Светлана

 — Девочки, — сказала Светлана как могла спокой­нее, — вот мы решили следующий сбор провести на тему: «Два мира, два детства». Маша обещала нам рассказать о детях в капиталистических странах. А кто хочет сказать о наших советских детях? Я тоже немножко вам про себя расскажу: почему я учусь только в седьмом классе, и почему я все-таки могу учиться, и почему надо це­нить...

Светлана не закончила фразу.

Выручила Машенька. Деликатно кашлянув, ска­зала:

 — Светлана, мы и наших девочек из детского дома пригласим на сбор, хорошо?

Светлана вышла из пионерской комнаты. Не успела дойти до раздевалки, за спиной торопливые шаги. Катя, не обгоняя и не глядя в глаза, бубнит сбоку:

 — Светлана, извини меня...

«Ага! Попало тебе от девочек! Так и надо!»

 — Ладно, — сказала Светлана и, пересиливая себя (уж очень девчонка противная!), обняла Катю за пле­чи. — Слушай, Катя: послезавтра воскресенье, нам с Ма­шей надо подобрать литературу для сбора. Хочешь, пой­дем вместе в Ленинскую библиотеку?

Катя поморщилась:

 — Я не люблю в библиотеки ходить. — Разве ты не любишь читать?

 — Сказочки?

 — Почему сказочки? — удивилась Светлана. — Если не любишь сказки, возьми другую какую-нибудь книжку.

 — Мне другой не дадут.

Светлана поняла — сама страдала от этого. В школь­ной библиотеке обязательно спросят, в каком классе учишься, и будут предлагать что-нибудь подходящее... А Катя два года сидела во втором и в четвертом осталась. Ума у нее от этого не прибавилось, но ведь растет, инте­ресы у нее уже другие. При желании могла бы объяснить библиотекарше и получить нужную книжку. Катя пред­почла обидеться и уйти.

На другой день Катя все-таки принесла в школу поручительство для библиотеки, пояснив при этом:

 — Мама сказала, что она может за меня ручаться, только если я с тобой пойду.

Книги на столах. Книги на полках, вдоль стен. Книги вместе с полками отходят от стен и становятся поперек, чтобы больше поместилось книг в этом большом зале. Книги поднялись на хоры и смотрят вниз, с высоты второ­го этажа. Еще утро, но в зале ни одного свободного сту­ла. Очень много ребят, и очень тихо. Здесь старшие. Посмотришь на какого-нибудь парня широкоплечего и удивляешься, что он еще «ребенок». Подальше, в глуби­не, — зал для маленьких.

Катя и Маша прошли на цыпочках за Светланой, боясь зацепиться за что-нибудь и нарушить тишину. Когда библиотекарша записывала девочек, Светлана успела шепнуть ей несколько слов, показав глазами на Катю:

 — Понимаете, такое ей нужно, чтобы не оторваться!

 — Хорошо, подыщем. Не оторвется.

Светлана тоже села в зале для маленьких: здесь были свободные места. Не сразу раскрыла книгу. Она любила разглядывать читателей.

За первым столом — две девчушки не старше второго класса. У одной губы оттопырены, все время в движе­нии — читает вслух, но не слышно ни звука. Другая — поспокойнее, подперла голову маленькой рукой, тоже ше­велит губами, но не так неистово и водит пальцем по строчкам. Напротив — мальчуган. Ничего не видит и не слышит кругом. По выражению лица можно судить, гиб­нут герои книги или спасаются.

Маша уже в �спании, а не в Москве.

Катя с рассеянным любопытством оглядывает ком­нату и ребят... Но книги обступают со всех сторон, ребя­та погружены в книги, книга лежит перед ней. Катя недо­верчиво раскрывает первую страницу.

Светлане вдруг вспомнился маленький читальный зал, где работает Зинаида Львовна. Сегодня воскресенье, там сейчас тоже полно.

�нтересно бы узнать, сколько сейчас — вот сию минуту, — сколько людей, детей и взрослых, читает во всем Советском Союзе? Миллион? Нет, должно быть, больше! Во всяком случае, целая армия. Армия, которая идет впе­ред, не сдвигаясь с места, и одерживает победу без ору­жия. Сегодня в эту армию Светлана привела одного но­вобранца (одного, потому что Машенька уже старый солдат).

Очень скоро Светлана перестала замечать окружаю­щее и утонула в книжке. Вынырнула случайно: кто-то подвинул рядом стул и вернул к действительности. Взглянула на часы — давно уже обедать пора! А что де­лает новобранец? Во всяком случае, на часы не смотрит.

Домой возвращались на метро. Стоя на эскалаторе, Катя, молчавшая до сих пор, вдруг сказала:

 — Как там тихо и какие все вежливые!

