора, не решаясь преодолеть пространство, и не зная как и что сказать. В дверях гостиной Алексей с мальчиком, держащим в руках что-то малиновое, пестрое, в передней - худенькая девочка с двумя косами вдоль спины и запыхавшаяся Евгения, с трудом носившая семимесячный живот. - "Привет!" -"Привет!" обменялись репликами взрослые, а Максим направился к пришедшим, протягивая вышитый платок.
      - Это тебе мама-Женя, Катя для тебя специально самый лучший на базаре выбрала. А это для Виктории - пояс кавказский. Такие невестам дарят! И торжественно, как суворовец на балу, подошел к Виктории. .... Рано утром они все вчетвером поехали на Архангельский конезавод. В электричке их принимали за семью и уступали место беременной Евгении. Они вышли в тамбур - Алексею хотелось курить, а Жене - постоять рядом, да и поясницу сильно ломило.
      - Ты изменился. Куришь вот. И седина появилась.
      - Еще бы - "трудная цирковая жизнь", - улыбнулся Алексей. А еще голова иногда страшно болит дня по два - по три, это последствия той травмы, колено левое шалит - привычный вывих - да что там говорить пенсионер!
      - Зато уважаемый мэтр! Представляю как тебя ученики любят и актеры уважают, - добавила Женя, зная о новом поприще мужа, как тренера и как постановщика.
      - А знаешь, не так уж плохо вышло. Ученики замечательные есть да и с Максимом мне крупно повезло. Как специально для манежа парнишка создан. Он меня сильно выручил тогда... В общем, когда одиноко было. Спасибо, что отдала... Да ты сама сейчас увидишь, его к лошадям как магнитом тянет. Вот ведь миситка - моя заговорила наследственность!..
      На конезаводе Алексея встречали с распростертыми объятиями - он у них и консультант, и эксперт на аукционах и покупатель.
      Гостям показали конюшни с именитыми производителями и баснословно дорогим элитным молодняком, а потом отвели к манежу, где объезжали лошадей специальные жокеи. Евгения пропускала мимо ушей комментарии сопровождавшего инструктора-коневода, расписывающего со знанием дела достоинства своих питомцев и вдруг увидела как рванулась вперед Виктория, выпустив ее руку. Завидя Алексея, ведущего под уздцы вороную крепкую кобылку с маленьким седоком на спине, девочка, сохранявшая до того момента взрослое молчаливое достоинство, кинулась навстречу, голося во всю мочь:
      - Папа, папочка!. ... Виктория в эти дни никак не могла определиться с обращением к Алексею и от этого даже немного сторонилась его. Ведь был уже папа-Леня - совершенно нормальный, добрый... Она, конечно, помнила Алексея и поначалу сильно скучала, даже плакала тайком в подушку, а потом все куда-то исчезло, скрылось под слоем новых впечатлений, чтобы вырваться бурным фейерверком именно теперь.
      - Папа, папочка! - лошади, цирк, опилки и прожектора, победа и страх... Какой-то крохотный и очень затейливый ключик щелкнул в потайной дверце ее души, выпустив на свет целый мир, скрестивший детство и волшебство. Запах... Наверно, этот особый запах и лошадиные губы, берущие с ладони кусочки хлеба.
      - Я тоже, я тоже хочу! - кричала Виктория бегом пересекая манеж. И вот Евгения увидела, как сидит на лошади ее девочка, вцепившись в гриву, а Леша идет рядом, страхуя каждое ее движение. Напряжение Вики быстро прошло, вернулся прежний, притаившийся где-то в спинном мозге опыт, и она попросила:
      - Отпусти, пожалуйста, я сама!
      - Не бойся, Женя, это совсем смирная старая кобыла. Учебное пособие, Ветеран труда, - шепнул на ходу Алексей. Какой уж там ветеран: Звездочка пошла рысью, унося забывшую обо всем на свете, счастливую Викторию. Девочка не хотела спускаться на землю, а просилась постоять в седле, но Леша объяснил, что циркового седла здесь нет, а без него ей теперь нельзя - уже большая. Зато Максим показал целую программу - выездку, прыжки и сальто на траве и даже стойку на руках в седле.
      Евгения обмирала от страха и гордости. Дети, резвившиеся на лужайке, казались ей прекрасными, смелыми, необыкновенными. А то, что проделывал Алексей с Максимом, было просто невероятным, аж сердце зашлось.
      - Прошу тебя, Леша, хватит, - взмолилась она. - А то я рожу прямо здесь преждевременно. Страх-то какой! И они засмеялись оба, простив в это мгновение друг другу все. Алексей обнял за плечи Женю.
      - Навались-ка на меня сильнее, старушка, наверно, устала совсем... А все же здорово, что у тебя будет еще малыш. щщщщ ...В начале сентября в роддоме немецкого города R Женя родила Анечку, осчастливив заждавшегося ребенка Леонида. Он был хорошим, заботливым мужем. Сильно выматывался на работе, не успевал заниматься с Викой, а теперь и с младшей понянчиться. Евгения считала бы себя абсолютно счастливой, если бы не знала, что где-то на этом свете живут Алексей и Максим, которых временами до жути хотелось видеть.
