Капитан польской армии, прищурясь, смотрел на открытое ровное пространство, на котором пехоте противника негде было укрыться. Оскалив зубы, он повернулся к заместителю:

– Свяжись-ка с артиллеристами, Джозеф. Передай им огневую задачу...

192-й МОТОПЕХОТНЫЙ БАТАЛЬОН, НА ПОДСТУПАХ К РУНАРЖЕВО

Подполковник Вилли фон Силов едва успел ухватиться за поручень, когда его командирская машина внезапно вильнула вправо, ухнула в канаву и снова выскочила оттуда, и все это не снижая скорости.

БАММ!!! Неподалеку разорвался снаряд, и бронетранспортер слегка качнуло. Осколки и мелкие камни пробарабанили по броне. Даже при закрытых люках грохот был оглушительный, от этого грохота можно было сойти с ума.

– Сколько еще, Герд? – спросил фон Силов по внутренней связи. Еще один близкий разрыв оглушил его, так что подполковник не услышал собственного голоса.

– Уже недалеко! – крикнул в ответ командир экипажа. – Я уже вижу "Хищника-1".

– Отлично, он-то нам и нужен. Встань как можно ближе к нему.

"Мардер" нырнул в очередную дренажную каналу, перевалился через что-то, что по ощущению напоминало невысокий бруствер, и затормозил. Теперь, когда на холостых оборотах двигатель почти смолк, барабанный грохот разрывов зазвучал гораздо громче, и в нем была угроза.

Фон Силов проворно отстегнул привязной ремень и встал, скрючившись под низким потолком. Затем он вынул из зажимов позади командирского сиденья свою штурмовую винтовку. Капитан Майер – один из его заместителей, и радист – рядовой Неуманн, в точности повторили его движения, проверив амуницию и личное оружие. И тот и другой на всякий случай подергали бронежилеты, чтобы убедиться, что они застегнуты плотно.

Вилли положил руку на кнопку, которая открывала задний десантный люк бронетранспортера, и в последний раз оглядел десантное отделение машины.

– Вы готовы, господа?

Оба поочередно кивнули.

– Превосходно. Главное, сразу отбегайте в сторону, не толпитесь у люка. Затем во весь дух бегите к машине фон Ольдена. Все ясно?

– Так точно, – несмотря на общепринятый стандартный ответ, которого и ожидал Вилли, в голосе Майера была какая-то неуверенность. Фон Силов заметил, что на высоком бледном лбу капитана выступила испарина.

– Разрешите все же еще раз попросить вас остаться здесь... в относительной безопасности. Позвольте мне привести фон Ольдена к вам, герр подполковник?

– Нет, – Вилли упрямо покачал головой. Он твердо знал, что бывают такие ситуации, когда командир обязан подвергать себя риску, чтобы достичь результатов. Сейчас как раз и была одна из таких ситуаций. Несколько раз быстро вдохнув воздух, фон Силов нажал на кнопку, и люк с лязгом открылся.

– Пошли!

Они оказались во дворе хутора. Невысокая каменная стена, едва достававшая им до пояса, окружала небольшой покинутый амбар и развалины деревянного дома, разбитого попаданием артиллерийского снаряда, прилетевшего из-за реки. Синеватые язычки пламени блуждали по руинам, словно призрачные болотные огни, робко облизывая две уцелевшие стены. Рядом с амбаром валялся на боку опрокинутый взрывной волной трактор, а в грязном стойле лежала убитая свинья и несколько мертвых поросят.

Сразу за хутором начинались поля, засеянные рожью и овсом, которые тянулись до самого Рунаржево. Среди этих посевов чадили подбитые "Мардеры". Несколько сот пехотинцев в касках и камуфлированной форме распростерлись среди колосьев, напряженно прислушиваясь к вою снарядов, проносящихся над их головами или взрывающихся поблизости. Ответный огонь польских артбатарей пригвоздил батальон к земле.

