– Может быть, майор Дюрок?..

Улыбка Десо была зловещей.

– Конечно. Я и имел в виду этого человека. Пусть будет Поль Дюрок.

16 МАЯ, МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ, БУДАПЕШТ

Полковник Храдецки удивился, что обычно наглухо закрытая дверь в кабинет Белы Силвануса приоткрыта. Он вошел и увидел, что хозяин кабинета разыгрывает спектакль. Он изображает лихорадочную деятельность, просматривая и отбрасывая какие-то якобы важные бумаги. При виде гостя Силванус тут же прекратил игру в важную персону.

– Закрой дверь поплотнее!

Храдецки выполнил его распоряжение.

– Я получил вашу записку. Что случилось?

– Ничего хорошего. Сядь и слушай. – Силванус расслабился и закурил сигарету. Храдецки насторожился. С тех пор, как Силванус передал ему взрывоопасные документы, их контакт сводился к минимуму. Силванус предпочитал ничего не знать, не слышать и не видеть. Как Храдецки использовал полученную информацию – его это не касалось.

Сейчас Силванус был явно встревожен.

– Есть проблемы, мой друг! Проблемы, о которых тебе полезно узнать заранее.

– Какие проблемы? Мои личные или... только меня повесят или всех разом? Сколько дней мне осталось жить?

– Не так много. Европейская Конфедерация восприняла вас всерьез.

Короткая фраза, брошенная Силванусом, несмотря на шутливость тона, несла в себе важнейшую информацию. Не генерал Дожа, не венгерские войска, не коллеги из службы безопасности – нет... Теперь оппозиции противостояла невидимая и поэтому вдвойне страшная сила.

Храдецки тут же вспомнил, как несколько минут назад он шел по коридору министерства, направляясь в кабинет Силвануса. Офицеры, которые днем раньше были готовы чуть ли не кинуться ему в объятия, проходили мимо, словно не замечая полковника. Они боялись! Они знали, что телекамеры, установленные в коридорах, и телеглаз следят за ними. И еще страшнее. С каждым из них была проведена беседа, и каждому было обещано тридцать, сорок или больше сребреников за предательство. И никто не знал, сколько кто получит, но все надеялись быть в числе награжденных.

– Ну и что? – спросил Храдецки так равнодушно, как будто речь шла о перегоревшей лампочке на лестнице.

– Я так занят... – В тон ему ответил, а вернее, не ответил, а пожаловался на свою судьбу Силванус.

– Я понимаю, – подхватил Храдецки.

– Ты не поймешь до конца. Их столько! Они прилетают и прилетают. Все хотят увидеть нашу страну, но главное – столицу. Все они бизнесмены. Из Парижа. Молодые и энергичные парни. Я их встречаю, размещаю и организую им развлечения. Но как они развлекаются – я не контролирую... Я только оформляю им документы на приобретение оружия. Может быть, оно им понадобится?

– Тяжелая у вас работа! – сказал полковник.

– Хлопотная.

– Сколько их прилетело?

– Я встретил пятьдесят человек.

Пятьдесят агентов французской секретной службы! Это сила, это возможность контрудара, если их энергия будет направлена на одну, заранее им известную цель. Методы Релинга более или менее известны, а кто руководит этими "призраками"?

– ...Майор Поль Дюрок, – вторгся в мысли Храдецки Силванус.

– Тот, кто в Шопроне?

– Не знаю...

Храдецки встал с кресла, собираясь уходить.

– Вы прекрасный начальник, Бела! Служить под вашим руководством...

– Я уже на пенсии. С двенадцати часов сегодняшнего дня.

– Жаль.

– Надеюсь, немцы и французы не доберутся до моей деревни. А после того, как вы отстоите свободу Венгрии, я угощу вас отличным ужином.

– Филе "Поль Дюрок"?

– Мы не увидимся больше?

– Будапешт стал городом вредным для моего здоровья.