«Клюет! — радостно подумала Светлана. — Она уже сейчас не такая, какая была утром!»

Сначала довели до дому Машу Морозову. Дверь от­крыла Машина мама, красивая, приветливая. �з перед­ней видна часть комнаты. Тюлевая занавеска на окне, освещенная солнцем, напомнила морозные узоры на стек­лах в зимний день. У окна, четко выделяясь на белом, — гладкий, блестящий угол рояля: Маша учится и, кажет­ся, неплохо играет. Маша привычным движением под­ставила матери лоб для поцелуя.

В Катину квартиру вошли через двор, с черного хода. В кухне гудел примус, почти невидимый за облаками па­ра. Высокая женщина, похожая на Катю, отжала над корытом что-то синее, с чего стекала лиловая вода, бро­сила в таз и сказала гулким голосом:

 — Ноги хорошенько вытирайте!

 — У нас чистые! — немедленно огрызнулась Катя. В коридоре Светлану чуть не сшибли с ног два мальчугана, тоже похожие на Катю. Катя наградила их под­затыльниками.

 — А ну, прекратить драку! — скомандовал из комна­ты Катин отец.

Оттуда доносились звуки радиоприемника, который никто не слушал и все старались перекричать.

Светлана вышла во двор и сощурилась от яркого сол­нечного света. � ни чуточки не изменилась Катя. Такая же, как была... А ведь ей, пожалуй, нелегко заниматься дома. Ей бы в школу приходить уроки делать.

В ноябре четвертый «Г» перевели в первую смену.

Между седьмыми классами и четвертыми — два этажа. Почти на каждой перемене Светлана сбегала по ле­стнице вниз. � сейчас же, завидев ее издалека, к ней устремлялись ее маленькие пионерки.

А потом и четвероклассницы стали понемногу проса­чиваться в верхний этаж. Робея, останавливались в две­рях, искали глазами Светлану.

Галя Солнцева или еще кто-нибудь из подруг, заметив девочек, громко звали:

 — Светлана! К тебе твои! «Мои...»

Неужели она была чужая для них еще два месяца назад?..

Когда сапожник работает с мелкими гвоздиками, он пользуется магнитом в виде подковы. Стоит приблизить магнит к кучке гвоздей в коробке — и они прилипают, приклеиваются к магниту, а потом друг к другу.

Всю зиму Светлана чувствовала себя в школе таким магнитом для девочек из четвертого «Г».

В коридорах, в раздевалке, на улице маленькие школь­ницы так и льнули к ней, прилипали, приклеива­лись.

Многих вожатых тяготила такая любовь. Светлана услышала как-то на перемене суровую отповедь девяти­классницы:

 — Девочки, если вы будете ко мне так подвешивать­ся, я откажусь быть вашей вожатой!

Нет, Светлана не боялась магнитных сил, ее самое тянуло на переменах в четвертый «Г», в самую гущу маленьких, привязчивых гвоздиков.

Все гвоздики, повисшие на красной подкове магнита, одинаковые. Все девочки в классе разные.

«Так кого же я люблю больше всех?»

Самой милой, самым главным другом была и осталась Машенька. Но — странное дело! — и к самым несимпа­тичным девочкам — Кате Головановой и Рите Короле­вой — Светлана в конце концов тоже привязалась. Слишком много было на них положено труда, чтобы их не по­любить.

К сожалению, все труды, по-видимому, пропали зря. Переделать сонную Риту и буйную Катю Светлане не удавалось.

Когда в четвертом «Г» было назначено родительское собрание, Светлана вечером пришла в школу и бродила по раздевалке и пустым коридорам. Ей очень хотелось увидеть родителей. Родители собирались неторопливо, узнавали у тети Мариши, куда нужно идти, разглядыва­ли рисунки на стенах в коридоре, останавливались у стенгазеты. Другие прямо входили в класс и с большей или меньшей ловкостью усаживались за маленькие пар­ты. Одной из первых пришла Голованова. Здесь, в школе, _:вдали от своего примуса, радиоприемника и шустрых мальчишек, сшибающих с ног, Катина мама показалась Светлане совсем другой — спокойной и даже добродуш­ной. Узнав Светлану, она сказала:

 — Спасибо тебе за мою Катюшку: читать приохотила.

«Значит, все-таки подействовало хоть немножко?»

Худенькая женщина, с улыбкой читавшая стенгазету, обернулась:

 — Так вот она, Светлана, наша вожатая? Дочка с та­ким оживлением рассказывала про ваш сбор!

 — Как ваша фамилия? — спросила Светлана.

— Королева.