"Мардер" фон Ольдена стоял в нескольких метрах от хутора и был слегка прикрыт дымом, который относил в его сторону ветер. Вилли, почти не прячась, быстро побежал к нему, и в это время с неба с грохотом товарного поезда посыпались новые снаряды.

– Ложись! – крикнул Вилли, бросаясь на землю почти рядом с бронетранспортером.

БАММ! БАММ! БАММ! Земля затряслась, запрыгала и закачалась, когда один за другим снаряды принялись рваться почти рядом с хутором, разбрасывая во все стороны смертоносные визжащие осколки.

В ушах у него все еще звенело, но Вилли встал на ноги и сплюнул, пытаясь прочистить горло. Прикладом своей винтовки он несколько раз ударил по броне "Мардера".

– Открывай, свои.

Люк открылся, и Вилли увидел внутри командирского броневика два складных столика для карт, громоздкую рацию и троих осунувшихся мужчин – фон Ольдена, его начальника оперативной части и сержанта-связиста. Вилли, Неуманн и Майер нырнули в люк.

Тяжелая бронеплита закрылась за ними, отрезав значительную часть шума. Фон Силов протиснулся поближе к комбату и сел.

– Доложите обстановку, подполковник.

Фон Ольден свирепо сверкнул на него глазами.

– Разве и так не ясно? – кулаки его нервно сжимались и разжимались. – Польская артиллерия крушит моих солдат. Мы не можем ни наступать, ни отходить. И то и другое самоубийственно!

Вилли нахмурился. Судя по дрожи в его голосе, комбат балансировал на самом краю и был готов сорваться.

– На связи "Ударник-1"! – вставил сержант-связист. – Его орудия заняли позиции.

Это была хорошая новость. Восемнадцать самоходных 152-миллиметровых гаубиц из артдивизиона бригады наконец-то были готовы открыть огонь.

– Спроси, может ли он подавить польские батареи? – сказал Вилли.

– Никак нет, подполковник, они слишком далеко.

Фон Силов только кивнул. Он знал, что так оно и будет. Поляки решили занять оборону у реки и отодвинули свою артиллерию как можно дальше в тыл, чтобы вывести ее из-под контрудара немецких войск. Это было скверно. Вилли знал, что на войне победа достается тому, кто делает меньше ошибок. Увы, командиры польской армии ошибались недостаточно часто.

– Тогда передай ему, что мне необходима дымовая завеса, чтобы прикрыть отступление! – неожиданно вмешался фон Ольден и покосился на своего начальника оперативной части. – А ты прикажи всем ротам немедленно отходить. Будем перегруппировываться.

– Отставить, майор, – негромкий голос Вилли заставил офицера замереть. Затем фон Силов сурово посмотрел на своего комбата. – Никто отступать не будет. Мы никогда не бежали от врага, поджав хвост. До этого проклятого моста осталось всего ничего. Заставь свои войска двигаться вперед и используй артиллерию, чтобы тебя прикрыли дымом.

Фон Ольден покраснел.

– Я не могу требовать от своих людей, чтобы они совершили самоубийство. Они выдохлись.

– Да? А откуда тебе это известно? – Вилли обвел рукой внутренность броневика. – Ты что, видишь сквозь сталь?

Фон Силов даже не старался скрыть свое презрение. Подполковник фон Ольден должен был быть снаружи, должен был поддерживать своих людей, воодушевлять их своим примером, чтобы в конце концов заставить пойти вперед. Вместо этого комбат отсиживался в своем бронированном ящике, не в силах оторваться от рации.

– Мои приказания остаются в силе, – жестко сказал Вилли, – и я предлагаю тебе подчиниться.

– Провались ты к дьяволу! – закричал фон Ольден, которого ухмылка на лице командира привела в неистовство. – Я не обязан подчиняться проклятому изменнику, какому-то гнусавому выскочке-"осси"!

Вилли тоже разозлился, но на сей раз он не стал сдерживаться.