16 МАЯ, ПЛОЩАДЬ ГЕРОЕВ, БУДАПЕШТ

Им повезло с погодой. Обычно в мае в Венгрии каждый день идут дожди, но этот день обещал быть солнечным. Полковник Золтан Храдецки стоял на наскоро сколоченной трибуне рядом с Кушиным и Кираем. Когда их плечи соприкасались, он чувствовал тепло их разгоряченных тел. Людские потоки текли из узких улиц на площадь, как реки в море. Большая часть столицы бастовала. Не только рабочие и мелкие лавочники, но и хитрые банкиры на всякий случай прикрыли свою деятельность. Работал только городской транспорт. Он доставлял демонстрантов с окраин в центр. Парадная полицейская форма полковника бросалась всем в глаза. Храдецки чувствовал себя неуютно под взглядами тысяч разъяренных и ненавидящих эту форму людей. Но Кушин сказал, что это политически необходимо, и полковник подчинился. Он понял, что простым людям важно ощутить причастность к властным структурам, что их протест освящен законностью. Кушин был прирожденным политиком, а в политике все средства хороши. Невольно пальцы Храдецки тянулись к позолоченным аксельбантам, пытаясь прикрыть их блеск, когда бесцветная масса в серых пиджаках и куртках потоком, словно лава из вулкана, выливалась на площадь.

В жизни полковника Золтана Храдецки насту пил решающий момент. Если власть объявит демонстрацию незаконной, и полиция, подчиняясь приказам, начнет производить аресты – он конченый человек. Но он устал от двойной игры. Серые люди в серых пиджаках – его товарищи. Он встал на их сторону и будет охранять их права.

То, что полицейские, окружившие демонстрантов, чувствовали себя неуверенно, и казалось, не знали вообще, что им делать, – не удивляло полковника. Его испугало вторжение в толпу десятка молодых людей, на опытный взгляд офицера полиции, не имеющих никакого отношения к демонстрантам. Они появлялись, словно ниоткуда, и исчезали в людской массе. Его профессиональный глаз легко выхватывал из толпы их лица. Сигнал тревоги был принят, но он не знал, какими действиями, словами или поступками на него ответить.

Были ли это люди Поля Дюрока или просто праздношатающаяся молодежь? Кто знает?

– Вам нельзя идти впереди, – сказал Кирай Кушину. – Один удар, одна пуля – и все.

– Молчи. Это моя идея, моя страна, моя демонстрация. Я вывел людей на площадь, я подставил их под дула автоматов, и теперь ты предлагаешь мне спрятаться за их спинами? Время вождей-трусов кончилось.

– Тогда пошли, – сказал Кирай просто и спокойно.

Веры в победу в его голосе не было, но не было и обреченности. Он, как солдат, выполнял свой долг на поле сражения. Храдецки решал для себя сейчас главную задачу жизни. За кого он? Против кого? Ведь все они его соотечественники Он понимал, что "испытание на прочность?" правительства, провозглашенное Кушиным, игра, бессмысленная и жестокая, подобная сценам из американских фильмов, когда два автомобиля сталкиваются лоб в лоб – чей мотор мощнее, или кому, по сюжету, отдано право победить.

Кушин посмотрел на часы и глубоко вдохнул воздух, словно собираясь нырнуть в глубину.

– Время, Кирай...

Оскар кивнул и, казалось, небрежно махнул кому-то рукой. Но по этому знаку выключилась телефонная сеть Будапешта. Работники, сочувствующие оппозиции в этот день, как по заказу, были на дежурстве.

Подошвы тысяч башмаков, туфель, сапог касались асфальта и камней будапештских мостовых, и этот шум все нарастал, и вот больше ста тысяч человек заполнили Площадь Героев. И опять в воздух взметнулись национальные флаги и мощный хор пением национального гимна потряс древние стены будапештских зданий.

