— Гнезда, гнезда побелить! Так Наталья Николаев­на велела! Не стену, а ласточкины гнезда! Не ломать, а побелить! То есть, конечно, и стену тоже! Побелить их вместе со стеной... то есть, если вы сумеете их осторожно...

 — Что-о? — обиженно протянул маляр. — Чтобы я, маляр с двадцатилетним стажем, эту вашу ерунду не сумел как следует побелить?!

 — Вы не обижайтесь, товарищ маляр, вы сумеете! — ликовала Светлана. — А с вашим начальством, которое у вас будет принимать работу, Наталья Николаевна са­ма договорится!

Ласточкины гнезда были побелены на другой же день, ко всеобщему удовольствию, и, как заметила Алла, «очень удачно вошли в архитектурный ансамбль».

В эти жаркие июньские дни 1945 года на улицах Москвы было очень много военных. � вид у них был не деловой, а праздничный. Новенькое, с иголочки, обмун­дирование, необмятые края фуражек, зеркальная поверх­ность сапог, без единой пылинки. Казалось неправдопо­добным, что эти люди — недавние участники последних, жестоких боев. Но количество орденов и особый «фрон­товой» загар говорили о славном боевом пути.

Человек сведущий мог даже проследить этот путь по пестрым ленточкам медалей, отметивших взятые города и города, не отданные врагу.

Офицеры и солдаты неторопливо ходили по улицам: иногда под руку со счастливой спутницей, редко в оди­ночку, обычно группами в несколько человек. Они скап­ливались на бульварах, во дворе Консерватории, у две­рей театров... Москва любовалась ими, а они любовались Москвой.

 — Светлана, смотри! Шестнадцать орденов и золо­тая звездочка!

 — Аня-Валя, дважды Герой! Тамара Владимировна, вон, там, там, около скамейки, — видите?

Девочки шли по бульвару с огромными букетами в руках. Настроение у них было вдвойне праздничное: двадцать четвертого, в воскресенье, — парад Победы, а се­годня в детском доме — коллективный день рождения. Тамара Владимировна поехала за цветами, девочки со­провождали ее, чтобы помочь донести. Присели отдох­нуть на скамейку.

Мимо них, растянувшись цепью во всю ширину буль­вара, прошла группа молодежи — девушки и несколько молодых людей, но девушек больше. Они пели и в такт стучали по своим портфелям, как будто били в бубны. Если навстречу им шли военные, цепь разрывалась, и девичьи голоса восторженно выкрикивали хором:

 — Да здравствует Красная Армия! �ли:

 — Привет героям!

 — Студенты идут, — сказала Тамара Владимиров­на. — Здесь какой-то институт недалеко, должно быть прямо с экзамена.

 — Веселые какие! — сказала Аня. — Я думала, сту­денты серьезные... Светлана, смотри, какой длинный! Прямо даже удивительно, выше всех!

Еще человек десять или двенадцать шагали цепью и пели, но не били в портфели, как в бубны, а шли, взяв­шись за руки, и каждые две руки держали один портфель.

Кто-то сказал:

 — Красивая девушка!

Они все были веселые и хорошенькие, но красивая была только одна.

Светлана сразу узнала ее. Надя и Алеша шли в сере­дине поющей цепи и, взявшись за руки, размахивали портфелем — так и неизвестно, чей был портфель: его или Надин. � Алеша и Надя были совсем другие, чем тогда, зимой (ведь тогда Светлане тоже казалось, что студенты серьезные!). Они пели хвастливую песню про свой лучший в мире институт, а поравнявшись со ска­мейкой, на которой сидели военные, остановились и про­кричали вместе со всеми:

 — Привет героям!

Они бы не заметили Светлану, если бы не цветы. Они увидели сначала букеты, потом девочек. Алеша что-то сказал Наде, цепь разорвалась. Алеша подошел первый, протягивая Светлане длинную руку, и все воскликнули хором:

 — Привет пионерам!

Надя спросила, по какому случаю столько цветов. Ей стали рассказывать про день рождения. Сегодня в дет­ском доме шесть новорожденных — они все родились в этом месяце.

Надины подруги заинтересовались, подсели на ска­мейку, остальные, кто не поместился, стояли кругом.

 — Может быть, вам интересно посмотреть на наш праздник? — сказала Тамара Владимировна. — Прихо­дите в гости, милости просим.

Светлана засомневалась, будет ли им интересно. Соби­рались устроить концерт, но не вышло: артисты все нарас­хват в эти дни, а заранее не сговорились — думали, что праздновать будут уже в лагере, но отъезд задержался.