– Тогда я отстраняю тебя от командования, – отрезал он и, повернувшись к начальнику оперативной части, добавил: – Я принимаю на себя тактическое руководство батальоном, майор. Сообщите об этом всем командирам рот и передайте, чтобы по моему сигналу они были готовы двигаться вперед.

Фон Ольден некоторое время стоял с широко раскрытым ртом. От неожиданности он напрочь лишился дара речи. Когда способность говорить вернулась к нему, он, запинаясь, произнес:

– Т-ты не можешь этого сделать. Я д-доложу наверх и буду оспаривать твою правоту!

– Можешь оспаривать ее сколько угодно, – отрывисто сказал ему Вилли. – Только ради бога – не здесь. Капитан Майер?

– Да, герр подполковник.

– Дождитесь перерыва в стрельбе и отведите этого офицера в мою машину. Нужно вернуть его в тыл в целости и сохранности.

– Слушаюсь! – Майер уселся на ящик с боекомплектом напротив потрясенного бывшего комбата, как бы невзначай положив руку на пристегнутую к ремню кобуру с пистолетом.

Вилли отвернулся, полностью сосредоточившись на предстоящей задаче.

– Вызовите артиллеристов еще раз, сержант. Я хочу, чтобы они немедленно открыли огонь по квадрату между нашей позицией и деревней. Дымовыми снарядами, да пусть не жалеют! Мне нужно столько дыма, чтобы я мог ходить по нему как по земле. Выполняйте.

Сержант поспешно подчинился.

Удостоверившись, что его приказ выполняется, Вилли снова взял свою винтовку и отворил десантный люк "Мардера".

– Рядовой Неуманн, за мной!

– Постойте!

Вилли обернулся и увидел, что ссутулившийся и постаревший Клаус фон Ольден вцепился побелевшими пальцами в край люка.

– Куда вы?

– Делать вашу работу, подполковник, – отозвался Вилли.

Отвернувшись, он побежал туда, где залег батальон. Неуманн, пригибаясь к земле под тяжестью рации, торопился следом. Повсюду во ржи лежали убитые и раненые солдаты, сраженные осколками снарядов или попавшие под плотный пулеметный огонь засевших в деревне поляков. На мгновение подполковник задержался, внимательно осматривая поля в надежде обнаружить торчащую откуда-нибудь гибкую антенну, которая помогла бы ему определить местоположение ротного командования.

Вот и она. Вилли увидел гибкий ус рации у разбитого "Мардера", возле которого укрывались от огня несколько солдат. Теперь он и Неуманн бежали по открытой местности, пригибаясь всякий раз, когда поблизости рвался снаряд.

К этому времени гаубицы бригады уже начали отвечать на огонь польских батарей. Там, где разрывались их снаряды, вырастали султаны плотного серого дыма. Смешиваясь между собой, они образовывали густую дымовую завесу, которую ветер медленно перемещал над землей.

Рядом с тлеющим бронетранспортером возникла фигура темноволосого офицера с тремя светло-серыми капитанскими звездочками на погонах. Заметив фон Силова и Неуманна, он замахал им рукой.

– Скорей! Скорей, проклятые идиоты! Хотите чтобы вас убили?

Вилли первым добежал до укрытия и очутился прямо в центре группы солдат. Он тяжело дышал. Увидев его нарукавную нашивку и узнав своего командира, солдаты принялись во все глаза таращиться на него, и фон Силов осклабился.

– Добрый день, господа.

Капитан, слегка заикаясь, попытался извиниться перед ним, но Вилли кивком головы прервал его.

– Не нужно извиняться, капитан. Вы были совершенно правы. Любой, кто появится на этом поле, безусловно, идиот.

Несколько солдат нервозно хихикнули. Остальные вздрогнули и пригнулись, когда очередной залп польских орудий пришелся на участок всего в паре сотен метров от их не слишком надежного укрытия. Гаубичные дымовые снаряды проносились над их головами с причудливым шелестом.

