Светлана

Костя с интересом ждал, что она скажет дальше. Старший вожатый по-хозяйски радовался, что его ре­бята ведут такие умные разговоры.

 — Вот представим себе внуков... нет, даже правнуков Тома Сойера и Гекльберри Финна. Они учатся в коллед­же — то есть, по-нашему, в школе. Сколько их может быть в классе? Двадцать, тридцать, может быть, сорок человек. � в этом же классе, на самой последней парте, сидит маль­чик-негр, которого зовут Поль Робсон. С ним никто не разговаривает, никто не играет. За год ученья он трех слов ни с кем не сказал. Он умен и талантлив, но самая последняя тупица в классе считает себя выше его. Поче­му? Только потому, что они белые, а он негр... Нет! — Светлана опять подняла «Пионерскую правду», лежав­шую на траве. — Нет, мне даже думать не хочется, что в этом классе могли быть правнуки Тома и Гека. Мне ка­жется, что правнуки Тома и Гека — это смелые люди, которые пришли защищать Робсона, те, которые сказа­ли: «Попробуйте только тронуть нашего Поля — и мы разнесем ваш город в щепки!»

Мальчик, сидевший недалеко от Кости, случайно обер­нулся, увидел незнакомого, с любопытством оглянулся опять. Вслед за ним и другие ребята стали поворачивать головы.

Светлана замолчала, проследила направление их взгля­дов. Она обрадовалась, прямо даже удивительно как об­радовалась. Очень выразительное у нее лицо — все так прямо на нем и написано, читай без слов: «Здравствуйте! Вот хорошо-то!.. Почему вы здесь? Случилось что-ни­будь? �ли просто так приехали... ко мне в гости?»

Улыбнулась, кивая ему, и сразу опять сделалась серьезной: посидите, мол, там, потерпите, вот закончу свои важные дела и подойду к вам.

Ладно, заканчивай свои важные дела!

Кто она здесь, в лагере? Неужели вожатая? Девочек больше нет в отряде, кроме нее. Кажется, она была вожа­той в школе... и мама что-то говорила. Но ведь вожатые в лагере совсем не то, вожатые в лагере — взрослые люди...

Светлана, закончив «важные дела», подошла к Косте и уже словами сказала: «Здравствуйте!»

Яркий пионерский галстук очень шел к ее смугло-румяному лицу и черным глазам.

К конфетам она отнеслась с необычной для нее солид­ностью. Одну коробку, впрочем, развернула и даже при­открыла, заглядывая внутрь. Потом закрыла опять и ста­рательно перевязала ленточкой:

 — Этим мы займемся после обеда.

Ох, какое благоразумие, просто сил нет!

Старший вожатый сказал ей несколько слов и остался на лужайке с ребятами, а Светлана повела Костю обрат­но к дому:

 — Зинаида Львовна здорова?

 — Здорова, спасибо.

 — А... в академии у вас как?

 — В академии ничего.

 — С экзаменами все благополучно?

 — Благополучно.

 — Вообще у вас... Костя, у вас все в порядке?

 — Да... вроде как в порядке... Ты что на меня так смотришь, живая анкета?

 — На все вопросы можете не отвечать, можете просто ставить загогулину. — Она провела в воздухе пальцем зигзагообразную линию.

 — Светлана Александровна! — �х догонял один из мальчиков, явно чем-то очень взволнованный. — Володя Смирнов вернулся, вон он около волейбольной площадки стоит!

Светлана остановилась:

 — Скажи ему, чтобы он сейчас же пришел ко мне. Я буду в пионерской комнате.

Взволнованный гонец умчался, мелькая коричневыми пятками. Светлана ввела Костю в дом.

 — Вы меня извините, Костя, мне придется отлучиться ненадолго. Посидите вот здесь, отдохните. Это комната старшего вожатого. Повесьте фуражку, конфеты поло­жим вот сюда. Можете посмотреть наши альбомы, чтобы не было скучно. Я очень быстро...

Она вышла.

Костя оглядел крошечную комнату. Узкая железная кровать с аккуратно заправленным одеялом. Большие ру­лоны цветной бумаги. На столе полуигрушечная-полунастоящая швейная машинка — должно быть, старшие де­вочки учатся. Футбольный мяч — это для мальчишек... Много альбомов, старательно исписанных детским по­черком.

Костя рассеянно перелистал альбом.

«После завтрака наш отряд в первый раз пошел за ягодами. Мы набрали много и долго ягод...» Слово «дол­го» зачеркнуто. Это кто-то совсем маленький писал.

«Сельских пионеров пока еще характеризует неточ­ность передачи мяча, что значительно снижает остроту их атак...»

Ого! Опытный футболист!..