Надя вдруг встала, обернулась к подругам и похло­пала в ладоши, требуя внимания:

 — Девочки! У меня идея! Заниматься после экзамена, конечно, никто не будет. Предлагаю пойти в детский дом, только не гостями, а замартистами и устроить для ребят концерт художественной самодеятельности. Помните, как у нас на Первое мая здорово получилось?

...Начало праздника — ровно в семь. В столовой уже накрыты столы и цветы расставлены в вазах. В кухне те­тя Настя вынимает огромные противни с пирогами.

В коридоре Тамара Владимировна поправляет кончи­ком туфли ковровую дорожку — ее сдвинули мальчики, когда вносили в столовую стулья.

Аня останавливает на площадке лестницы кастеляншу и (в который раз!) спрашивает ее тревожным шепотом: — Как бордовое платье?

Кастелянша (в который раз!) успокаивает Аню: платье поспеет вовремя.

Валя уже в бордовом. Она стоит перед зеркалом, за­стегивает пояс. Светлана заглядывает в спальню и удив­ляется: до чего же Вале идет бордовый цвет!

 — Ты воротник вот так... — Она подбегает к Вале и тоже отражается в зеркале вся.

Светлана — в голубом.

 — Я люблю, когда юбка широкая, — говорит Валя. Светлана тоже любит широкие юбки.

Обе девочки быстро поворачиваются, и платья взду­ваются парашютами.

Какие сегодня у Вали глаза... Вообще новое, наряд­ное платье делает человека тоже немножко новым, в осо­бенности глаза: оно придает им блеск.

Светлане очень хочется еще раз подойти к зеркалу и проверить, повлияло ли новое платье на ее собственные глаза. Но ей неловко разглядывать себя при Вале.

Повернувшись на одной ножке и опять раздув пара­шютом широкий подол, Светлана убегает к малышам посмотреть, как они.

Няня как раз переодевает их и повязывает новые, разных цветов банты: мальчикам — на шею, девочкам — в волосы.

На низеньком столе стопочкой лежат штанишки и платья.

Забавно! Новые платья влияют даже на малышей. Если бы сделать много маленьких окошечек и заставить ребят выглядывать оттуда, чтобы ничего не видно, толь­ко лица... даже не лица, а только одни глаза, — • и по бле­ску глаз можно было бы безошибочно определить, кого уже переодела няня, а кто еще в обыкновенном, буднич­ном! Светлана начинает помогать:

 — �ди сюда, �рочка, иди, именинница!

К сожалению, именинница �рочка острижена под ма­шинку — одна из всех девочек. Красный бант приходит­ся повязывать ей галстучком на шею, как у мальчиков. Сначала �рочку тревожит этот бант, повязанный не на месте. Но другие девочки посматривают на �рочкин бант и спрашивают у Светланы, как лучше. Светлана пы­тается лавировать и разводить дипломатию: �рочке, мол, так лучше, а вам — так.

Никакие дипломатические ухищрения не помогают. Одна за другой подходят девочки и просят сделать, как у �рочки — «не в волосы, а вот здесь». Светлана и няня, одев всех, терпеливо перевязывают девочкам банты.

Ровно в семь приехали шефы с завода и привезли множество таинственных больших свертков. Студенты пришли даже на десять минут раньше. Вначале они не­множко стеснялись, разговаривали вполголоса, ходили вслед за Натальей Николаевной, осматривали помещение. В кабинете Натальи Николаевны чинно сидели Галя Солнцева и черненькая Муха — делегаты от школы на праздник в детском доме. Они принесли подарки малы­шам от класса: вышитые кармашки для платков. Кар­машки лежали на столе, пестрея широкими шелковыми лентами, и придавали кабинету какой-то елочно-маскарадный вид.

Подарки шефов были роскошны. В столовой, во вре­мя чая, толстый председатель завкома развязывал та­инственные свертки и одного за другим поздравлял име­нинников.

В особенности понравились Светлане куклы для младших девочек. У кукол было и приданое — пе­стренькие, в мелких цветочках или в полоску «отрезы» материи.

Толстый шеф, сохраняя невозмутимую серьезность, поднимал один за другим полуметровые кусочки ткани и пояснял:

 — «Отрез» на платье... «Отрез» на сарафан. А из этого полотна... — он прикидывал взглядом, — шесть по­лотенец можно будет сшить.

После чая в зале рядами расставили стулья, и на­чался концерт.

Надя была конферансье. Вначале Светлана волнова­лась за нее, да и вообще волновалась за концерт — ведь все-таки не настоящие артисты!

