Котел

Участились убийства, мошенничество, случаи надругательства над детьми. И впервые с того момента, когда пала посткоммунистическая демократия, появились признаки организованного политического сопротивления военной власти. На улицах Будапешта начали появляться "подпольные" газеты – их приклеивали к столбам или подсовывали под двери. Там писали, что кое-кто из гражданских лиц, стоявших во главе прежнего правительства, собирает оппозиционные группы.

Венгерский народ злился и искал объект приложения своего гнева.

Храдецки знал, куда обратятся взгляды его соотечественников в первую очередь.

Поставки экстренной помощи из Франции и Германии позволяли Венгрии держаться на плаву. И каждая поставка означала еще большую степень утраты национального суверенитета. Храдецки наблюдал, как с каждым днем его страна постепенно переходит в полное подчинение Франции и Германии. У полковника было несколько друзей в министерстве, которые все еще продолжали разговаривать с ним, несмотря на его положение парии. И, конечно, его должность оставляла ему уйму времени для того, чтобы читать и думать, а также кое-чему учиться. Несмотря на его невысокий пост, Министерство внутренних дел все еще оставалось тем местом, где удобно было собирать информацию, противоречащую "официальным" источникам.

Или наблюдать весьма интересные вещи. Например, безымянных высокомерных посетителей, которые заходили в личный кабинет министра. Они приходили, проводили с министром несколько часов, затем снова улетали в Париж или Берлин. Ходили слухи, что они приезжают проверять деятельность полиции, чтобы отрапортовать своим правительствам о "поведении" венгерского аппарата охраны порядка.

Их визиты обычно будоражили министерство. Начиная с генерал-майора Раца, администрация министерства начинала проявлять повышенный интерес к конкретным заданиям подчиненных, даже в отдаленных полицейских районах. И без того ограниченные контакты со странами "свободной торговли", а также выдача пропусков через границу немедленно закрывались или же ставились под еще более жесткий контроль. Каждый отчет непременно препровождался для утверждения в Будапешт. Рац, Дожа и их подчиненные начинали лихорадочно собирать информацию обо всех, хотя бы отдаленно связанных с политической оппозицией. Неважно, шла ли речь об организации беспорядков с требованием продуктов, рабочей демонстрации или же просто о собрании в каком-нибудь кафе. Генералы хотели знать имена зачинщиков.

Милитаристское правительство национального согласия начинало все активнее использовать методы тирании.

Храдецки особенно беспокоил этот повышенный интерес к собраниям политической интеллигенции. В течение недолгих лет демократической свободы Храдецки и его младшие офицеры работали над тем, чтобы превратить национальную полицию в профессиональных борцов за правопорядок. В структуру, свободную от коррупции, некомпетентности и склонности к жестокому обращению, которые были отличительными чертами полиции при коммунистах.

Теперь, при поддержке иностранных "покровителей", политики его страны сменили курс, повернув вспять реформы, которые давали Храдецки право с гордостью носить полицейскую форму. Низкопоклонство и откровенное заискивание перед Францией и Германией ценились теперь больше, чем компетентность.

Полковник нахмурился. Не было никакой надежды на то, что в ближайшее время положение изменится. Генералы зашли слишком далеко, чтобы теперь отступать. Как и их коллеги из большинства европейских стран, они подписывали любое соглашение, предложенное их могущественными шефами. Соглашения об общей валюте. Соглашения о сплочении существующих национальных законодательных систем и экономических рычагов в единый монолит. Поставки оружия и совместные учения. И так далее, и так далее, и так далее. Преобразования были столь стремительны, что захватывало дух. Храдецки подозревал, что такой темп выдерживается намеренно.

Храдецки ясно понимал, что если генералам будет предоставлена неограниченная власть, Венгрию поработят окончательно. Ее просто проглотят могущественные европейские державы, проповедующие общие интересы, а на деле преследующие только свои эгоистические цели. Храдецки закусил губу. Ему становилось дурно от одной перспективы работать, подчиняясь приказам, отдаваемым из Парижа или Берлина.

* * *

18 ФЕВРАЛЯ, ВНЕШНИЙ РЕЙД ПОРТА, ГДАНЬСК, ПОЛЬША

Мерцающие огоньки очерчивали силуэты огромных кораблей, стоящих на якоре в нескольких милях от обдуваемого ветрами балтийского побережья. Танкеры с нефтью и жидким природным газом ждали своей очереди встать на разгрузку в переполненных доках Гданьского порта. Обрывки музыки и смеха слышались над волнами, бьющимися о стальные корпуса танкеров. Ветер разносил эти звуки далеко над морем.

В пяти милях за пределами внешнего рейда качался на волнах проржавевший, потрепанный штормами рыболовный траулер. Команда, сгрудившаяся на корме судна, была в зимних робах и перчатках. Матросы еле слышно ворчали, втаскивая на борт спасательный плот.

Четверо дрожащих от холода мужчин стояли возле машинного отделения траулера, стаскивая с себя сухие костюмы и акваланги. Черты их лиц были почти неразличимы под слоем черной камуфляжной краски, но все они были молодыми людьми в отличной физической форме.

Из машинного отделения вышел капитан судна – приземистый светловолосый моряк, который был старше остальных, но не уступил бы никому из них в силе и ловкости.

– Проблемы?

Один из ныряльщиков покачал головой.

– Никаких. Все прошло так, как мы планировали.

Капитан похлопал его по плечу и вновь заглянул в рубку.

– Хорошо. Пора выбираться отсюда, – сказал он рулевому. – Полный вперед!

– Есть "полный вперед"!

Мотор рыболовного судна закашлял, пробуждаясь к жизни, затем покашливания перешли в мерный гул, и единственный винт траулера начал вращаться, вспенивая морские волны. Все еще не зажигая огней, судно направилось к западу, держась поближе к побережью Польши.

* * *

НА БОРТУ ТАНКЕРА "СЕВЕРНАЯ ЗВЕЗДА"

"Северная звезда" спокойно покачивалась на якоре.

Капитан Фрэнк Калабрез облокотился о перила мостика, грея руки о чашку дымящегося кофе. Его танкер для перевозки сжиженного газа тянулся в обе стороны насколько было видно глазу. Корабль длиной девятьсот пятьдесят футов с килем сто сорок футов был таким же большим, как авианосец, и почти таким же массивным. Над корпусом "Северной звезды", подобно гигантским белым мячам для гольфа, возвышались тяжелые закупоренные цистерны, в которых при температуре триста двадцать три градуса ниже нуля держали в жидком состоянии семьсот восемьдесят шесть баррелей природного газа.

– Вы хотели видеть меня, капитан? – На мостик вошел первый помощник Чарльз Маклеод.

Калабрез отхлебнул кофе, затем кивнул:

– Да, Чарли. Я только что получил сообщение береговой службы. Мы начинаем разгружаться завтра в девять.

– Наконец-то!

– Возблагодарим господа! – Капитан американского танкера усмехнулся. Его забавляло нетерпение первого помощника.

Он вполне понимал раздражение молодого человека. В Ставанджере, порте приписки "Северной звезды", Маклеода ждала беременная жена. И каждый день задержки увеличивал и без того огромный счет шотландца за пользование радиотелефоном.

Они стояли на якоре близ польского порта уже сорок восемь часов, ожидая, пока другие танкеры освободятся от своего ценного груза. Несмотря на то, что работа шла круглые сутки, сотрудники газопроводов и нефтеперерабатывающих заводов Гданьска постоянно запаздывали. Пытаться перекачать всю нефть и газ, необходимые Польше, через газопровод средней мощности было все равно что надеяться оросить Сахару, поливая ее из садового шланга.

Калабрез выпрямился.

– Поляки должны прислать лоцмана на рассвете, поэтому я хочу, чтобы к пяти часам все были готовы к отплытию.

– Можете на меня положиться. – Маклеод усмехнулся. – Раньше сядешь – раньше выйдешь. И я уверен, что все ребята обрадуются, что пришла наконец пора распрощаться с этими местами.

Смешанная команда танкера, состоящая из американцев, англичан и норвежцев, уже ходила по этому маршруту один раз. Ночной жизни в Гданьске, где существовал комендантский час, после которого запрещалось даже зажигать свет, практически не существовало. Хотя это, в общем, не имело значения. Все равно ни у одного члена команды не нашлось бы времени посещать местные злачные места, как только корабль встанет под разгрузку.

– Нужно что-нибудь еще, капитан?

Калабрез покачал головой.

– Нет, пока все. – Он знаком показал собеседнику на рубку. – Не стой на холоде, Чарли. Пойди отдохни. Тебе это необходимо.

Капитан поднес кружку с губам и сделал еще глоток.

В этот момент в четырехстах футах впереди взорвалась магнитная мина, прикрепленная ниже ватерлинии судна. Корпус танкера разорвало, внутрь хлынула соленая вода, раскаленный воздух и прямо в одну из низкотемпературных цистерн полетели осколки горящей стали.

ХЛОП! Танкер содрогнулся, завибрировал от борта к борту, как будто наткнулся на что-то, невидимое над поверхностью воды.

Глаза Фрэнка Калабреза расширились от ужаса и удивления.

– Что, черт возьми, происходит? – Он схватился рукой за перила мостика. – Чарли! Выясни, что происходит!

Последние слова капитана заглушили сирены тревоги.

Глубоко внутри поврежденного корпуса "Северной звезды" из разорванной цистерны вылился под огромным давлением жидкий газ. Соприкоснувшись с горячим, полным кислорода воздухом, он немедленно стал переходить в свое обычное состояние легковоспламеняющегося газа. Через секунду облако газа коснулось оголенного кабеля, оборванного взрывом мины.

Танкер взорвался. Калабрез, Маклеод и еще сорок семь человек, находившихся на борту "Северной звезды", умерли мгновеннно, охваченные горящим газом, который осветил ночное небо на несколько миль вокруг. Погибли не только они.

Взрывная волна, возникшая под влиянием чудовищного давления и температуры, прокатилась от огненного шара и ударила еще два танкера, стоящих на якоре рядом. Оба судна начали тонуть и разваливаться на части, разрываемые силой взрыва и ветра в сто девяносто узлов. Матросы, находившиеся на палубе, были либо сброшены за борт, либо завалены тяжелыми стальными балками и обломками машин. Те же, кто был внизу, утонули или сгорели. В восьми милях от места взрыва волна пронеслась с ураганной силой над Гданьском, повалив деревья в городе. Окна, выходящие на ту сторону, где произошел взрыв, неожиданно ввалились внутрь, с убийственной силой осыпая осколками жилые комнаты, производственные помещения и находившихся там людей. Много людей погибло также в пожарах, возникших на месте падения электрических линий. Несколько старых или же неудачно сконструированных зданий вблизи береговой линии, испытав на себе всю силу взрывной волны, обрушились, погребая находившихся внутри людей под тоннами кирпича и бетона.

Когда стихло первой, оглушающее эхо взрыва, поляки выбежали из своих разрушенных домов, с ужасом глядя на зловещее оранжевое пламя, пылавшее над горизонтом к северу.

* * *

20 ФЕВРАЛЯ, ОКРЕСТНОСТИ ГДАНЬСКА

Росс Хантингтон мрачно бродил по берегу. Его охранник, приземистый человечек, носил форму польского флота. Четыре полоски на погонах показывали, что охранник был в звании капитана. За ними следовали четверо солдат в полном боевом снаряжении, вооруженные автоматами АКМ. На их погонах красовались голубой щит и белый якорь, это означало, что солдаты служат в 7-й бригаде береговой охраны. Другие солдаты этого подразделения управляли артиллерийскими и противовоздушными установками, расположенными вдоль берега.

Толстая нефтяная пленка покрывала во всех направлениях море и берег, распространяя тяжелый сладковатый запах. В нескольких милях от берега все еще видны были пламя и черный дым над одним из догорающих танкеров, подожженных взрывом "Северной звезды". Еще один танкер лежал на боку, тонул постепенно в неглубоких прибрежных водах, из взорванных люков продолжала сочиться нефть. Судно поменьше курсировало между двумя танкерами, пытаясь бороться с огнем и хотя бы приостановить утечку нефти.

Нефтяные и газовые танкеры, которых не коснулся взрыв, стояли на якорях подальше, их было едва видно сквозь тонкую серую завесу дыма и утреннего тумана. Вокруг танкеров патрулировали военные корабли. Над морем и над побережьем летали вертолеты.

Небольшие группы людей медленно двигались по пропитанному нефтью пляжу, время от времени становясь на колени, чтобы изучить непонятные обломки, разбросанные среди дохлой рыбы и умирающих морских птиц. Хирургические маски, перчатки и нейлоновые защитные костюмы придавали им неземной, почти нечеловеческий вид.

Хантингтон на минуту остановился, чтобы посмотреть, как они работают. Затем он взглянул на капитана польского флота, молча ожидающего рядом.