Колонна демонстрантов двигалась к парламенту. Впереди шел Кушин, рядом с ним самые его близкие помощники. Те, кто всю долгую тревожную зиму скрывались в подполье. Теперь майское солнце светило им в глаза. Исчез страх... Голубые мундиры полицейских их уже не пугали. Полиция смешалась с толпой, и повязки с цветами национального флага, раздаваемые девушками-патриотками, красовались теперь у них на рукавах. Транспарант с надписью "За Венгрию! За любимую нашу Родину!" несли ветераны полиции и бывшие работники службы безопасности.

Шеренга за шеренгой граждане Будапешта втягивались в уличное шествие. К организованным оппозицией колоннам стихийно присоединялось все большее число просто прохожих и жителей близлежащих кварталов. Матери с детскими колясками, чиновники и бизнесмены в строгих костюмах, рабочие в неизменных своих кепках, молодежь в ярких рубашках – соседи по дому, товарищи по работе, сослуживцы или просто незнакомые люди брались за руки и заряжались друг от друга энергией. Бесчисленные оркестры, играя на ходу, еще больше взбадривали демонстрантов. От радостного возбуждения кружились головы, сердца бились в унисон.

Шагая рядом с Кушиным и Кираем, Храдецки глядел на их просветленные лица, без тени былой озабоченности или озлобленности, и постепенно начинал смотреть на все происходящее вокруг их глазами. Тревожные предчувствия его таяли, уступая место ощущению восторженного полета.

КОМАНДНЫЙ ПУНКТ ПО РУКОВОДСТВУ СПЕЦИАЛЬНОЙ ОПЕРАЦИЕЙ

Неподалеку находился еще один наблюдатель, который разглядывал толпу. На него это зрелище производило совсем иное впечатление.

Майор Поль Дюрок прижался лбом к оконному стеклу на третьем этаже конторского здания, фасад которого выходил на Радиальный проспект. Он "позаимствовал" это помещение у одной скромной французской фирмы и разместил здесь свой штаб.

Штабных работников было немного – один радист и один помощник, отвечающий на телефонные звонки и передающий приказы. Этого было достаточно, чтобы постоянно держать под контролем французских агентов и руководство венгерских сил безопасности. Если ему понадобятся еще люди, он сможет их тотчас же вызвать по телефону или по рации. Шеф разведки в Париже дал ему понять, что правительство Венгрии будет неуклонно следовать его указаниям. Выпустив из рук руль, генералы теперь были готовы схватиться за любую соломинку, чтобы волна событий не смыла их.

Он, конечно, предпочел бы нанести удар первым, арестовав Кушина и других лидеров до того, как они возглавят марш протеста. К сожалению, некомпетентность и неповоротливость венгерских властей помешала этому. Нельзя надеть наручники на тех, кого невозможно обнаружить. Оппозиция словно владела шапкой-невидимкой.

Поль Дюрок смотрел на демонстрантов. Количество ничего не значит! У него хватит сил разогнать эту демонстрацию и, что еще важнее, уничтожить ее мозговой центр. Но силой действуют только дураки. Умные используют быстроту и внезапность, не оставляя противнику никаких шансов защититься и ответить ударом на удар. Но перед ним была поставлена еще более масштабная задача. Указание, полученное им в Париже, было однозначно. Ему было поручено раз и навсегда навести порядок на улицах Будапешта. Его начальство желало раздавить оппозицию, превратить ее в пыль, размазать по стенке.

"Что ж, – подумал он, – сделать это достаточно просто". Кушин со своими товарищами сам добровольно плывет в сеть, заняв место в первом ряду демонстрации. Наконец-то он не прячется, не маневрирует, а идет в лобовую атаку. Это, разумеется, мужественный, но весьма непродуманный шаг.

С годами Дюрок приучил себя планировать неожиданности. Поэтому он расположил в подъезде дома пятерых вооруженных автоматами людей под началом Мишеля Вомера с целью обезопасить командный пункт от непрошенных гостей, если дела пойдут не так, как хотелось бы.