Но держалась Надя так уверенно, так хорошо уме­ла и заинтересовать и рассмешить. Что касается арти­стов, то было, конечно, странно слышать, как Надя называет их, будто школьников, уменьшительными име­нами:

 — А сейчас, ребята, вам споет Вова Ракитин. Это наш институтский Пирогов.

� вдруг появляется чернобровый дядя, в плечах ко­сая сажень, и начинает петь таким низким, густым голо­сом, что кажется — эти звуки не выходят из человече­ского горла, а просто наполняют воздух, отражаются от стен зала и со всех сторон врываются в уши.

Но улыбается обладатель мощного баса такой жизне­радостной, не артистической улыбкой, что сразу стано­вится ясно: не совсем он еще взрослый, а так — нечто промежуточное между школьником и взрослым человеком, и правильно делает Надя, называя его именно Вовой.

�грал баян, были танцы, но больше всего понрави­лись ребятам фокусы.

 — Знаменитый китайский фокусник Алеша Бочкарев! В Китае он, конечно, никогда не жил, но мог бы жить и в Китае, если бы туда поехал, — правда, ребята?

Алеша Бочкарев с неожиданной для него ловкостью подбрасывал разные мелкие предметы, которые исчеза­ли в воздухе, и вдруг вынимал их из ушей девочек, си­девших в первом ряду. Он вырезал большой кусок из се­редины носового платка, потом встряхивал, расправлял, и платок оказывался совершенно целым.

 — А теперь поджарим яичницу, — сказал он в заклю­чение, разбил сырое яйцо, выпустил его в стаканчик для бритья, размешал палочкой, потребовал кепку: — Я мо­гу и в стакане поджарить, но лучше в кепке.

Витя Чижов сбегал в переднюю и принес свою кепку. Алеша перелил сырое яйцо из стакана в кепку, раз­мешал...

 — Ну, вот и готово! — и нахлобучил кепку на голову ее владельцу.

Тот присел, втянув голову в плечи. Ребята застонали от восторга, но кепка оказалась сухая и чистая, Витина голова тоже, а яйцо исчезло неизвестно куда.

Один раз фокусник был уличен ребятами. Он раски­нул длинные руки, в левой ладони была зажата карта, она должна была «сама» перенестись в правую руку. � вдруг кто-то закричал:

 — Вижу! Вижу! У вас и в правой руке тоже карта! Вон, вон уголок торчит!

Алеша нисколько не растерялся. Он добродушно ска­зал:

 — А разве видно? Ну, ничего, я все-таки покажу этот фокус.

Ребята уже не могли сидеть смирно, как в начале концерта. Они вставали, чтобы лучше видеть, нарушая правильность рядов, перекочевывали вперед. Задние ря­ды были теперь почти пустые. Светлана сидела между Галей и Леной Мухиной.

В детском доме ее школьные приятельницы были в первый раз. Светлана в начале вечера очень волновалась, понравятся ли девочкам пироги, концерт, вообще все. А теперь по-хозяйски радовалась.

Кто-то, осторожно раздвигая стулья, прошел за спи­ной Светланы. Еще какой-нибудь запоздалый гость. Не хотелось оборачиваться, чтобы не пропустить интересное. Когда фокусы кончились и Надя объявила новый номер, Светлана, сама не зная почему, все-таки обернулась. В самом последнем ряду, в углу около стены, сидел Костя,

Костя пришел на праздник позднее всех. Сначала по­стоял за колонной, но оттуда плохо была видна сцена. Он потихоньку пробрался в последний ряд. Облокотился на спинку стоявшего перед ним стула и смотрел через го­ловы ребят, только не на девушку, которая пела смешные частушки. Он смотрел гораздо левее, туда, где стояла Надя, и во всем зале видел только ее. Ребята встали — встал и он, потому что они заслонили ее своими голова­ми. Ребята сели — он тоже сел. Но он не смеялся, когда все смеялись, он даже не смеялся Надиным шуткам. Он ничего не слышал и не понимал, он только смотрел на нее с застывшим на лице выражением счастья.

Здесь, за спинами зрителей, отгороженный от них пу­стыми стульями, он, конечно, не думал, что кто-нибудь может обернуться и наблюдать за ним. Его лицо было беззащитным, как лицо человека, когда он наедине с со­бой. Он не заметил Светлану,

А Светлане стало неловко подсматривать чужие тай­ны. Она отвела глаза.

