Светлана

� совсем просто было ему ответить:

 — Да.

 — Попробуй решить задачу.

Когда Светлана стала писать на доске условие зада­чи, у нее было ощущение человека, когда-то в детстве умевшего плавать, но теперь не верящего в свои силы: «А вода глубока, не выкарабкаться, сейчас буду медлен­но погружаться «с головкой» и «с ручками».

�ван �ванович не торопил. Вот так же отвечала ему Катюша Короткова — могла думать, сколько ей хочется. � вдруг оказалось, что задача совсем простая, даже как будто знакомая, что плыть не страшно, Светлана уже не боялась утонуть.

 — Сначала узнаем... Во втором вопросе узнаем...

Еще раз сложить центнеры, потом тонны... Но она забыла, сколько центнеров в тонне — десять или сто? Ка­жется, сто. Светлана писала одну цифру за другой. По лицам девочек она поняла, что ошиблась. Взяла тряпку и стерла написанное. Нет, как будто правильно получает­ся: 635 тонн 11 центнеров. А к ним прибавить...

� опять весь класс молчаливо подтверждает: неверно! Светлана положила мел и сказала с отчаянием:

 — Забыла!

Обычно в таких случаях �ван �ванович вызывал другую девочку на помощь, иногда у доски собиралось трое или четверо. Поднялось несколько рук. Туся Цве­таева подняла выше всех, улыбалась и даже шевелила пальцами от нетерпения. Мухи и Галя Солнцева рук не подняли, на их лицах выражалось страдание.

 — Солнцева, напомни, — сказал �ван �ванович, как будто не замечая поднятых рук.

Галя подошла к доске и, подавая Светлане мел, ска­зала:

 — �х десять, а не сто. Пиши один, а другой один прибавь к тоннам.

С точки зрения математической, это было очень несо­вершенно выражено, но Светлана поняла сразу. Все вспомнила о центнерах и тоннах.

Она стерла «635 т. 11 ц.» и написала: «636 т. 1 ц.»

Сказала смущенно:

 — Я думала, что центнер от слова «сто».

 — Правильно думала, — подтвердил �ван �вано­вич. — Почему же он так называется?

 — Ах да! — радостно вспомнила Светлана. — В нем сто килограммов!

Галя отступила к окну, стараясь показать, что Свет­лана отлично управляется без нее. Даже решилась спро­сить:

 — Мне можно сесть, �ван �ванович? Он усмехнулся:

 — Садись, Ясное Солнышко!

Когда Светлана возвращалась на свое место, она бы­ла твердо уверена, что никогда в жизни не забудет, сколь­ко центнеров в тонне и сколько килограммов в центнере.

Перед тем как рассказывать дальше, �ван �ванович диктует номера заданных на завтра задач и примеров. Пока девочки пишут, ходит между партами и успевает проверить несколько домашних работ.

 — Мушка, дай промокашку! — шепчет Муха Белая своей подруге.

�ван �ванович говорит сурово:

 — Не жужжать! — � добавляет, вышагивая длин­ными ногами по классу, растягивая одни слова и скорого­воркой произнося другие: — Прромокашки, зубные щет­ки, носовые платки и. гребешки должны быть у кажждого иннндивидуальны!

Как опытный артист, он делает паузу «на смех». �ван �ванович любит пошутить и любит, чтобы оценили его шутки. Это короткие антракты, предохранительные кла­паны, открываемые во время урока. Без них слишком велико было бы напряжение в классе.

Галя, на беду, смешлива. Другие давно уже отсмея­лись и пишут дальше.

 — Солнцева! Довольно веселиться, пиши внима­тельнее.

XI

На последней перемене в класс заглянула вожатая — девятиклассница Лида Максимова:

 — Девочки, помните — у нас сбор!

Этой осенью Лида выросла на целый каблук, стала подвязывать крендельком темные косички и в первый раз надела платье с прямыми твердыми плечиками. Девоч­кам из четвертого «А» она казалась совсем взрослой.

После звонка Лида появилась опять:

 — Пошли, пошли! Аня, Валя, обязательно прихо­дите!

Девочки из детского дома обычно не ходили на школь­ные сборы. Но Аня и Валя знали, что сегодня будет очень интересно, и решили остаться.

Галя защелкнула портфель и крикнула Мухам:

 — Мухи, подождите, мы идем!

Ей было неловко уйти без Светланы.

А Светлана не торопилась. Не поднимая глаз, она перекладывала что-то у себя в пенале, учебники еще ле­жали на парте.

 — Пойдем, Светлана!

 — Не жди меня, ступай. Я не пойду, — сказала Свет­лана тихо.

 — Как — не пойдешь? — испуганно зашептала Га­ля. — Почему? Ох!.. Ты без галстука!.. Забыла, да? �ли у тебя нет еще?