Кажется, симпатичный парень этот старший вожатый. � терпение же нужно, чтобы вот так, целыми днями, с мелкотой возиться! Что-то есть общее у всех хороших вожатых — то есть если они не случайно в вожатые по­пали, а по любви, так сказать... У них у всех очень ясные и живые глаза... Они все очень общительные, веем инте­ресуются... Светлана тоже. По этому признаку она под­ходила бы, но все-таки как она могла сделаться вожатой в лагере — такая малышка? Должно быть, уехал кто-ни­будь или заболел, а она заменяет.

Строгий мальчишеский голос за окном:

 — Смирнов, тебе Светлана Александровна велела сию минуту к ней прийти!

«Светлана Александровна»! Уморительно! Другой мальчишеский голос, мрачный, еще не сдав­шийся, но уже признающий свою вину:

 — А где она?

 — В пионерской комнате. �ди сейчас же. Понятно? Должно быть, председатель совета отряда командует или звеньевой — тоже маленькое начальство.

Кто-то неохотно прошлепал босыми ногами по кори­дору... Всего несколько шагов. � опять все тихо.

Костя перевернул страницу альбома.

«Сегодня у нас в лагере был день самодеятельности. Мы сами были отрядными вожатыми, старшим вожатым, а Витя Семенов был начальником лагеря. День прошел очень хорошо. Происшествий никаких не было».

Вот оно что! Теперь понятно. От времени до времени кого-нибудь из ребят делают вожатым или начальником лагеря — эдакая педагогическая игра. Сегодня Светлана репетирует роль отрядной вожатой, вот и всё. Надо сказать — играет неплохо. Беседу провела интересно. Не на­валилась сразу на конфеты и не стала раздавать их направо и налево, как бывало раньше, в детском доме...

За приоткрытой дверью что-то скрипнуло, послышал­ся тяжелый вздох. Кто там? Куда девался явно чем-то проштрафившийся Володя Смирнов, которому было ве­лено идти к Светлане на расправу?

Костя шагнул в коридор. У двери в пионерскую комнату переминался с ноги на ногу рыженький мальчишка лет одиннадцати или двенадцати. Он был так расстроен предстоящей ему головомойкой, что даже не удивился ни чуточки при виде незнакомого военного.

 — Вы не знаете, Светлана Александровна там?

Голос был слабый, с хрипотцой, какой-то намек на нормальный мальчишеский голос.

 — Да, она там. Ты Володя Смирнов? Она тебя ждет.

Володя Смирнов перенес небольшую тяжесть своего тела с правой ноги на левую и опять сочувственным скри­пом отозвались доски нового пола.

 — Что, строгая у вас вожатая?

 — Ох, и строгая! — вздохнул мальчуган, переступая на правую ногу.

Чтобы не мешать его переживаниям, Костя опять вер­нулся к альбомам. Еще немного потоптался и пострадал в коридоре Володя Смирнов. Наконец постучал и спро­сил почтительно:

 — Светлана Александровна, можно войти?

Костя, улыбаясь, вышел в коридор. На всякий случай зажег папиросу — будто покурить собрался на крыльце. Очень хотелось услышать за дверью пионерской комнаты Светланин начальнический голос, распекающий наруши­теля дисциплины.

� что же?.. Ни звука! Пять минут — по часам — продолжается разнос, и хоть бы один разок голос повы­сила!

Наконец около самой двери прорвалось, уже со сле­зой, мальчишеским фальцетом:

 — Светлана Александровна! Честное пионерское даю!..

Костя скрылся в комнате старшего вожатого. В кори­доре спокойный голос Светланы:

 — Хорошо, Володя, я твоему слову верю. �ди теперь умойся, приведи себя в порядок. Сейчас будет горн.

Относительно умывания — разумный совет: Володя Смирнов прошел мимо Костиной двери красный, распа­ренный, вытирая обеими ладонями слезы со щек и подбо­родка.

Почти тотчас же после ухода Володи прозвучал горн — к обеду.

РҐLVI

После обеда на скамейку рядом с Костей подсел на­чальник лагеря:

 — Ведь вы до вечера остаетесь? Знаете, мы хотели вас просить... Теперь у нас будет тихий час, потом полд­ник, а потом мы соберем ребят — старших, конечно, и вы с ними немножко побеседуете. Хорошо?

 — О чем?! — испуганно спросил Костя.

 — Ну, как же, вы фронтовик, поделитесь своими вос­поминаниями... Ребятам будет очень интересно. Так по­жалуйста. Часов в шесть. Вы до этого и погулять и отдох­нуть успеете.