Некоторое время Вилли наблюдал за тем, как дымовая завеса все выше и выше вздымается над остроконечными крышами Рунаржево, и довольно кивал. Дым стал уже достаточно плотным, чтобы ослепить засевших в деревне корректировщиков артиллерийского огня. Стоит ему вывести батальон с этой открытой местности и приблизиться вплотную к линии обороны поляков, и артиллеристам понадобится немало времени, чтобы снова накрыть их шквалом огня.

Вилли посмотрел на молодого офицера, который так нелюбезно встретил Неуманна.

– Что это за подразделение, капитан?

– Рота "В", герр подполковник.

Некоторое время фон Силов рассматривал испуганные лица солдат, обращенные к нему. Ему было ясно, что одними словами он не сможет поднять их и отправить под огонь противника. Они слишком пали духом, сломлены тяжелыми потерями и непрекращающейся бомбардировкой. Им нужен был пример – его пример.

Что ж, да будет так. Чин командира бригады не должен защищать его от опасности. Фон Силов встал во весь рост и стоял так несколько мгновений, не обращая внимания на близкие разрывы, сотрясающие землю. Он хотел, чтобы его увидел каждый солдат. Только после этого он возвысил свой голос, перекрывая грохот боя.

– Рота "В", вставай! Поднимайтесь, поднимайтесь!

Капитан первым последовал его примеру, за ним стали подниматься и солдаты. Все больше и больше пехотинцев в камуфляжной форме возникало из ржи, по мере того как сила примера фон Силова начинала действовать и на них. Увидев, что происходит, офицеры и сержанты других рот батальона стали поднимать и своих солдат.

Фон Силов поднял свою винтовку и указал ею в направлении польской деревушки, которую почти не было видно за плотной стеной дымовой завесы.

– Вперед! – проревел подполковник. – Надо захватить этот проклятый мост! За мной!

Не дожидаясь ответа, он быстрыми шагами двинулся к Рунаржево. Неуманн догнал его и пошел рядом. Только Вилли слышал, как совсем еще молодой радист бормочет на ходу простую, по-детски наивную молитву, снова и снова повторяя одни и те же слова. Внезапно он поймал себя на том, что и его губы шепчут те же самые, идущие от сердца слова:

– Боже, сохрани и помилуй меня. Дай мне силы, Господи... – И тут его взрослая половина неожиданно добавила: – ...И дай этим людям мужество последовать за мной.

Его молитвы были услышаны. Оглашая воздух хриплыми криками, солдаты 192-го мотопехотного батальона обогнали его и исчезли в дыму.

РОТНЫЙ КОМАНДНЫЙ ПУНКТ РУНАРЖЕВСКОГО ГАРНИЗОНА

Половина деревни горела. Столбы черного густого дыма от горящих домов поднимались в небо, смешиваясь с более легким серым туманом дымовой защиты, поставленной германской артиллерией. Повсюду на улицах виднелись разбитые машины, вокруг которых валялись трупы. Несколько грузовиков выглядели неповрежденными, однако были покинуты водителями.

Со своего наблюдательного пункта у одного из окон главного административного здания поселка капитан Конрад Полинский заметил какое-то движение почти у самого берега, ниже по течению реки. Дымовая завеса там была реже, и, когда в одном месте ветер разорвал ее, капитан увидел немецких солдат, перебегающих от здания к зданию и стреляющих на ходу. Немцы в Рунаржево! Гораздо хуже этого было то, что теперь ему и его людям был отрезан единственный путь назад, на другой берег.

Полинский почувствовал, как у него защемило сердце. Повернувшись к своему радисту, капитан приказал:

– Вызови командира саперов, живо!

– Майор Бек, пан капитан! – капрал протянул ему переговорное устройство.

– В чем дело, капитан? – спросил Бек. В его голосе звучала вполне понятная тревога. Если немцы прорвут оборону роты Полинского, его люди окажутся под огнем противника.

– Вы уже заложили заряды?

– Почти. Нам необходимо хотя бы минут пять.