Рита? Рассказывала с оживлением? Опять приятная неожиданность!

У двери в класс стояла Машина мама и разговари­вала с учительницей. Поманила Светлану. Светлана ра­достно бросилась к ней.

Морозова сказала вполголоса, с озабоченным видом:

 — Светлана, мне очень не нравится, что Машенька стала дружить с Ритой Королевой и Катей Головановой. Я боюсь, что эти девочки на нее дурно повлияют.

Еще одна неожиданность!

Светлана жалобно посмотрела на классную руково­дительницу.

Ну что, ну что ответить?

Учительница спокойно наклонила рыжевато-седую го­лову:

 — Не волнуйтесь, Маше это только полезно. — Потом спросила: — Ну, а твои личные дела, Светлана, в каком положении? Не отражается общественная работа на твоих школьных успехах?

Отражается, конечно! Еще бы не отражалась!

Светлана долго раздумывала потом, как бы она могла поточнее ответить на этот вопрос.

Во-первых, времени стало, с одной стороны, меньше, а с другой стороны, как бы и больше. Потому что, когда много дела, день растягивается. То есть он не то чтобы растягивается, а, даже не растягиваясь, становится боль­ше, просторнее.

День вроде как чемодан, в который можно побросать вещи (свои дела то есть) просто как попало — и очень мало туда поместится, или, наоборот, можно уложить ве­щи по порядку — и поместится много.

Маша спрашивала Светлану:

 — Ты так часто к нам приходишь! Как ты успе­ваешь?

...Так и успеваю. Когда нужно успеть — можно успеть! День стал просторнее — это во-первых. А во-вто­рых, ответственность! Нужно завоевать авторитет. В кон­це четверти девочки обязательно поинтересуются, какие отметки у вожатой.

Дело, конечно, не в отметках. Дело в том, что хоро­шие отметки показывают победу над собой.

Труднее всего было одерживать победу на фронте ма­тематическом.

 — �ван �ванович, у меня не математический ум! — говорила Светлана.

 — Однако теоремы ты доказываешь неплохо, даже собственные варианты изобретаешь!

 — Так ведь то теоремы! А вот алгебра!..

На парте перед Светланой как раз лежала письменная работа по алгебре, где ответ был жирно подчеркнут красным карандашом и стоял вопрос: «Почему ми­нус 2?»

 — В 1951 году... — начал �ван �ванович, и девочки с интересом ждали, что же случится в пятьдесят первом году, — в 1951 году Светлана Соколова окончит педаго­гическое училище и с сентября месяца начнет препода­вать в начальной школе.

 — Ой! — сказала Галя с таким сочувствием и ужа­сом, будто Светлану могут заставить преподавать уже се­годня.

 — � будут ее называть «Светлана Александровна». Галя засмеялась.

�ван �ванович сделал значительную паузу.

 — � напишет Светлана Александровна мелом на до­ске очень трудный пример:

2 + 4.

� получится у нее...

 — Шесть! — гордо сказала Светлана.

 — Нет, не шесть, — возразил �ван �ванович, — по рассеянности Светлана Александровна перепутает знаки, вместо сложения будет вычитать. � получится у нее... минус 2!

Да, конечно, �ван �ванович прав — подтянуться не­обходимо. Хорошо бы в этом году стать круглой отлични­цей — тогда приняли бы в педучилище без экзаменов. А то еще неизвестно, попадешь ли: говорят, конкурс большой.

XXXIX

«Свидетельство.

Настоящее свидетельство выдано Соколовой Светла­не Александровне... в том, что она обучалась... и обна­ружила при отличном поведении...»

Такие важные документы не полагается склады­вать — нужно бережно свернуть трубочкой, чтобы не помялись.

Семиклассницы в белых с крылышками парадных фар­тучках чинно выходят из школы и усаживаются на скамейку во дворе. Не хочется сразу расходиться по домам, хочется еще немножко побыть вместе. Кроме того, необ­ходимо развернуть хрустящие трубочки и, оберегая от теплого июньского ветерка, наглядеться всласть.

Необходимо также заглянуть и в соседние свидетель­ства об окончании. Об отметках приблизительно девоч­ки, разумеется, знали еще до окончания экзаменов. Мог­ли быть сомнения насчет письменных работ. Теперь от­метки выписаны все одна под другой на листе матовой бумаги, и никакая надпись, высеченная на камне, не мо­жет быть более неизменяемой и прочной.

 — Мушка, покажи!

Светлана с уважением любуется отметками Чернень­кой Мухи. Собственно говоря, не нужно было и выписы­вать все эти пятерки одну под другой... Написать сверху «пять», а дальше ставить кавычки против каждого пред­мета — и здесь, мол, то же самое.

