Не хотелось распаковывать чемодан, где лежала жакетка.
Светлана решила переспорить погоду и отправила чемодан с грузовиком, который увозил детские вещи.
Ребят повезут поездом, на вокзал ехать не нужно: завод на окраине города, до ближайшей железнодорожной станции идти пять-шесть минут.
Небольшая серая, растрепанная туча промчалась прямо над головой, разбрызгала холодный дождь, скрылась за домами.
Ребят увели в помещение завкома. Неизвестно откуда появился баянист. Нужно поскорее наладить игры и танцы, успокоить родителей, что дети сухие. Попутно внушить родителям, чтобы они и впредь не беспокоились о сыновьях и дочках, не приезжали слишком часто — сыновья и дочки будут обо всем писать.
Родители должны поверить в вожатого. А родители — народ неугомонный; они толпой заполняют двор, приходится взывать к их сознательности, просить раздвинуться — не хватает места, чтобы построить ребят, все пять отрядов.
Светланин отряд — пятый — малыши, и мальчики и девочки.
Она сама просила дать ей маленьких. Пускай будут такие же, как ее будущие ученики, пускай это будет как бы репетиция...
Пять линеечек выстраиваются перед знаменем дружины. К пятому отряду Светлана уже чувствует особую нежность.
— А ты не простудишься, деточка? — говорит чья-то бабушка, закутанная в платок.
Светлана быстро оборачивается:
— Нет, нет, вы не беспокойтесь, они не простудятся! Дождя уже не будет. Видите, даже солнце выглянуло!
Бабушка улыбается Светлане всеми своими морщинками:
— Я не про них говорю, а про тебя, товарищ вожатая. Они-то в польтах все!
Другие бабушки и мамы начинают волноваться:
— Уж уводили бы ребят поскорее: того и гляди, опять дождь соберется!
Как же они не понимают, что нельзя идти, не пересчитав всех ребят: ведь мы же не знаем их еще в лицо... Так и есть, кого-то не хватает!..
Ага, вот они, запоздалые: Милочка (манная каша!) и Павлик («необычный» талант). Почему-то задержались в завкоме и преспокойно, ни чуточки не торопясь, выходят во двор со своими мамами.
То есть это мамы выходят преспокойно. Милочке и Павлику, разумеется, кажется, что все уже кончено, что в лагерь уехали без них.
Пока дошли до станции, все-таки опять начал накрапывать дождь, правда очень мелкий.
Ребята растянулись длинной колонной, красное знамя и барабанщики впереди. На улицах все прохожие оборачиваются и с улыбкой смотрят им вслед. Вот и лето началось — пионеры в лагерь поехали!
У переезда ребят заторопили: скорый поезд из Москвы должен пройти, нужно быстренько через переезд, вслед за ним пойдет наша электричка.
— Поторопитесь, товарищи, — предупреждают железнодорожники у шлагбаума.
— Ребята, ребята, подтягивайтесь, не отставайте! — говорит начальник лагеря.
Вожатые забегают в хвост колонны:
— Побыстрее шагайте, ребята!
Когда так много ребят около станции, как-то тревожно на них смотреть...
Опять совершенно посторонние люди с участием и волнением следят за колонной пионеров.
Семафор открыт.
— Скорей, скорей! — торопят железнодорожники. Два мальчугана из пятого отряда переходят линию. Один из них оборачивается к товарищу и говорит гордо и в то же время растроганно:
— Как все за нас беспокоятся!
Весь поезд был пионерский. Из каждого окна — смех и песни. Казалось, что все московские школьники надумали выехать в лагерь именно в этот день.
Среди этих шумных вагонов один вагон подошел к станции пустой, по специальному заказу, — наш!
Когда поезд тронулся, опять стали пересчитывать ребят. Старший вожатый шел вдоль вагона и считал тех, кто сидел на скамейках слева, а Светлана считала тех, кто сидел справа.
— Толя, у меня семьдесят два.
— А у меня семьдесят четыре. Так. Проверим. Когда прошли в обратном направлении, оказалось: у
Светланы семьдесят один, а у Толи семьдесят пять.
— Проверим еще раз! — озабоченно сказал старший вожатый.
— Толя, они пересаживаются! — вдруг засмеялась Светлана, дойдя до середины вагона.
Ребята, опьяненные воздухом, весной, зеленым простором, бегущим навстречу поезду, разумеется, не могли сидеть смирно. Они вставали, подходили к окнам, пересаживались с места на место.
С учетом всех этих мелких внутривагонных перемещений итог получился наконец правильный: сто сорок шесть человек — не больше и не меньше, чем требуется.
Вожатые успокоились.
Но спокойствие только относительное. Не может быть абсолютного спокойствия при наличии ста сорока шести ребят в вагоне.
Сто сорок шесть ребят входят наконец в ворота лагеря — сто сорок шесть поводов для беспокойства.
Ведь это только первый день. Вожатые не знают ребят, ребята не знают вожатых, и очень немногие знают друг друга. Они даже поют еще неслаженно и нестройно.
Когда выстраиваются на линейке перед подъемом флага, маленький мальчуган, несмотря на торжественность минуты, вдруг наклоняется и срывает одуванчик.
— Светлана Александровна, — спрашивает Милочка, — а мы пойдем сегодня в лес?
Между линейкой и обедом осталось еще полчаса. Все сто сорок шесть ребят в движении.
Кто-то висит на трапеции головой вниз... Кто-то подбрасывает мяч, и мяч скачет по волейбольной площадке, отчетливо выговаривая: пам! пам! пам!
Четыре девочки, отойдя в сторонку, разучивают танец. Им хочется выступать на открытии лагеря, и они уже начали готовиться. Другие посыпают дорожки песком. Носилок нет. Песок несут в табуретке, перевернутой ножками кверху. Мальчики роют ямки перед маленькой деревянной эстрадой: сюда посадят потом елочки, будет очень красиво.
— Анатолий Николаевич, лопат не хватает!
— Ой, мама! — раздается неожиданный вопль. Пищат девочки, мирно плясавшие за минуту до этого.
Из-за кустов в них летят еловые шишки.
Светлана заходит в кусты. Два мальчика притаились там.
Они из пятого отряда — постарше других и побойчее.
— Ребята, что вы здесь делаете?
У мальчика, который стоит перед Светланой, лукавые и предприимчивые глаза. С такими глазами нельзя не озорничать. Воспитывать этого парня, видимо, нужно по рецепту известной нянечки, которая говорила своим питомцам так: «Пойди посмотри, что делает твой младший брат, и скажи ему, что этого нельзя делать!»
— Коля, зачем вы сюда спрятались?
Мальчуган отвечает с довольным видом:
— Мы девок доводим!
Светлана — ледяным тоном:
— Не понимаю, что ты говоришь. Что такое «девки» и что такое «доводить»?
Мальчуган теряет свою самоуверенность:
— Ну... девочек дразним!
— А у нас в лагере никого никому дразнить не разрешается. Видишь, девочки готовятся к выступлению, танец разучивают. А наш отряд что будет делать! Стихи читать умеешь?
— Умею.
— Ты у нас в отряде самый большой, самый сильный, тебя могли бы выбрать командиром, председателем совета отряда, но... при таком поведении...
— Светлана Александровна, а если будет лучше поведение?
— Пока хорошего не вижу. Посмотри, наши ребята дорожки посыпают, работают, а ты шишками бросаешься! Эх, ты!
Горн — к обеду.
После обеда — тихий час. Ребята, несомненно, устали, но угомонить их нелегко, даже малышей. Слишком все непривычное: комнаты, кровати. К тому же дома, конечно, мало кто спал днем. Некоторым, самым крошечным, приходится даже помочь раздеться — не справляются с пуговицами.
— Светлана Александровна, у меня зуб шатается! — трагическим голосом говорит вдруг Милочка, которая не любит манной каши.
Она сидит на своей кровати, схватившись за щеку, поджав босые ножки, и с ужасом смотрит на Светлану.
— Ну-ка, покажи.
Милочка в страхе трясет головой:
— Ой, ой-ой, ой-ой! Нет, нет, вы его дергать будете!
— Не трону я твой зуб. Покажи.
—Только вы не дергайте!
— Да я даже не подойду к тебе. Издали только посмотрю.
Милочка с недоверием и опаской открывает рот.
Зуб мало сказать «шатается» — он лежит совсем боком, и непонятно, на чем он еще держится.
— Милочка, его только немножко подтолкнуть. — Нет-нет, нет-нет! Больно будет!
— Ты сама его вырвешь. Платок у тебя чистый? Возьми его платком... поверни — и всё!
Светлана отходит к мальчикам. Коля, тот, который «доводил девок» шишками, показывает ребятам, как нужно правильно застилать постели.
— Очень хорошо, Коля, только это потом, а сейчас покажи, как нужно правильно закрыться одеялом и спать во время тихого часа. Я вижу, ты очень опытный, в лагере бывал не раз.
В дверях появляется Милочка, захлебываясь от ужаса и восторга:
— Светлана Александровна, я его вырвала!
— Ну и молодец. Пойдем пополощем рот, и спать ляжешь.
Милочка, восхищенная собственным мужеством, держит на ладони белый коренной зуб без корня, гладкий сверху, остро-изломанный внизу.
Наконец все девочки затихли, и в комнате мальчиков тоже не слышно стало даже шепота.
Короткие шажки босых ног... какое-то царапанье у двери. Милочка порывается выйти во двор.
— Милочка, ты куда? Нельзя выходить, спать надо! У Милочки в кулаке зажат роковой зуб.
— Светлана Александровна, можно я выйду на террасу, его куда-нибудь выброшу?
Наконец и Милочка, забросив зуб подальше в траву, угомонилась.
Светлана присела на лавочке под окном.
В соседнем корпусе будто улей жужжит — не умолкают разговоры. Там — мальчики, третий отряд. Вожатый нудно и беспомощно взывает к их сознательности.
Подошел Толя, что-то сказал в окно властным голосом — жужжание прекратилось.
К Светлане подсела девушка с розовым лицом и пухлым подбородком с ямочкой — педагог четвертого отряда:
— Спят?
— Спят!
— И мои девочки тоже спят,
«Мои девочки» — так говорила Тамара Владимировна про девочек своей группы. Светлана была в числе девочек Тамары Владимировны. Давно ли это было? А теперь у Светланы свои девочки, свои мальчики.
— Я рада, что попала к девочкам в отряд, — говорит педагог. — С мальчиками беспокойнее. Подерутся, помирятся — ничего не поймешь! У девочек все понятнее.
«Чудачка! — подумала Светлана. — Второй год уже преподает. Ну, а если бы ее послали в мужскую школу или работала бы не в большом городе, а там, где мальчики и девочки учатся вместе?»
Светлане даже захотелось в виде протеста к такому желанию спокойной жизни попроситься в следующую смену именно к мальчикам — в третий или даже в первый отряд. С малышами, конечно, довольно-таки хлопотливо, но Светлана была уверена — дело пойдет.
Тогда в райкоме спросили: «Работу с детьми любите?» — «Люблю, конечно!»
Ребята очень чувствуют, когда их любят.
В первые же дни у Светланы нашлись помощники. Оказалось, например, что Милочка прекрасно умеет заплетать косы. Тридцать человек в отряде, половина из них девочки — вот вам почти тридцать косичек! Не трудное дело, но трудоемкое.
Коля оказался неплохим председателем совета отряда. Бывали у него, конечно, срывы — мальчику с такими глазами нельзя не озорничать. Он был очень чувствителен к похвале. Когда ему говорили, что он хороший мальчик, это действовало на него, как гипноз.
«Необычный» талант Павлика не заглушили. Ему поручили иллюстрировать отрядную газету — Павлик действительно очень неплохо рисовал.
По вечерам, когда ребята затихали на маленьких кроватях, Светлана лежала на своей большой, прислушиваясь к тишине. Это было похоже на детский дом, только на детский дом, где все переменилось, на детский дом, где она — уже не ребенок.
XLIII
Светлана попала в отряд к мальчикам гораздо раньше, чем рассчитывала.
Заболел вожатый третьего отряда. На смену ему прислали девушку, которая решительно заявила, что с мальчиками она не справится.
Светлане очень не хотелось расставаться со своими малышами — привыкла к ним за неделю.
Интересно было наблюдать, как ребята менялись. Одни были слишком тихие и скромные — их удалось расшевелить, стали поживее. Другие, непокорные индивидуалисты, втягивались понемногу в лагерную жизнь, привыкали к дисциплине. Жалко расставаться с малышами — хотелось довести их до конца смены. Но...
Совещание о судьбе третьего отряда происходило в крошечной комнате старшего вожатого, обладавшей способностью, не растягиваясь, вмещать в себя до десяти человек, а иногда и больше — это зависело от размеров человека.
Светлана встретилась глазами с Толей:
— Толя, давай я попробую. Я даже хотела просить в следующую смену дать мне мальчиков.
— Что значит «попробую»? — суховато возразил Толя. — Что за дегустаторское выражение? Если возьмешь третий отряд, так и будешь его вести, а не пробовать. Берешь?
— Беру, — сказала Светлана.
— Вот это другой разговор. Советую тебе с первого же дня натянуть вожжи потуже. Потом можно отпустить — ребята и не заметят этого.
Неожиданное встретило Светлану в новом отряде с первого же дня. Она сделала замечание одному из мальчиков:
— Женя Бобров, какой же ты пионер — обижаешь маленького!
Мальчуган, обиженный Женей Бобровым, слезливо ответил:
— А он и не пионер вовсе!
— Как — не пионер? — удивилась Светлана. — Почему же у него красный галстук?
Женя Бобров угрюмо молчал, молчали и другие ребята. Светлана не стала расспрашивать дальше. Когда ребята увлеклись игрой в городки, она отозвала в сторону председателя совета отряда:
— Игорь, ты с Бобровым в одной школе учишься. Это правда, что он не пионер?
— Правда.
— Почему же он надевает галстук?
— Светлана Александровна, не он один. Андрюша Синицын тоже еще не пионер и тоже галстук надел, когда в лагерь приехал.
— Как же так? — сказала Светлана. — Ведь они не имеют права носить красный галстук.
— Конечно, не имеют права, — согласился Игорь. Видно было, что он и осуждал самозваных пионеров и в то же время сочувствовал им.
— Светлана Александровна, ведь им обидно: все мальчики у нас в отряде уже пионеры, а они нет.
— Ваш отрядный вожатый знал об этом?
— Знал. Он им говорил, чтобы не надевали. И я говорил.
— Ну, и что же?
— Ну, расстроились они. Тогда мы перестали говорить. Ведь плачут, жалко.
— А Анатолий Николаевич знает? Игорь пожал плечами:
— Должно быть, нет.
Светлана думала об этом весь вечер и даже ночью. Посоветоваться с Толей? Очень не хотелось. Хотелось справиться самой.
Проще всего, разумеется, оставить все как есть, посмотреть на это дело сквозь пальцы, как уже было сделано до нее.
«Нет, не хочу!» — решила Светлана.
На следующий день, когда ребята занимались с физкультурником на лужайке у реки, Светлана увела Андрю-шу и Женю подальше в лес, сказав, что нужно принести веток для украшения пионерской комнаты.
Они дошли до срубленной ели. Светлана выбрала несколько красивых веток с шишками. Срезав ветки, мальчики сложили их кучкой и присели на траву. Светлана села рядом с ними.
Мальчики были совсем разные. Женя — худой, вертлявый и очень безалаберный. Он был похож на деревянного игрушечного паяца, которого дергают за шнурок, отчего руки и ноги начинают бесполезно двигаться.
Андрюша, наоборот, мягкотелый увалень, лишних движений не любил.
— Вы в одном классе учитесь? — спросила Светлана.
— Да, — сказал Женя, — даже за одной партой сидим.
— В каком классе?
— Перешли в шестой.
— Почему вас еще не приняли в пионеры?
— Меня, — сказал Женя, царапая пальцами смолистую еловую шишку, — из-за дисциплины.
— Как же это так получается? Большой парень уже, двенадцать лет, неужели не можешь взять себя в руки?
— Я могу взять себя в руки, но иногда забываю.
— А учишься как?
— Учусь хорошо.
— А почему Андрюшу не приняли?
Андрюша, посапывая, молчал. За него ответил Женя:
— У Андрюши дисциплина отличная, а учится неважно.
— Какие отметки?
— Четверки, тройки... двойки бывают.
Андрюша вставил своим медлительным голосом:
— Я путаюсь, у меня плохая речь.
— А когда бывает плохая речь? — спросила Светлана. — Когда не знаешь урока.
— Я занимаюсь много. Когда выхожу отвечать, путаюсь.
Женя сказал:
— Его мальчики каждый день контролируют, а когда он сам, все-таки плохо. Я думаю, он все-таки не может.
— Я без троек и без двоек не могу, — подтвердил Андрюша.
— Но ведь и четверки у тебя тоже есть, — сказала Светлана, — значит, все-таки не такой уж ты неспособный. Вернее всего, просто ленишься? А?
Андрюша как-то очень быстро и покладисто согласился:
— Не без того.
Темно-бархатистые колючие ветки на нежной зеленой траве. Трава еще по-весеннему мягкая и сочная. И цветы тоже весенние: легкие розовые метелки дрёмы, белые свечи ночных фиалок.
Июнь! По-весеннему молодой, по-летнему теплый. Июнь! Скоро опять будет годовщина.
Ужасно не хотелось говорить о тяжелом в такой чудесный день!
Светлана повертела одну за другой чешуйчатые шишки и тихо сказала:
— Меня приняли в пионеры, когда мне было тринадцать лет. Я была тогда в четвертом классе...