Немецкий пулемет заговорил где-то совсем рядом с КП, и в окна полетели пули. Капитан Полинский бросился на пол и укрылся за дубовым столом, чтобы иметь хоть какое-то прикрытие. Наушники и микрофон все еще были у него в руке.

– Проклятье, майор, боюсь, у вас нет этих пяти минут!

В РУНАРЖЕВО

Вилли фон Силов низко пригнулся под окном, на втором этаже разрушенного здания у самой реки. Отсюда ему был отлично виден пролет моста. Видел он и польских саперов, заканчивающих подготовку моста к взрыву. Только несколько человек еще возились у стальных ферм.

Он и его войска опоздали, и, хотя до цели наступления оставалось не больше двухсот метров, они с тем же успехом могли быть и на обратной стороне луны. Поляки будут готовы взорвать мост в ближайшие несколько минут, а он ничем не может им помешать.

Подполковнику бросилась в глаза рация на спине Неуманна. Один отчаянный шанс у него еще оставался.

– Вызови "Ударника-1", – приказал он.

Когда в наушниках рации зазвучал голос командира гаубиц, фон Силов взял из рук Неуманна микрофон и прижал его к губам.

– "Ударник-1", говорит "Большая кошка". У меня важная огневая задача.

– Говорите, "Большая кошка", мои орудия ждут.

Вилли щелкнул кнопкой микрофона.

– Цель – середина центрального пролета моста. Объект – войска противника, на открытой местности без прикрытия.

– Вас понял, "Большая кошка", ждите. Даю пристрелочный.

Фон Силов приблизился к окну, глядя на то, как саперы с нарастающим нетерпением заканчивают свои приготовления.

"Ну скорей же, скорей! – мысленно торопил он далеких артиллеристов. – Времени мало".

Рация снова зашипела.

– Пристрелочный сделан.

Высоко над головой Вилли прошелестел одиночный снаряд. Фон Силов увидел разрыв напротив моста, на противоположном берегу реки. Снаряд разорвался в открытом поле, но это не имело значения. Торопясь, Вилли щелкнул тангентой и прокричал в микрофон передатчика:

– Разрыв наблюдаю. Ближе сто, огонь на поражение!

ШТАБНАЯ БМП 421-го ПЕХОТНОГО БАТАЛЬОНА, СЕВЕРНЫЙ БЕРЕГ РЕКИ НОТЕЦЬ

– Боже мой! – майор Збигнев Корицки неподвижно уставился на мост, с ужасом глядя на то, как пять снарядов, выпущенные германской артиллерией, взрываются в воздухе и осыпают осколками беззащитных саперов.

Тысячи острых, как бритва, осколков, разлетались во все стороны после каждого разрыва, врезаясь в бетон моста, в воду и в человеческие тела с одинаково убийственной силой. Саперы, уцелевшие после первого залпа, попали под второй или под третий налеты артиллерии. Когда обстрел прекратился, пролет моста оказался завален трупами, лежащими как попало. Осколки нашпиговали тела так густо, что многие из погибших походили больше не на людей, а на кучки окровавленного тряпья.

Майор почувствовал, как у него трясутся руки. Он не хотел быть здесь, не хотел видеть эту чудовищную бойню. Во рту стало горько от разливавшейся желчи. То, что он находился так близко от поля боя, нарушило его способность рассуждать и мешало принять логически выверенное решение.

На противоположном берегу показались первые группы немецких солдат. Они двигались от здания к зданию короткими перебежками, все ближе и ближе подбираясь к мосту. Из Рунаржево доносились короткие очереди польских автоматов и негромкие щелчки штурмовых винтовок противника.

Корицки печально покачал головой. Несколько взводов отрезанной от своих роты "С" еще продолжали бой, но они были обречены, так как противник во много раз превосходил их численностью и огневой мощью.

Майор поднял окуляры бинокля выше. Какое-то движение привлекло его внимание на окраине пылающей деревни. Германские "Леопарды" наступали быстро, уверенно пробираясь сквозь редеющий дым. Вперед, к мосту. Вперед, к нему, к майору Корицки.