Вожатая подошла к ним:

 — Это новенькая ваша? Светлана Соколова? Что же ты, Светлана, идем!

 — У нее галстука нет, — вмешалась Нюра Попова, которой до всего было дело.

 — Ничего, — сказала Лида, — пойдем так. Для пер­вого раза прощается, — и взяла Светлану за руку.

Светлана стояла, то поднимая, то опуская крышку парты:

 — Я не пионерка!

 — Как же так? — удивилась Лида. — Ах да! Ведь ты... Все равно пойдем; как гостья у нас посидишь, а в ноябре дашь торжественное обещание и будешь настоя­щей пионеркой.

Светлана ответила страдальческим голосом:

 — Нет, я не хочу.

 — Как? Пионеркой не хочешь быть?

Туся Цветаева насмешливо сказала:

 — Она в оккупации жила, ее фашисты научили, вот и не хочет!

 — Замолчи! — строго сказала Лида.

Светлана, сжав кулаки, метнулась к Тусе. Вожатая с трудом удержала ее.

 — Девочки, уйдите! Все уйдите! �дите в пионерскую комнату и ждите меня там.

 — Не смеет! Она не смеет мне говорить так! — кри­чала Светлана. — Моя мама коммунисткой была, они ее убили за это! Никто не смеет мне так говорить!

Вожатая крепко держала ее за обе руки:

 — Ну успокойся, успокойся!.. Уйдите, девочки!.. Сядь, Светлана, давай спокойно поговорим... Почему ты не хочешь быть пионеркой?

Светлана заговорила уже со слезами на глазах:

 — Когда нас в третьем классе всех принимали... я больна была... а потом хотели осенью... а осенью немцы пришли... Ты думаешь, я не жалела, что у меня галстука нет? Уж я бы его вот как берегла!.. А теперь... что же я... торжественное обещание давать?.. С маленькими, с девятилетними?.. Ведь мне уже тринадцать с половиной лет! Я лучше через год прямо в комсомол...

Нюра Попова, которой до всего было дело, как раз в эту минуту просунула в дверь свой острый носик и вос­кликнула удивленно:

 — Тринадцать лет? � только в четвертом классе учится?!

У Светланы опять начали кривиться губы:

 — Вот видишь!

Лида подошла к двери:

 — Нюра, уйди!

 — Да я ничего! Ты придешь, Лидочка? — Нюра ис­чезла за дверью.

Светлана встала:

 — �ди к ним, Лида, они тебя ждут. Только не гово­ри, пожалуйста, никому.

Лида обняла Светлану — она знала, что иногда это помогает.

 — Как же я тебя одну отпущу — такую расстроенную?

А из пионерской комнаты — нарастающий гул, там четвертый «А», предоставленный самому себе. � Евгении Петровны, классной руководительницы, нет, на беду, — хворает уже вторую неделю.

Лида заторопилась в пионерскую комнату:

 — Подожди меня, Светлана, не уходи, я сейчас. Я только скажу им, чтобы они не кричали.

Когда Лида через минуту вернулась в класс, Светла­ны там уже не было.

Очень немногие девочки слышали то, что сказала Светлане Туся. Нужно ли говорить о поведении Туси сей­час, на сборе, или лучше с ней одной? Ведь Светлана просила не рассказывать, ей будет неприятно, если весь класс...

Ах, если бы эти маленькие девочки знали, как трудно бывает вожатой, когда вот такие непредвиденные обсто­ятельства!

На следующий день Светланы в классе не было. Муха Черная, староста, спросила сестер-близнецов из детского дома:

 — Аня, Валя, а где Светлана? Почему не пришла?

Эти девочки всегда ходили вместе, и звали их через тире: «Аня-Валя», как будто это было одно двойное имя.

 — Она пришла, — ответила Аня (она всегда отвечала за обеих), — только она теперь будет не у нас, а в чет­вертом «В», ее перевели.

Евгении Петровны сегодня опять не было, опять ее заменяли другие учителя. Первый урок был арифметика. �вану �вановичу сказали, кто отсутствует и почему. Га­ле показалось, что он пожалел о Светлане.

В конце урока, закрывая журнал и обводя взглядом класс, он вдруг сказал:

 — Пасмурно что-то у вас сегодня, и даже Солнышко в тучах... — Он посмотрел на Галю Солнцеву: — Что, без подружки своей скучаешь?

Галя действительно уже привыкла к своей соседке за эти несколько дней. На перемене она расспрашивала Аню-Валю, что было вчера в детском доме.

 — Ничего не было, — сказала Аня. — Мы ничего ни­кому не рассказывали. Светлана велела не говорить.