– Что они ищут? Улики?

Коротышка покачал головой.

– Останки, господин Хантингтон. Части тел убитых все еще вымывает на берег.

Желудок Хантингтона сжался. Прежде чем он вылетел из Вашингтона со срочной миссией собирать факты, его ознакомили с предварительными отчетами. Последствия взрыва распространились далеко за пределы гавани, нанеся огромный урон самому городу. Сорок два убитых, среди которых – мужчины, женщины, дети. Шестьдесят один матрос отсутствует, это означает, что их тоже можно считать мертвыми. Из свидетельств очевидцев становилось ясно, что никто из находящихся на борту "Северной звезды" не мог выжить. Но цифры в отчетах были обычной формальностью, некоей нереальной абстракцией. Теперь же сам вид солдат и медицинского персонала, обыскивающих берег в поисках человеческих останков, сделали произошедшую трагедию ужасающе реальной.

Хантингтон поглядел на море. Он так упорно боролся за то, чтобы добиться одобрения поставок нефти и газа в Гданьск. Тогда это казалось следующим логическим шагом в той бескровной экономической войне, которую вела его страна против Германии и Франции. И вот теперь более сотни людей были мертвы. И как ни старался Хантингтон гнать от себя мрачные мысли, он все-таки чувствовал себя отчасти ответственным за эти смерти.

Он просчитался. Его противники в Берлине и Париже были куда более безжалостны, чем он предполагал.

Хантингтон вновь повернулся к польскому морскому офицеру.

– У нас все еще нет очевидных доказательств саботажа?

– Нет, сэр, – поляк мрачно покачал головой. – Мы и не найдем их, сэр. После таких взрывов доказательств не остается.

Хантингтон кивнул. По предварительным подсчетам, сила взрыва природного газа, находившегося в танкере, равнялась силе взрыва шестнадцати тысяч тонн тротила – приблизительно столько же, сколько при взрыве бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки. Все, что осталось от танкера для перевозки жидкого газа – это множество мельчайших осколков, рассыпанных по всему бассейну Балтики.

И все же не требовалось быть гением, чтобы представить себе, что случилось. И понять, чьих рук это дело.

Хантингтон поежился: подул ветер, поднимая в воздух мелкий песок. К востоку лежала Вестерплатте – охранная зона гавани. Эта территория уже успела войти в учебники истории как напоминание о весьма мрачных событиях. Именно здесь прозвучали первые выстрелы второй мировой войны, когда "Шлезвиг-Голштейн", немецкий военный корабль, обстрелял Гданьск, надеясь заставить небольшой гарнизон города сдаться. Война, которая последовала вслед за этим, погрузила весь мир в море крови и огня на шесть долгих лет.

Хантингтон взглянул на усыпанное обломками море, неожиданно испугавшись про себя, как бы история не повторилась.

* * *

21 ФЕВРАЛЯ, ПАРИЖ

Никола Десо почти никогда не смотрел телевизор. Но сегодня вечером он сделал исключение из этого правила. Он сидел в своем кабинете, поглощенный изображением, передаваемым с польского побережья.

"Никто не знает, что произошло на борту этой плавучей бомбы, танкера "Северная звезда". Небрежность? Саботаж? Выступление экстремистски настроенных борцов за окружающую среду? Кто знает? Но в одном пункте эксперты сходятся безоговорочно: потери могли быть еще ужаснее. Намного ужаснее".

Десо был в восторге. Комментарии телевизионного журналиста как будто были написаны его собственными служащими.

"Если бы "Северная звезда" в момент взрыва стояла в порту, весь Гданьск был бы практически разрушен. Десятки тысяч людей умирали бы сейчас один за другим в обломках катастрофы – гораздо больше, чем те сто человек или около того, которые умерли три дня назад. А дьявольский поток огня и дыма, подпитываемый нефтью и газом, распространился бы над северными частями Польши, окрасив в черный цвет небо над всей Европой.

Ясно еще одно: Польша, Чехия и Словакия не имеют права подвергать нас всех риску ради собственных эгоистических целей. Время национализма прошло. Европа должна стать единой силой, борющейся за мир и процветание. Или же с позором отступить перед теми, кто собирается эксплуатировать нас ради собственной выгоды.

Рауль Пери, прямой репортаж из Гданьска..."