Он еще плотнее прижался к стеклу, чтобы лучше разглядеть все детали происходящего за окном действа. Голова колонны, где как раз находился Кушин, стала пересекать тесное пространство площади Кодали. Старинные дома, окружающие площадь, образовывали своими фасадами геометрически правильный крут. Поэтому площадь и получила название "Круг" Кодали. Узенькие переулки, как ручьи, стекающие к "Кругу", представляли собой сплошную массу магазинчиков, лавчонок и крохотных отелей. В этих переулках затерялось некоторое количество мужчин, чей внешний вид и поведение, как надеялся Дюрок, никак не могли привлечь чье-либо внимание. Эти люди ни от кого не прятались, но их трудно было выделить из толпы.

Позади них, уже вне поля зрения Дюрока, находились грузовики, набитые полицейскими из спецподразделений по охране общественного порядка и военные бронемашины. Когда король, ферзь и тяжелые фигуры попадут в руки Дюрока, подчиненные ему венгры двинутся и начнут давить вражеские пешки. Без своих лидеров толпа превратится в стадо испуганных овец и побежит, куда ее направят, рассыпаясь и тая на ходу.

Люди за окном вообще не представлялись ему людьми, личностями. Они были лишь материалом, с которым ему и его подручным предстояло в скором времени работать.

Голова колонны уже находилась в центре "Круга". Дюрок отдал приказание радисту.

– Передай, чтобы начинали первую фазу.

"КРУГ" КОДАЛИ

Храдецки от неожиданности чертыхнулся, когда увидел, что люди, которые с самого начала показались ему подозрительными, проявили себя приступив к активным действиям. Полицейские дубинки внезапно вынырнули из-под ветровок и курток и оказались у них в руках. От тридцати до сорока мужчин мгновенно образовали три монолитные группы и, легко разрезая толпу, двинулись вперед. Остальные, вооруженные короткоствольными гранатометами, без какого-либо дополнительного приказа открыли стрельбу из переулков по главной магистрали, ведущей на площадь. Они отсекали головные ряды от остальной демонстрации.

Храдецки громко закричал, предупреждая товарищей об опасности, но было уже поздно.

Гранаты со слезоточивым газом летели в толпу, взрываясь над головами людей и окутывая их белым, удушающим дымом. Паника распространилась мгновенно. Демонстранты падали на мостовую, пытаясь вырваться из ядовитой пелены, но дым опускался ниже, к самой земле, и тогда люди, задыхаясь, кашляя и корчась, начинали ползти по площади, словно призрачные мертвецы с кладбища в фильме ужасов. Слезы потоками лились из уже ничего не видящих глаз.

Отравленная дымовая завеса отделила Кушина, Кирая и Храдецкого вместе с несколькими сотнями демонстрантов от остальных. Они оказались в изоляции от остальной массы.

Дубинки поднимались и опускались, дробя на осколки группу знаменосцев. Люди бросали флаги, прикрывая руками разбитые головы и окровавленные лица. Венгерские и французские проклятия, крики боли и ярости, многократно умноженные эхом, отраженным от каменных стен зданий, слились в одну отвратительную в своей дисгармоничности симфонию.

Часть французов смогла пробиться к Кушину.

Двое телохранителей из команды Кирая стали на их пути, но тотчас же под ударами рухнули на булыжную мостовую.

"Негодяи! Негодяи!" – мысленно повторял про себя Храдецки, уклоняясь от дубинок, извиваясь ужом, то нагибаясь низко к земле, то выпрямляясь на мгновение. Ему удалось перехватить руку с занесенной дубинкой, вывернуть ее, ударить противника коленом и, наконец, сбить его с ног. Когда француз ударился головой о камни, Храдецки с размаху пнул его ботинком и оглянулся в поисках очередного противника.