Галя вздохнула. Должно быть, Светлана сама попро­сила перевести ее в другой класс.

 — А у вас в детском доме знают, что Светлана не пионерка?

 — Знают. Ей вожатая еще раньше говорила, что ее примут в ноябре.

 — А Светлана?

 — Она тогда ничего не ответила.

На большой перемене Галя вместе с Мухами подня­лась на самый верхний этаж — внизу был только их класс, четвертый «А». В четвертом «В» они почти никого не знали — этот класс был целиком переведен из другой школы.

 — Вы кого ищете? — Соколову.

 — Она в учительскую пошла, за картами.

Спустились в учительскую. А там сказали, что Соко­лова только что понесла карты наверх — должно быть, по другой лестнице.

Опять поднялись наверх, заглянули в четвертый «В». Карты уже лежали там, их развешивала незнакомая круглолицая девочка, но Светланы в классе не было. А тут звонок...

В коридоре они столкнулись с вожатой Лидой, кото­рая тоже разыскивала Светлану. Лида очень огорчилась, узнав, что Светлана будет в другом классе.

 — Как нехорошо получилось, девочки! Ведь, должно быть, она сама просила ее перевести.

Галя увидела Светлану только в раздевалке, после уроков. Светлана стояла уже одетая с каким-то задум­чивым, отчужденным видом. Она поджидала Аню-Валю: в ее новом классе попутчиков из детского дома не было.

Галя подошла к ней:

 — Как жалко, что тебя перевели! — сказала она. — У нас все очень жалеют... � Лида тоже.

 — Что же делать, — коротко и даже как будто враж­дебно ответила Светлана. � сейчас же отвернулась. — Аня-Валя, пошли!

Уже во дворе их перегнал �ван �ванович.

 — Соколова, как на новом месте центнеры пожи­вают? — добродушно окликнул он.

Светлана, вся вспыхнув, ответила:

 — Ничего...

Когда они подходили к детскому дому, Светлана по­велительно сказала Ане-Вале:

 — Вы у нас никому не говорите, что я в другом классе!

� Аня-Валя покорно молчали...

На следующий день �ван �ванович спросил руково­дительницу четвертого «В», куда, как ему сказали, пере­вели Светлану:

 — Как у вас Соколова с именованными числами справляется?

Учительница ответила даже несколько удивленно:

 — Соколова?.. Хорошая девочка. Я ее как раз сего­дня спрашивала, очень толково отвечала.

�ван �ванович одобрительно кивнул головой:

 — Ну-ну!

Как раз в это время Галя опять разыскивала Светла­ну на верхнем этаже. Одна, без Мух. Она боялась, что Светлана опять посмотрит враждебно и скажет ка­кую-нибудь резкость — пускай уж лучше ей одной скажет!

� опять, как вчера:

 — Соколова в буфете...

А в буфете Светланы нет.

 — Она в библиотеку пошла... � там не видно Светланы.

Казалось, что Светлана играет с Галей в прятки..

Несколько раз на лестницах, в коридоре, в буфете Галя видела вчерашнюю круглолицую девочку и встре­чала ее удивленный взгляд.

� все время перед глазами стояло грустное лицо Светланы, такое, какое было у нее вчера в раздевалке, отчужденное, даже как будто враждебное.

Три перемены, включая и большую, Галя потратила на поиски. Даже на уроках думала только об этом, даже Мухам отвечала невпопад... Мухам-то еще полбеды — �вану �вановичу ответила невпопад! Он посмотрел су­рово — затуманилось Солнышко или нет, а на уроках должна быть полная ясность!

Наконец на последней перемене Галя опять поднялась наверх и решила ждать у двери четвертого «В» до са­мого звонка, с риском опоздать на географию. Почему-то она была уверена, что в классе Светланы не будет. Гале уже начинало казаться, что школа — совсем не школа, и что вообще все эти лестницы, все эти поиски и таинствен­ные исчезновения Светланы — просто обыкновенный страшный сон, когда ищешь, входишь — и вдруг все ока­зывается совсем не то, ничего и никого не узнаешь, все незнакомое...

 — Ты опять Соколову ищешь? — остановили ее в ко­ридоре девочки. — Она только что в класс пошла, цветы поливает.

Галя открыла дверь. Пустой класс. Открытые окна. Светланы нет. С маленькой лейкой в руках стоит кругло­лицая девочка и поливает цветы.

Галя испуганно смотрела на круглолицую девочку, а круглолицая девочка — на Галю... и тоже начала не­множко пугаться, даже порядочно воды пролила на пол.

 — Кого ты ищешь? — спросила она наконец.

 — Соколову, из вашего класса.

Круглолицая девочка неожиданно улыбнулась:

 — Так Соколова — это я!