Десо воспользовался пультом дистанционного управления, чтобы выключить экран телевизора. Посмотрев на часы, он ввел в свой личный телефон специальный код.

Глава ГДВБ еще сидел у себя в кабинете. Он немедленно ответил на звонок:

– Да, господин министр.

– Хорошая работа, Морин. Очень удачная операция. Поздравьте от моего имени капитана Региера и его людей.

– Конечно, господин министр.

Десо повесил трубку. Теперь он не сомневался в том, что Польша и другие страны Восточной Европы скоро подчинятся и примут новый европейский порядок. Их хваленая независимость рухнула в результате одного хорошо подготовленного взрыва.

Глава 11

Конфедерация

23 ФЕВРАЛЯ, КЭМП-ДЭВИД, МЭРИЛЕНД

Падающий снег постепенно укутывал пологие, заросшие лесом холмы Мэриленда, окружающие Кэмп-Дэвид, медленно слетая с серого неба. Мягкие белые хлопья медленно ложились на домик президента в горах. Над подогреваемым бассейном рядом с домом клубился пар. Вода ярко блестела в свете фонарей, освещавших территорию. Под сияющими облаками пара в темноте двигались люди, постоянно вырастая то здесь, то там под голыми ветвями деревьев – секретные агенты несли свою службу по охране президента.

Вдали едва слышно лаяли собаки. Снег приглушал все звуки, и весь мир казался обманчиво мирным и спокойным.

– Росс? С вами все в порядке?

Хантингтон отвернулся от окна. Президент, Харрис Терман и все остальные, собравшиеся в маленькой, обшитой деревянными панелями гостиной "Аспен-коттедж", внимательно смотрели на него. Проклятье! Он позволил своим мыслям блуждать неизвестно где, в то время как от него требовалось предельное внимание и сосредоточенность. Президенту требовался советник, который мог делать разумные предложения. А не утомленный мечтатель.

Хантингтон выдавил усталую улыбку.

– Все в порядке, господин президент. Просто не выспался.

Это была полуправда, едва удерживавшаяся на границе с ложью. Постоянные путешествия, стрессы, растущее беспокойство по поводу увиденного им в Европе – все это начинало пагубно сказываться на самочувствии Хантингтона. Впервые с тех пор, как он попал в больницу несколько лет назад, сердце начало посылать Хантингтону предупреждающие сигналы. Появилась одышка после самой незначительной прогулки. Он знал, что это заметно. Жена Хантингтона была встревожена и хотела, чтобы муж лег на обследование, но Росс пресекал любую попытку заговорить на эту тему.

Доктор наверняка посоветует ему сбавить обороты, уделять побольше времени самому себе. А он не мог. Его время принадлежало Соединенным Штатам и президенту. До тех пор, пока президент его страны ценит его действия и его советы, все личные соображения должны отойти на задний план.

"Ерунда", – повторял про себя Хантингтон. Он должен справиться с собственным "я", пока оно не вышло из-под контроля. Правда была в том, что ему не хотелось удаляться от дел. После того, как инфаркт заставил его рано уйти на покой, Хантингтон почувствовал себя потерянным и никчемным. Доверие президента помогло ему вновь обрести былую уверенность в себе.

К тому же он не мог сдаться. Не теперь. Не в тот момент, когда решающая часть внешней политики, которую он помогал развивать, вот-вот может рухнуть.

Волны политического шока от взрыва танкера все еще отзывались эхом по всему земному шару. Поддерживаемые французами экстремисты от экологии использовали трагедию "Северной звезды", чтобы создать еще более мощную оппозицию движению танкеров по Балтийскому морю. Даже те регионы, где властвовали более или менее умеренные и независимые правительства – Дания, Швеция, Финляндия, прибалтийские республики, – находились под постоянным давлением тех, кто требовал от них открытых выступлений против организованных США и Великобританией поставок горючего.

Администрация президента тоже не была единодушна в вопросе целесообразности дальнейших поставок нефти и газа в Восточную Европу. Коалиция, состоящая из министров энергетики, обороны и госсекретаря, все еще поддерживала программу. Но внутри самого кабинета все чаще находились желающие критиковать программу, тем более что опросы общественного мнения показали, что население Соединенных Штатов на их стороне. До сих пор твердая решимость президента помочь полякам, чехам и словакам не давала дебатам разгореться в полную силу. Политики, противостоящие программе, считали нужным вести свою полемику, не предавая ее гласности. Но ситуация может измениться в любую минуту, если они поймут, что твердая решимость их лидера поколебалась.