На несколько бесценных секунд майор потерял способность двигаться и думать о чем-то другом, кроме возможности собственной гибели. Когда майор снова смог пошевелиться, то первым делом он посмотрел вокруг и даже довольно далеко высунулся из-за бронированного корпуса БМП, разыскивая командира расстрелянных саперов. Тот стоял на коленях и неотрывно смотрел на серую металлическую коробочку элекгродетонатора.

– Майор Бек!

Рослый офицер, командир инженерно-саперного отряда, повернулся к нему, и Корицки увидел, как из-под его очков катятся на воротник гимнастерки слезы.

– Взорвать мост!

Бек уставился на него так, словно Корицки вдруг спятил.

– Что будет с вашими людьми, майор? Что станет с ротой, которая ведет бой на том берегу?

– Мои люди погибли так же, как и ваши, майор, – прорычал Корицки, ткнув пальцем в направлении Рунаржево – Взрывайте же этот проклятый мост!

Медленно, словно против своей воли, командир саперов протянул руку, взял детонатор и повернул рукоятку.

192-й МОТОПЕХОТНЫЙ БАТАЛЬОН

Мост в Рунаржево исчез в трескучем грохоте взрывов, прокатившихся по всей длине. Пелена плотного дыма, подсвеченная изнутри яркими вспышками зарядов второй очереди, заволокла мост.

Фон Силов в отчаянии отвернулся от окна и подумал, что все было напрасно. "Я зря погубил жизни своих солдат", – с болью подумал он.

– Герр подполковник! Смотрите! – вопль Неуманна заставил Вилли снова поднять голову.

Мост стоял. Расшатанный, осевший, изуродованный глубокими выбоинами и рваными кратерами, мост все же стоял.

У фон Силова захватило дух. Должно быть, осколки снарядов, посыпавшихся на головы польских саперов, перебили во многих местах проводку электродетонаторов. Конечно, многие из зарядов все же взорвались, и мост был сильно поврежден, так что ни танки, ни тяжелое вооружение нельзя было переправить на тот берег – во всяком случае до тех пор, пока его собственные инженеры не получат возможность наскоро его починить – однако пехота могла уже сейчас использовать его. Сейчас! Он схватил микрофон.

– "Большая кошка" всем ротам "Хищника"! Перейти мост. Повторяю! Всем ротам перейти мост!

Повинуясь его приказу, небольшие группы пехотинцев появились из-за укрытий и ринулись на полотно моста. Не обращая внимания на беспорядочный огонь упрямых поляков, которые все еще удерживали несколько разрозненных позиций в Рунаржево, мотопехота накатывалась на северный берег. Несколько человек упали, скошенные огнем, но остальные продолжали стремительно двигаться вперед, а передовые группы уже разворачивались на местности, чтобы захватить и удерживать плацдарм на вражеском берегу.

Вилли увидел несколько польских танков и подпрыгивающих БМП, которые торопливо пятились, на высокой скорости уходя на север вдоль полотна шоссе. "Почему они бросили свою пехоту? Почему отходят?" – спросил он себя. Грозный рев танковых дизелей и гром пушек "Леопардов" дал ему ответ на этот вопрос.

Лейтенант Герхард подвел свои танки к самой воде и теперь поливал огнем отступающих поляков, не давая им опомниться, пока уцелевшие солдаты 192-го батальона окапывались и закреплялись на противоположном берегу.

К танкам подтягивались "Мардеры" 191-го батальона, и Вилли с облегчением вздохнул. Теперь, когда в его распоряжении будут и другие боевые батальоны бригады, у него будет достаточно сил и средств, чтобы подавить последние очаги сопротивления поляков, засевших в Рунаржево. Только покончив с ними, он мог начать переправлять все больше и больше войск на северный берег реки Нотець, чтобы расширить плацдарм и закрепиться. Танки и другая тяжелая техника должны будут подождать, пока инженерные части не отремонтируют мост и не наладят временную понтонную переправу, чтобы увеличить его пропускную способность.