Странное существо — человек. Ненасытное, ничем не удовлетворяющееся. Еще в пятом классе избавиться от троек было почти целью Светланиной жизни, они далее по ночам снились, тройки!

Свою фамилию в классном журнале Светлана нахо­дила издалека. Она стояла между Пчелкиной Марусей и Солнцевой Галей. Сверху и снизу, над Светланой и под Светланой, рядами, как на параде, — великолепные пятер­ки. Бок о бок с ними иногда, ну просто для разнообразия, тоже очень красивые четверки стоят. У четверок прямо­душный и мужественный вид. Пятерки энергичным рос­черком наверху напоминают лихих матросов с развеваю­щимися ленточками бескозырок... А против фамилии Со­коловой Светланы одна за другой, злобно подпрыгивая, несутся тройки. Не одни тройки, разумеется... Стоп! — говорят им четверки по географии и по немецкому. Стоп! Это вклинился лихой матросик — естествознание. По физкультуре и пению, конечно, тоже было пять, но ведь это не основные предметы.

А в прошлом году, зайдя зачем-то в учитель­скую, Светлана увидела �вана �вановича, а перед ним классный журнал. Ого! Проставляет четвертные отметки...

Не бывает глаз более зорких, чем глаза школьницы, заглядывающей в классный журнал за спиной учителя. Они — как глаза снайпера, у которого винтовка с оптическим прицелом.

Но — странное дело! — оптический прицел отказал. Светлана не могла найти свою фамилию на привычном месте, ее не удалось найти по отметкам.

Мухины пятерки... Галины пятерки... А где же злобные тройки, скачущие между ними? Вместо округлых ли­ний — прямые. Четверка за русский письменный, две четверки за математику. Светлана даже не сразу сообразила, что это именно ее ряд.

А теперь кажется, что и четверки нарушают красоту. Не мужественными и прямодушными кажутся они, а ограниченными и несколько даже туповатыми.

 — Жалко, что четверки, приняли бы тебя без экзаменов! — шепчет Галя, обнимая подругу.

Светлана чувствует, что Галя охотно отдала бы ей не-достающие пятерки. Гале они не так нужны: она просто переходит в восьмой, а Светлане пригодились бы для педагогического училища.

Между прочим, Нюра Попова уже после экзаменов вдруг решила не кончать десятилетку, а тоже идти в педучилище вместе со Светланой. Невозможно представить себе Нюру обучающей ребят. Впрочем, может быть, вой­дя в класс, она сразу начнет по-деловому: «Ребята, шпаргалки делаются так: берут очень тонкий и узкий клочок бумаги...»

 — Вот эта четверка досадная, — показывает Свет­лана, — случайная, могло бы ее и не быть. Вот эта — ленью моей рождена, а эта, — она ласково улыбается, — трудовая четверочка, потом и кровью добытая!

 — По алгебре? — спрашивает Галя.

 — Да, по алгебре.

У четверки по алгебре есть своя история. Перед весенними каникулами �ван �ванович предложил Светлане, кроме дополнительных занятий в школе, приходить к не­му заниматься на дом, чтобы, как он сказал, «перед рас­ставаньем проверить прочность фундамента математиче­ских знаний».

Когда Светлана пришла к нему в первый раз, ее очень поразило, что, кроме «�вана �вановича» для трепещу­щих школьниц, он был еще «Ваней» для жены, «па­пой» для хорошенькой дочери-студентки и. «дедушкой» для очень симпатичных и совершенно бесстрашных внучат.

Когда кто-нибудь появлялся в доме, после первых слов, обращенных к гостю: «добрый день», «вечер» или «утро», третьим и четвертым словами у жены �вана �ва­новича были «Хотите чаю?»

Вне зависимости от ответа чайник, всегда очень горя­чий, подавался на стол.

Казалось, что в недрах квартиры, как на вокзале, всегда имеется бак с кипящей водой. Приветливая и шум­ная семья �вана �вановича была такой же неожидан­ностью для Светланы, как одинокая комната Натальи Николаевны. Не было у Натальи Николаевны внучат, а уж так подходило бы ей быть бабушкой!

А �вану �вановичу подходило бы сидеть в строгом холостяцком кабинете и проверять тетради, прихлебывая из стакана остывший, очень крепкий чай (крепкого чая он как раз и не пил, жена наливала ему совсем слабый — из-за сердца).

Перед самыми экзаменами девочки, рассуждая после уроков о Светланиных делах, говорили, что хорошо бы ей получить по всем предметам пятерки — легко было бы поступить в педагогическое училище, не пришлось бы за­ниматься летом, а то похудела даже — так старается!