Опять движение стульев в последнем ряду. Наталья Николаевна, увидев лейтенанта, одиноко сидящего в са­мом дальнем углу зала, подходит к нему. Может быть, хочет спросить, не скучно ли ему, или предложить ему чаю? Костя смотрит на нее бессознательным взглядом. Так как Наталья Николаевна стоит, он тоже хочет встать, но она удерживает его за плечо и отходит с чуть замет­ной ласковой усмешкой. Конечно, она поняла, что ему не скучно и что никакого чаю ему не требуется.

Выступления окончены. Костя начинает пробираться к Наде, как бы притягиваемый невидимым магнитом. Но ребята отодвигают стулья, расчищая место в середине зала, Надя хлопает в ладоши, затевая какую-то игру. Одной из девочек завязывают глаза и кладут на пол спичечную коробку. Костя опять остается в заднем ряду большого круга, образованного зрителями. В другом конце зала, совсем недалеко от Светланы, — Алеша Бочкарев, ставший вдруг очень серьезным. У него самое серьезное лицо из всех лиц в этом зале. Проследить на­правление его взгляда нетрудно: со своей двухметровой высоты Алеша, конечно, уже увидел Костю.

К Алеше подходят старшие мальчики. Покосившись на его медаль, с уважением спрашивают:

 — Вы были под Сталинградом?.. Расскажите нам про Сталинград!

Он немножко даже теряется и не знает, что ответить им, к тому же кругом так шумят... Но мальчики по-дело­вому показывают на открытую дверь читальни:

 — Пойдемте вот сюда, здесь нам не помешают.

Они уводят Алешу Бочкарева и прикрывают за собой дверь. Тем временем Надя опять хлопает в ладоши и го­ворит:

 — Теперь, ребята, будем играть в «волшебную бу­тылку».

Ей срочно требуется бутылка, только не молочная, а с узким горлышком.

 — Надюша, откуда же бутылка в детском доме? — удивленно басит «институтский Пирогов».

При общем смехе Надя поясняет:

 — Ну как же: из-под уксуса, из-под масла подсол­нечного.

Аня-Валя бегут по коридору и по лестнице вниз, в кухню, к тете Насте.

 — Нет, масляную не нужно! — кричит Надя, убегает за ними и возвращается, высоко держа над головой бу­тылку из-под ситро.

Но в коридоре ее останавливает устремившийся в по­гоню Костя.

Удивленные вопросы:

 — Костя! Откуда? Ты на парад приехал?.. Почему не написал?.. Как догадался сюда прийти?

Замедлив шаг, Надя возвращается в зал.

Костя торопливо объясняет, что на парад приехал не он, а его полковник, а Костя при нем адъютантом, что вышло это неожиданно, что дома он уже был, потом по­ехал в институт, думая поймать Надю после экзамена, но она уже ушла. Случайно, позвонив Надиной подруге, он узнал, что все на празднике в детском доме.

 — Ну, расскажи, как ты теперь...

Они входят в зал. Надя не знает, куда девать бу­тылку:

 — Девочки, кто умеет играть в «волшебную бутылку»?

Но ее подруги не знают, как играть в «волшебную бу­тылку» из-под ситро.

 — Алеша знает... Алексей? Где он?

Кто-то заметил, что он пошел с мальчиками в чи­тальню.

 — Алеша, ты фокусник, это по твоей специальности!

Надя навязывает ему бутылку, а сама остается в чи­тальне.

Алеша принимает бутылку:

 — С удовольствием!

Пожав Косте руку, он выходит в зал. За ним, по од­ному, уходят и мальчики. Костя остается в читальне. Дверь из читальни в зал широко открыта. Ребята опять становятся кругом, Алеша Бочкарев посередине, высо­ко поднимает бутылку:

 — Ребята! Прошу внимания! Эта бутылка — вол­шебная! Ей можно задавать любые вопросы, обо всех присутствующих в зале — и она ответит.

Бутылку спрашивают, кто из присутствующих здесь самый храбрый, самый жадный, кто самый счастливый, кому не понравились фокусы знаменитого китайского фо­кусника, кто боится мышей — и так далее, и так далее.

Алеша после каждого вопроса кладет бутылку на пол и придает ей вращательное движение. Бутылка вертится сначала быстро, потом все медленнее и медленнее, нако­нец останавливается и дает ответ, нацелив на кого-нибудь свое горлышко. Оказывается, что самая храбрая — всем известная трусиха Олечка, самый счастливый — именно Алеша Бочкарев (бутылка так и замерла горлышком вперед у его ног). Фокусы не понравились Вите, давшему свою кепку для приготовления яичницы. А боится мышей чернобровый студент, в плечах косая сажень, с громо­подобным басом.