"Круг" Кодали превратился в поле битвы. Площадь была усеяна телами. Кто-то шевелился, другие были недвижимы. Тупорылые чепельские грузовики, битком набитые спецназовцами, начали выезжать из переулков.

Светлая шевелюра Кушина изредка мелькала в самой гуще схватки. Жестокая бойня происходила вокруг него. Вцепившись друг в друга, люди падали на мостовую и, катаясь по земле, продолжали бороться. Храдецки видел, как Кирай метался из стороны в сторону, заслоняя собой своего Старика от сыпавшихся отовсюду ударов.

На пути полковника оказался француз-тяжеловес. Зубы оскалены, уже окропленная чьей-то кровью дубинка поднята вверх. Храдецки, склонившись, поднырнул под нее, ударил агента головой в живот, потом кулаком в пах. Француз отпрянул, но устоял на ногах. Он и Храдецки закрутились на месте, ища, кто из них первым откроется для удара.

Дюрок с каменным выражением на лице наблюдал за развитием событий. Он не мог не оценить отвагу и ярость, с которой венгры отбивались от его людей. Но его раздражало то, что этим они ломали тщательно составленный им временной график. Между тем остальные демонстранты не побежали прочь, как он рассчитывал, а наоборот, отдельные, достаточно многочисленные группы, стали возвращаться на площадь. Дымовая завеса, словно одушевленное существо, попятилась под их напором и начала опасно приближаться к переодетым в гражданское платье боевикам, сражающимся с окружением Кушина и Кирая.

Проклятье! Кушин и его сподвижники к этому моменту уже давно должны быть захвачены, и французы, добившись своей цели, – отступить, открыв "зеленую улицу" полицейским подразделениям. Но этого пока не произошло. Практически с начала операции не достигнуто никакого реального успеха.

– Майор! Капитан Миклош просит дать ему приказ на выдвижение.

Дюрок резко повернулся к радисту. Лицо его было темным от гнева.

– Нет! Категорически – нет. Передай, пусть ждет.

Он запомнил Миклоша – молодой, черноволосый офицер полиции, подчиненный Дюроку распоряжением министра внутренних дел. У французской секретной службы он был на подозрении. В его досье упоминались факты нелояльного отношения к властям и к Конфедерации, а именно, – критические высказывания в их адрес. Напуганные приготовлениями Кушина, генералы мобилизовали даже самых ненадежных офицеров.

Чутье никогда не обманывало Дюрока. Он понял, что события разворачиваются не так, как он планировал.

На улице Храдецки отбил левой рукой коварный "свинг" и в свою очередь обрушился на француза. Несмотря на боль от ударов противника, бешено молотящего кулаками по его телу, он сдавил горло врага и душил его, пока тот не рухнул на колени, потеряв сознание.

Что же делать дальше? Он искал взглядом Кушина или Кирая. Кричать и звать их было бесполезно. Его бы никто не услышал. Все больше и больше демонстрантов возвращалось на площадь чтобы схватиться с подонками, превратившими мирное шествие в кровавое побоище. Видя, что их товарищам грозит окружение, французы, вооруженные гранатометами, прекратили стрельбу слезоточивыми гранатами и вступили в общую потасовку.

– Полковник!

Храдецки едва успел обернуться на зов Кирая, как тот уже упал, сраженный ударами сразу нескольких дубинок. Боже мой! Храдецки кинулся на помощь, но тут затылок его как будто взорвался.

Он опустился на четвереньки, ничего не видя и не слыша от боли и ожидая нового, еще более страшного удара. И этот второй удар погрузил его во мрак, в пучину нестерпимой боли. Следующий удар был бы уже смертельным, но его враг в свою очередь был сбит с ног кем-то из телохранителей Кушина. Несколько разъяренных демонстрантов тут же набросились на поверженного врага и стали топтать ногами уже недвижное тело. Среди них был и полицейский с повязкой Демократического фронта на рукаве.

Собравшись с силами, Храдецки привстал. При каждом движении словно кинжал вонзался в его затылок, а боль разрывала голову.

– Кушина взяли! – Истошный крик внезапно прояснил его сознание. Зрение и слух вернулись к нему в полной мере. Широко раскрытыми глазами он озирался вокруг себя.

Те из французов, кто еще был в состоянии двигаться, обратились в бегство. Но отступали они не с пустыми руками. Они уносили с собой потерявшего сознание Кушина. Его тащили за руки и за ноги, как громадную куклу. Голова на длинной шее была неестественно запрокинута назад и, казалось, вот-вот должна оторваться, стукнуться о булыжник и откатиться прочь.

Храдецки не сразу смог пошевелиться. Несколько секунд он стоял на месте, покачиваясь от головокружения и восстанавливая дыхание. Наконец, собравшись с силами, он кинулся в погоню вслед за убегающими французами. Те, кто успел разобраться в ситуации, тоже преследовали отступавших.

Французам было нелегко. Чем ближе они были к безопасной зоне за пределами "Круга", тем больше препятствий вставало на их пути. Люди грудью шли на них, хватали их за ноги. Их пытались окружить живым барьером. Не только кулаки и древки знамен – зубы и ногти тоже участвовали в деле.

Теперь уже только несколько метров отделяло полковника от агентов, тащивших Кушина. Кто-то из французов отчаянно махнул руками полицейским, наблюдавшим за схваткой из глубины переулка. Французы просили помощи. Их было слишком мало, чтобы отстоять свою добычу.

Один могучий парень из команды Кирая смог оттолкнуть француза, державшего руку Кушина, и издал торжествующий крик. Дальнейшее предстало перед взором Храдецки в виде кинокадров, снятых замедленной съемкой.

Намертво вцепившись в руку Кушина и не выпуская ее, несмотря на дерзкую атаку со стороны противника, француз запустил свою левую руку под ветровку. Казалось, что его рука скрылась там надолго, но вот она снова появилась. Теперь в ней был зажат пистолет. Ствол пистолета, произведя медленный, сложный маневр, описал в воздухе дугу и уперся в грудь венгерского парня. Раздалось два выстрела, и две дырки зачернели на светлой одежде телохранителя. Тот, как будто поскользнувшись, взмахнул руками и стал падать.

Другие французы последовали примеру своего товарища. На белый свет выползло огнестрельное оружие. Полковник узнал МПСК – автоматический пистолет-пулемет немецкого производства с укороченным стволом, очень удобный для скрытного ношения под одеждой.

Замедленное кино кончилось.

– Ложись! Ложись! – кричал Храдецки, расстегивая кобуру и доставая собственный пистолет.

Пальба началась без предупреждения. Пули густым роем полетели в плотную цепь. Французы стреляли не для того, чтобы напугать, а для того, чтобы убить. Стрельба велась "на поражение". Пулями они расчищали себе дорогу. Живые и мертвые падали на мостовую вместе, и мертвецы становились укрытием для живых.

Храдецки встал на одно колено. Свой табельный пистолет он держал в правой руке. Левая рука служила для опоры. Он быстро выбрал цель – француза, который первым произвел выстрел. Две пули полковника нашли свою жертву. Первая попала французу в плечо и заставила его закрутиться, словно в танце. Вторая уложила его на землю навсегда.

Полковник поспешно искал новую мишень, проклиная мечущихся демонстрантов, которые перекрывали сектор обстрела.

Вправо-влево он водил дулом пистолета, наконец пространство перед ним на мгновение расчистилось. Полмгновения ему было дано для принятия решения Подстрелить ли одного из французов, уносящих с собой Кушина, или бить по тем, кто сейчас убивает соотечественников?

Один из людей Дюрока выпустил длинную очередь в толпу, как будто невидимой косой срезав целый ряд мужчин и женщин.

Полковник нажал курок. Вражеский стрелок застыл в неподвижности, потом рухнул лицом вниз.

Товарищи убитого перешагнули через него и устремились дальше. Они шли по телам, и люди падали им под ноги, раненные или сраженные насмерть. Двое агентов повернулись в сторону проспекта и стали поливать его очередями, чтобы остановить горожан, спешащих на подкрепление сражающимся в "Круге" Кодали бойцам. Пули просвистели над головой Храдецки. Он укрылся за трупом убитого только что демонстранта. Упав в лужу крови, он услышал крики ужаса с проспекта. Новые жертвы, новая кровь. Он рискнул поднять голову и оглядеться. Агенты Дюрока уже почти были в безопасности. От полицейских рядов их отделяло несколько метров. Они стремились укрыться за спинами полицейских и за их грозной бронетехникой.

Французы находились теперь слишком далеко от полковника, и он не решился на еще один выстрел. Был риск попасть в Кушина или в кого-то из своих. Ярость душила Храдецки. "Мы проиграли..."

В этот момент все перевернулось. Резко изменилась ситуация, и события приняли неожиданный поворот.

Капитан Ференц Миклош напряженно следил за приближением французов. Неужели они уверены, что он прикроет их, обеспечит им защиту после того, что он видел собственными глазами, как они убивали людей на площади.

Он до крови искусал себе губы. "Круг" Кодали превратился в гигантскую мясорубку. Мостовая вся была покрыта упавшими телами. Он услышал плач младенца из коляски. Молодая мать неподвижно лежала рядом. Ее глаза были устремлены в небо. Он услышал и другое – шепот за своей спиной. Шептались его люди. Строй соблюдался, люди стояли, как каменные, но шевелились губы и мысли метались в головах, накрытых одинаковыми беретами. Все эти ребята, принимая присягу, клялись защищать закон и порядок. Он тоже – будучи кадетом, принимал такую же присягу. Но чей закон и чей порядок? Венгерский или французский? Или германский? И разве закон и порядок торжествовали сейчас на площади? Там справляла свой омерзительный праздник Смерть. Там совершалось преступление против Человечности, против его Родины, против любого закона.

Французы подтащили Кушина совсем близко.

Еще несколько избитых в кровь, почти потерявших сознание людей они толкали вперед дубинками и стволами пистолетов.

Тупорылый пистолет-пулемет в руках француза мелькнул перед лицом капитана Ференца Миклоша. Жест означал требование посторониться, разомкнуть ряды и пропустить группу в тыл полицейского соединения.

Какой-то ток пробежал по всему телу молодого низкорослого чернявого офицерика. Он шагнул навстречу агенту французской разведки и скомандовал почему-то сначала по-немецки:

– Хальт!.. Стой!

На мгновение в глазах француза появился страх, и это доставило Миклошу радость. Но мгновение истекло, пистолет-пулемет уткнулся капитану в живот, и пули прошили его насквозь. Молодой офицер умер, так и не успев решить – на чьей он стороне.

Храдецки вскочил на ноги прежде, чем смолкло эхо этих последних выстрелов. Неужели люди Дюрока полностью потеряли рассудок?

Метрах в пятидесяти от полковника происходило безмолвное противостояние полицейских рядов и кучки французских агентов. За этим противостоянием мертвыми глазами следил лежащий на земле расстрелянный венгерский капитан.

Но безмолвие длилось недолго. Заговорили пистолеты-пулеметы немецкого производства. Плотные ряды солдат мгновенно начали редеть. Живые становились мертвыми. Автоматные очереди разрезали людей пополам.

Но ответный удар не заставил себя ждать. Дубинки и пластмассовые щиты обрушились на французов, сбивая их с ног.

Со своей позиции почти в центре площади Храдецки увидел, что другие полицейские соединения тотчас же сдвинулись с места и стали окружать французов. На демонстрантов они не обращали никакого внимания.