Дежурные, убрав посуду, стали разносить конфеты, выдавая каждому по одной. Оставшиеся в коробках были пересчитаны. Потребовался нож — звеньевая стала резать конфеты на мелкие доли.

 Костя тоже получил свою порцию — целую конфету, полконфеты и четверть конфеты. Светлана сидела за стог лом напротив, перед ней тоже лежала маленькая шоколадная пирамидка.

 — Это ты устроила? — грозно спросил ее Костя, ше­потом, чтобы не услышали девочки, вытиравшие .клеенку через несколько столов от них.

Остальные ребята уже разошлись по спальням, на­ступал тихий час.

 — Нет, не я, — ответила Светлана. — Ведь это ваши конфеты.

 — Я не про конфеты! Я про беседу с, фронтови­ком.

 — Ах, беседа? Ну что ж такого! Побеседуете. Маль­чики интересуются. Они сами просили старшего вожато­го и начальника лагеря.

 — На моей гибели карьеру себе хочешь сделать?

 — А вы не портите мне карьеру!

Костя гневно положил в рот целую конфету, потом половину, потом четвертушку.

 — Честное слово, Светлана, я совершенно не знаю, о. чем я с ними буду разговаривать!

Светлана начала с верхней части шоколадной пира­мидки.

Съев маленькие кусочки, она потихоньку откусывала от целой конфеты.

 — А вы не бойтесь. Я вам помогу.

В лагере постепенно наступала тишина. В одноэтаж­ном корпусе — там, должно быть, самые маленькие — осторожно прикрылась стеклянная дверь.

Дежурные девочки пробежали взад и вперед из кухни под навес столовой, убирая кружки из-под ком­пота.

 — Костя, хотите погулять? — сказала Светлана. — У нас лес очень красивый, �ли, может быть, вам лучше тоже отдохнуть?

 — Что ты, что ты! Я не устал нисколько! Лучше пой­дем погуляем. А тебе можно уйти?

 — Да. Сегодня ребят укладывает наш педагог, У ме­ня два часа свободных.

 — Светлана Александровна, вашу кружку можно взять?

 — Да, да, пожалуйста.

Девочки расставили табуретки по местам, сняли фартуки и убежали в свой корпус.

Светлана и Костя вышли за ворота лагеря.

 — Вот сюда пойдемте, это моя любимая дорога. Красивый лес, правда? Такой мшистый, таинственный...

 — Очень красивый. Костя вдруг расхохотался.

 — Костя, вы что?

 — «Светлана Александровна»! Ой, не могу! — Он сел на пень, обмахиваясь фуражкой. — Светланка! Столько времени терпел!.. Нет, не могу! — Он продолжал хохо­тать. — Послушай, «Светлана Александровна», из тебя выйдет чудесный педагог, но скажи, как тебя, такую ма­лышку, вожатой сделали?

Светлана молча сошла с дороги. Цветов здесь никаких не было. Она срывала одинокие тощие травинки и якобы делала из них букет. Букет не получился, просто несколько маленьких колосков, вроде кукольного веника.

Обиделась?..

Костя подошел к ней:

 — Нет, Светлана, кроме шуток, — скажи, каким об­разом тебе удалось так быстро сделать карьеру?

Он заглянул ей в лицо. Оно было такое огорченное, что Костя сразу перестал смеяться.

 — Светик, ты что? Обиделась на меня?

«Светик мой» — так назвал ее Алеша Бочкарев тогда, в поезде. Как ласково он сказал, с каким участием! Але­ша теперь далеко. Окончил институт и уехал на работу еще в прошлом году. Кончал институт вместе с Надей, а уехали потом совсем в разные стороны.

Вот Алеша по-настоящему добрый, а Косте лишь бы только посмеяться... А еще показалось утром, что он не­веселый... Был, был невеселый! � все хотелось спро­сить... Это он уже потом, здесь, в лагере, развесе­лился.

 — Светланка, не буду больше! — Костя взял ее за руки. — Честное пионерское даю! Светлана Александ­ровна!

 — Перестаньте! — строго сказала Светлана. — Сюда идут!

Нет, никто не шел — просто показалось. Светлана вы­свободила руки.

� вдруг она перестала обижаться. Было даже прият­но думать, что Костя развеселился именно здесь.

Приехал серьезный и явно чем-то озабоченный... Да­же какая-то складочка около губ — вроде будущей мор­щинки.

 — Ладно, смейтесь, — сказала она. — Я сама до сих пор привыкнуть не могу к этой Александровне!

Они пошли просто так, без дороги, и серо-зеленый мох мягко пружинил под ногами.

 — Чем этот мальчуган провинился, которому ты го­лову намыливала? — спросил Костя.

 — Костя, он ругается. � не так, как другие ребята иногда: дураком или еще как-нибудь... Он нехорошими словами!