Хантингтон знал, как легко бывает превратно истолковать действия политических лидеров. Правильно это было или нет, но чиновники, противостоящие энергетической программе президента, видели в нем, Хантингтоне, "злого гения", стоящего за решениями президента по этому вопросу. Поэтому, если он бросит все и отойдет от дел, даже по причине пошатнувшегося здоровья, он, вполне возможно, унесет с собой и тот шаткий консенсус, к которому удавалось до сих пор прийти кабинету. Тогда вся злость и все сомнения противников энергетической программы могут попасть на первые полосы газет. А изоляционисты как в конгрессе, так и в центральной прессе давно уже притаились в ожидании того момента, когда администрация нынешнего президента слегка пошатнется.

Это и было решающим фактором.

Франция и Германия тоже ждали своего часа. Они надеялись, что утомленная холодной войной Америка согласится сдать им на милость восточноевропейские страны. Нет, Росс Хантингтон без борьбы не сдастся. Это не было просто очередным сражением различных фракций, добивающихся контроля за деятельностью администрации. И убитые в гданьской катастрофе еще раз напоминали об этом. Кто бы ни поместил бомбу на борт "Северной звезды", он объявил тем самым войну Америке.

Президент разделял мнение Хантингтона по этому вопросу. Этим и объяснялось чрезвычайное заседание, собранное в Кэмп-Дэвиде.

Хантингтон внимательно изучал людей, собравшихся вокруг камина в гостиной. Харрис Терман, как всегда, стоял поближе к президенту, окутанный клубами дыма, вьющегося из его любимой трубки. Его правильные, патрицианские черты были непривычно напряжены. Терман был госсекретарем, и большинство последствий борьбы против поставок нефти касались непосредственно его. Клинтон Скоуфилд, министр энергетики, напротив, выглядел гораздо спокойнее. Он прислонился к стене, скрестив руки. Министр обороны, Джон Лусиер, стоял рядом со Скоуфилдом. Лусиер был на несколько футов ниже любого из присутствующих в комнате. Его умные карие глаза ярко сверкали за стеклами очков в черепаховой оправе. Последний член группы, Уолтер Куинн, глава ЦРУ, устроился в кресле, стоящем у камина. Время от времени он вытирал пот со своего высокого, лысеющего лба, но тем не менее оставался на прежнем месте. Уолтер Куинн с его бумажной работой, замедленным обменом веществ и отвращением к физическим упражнениям имел лишний вес и чувствовал себя сидя гораздо удобнее, нежели стоя. Переносить жару он научился, проводя полжизни в раскаленном жарой Вашингтоне, в то время как другие отправлялись летом на загородные виллы.

Одеты все были весьма пестро – джинсы, шерстяные брюки, свитера, открытые охотничьи жилеты, расстегнутые лыжные куртки. И все, собравшиеся в гостиной, поддерживали решение президента оказать помощь восточноевропейским республикам.

Пресс-служба Белого дома сообщила журналистам, что все они отправились в Кэмп-Дэвид на однодневную лыжную прогулку. На самом деле президенту хотелось обсудить положение в Европе, не вызвав очередной стычки между теми, кто хотел помочь трем небольшим европейским странам, и теми, кто предпочел бы забыть об их существовании.

Хантингтон отошел от окна и придвинулся ближе к огню. Нельзя было больше позволять своему усталому воображению блуждать неизвестно где. Он здесь для того, чтобы обсудить политические перспективы, а не любоваться на падающий снег.

Они и так уже достаточно времени потратили на прогулку.

Скоуфилд подвинулся, давая ему место у очага, и продолжил прерванную речь:

– Я хочу сказать, господин президент, что если мы очень быстро не предпримем решительных мер, вся гданьская операция пойдет ко дну. С ней будет покончено.

– Проблемы со страхованием?

– Конечно. – Министр энергетики провел рукой по своим непослушным рыжим волосам. – Ллойд и все остальные агентства, страхующие морские суда, за последние два дня подняли ставки на страхование балтийских танкеров на триста – четыреста процентов. Это взвинчивает цены далеко за те пределы, которые могут позволить себе поляки и которые в состоянии финансировать мы. – Он нахмурился. – К тому же мне постоянно звонят из корабельных и нефтяных компаний, которые нам удалось задействовать. Все они хотят выйти из дела. Именно теперь, а не после. Никому не хочется, чтобы с его имуществом случилось то же, что с "Северной звездой".