Продолжая обдумывать свои дальнейшие шаги, Вилли отвернулся от окна и отправился прочь из здания, чтобы посовещаться со своими батальонными и ротными командирами. Радость и печаль одновременно одолевали его. Все шансы были против них, однако ценой тяжелых потерь его солдаты сумели вырвать такую нужную победу. 19-я мотопехотная бригада успела преодолеть рубеж реки Нотець прежде, чем противник сумел организовать свою оборону.

2-й Армейский корпус ЕвроКона занял этот важный плацдарм на главной дороге к Гданьску.

ШТАБ 3-й БРИГАДЫ 101-й ВОЗДУШНО-ДЕСАНТНОЙ ДИВИЗИИ В ГОРОДСКОЙ РАТУШЕ ГОРОДА ГДАНЬСКА

Несколько дюжин американских офицеров в полевой форме заняли ряды стульев в главном зале заседаний Гданьской городской ратуши – в Красной комнате. Их боевой камуфляж зелено-коричневых оттенков контрастировал с убранством комнаты, с вычурным орнаментом и разноцветными барочными потолками шестнадцатого столетия, со старинными картинами на стенах. Польская сторона позволила американской армии использовать этот зал для совещаний, и теперь одна ее половина, там, где располагалась трибуна, была загромождена подставками и штативами, с которых свисали крупномасштабные карты и схемы. Вокруг них толпились штабисты.

Собравшиеся полевые командиры возбужденно переговаривались, чувствуя, что затевается что-то крупное. Совещание было созвано командиром 3-й бригады полковником Гунаром Айверсоном. Все улицы Гданьска были битком забиты польской и американской военной техникой, направлявшейся на юг, а вооруженные часовые, выставленные у входа в Красную комнату, были еще одним признаком приближающейся беды.

Капитан Майкл Ренолдз, сидевший в заднем ряду вместе с другими командирами рот, подавил зевок. За последние сутки он спал всего часа четыре, да и то урывками Похоже, что в последнее время недосыпание вошло в обычай. Первый их день на польской территории прошел в неразберихе, в растерянности перед названиями чужих улиц и в суматохе, когда его бригада сначала разыскивала, а потом получала свое имущество и снаряжение Однако и в последующие четыре дня отдохнуть как следует войскам так и не удалось. Да и разочарования подстерегали их на каждом шагу.

После всей спешки и суеты, направленных на то, чтобы как можно скорее высадиться в Польше, казалось странным, что 101-я дивизия в полном составе все еще сидит, что называется "на собственных ягодицах" неподалеку от Гданьского аэропорта. Многим десантникам задержка представлялась следствием обычного армейского бардака, еще одним воплощением в жизнь древнего принципа "сначала час торопишься, потом десять ждешь", но Ренолдз почему-то был совершенно уверен, что для их сидения на аэродроме были иные, гораздо более важные причины. В штабе бригады ходили слухи, что 101-я и часть 82-й воздушно-десантных дивизий придерживаются командованием в качестве "стратегического резерва", реальной силы, которая могла предотвратить выступление русских на стороне ЕвроКона. Эти слухи усилились и обросли новыми подробностями, когда командиров подразделений и офицеров дивизионной разведки созвали на специальное совещание в район оборонительных сооружений под Варшавой, причем особое внимание было уделено укреплениям, прикрывавшим столицу Польши с востока.

При одной лишь мысли о возможном вступлении в войну русских капитан почувствовал, как по спине его забегали мурашки. Оказаться втянутыми в войну одновременно с русскими и франко-германскими войсками однозначно сулило короткий бой и долгое заключение в лагере для военнопленных. В качестве альтернативы плену можно было лишь навечно остаться в чужой земле.