 — Кажется, очень раскаивался? Светланка, ты уж меня прости, я немножко подсматривал за ним в коридо­ре — хотел подслушать, как ты с ним разговариваешь, только не удалось.

 — Очень неудачно разговаривала.

 — Неудачно? Мне кажется, наоборот, что ты так вы­держанно...

 — Нет, я сделала ужасную бестактность. Я спросила его: «Ведь ты никогда не слышал, чтобы люди, которых ты уважаешь, говорили такие слова? Разве твой папа так говорит?» А он мне ответил: «Папа говорит». Костя, зна­чит не всегда можно мальчику поставить отца в пример. А ведь он не плохой человек, Володин отец, и работник хороший. Он приходил в завком, я его видела. Костя, вот вы на меня сейчас сочувственно смотрите... но... мне ка­жется, даже хорошие мужчины не очень склонны осуждать такое... Вот погодите, будут у вас свои ребята, тогда вы поймете!

Костя усмехнулся:

 — Ты говоришь с таким видом, будто тебе по край­ней мере сорок пять лет и у тебя не меньше полудюжи­ны детей!

 — У меня их больше двух дюжин, Костя! У меня двадцать девять энергичных мальчишек, которых я еще не очень хорошо умею воспитывать!

Когда Светлана и Костя уходили в лес, Косте хоте­лось расспросить поподробнее, чего, собственно, от него ждут во время предстоящей беседы.

Костя никогда не любил, да и не умел выступать на собраниях. Когда все-таки приходилось — в школе, по­том в армии, — он старался говорить как можно короче. С ребятами так нельзя: будет сухо и скучно. Может быть, Светлана что-нибудь посоветует?

Но Светлана стала рассказывать о своих мальчиках и о малышах из пятого отряда.

День был жаркий, далеко идти не хотелось.

Светлана сказала:

 — Давайте здесь посидим.

Костя лег на траву, закинув руки под голову.

В серебристо-зеленых ветках сосен, утонувших в голу­бом небе, запуталось белое облако, стояло почти непо­движно и таяло прямо на глазах.

Теперь не только говорить — даже думать ни о чем не хотелось.

 — Светланка!

 — Что?

 — Очень хорошо здесь у вас!

 — Да.

Светлана сидела, обхватив руками колени. На ней по­лосатое платье — синее с белым. На ногах маленькие ры­жие сандалии, совсем детские.

Там, где она сидела, уже не было травы — начинался белый песок и доходил до самой реки.

Светлана рисовала что-то сухой палочкой на песке, потом стирала и рисовала опять.

 — Вы почему улыбаетесь?

 — Так.

 — Скажите.

 — Да просто так. Ты вот пишешь что-то на песке, а мне вспомнилось.

 — Скажите, что вспомнилось.

Костя вспомнил парня из комендантского взвода, ко­торый проверял пропуска у ворот академии. Его демоби­лизовали весной. Перед этим он советовался с Костей, что ему делать после демобилизации и как побыстрее попасть в вуз. Костя спросил, окончил ли он десятилетку. Оказалось, что нет, десятилетку не закончил — в армию пошел.

«Тогда иди в школу рабочей молодежи: можешь и ра­ботать и учиться!»

Как-то утром, выйдя из общежития, Костя увидел удивленную уборщицу и очень довольного дежурного. Вся дорожка около ворот была исчерчена непонятными зигзагами и цифрами. Костя не сразу догадался, что это знаки радикала. Улыбающийся парень пояснил, что он уже обзавелся задачником по алгебре, но вот беда — по­забыл, как извлекать корни.

Всю ночь, стоя на дежурстве, вспоминал и наконец добился своего — вспомнил.

«Правильно, товарищ старший лейтенант?»

«Правильно».

«Тогда заметай, тетя Поля!»

Светлана, отбросив свою палочку, радостно сказала:

 — Но ведь это очень здорово, Костя!

 — Конечно, здорово, — согласился Костя. — Потому я и рассказал тебе, что здорово! Я же знаю, что ты уме­ешь ценить такие вещи!

Они вернулись в лагерь как раз в тот момент, когда заиграл горн к пробуждению.

Прошли вдоль невысокого сквозного забора, отделяю­щего часть лагерной территории. За забором — белый двухэтажный дом, перед ним — цветник. Среди цветов стоят маленькие бревенчатые избушки и большие дере­вянные грибы с круглыми скамеечками под ними.

 — А там у вас что? — спросил Костя. — Детский сад?

 — Да. У дошколят свои воспитательницы, отдельная столовая, у них все отдельно.

Костя сел на скамейку около забора, а Светлана убе­жала к своему отряду.