Те из агентов, кто отделался сравнительно легко, вновь обратились в бегство. Путь к бронемашинам, предназначенным для их спокойного исчезновения с места преступления, был им теперь отрезан.

Внезапно французы свернули к небольшому трехэтажному особняку. Они втащили в подъезд Кушина и скрылись внутри здания. Преследующие их спецназовцы и полицейские были остановлены пулеметным огнем из подъезда.

Бронетранспортеры выдвинулись вперед, предоставив им укрытие. К полицейским присоединились и демонстранты.

Не выдержав бездействия, Храдецки пробрался на линию огня. Он искал кого-нибудь из высших офицеров.

Он заметил майора, который склонился над раненым полицейским капралом, пытаясь как-то помочь несчастному.

– Вы здесь командуете? – спросил Храдецки.

– Катитесь к черту! – не оборачиваясь, крикнул майор. Полковник тронул его за плечо. Майор устремил на Храдецки бешеный взгляд, но, увидев полковничьи знаки различия, выпрямился и отдал честь.

– Выполняйте мои приказы, майор.

Прищурившись, полицейский офицер пару секунд глядел на трехцветную повязку Демократического фронта на рукаве полковника. Потом перевел взгляд на раненого, лежащего на земле. Храдецки хорошо понимал, что творится сейчас на душе у его коллеги, какая там происходит борьба.

– Слушаюсь! – с опозданием, наконец, произнес майор.

– Предупредите ваших людей. Они переходят в мое подчинение.

– Слушаюсь!

– Полковник! – услышал Храдецки. Словно из-под земли перед ним вырос Кирай. Он хромал при ходьбе. Засохшая на лице кровь делала его почти неузнаваемым.

– Где Кушин?

Храдецки показал на особняк.

– Там. Французы сцапали его.

– Черт побери!

Кирай с силой ударил кулаком по стальной броне. Слезы вдруг потекли у него из глаз, размывая засохшую кровь.

– Я не смог ничего сделать! Я проиграл...

Храдецки перехватил его кулак, прежде чем Кирай успел вновь обрушить его на броню. Он мог переломать себе кости, от отчаяния не чувствуя боли.

– Никто не мог ничего сделать. Первый раунд за ними. Но это еще не конец! Ты нужен сейчас нам всем, Кирай. Так что возьми себя в руки, парень!

Полковник отошел в сторону, оставив великана в одиночестве. Он посчитал, что так будет лучше. Парень быстрее придет в себя.

"Круг" Кодали был по-прежнему заполнен тысячами демонстрантов. Кто-то искал своих среди раненых и мертвых. Плач и горестные возгласы доносились с разных сторон. Большинство вновь собиралось в колонны, чтобы продолжить шествие к правительственным зданиям и дать выход гневу, вспыхнувшему в душах. Жители Будапешта были полны желания отомстить тем, кто ответственен за сегодняшний кошмар.

Члены команды Кирая держались среди полицейских особняком, но многие из демонстрантов сновали туда-сюда, раздавая рядовым и офицерам трехцветные повязки. Марш протеста вылился теперь во всеобщее народное восстание. Храдецки задумался. Он пытался разобраться в ситуации. Бывают моменты, когда ты в состоянии управлять событиями, но случается и такое, что события сами управляют тобой, толкая тебя в неизвестность.

Задача полковника состояла в том, чтобы все происходило быстро и, по возможности, без новых жертв. Майор ждал от него новых приказаний.

– Я хочу воспользоваться вашим радио. Установите связь со всеми полицейскими участками города и армейскими штабами столичного гарнизона и сообщите им о том, что здесь произошло. Во всех деталях и подробностях! Ничего не упустите, майор!

Майор был рад выполнить такой приказ. Он не противоречил ни присяге, ни его чести и совести. Он тотчас направился к своему штабному автомобилю.

Храдецки вновь отыскал Кирая. Тот уже выглядел получше.