Ренолдз беспокойно шевельнулся на своем стуле. Каковы бы ни были причины, но пятидневная задержка не пропала даром. Дивизия была готова вступить в бой в течение нескольких часов после вылета из Штатов, однако лишнее время дало дивизии дополнительные возможности разобраться с вооружением и личным составом. Для срочной доставки в Польшу вооружение и техника грузились в транспортные самолеты ВВС как можно плотнее, чтобы сберечь драгоценное пространство. После того как 101-я дивизия попала в Гданьск, который стал ее временной базой перед броском вперед, все это необходимо было отсортировать от имущества остальных соединений, собрать то, что транспортировалось в разобранном виде и тщательно проверить. Без этого дивизия не могла считаться готовой к переброске вертолетами на линию фронта. Покончив с этой задачей, командиры бригад и батальонов дивизии провели в своих подразделениях усиленные тренировки, включавшие боевую подготовку и физические упражнения, оттачивая и без того острый клинок ударного соединения.

Однако похоже было на то, что их короткая учебная война подошла к концу.

– Смир-рно! – раздалась резкая команда, и под грохот множества башмаков Ренолдз вскочил вместе с остальными офицерами. Полковник Айверсон в сопровождении одного из своих помощников быстро вошел в комнату и остановился, повернувшись лицом к собранию.

– Прошу садиться, джентльмены, – полковник нетерпеливо махнул рукой. – Это не учения. Я буду краток и не задержу вас надолго. Мы отправляемся на линию фронта и будем действовать против войск ЕвроКона.

Не обратив никакого внимания на легкий шум, пробежавший по рядам офицеров, полковник повернулся к своему помощнику, офицеру разведотдела бригады.

– Давайте, Джон, начинайте. Я хочу, чтобы это подразделение отправилось в путь еще до наступления темноты.

Ренолдз удовлетворенно кивнул. От командира не ждали пустых разглагольствований. Полковник Айверсон заслужил репутацию быстрого и до бесцеремонности напористого руководителя. Если, отправляясь к нему в кабинет, ты не был готов к тому, чтобы сказать что-то дельное, можно было не ходить вообще.

Тем временем помощник командира бригады вышел на середину возвышения, где стояла трибуна. Его сообщения ждали с нетерпением, так как именно за этим всех их собрали в Красной комнате: получить информацию о последних действиях противника.

Офицер заговорил, указывая на самую большую карту. Две первые попытки ЕвроКона взять в клещи польскую армию провалились. Теперь франко-германские войска развивали наступление в сторону Гданьска. Согласно последним сообщениям с линии фронта, войска ЕвроКона преодолели рубеж реки Нотець, и теперь их усиленные танками передовые части рвались к городу Быдгощ – важному транспортному и железнодорожному узлу, расположенному всего в ста пятидесяти километрах к югу от причалов Гданьска.

Расстояние в сто пятьдесят километров могло показаться вполне безопасным, однако каждый американский солдат, оказавшийся на польской земле, был наслышан о том, насколько быстро умеют передвигаться войска ЕвроКона, в особенности их немецкие части. Штабные персонажи, пригревшиеся в глубоком тылу и вечно беспокоящиеся за сохранность собственной шкуры, были убеждены, что германские или французские танки могут в любую секунду появиться у городских ворот и начать штурм.

Ренолдз и его люди испытывали глубочайшее презрение к каждому, кто находился вне пределов досягаемости огня противника. Солдаты высокомобильных частей вовсе не считали себя таковыми, несмотря на все свои вертолеты, ведь по полю брани они по-прежнему передвигались на своих двоих. В маневренной войне их легко можно было окружить и уничтожить, а эта война как раз и была войной высоких скоростей и стремительных ударов.

Теперь им предстояло столкнуться с этим на практике. Измотанная тремя неделями упорных боев с превосходящими силами противника польская армия начинала трещать по швам. Позиции, которые можно было оборонять неделями, сдавались через несколько часов. Будет или не будет угрозы со стороны русских, но Объединенное командование не могло допустить сдачи Гданьска ЕвроКону.