      "Господи, - молила она. Помоги им быть счастливыми. Хотя бы как я." И виновато бросала на раскаленную тефлоновую сковородку шматок парного нежного мяса. Сознание вины чаще всего преследовало Евгению во время трапезы, в магазине или у плиты. Так уж устроена славянская душа - скорбит о голодных, сирых и босых. И у Евгении мысль занозой свербит - уж не голодны ли, есть ли у парня одежда, дом, уют? Она накупила Максиму целую коробку вещей вплоть до дубленки лет на 10 и для Алексея - огромный теплый канадский свитер. Большего она не могла себе позволить - не имела права заботиться. И знала: что-то более значительное он не возьмет. 6 Осенью 1982 стряслось много всякого. Шорников Леонид получил назначение в Кабул, где находился ограниченный контингент войск Советской Армии. Отставника Дорогова свалил инфаркт. А тут еще - "всенародное горе". Двенадцатого ноября с шести утра по всем программам радио зазвучала траурная музыка, сплошным потоком захлестнувшая убитую горем страну - умер Леонид Ильич Брежнев. И так у Евгении на душе тяжело, через недель в Кабул выезжать надо, отец в больнице а здесь скорбные траурные репортажи В прихожей робкий звонок.
      - Кого еще там несет? - закинула Женя в ванну грязные пеленки. За дверью стоял Алексей.
      - Слава Богу! Наконец-то! - с облегчением вздохнула она, будто давно уже заждалась. И лишь через несколько секунд опомнилась: - Ты-то откуда свалился? Извини, я обалдела, в комнату не приглашаю...
      Оказалось, что Алексей был вызван срочной телеграммой, отправленной медсестрой по просьбе больного, в обход Татьяны Ивановны. Понял Михаил Александрович, что не подняться ему уже и решил с зятем проститься. Даже не столько проститься, как исповедаться. Да и не с зятем, а с "сынком", как в своей переписке, ведущейся за спиной жены, называл теперь Дорогов Лешу. Не сентиментальные были эти письма - мужские. Вроде их прежних кухонных бесед, а уж если пробивалось в них личное, то было прямо в десятку, по больному месту, где все еще ныла рана обиды. Излагает Михаил Александрович соображение по поводу жизни своей, как бы черту подводит, да вдруг мимоходом обмолвится "внука береги, сынок" или "Евгению не узнать - сильно повзрослела при своем деловом Леониде". А насчет Афганской войны так и написал: "Моя вина. Моя и таких как я - добреньких и трусливых, что в 68-ом смолчали. Тогда смирились, а теперь и подавно - грудью на амбразуру не полезешь. И страха уже нет - да грудь отставная пенсионная слаба, ни на что уже не годится..." Поняла Женя, что не случайно появление Леши и доверила ему рассказать отцу осторожненько все как есть - про необходимость командировки, про воинский долг полковника Шорникова и свою личную перед ним ответственность. Да и про Викторию тоже.
      ...Сидели они с матерью вдвоем часов до пяти, возвращения Алексея из госпиталя дожидались. Наконец, не выдержала Татьяна Ивановна, поднялась:
      - Пойду к Мише. Боюсь, разговор у них тяжелый вышел. А ему всякое волнение сейчас опасно. Но уже в больничном коридоре встретила Татьяну Ивановну медсестра и радостно сообщила:
      - А Ваш муж бульончику поел и даже куриную котлетку. За разговором и не заметил, как проглотил - очень уж посетитель веселый оказался.
      Дома Алексей рассказал, что пришли они с Михаилом Александровичем к единодушному решению: Раз надо жене при муже быть - пусть в Кабул едет. А девочке уже двенадцать лет, ей учиться надо. Поживет пока Виктория с отцом в Одессе. Город приморский, климат отличный, условий жизни у Алексея хорошие, да и Максиму веселее будет. А там ситуация прояснится - Бог даст, дед из больницы выйдет или война эта проклятая кончится.
      Вернувшись из школы, Вика застала подозрительно притихшее и вкрадчиво-любезное семейство. Здесь оказался и отец, папа-Леша, о приезде которого никто ей даже не сообщил. Бабушка с мамой, заискивая и пододвигая поближе к к ее тарелке с блинчиками вазочку с вареньем - любимым, клубничным, припрятанным "для гостей", изложили суть дела. Виктория поняла только, что ни уютного дома в Германии, ни этой солнечногорской жизни уже не будет, как не будет и поездки в загадочную южную страну с мамой и Анечкой. Брошенная, лишняя, никому не нужная. Она поднялась из-за стола, не притронувшись даже к варенью и невнятно пробормотав: "Меня во дворе Галка ждет" - схватила с вешалки пальто и громко хлопнула дверью.