– Черт! – Президент, глубоко задумавшись, потер подбородок. – А как обстоят дела со снабжением в Европе?

– Все еще неважно. – Скоуфилд выглядел мрачным. – Даже при бесперебойных поставках нам едва удавалось ввозить достаточно нефти и газа. По нашим данным, во всех трех странах осталось топлива на десять дней. А если погода будет плохая, то и меньше.

О, боже! У Хантингтона пересохло во рту. Поляки, чехи и словаки и так ввели в действие почти невообразимые программы экономии энергии. Ни один владелец частного автомобиля не мог достать бензина для его заправки. Во всех городах действовал комендантский час, после наступления которого строго запрещалось зажигать свет. Десятки фабрик работали нерегулярно, оставляя без дела десятки тысяч квалифицированных рабочих. Граждане всех трех стран вели жизнь, полную тьмы, страха, холода и уныния. И Росс сомневался, долго ли протянут их правительства, если дела дальше пойдут еще хуже.

Он знал, что Скоуфилд, Терман и остальные разделяют это убеждение. Он читал это на их лицах.

Президент не мигая смотрел в огонь, явно размышляя о том же самом. Всего на одну секунду опущенные плечи и потухший усталый взгляд президента напомнили присутствующим о его возрасте. Но когда он снова поднял глаза, его помощники вновь увидели то же жесткое, чуть мальчишеское выражение лица, которое он всегда демонстрировал публике.

– Хорошо, джентльмены. Мы попытались помочь нашим друзьям выбраться из кризиса и теперь сами оказались в трудном положении. Вопрос в том, что нам теперь следует делать.

– Вы не рассматриваете вариант отступления? – осторожно спросил Скоуфилд.

– Нет.

Министр энергетики удовлетворенно кивнул.

– Тогда мы справимся, господин президент. – Он выпрямился. – Прежде всего необходимо поддержать бесперебойный поток нефти и газа. Для этого нам, возможно, придется самим страховать эти танкеры. Причем полностью, несмотря на все потери.

– А где найти деньги? – Харрис Терман не скрывал своего скептицизма. – Боже правый, по предварительным прикидкам счет за катастрофу "Северной звезды" составит почти миллиард долларов к тому моменту, когда все адвокаты закончат свои дела. А что если случится еще одно несчастье такого же масштаба? Мы не сможем собрать такие суммы, не обращаясь в конгресс.

– Конечно, – Скоуфилд натянуто улыбнулся. – Именно поэтому мы должны сделать так, чтобы подобных "несчастий" больше не случалось. – Он поглядел на стоящего рядом невысокого человека. – Правда, Джон?

Министр обороны сделал шаг вперед и оказался на пятачке, освещаемом пламенем камина.

– Именно так. – Он обернулся к президенту. – Я говорил с шефом морских операций. Мы можем собрать силы для надлежащего эскорта в течение недели. Если к нам присоединятся англичане, то еще быстрее. Если окружить каждый танкер военными кораблями и авианосцами, можно быть уверенными, что он дойдет до места невредимым.

– Военными авианосцами?

– Не обязательно, господин президент. Вполне целесообразно задействовать авианосцы, курсирующие в Северном море, но основная часть работы ляжет на более мелкие корабли – сторожевые и миноносцы. Балтика слишком миниатюрна для чего-то большего. – Лусиер поправил очки, надвинув их на переносицу. – Думаю, будет также целесообразно расставить по периметру гавани установки типа "Пэтриот" и "Хок". – Губы министра обороны раздвинулись в едва заметной улыбке. – На случай, если какому-нибудь маньяку придет в голову пустить над Польшей бомбардировщик.

– Это разумно. – Президент несколько секунд постоял, засунув руки в карманы. Затем кивнул. – Хорошо, Джон. Поработайте над планом и представьте его мне. Если это возможно, к завтрашнему утру.

– Неужели вы серьезно намерены это сделать, господин президент? – Голос Харриса Термана звучал все более взволновано. – Послать американские войска защищать чью-то нефть – да это заставит конгресс вспыхнуть, как римская свеча. Пендлтон и все остальные распнут вас на кресте за предложение рисковать жизнью американцев за морем.