А у Гали все захолодело внутри, как будто она попа­ла в заколдованное сказочное царство, где худенькая Светлана прямо почти на глазах превратилась в незна­комую круглолицую девочку.

XII

Дома Галя обедала и ужинала без аппетита, вечером на папины и мамины вопросы тоже отвечала невпопад. Мама даже пощупала губами Галин лоб, но жара, разу­меется, не было.

 — Что с тобой? — спросила мама. — �ли отвечала неудачно?

 — Да, — сказала Галя, — �вану �вановичу.

 — Сколько же он поставил?

 — Он у себя в книжечке, я не видела.

 — Ну ведь не двойку же? Да ты, Галочка, не огор­чайся так — исправишь.

Гале стало совестно, что мама беспокоится из-за пред­полагаемой двойки, и она сказала с тяжелым вздохом:

 — Да я не потому.

Мама и папа переглянулись. Потом папа взял газету, а мама стала убирать посуду в буфет.

А Галя ходила от окна к окну и пощипывала узкие зе­леные листья у пальмочек, даже оторвала один. Мама и папа сделали вид, что ничего не заметили. Потом Галя остановилась посередине комнаты и проговорила совсем трагическим голосом:

 — Ну вот скажите: если я знаю, что кто-то делает что-то нехорошее, нужно сказать или нет?

Папа сразу отложил газету, а мама закрыла буфет. Папа спросил:

 — Кому сказать?

 — Ну... учителям!

 — Может быть, сначала постараться, чтобы этот че­ловек сам перестал делать нехорошее? — осторожно ска­зал папа.

 — Меня не послушает. Скрывается от меня и от всех. Убегает. Видела его вчера и сегодня только в раздевалке. Сегодня, как только я вошла, вышел и ушел с Аней-Валей! По-моему, даже подозревает меня уже и нена­видит!

 — Кто ушел с Аней-Валей? Кто ненавидит? — в один голос спросили папа и мама.

 — Этот человек.

 — Ты бы рассказала, Галочка, все, — посоветовал папа, — а то мы с мамой ровнешенько ничего не пони­маем.

 — Даете слово, что никому никогда про этого чело­века не расскажете без моего разрешения?

На этот раз мама и папа ответили невпопад. Мама сказала:

 — Даю.

 — Я такого слова не даю, — сказал папа.

 — Почему не даёшь?

 — Потому что раз слово дал — полагается его дер­жать. А может быть, окажется, что этот человек разбой­ник или вредитель какой-нибудь, тогда я сразу иду к те­лефону и набираю ноль два, а что мама будет делать со своим честным словом?

 — Я сказала не вообще, а без моего разрешения.

 — А вдруг ты разбойника пожалеешь и не разре­шишь?

 — Это не разбойник, а девочка,

 — Девочки тоже иногда бывают порядочные разбой­ницы... А ну-ка, Галочка, — папа пересел с кресла на ди­ван и по дороге прихватил с собой Галю, — сядем мы с тобой рядком да поговорим ладком... Рассказывай про свою разбойницу.

Теперь Галя сидела между папой и мамой и видела совсем близко их внимательные глаза. Галя подумала, как страшно важно для папы и для мамы все, что ее за­нимает и волнует, и как хорошо, когда можно все, что тебя занимает и волнует, кому-нибудь рассказать.

� не нужно никаких особых честных слов, потому что у папы и мамы все слова честные.

Потом Галя подумала о Светлане — что некому ей рассказать про свои обиды и огорчения и никому про ее огорчения неинтересно слушать, У Гали затряслись губы...

Когда она кончила рассказывать, папа спросил, вста­вая:

 — Где этот детский дом? Галя тоже вскочила с дивана:

 — Папа, ты что хочешь делать? Ты хочешь туда идти?

 — Для начала хочу позвонить по телефону. Даешь разрешение?

 — Папа, если ей что-нибудь будет из-за меня...

 — Честное слово, Галочка, я буду говорить так, буд­то та разбойница — моя собственная разбойница!

 — Ну, тогда звони.

 — По-моему, лучше не по телефону, — сказала мама,

 — Так я же только сговориться, когда прийти.

В детском доме ответили, что директора нет, просили позвонить утром или прямо зайти. Говорила дежурная воспитательница. Папа положил трубку и вопросительно посмотрел на маму и на Галю.

 — Лучше бы прямо с директором... — нерешительно проговорила мама.

 — Хорошо, — сказал папа, — в таком случае, отло­жим до утра.

XIII

В это утро тетя Мариша в школьной раздевалке, как представитель власти, выслеживала правонарушителя. С молниеносной, почти автоматической, быстротой прини­мая и размещая на вешалках пальто девятиклассниц, она успела сказать: