23

Моторо-мотогальский агент решился выполнить ту миссию, ради которой он был внедрен в экипаж «Лилии Зари» лишь после того, как узнал некоторые подробности о текущем режиме безопасности корабля.

Дело в том, что на пути к Арктуру некоторые члены экипажа заявили капитану протест по поводу слежки, которую начальник службы безопасности организовал на борту под предлогом поисков шпиона. Они потребовали отчета, дала ли эта слежка какой-нибудь эффект. А узнав, что не дала, устроили нечто вроде демонстрации на парадной палубе под лозунгом «Нет вторжению службы безопасности в частную жизнь!»

По миламанским меркам это вовсе не воспринималось как начало бунта на корабле, и капитану с начальником службы безопасности пришлось клятвенно заверить недовольных, что индивидуальную слежку за членами экипажа с помощью микроботов они не ведут.

Вместе с тем капитан категорически отказался отключить камеры в коридорах и местах общего пользования. Он знал, что шпиону понадобится как минимум еще один раз войти в компьютерную сеть, чтобы заполучить данные о местоположении Земли и маршруте крейсера. И он не может сделать это с каютного компьютера, иначе вычислить его не составит труда.

Таким образом, столкновение демонстрантов с капитаном окончилось вничью. Шпион в этой акции не участвовал, он сидел тише воды, ниже травы, но узнал обо всем буквально через час, когда вольный пересказ речи капитана распространился по всему кораблю.

Нельзя сказать, чтобы миламаны никогда не лгали и не обманывали. Они могли и соврать, и умолчать, и это не считалось таким уж большим грехом — но одно можно сказать с уверенностью. Порядочные миламаны никогда не давали ложных клятв.

А капитан там, на парадной палубе, произнес дословно следующее:

— Я клянусь вам, что на моем корабле ни за кем не ведется персонального наблюдения. Не могу обещать, что этого не будет никогда, но сейчас этого нет и в ближайшее время не предвидится.

Именно поэтому недовольных так легко удалось успокоить, хотя они были настроены весьма решительно. Заводилами были храбрые, но стеснительные парни, которые жили или работали неподалеку от того туалета, откуда шпион выходил в компьютерную сеть. Им взбрело в голову (а может, слух такой прошел), будто первыми на подозрении окажутся именно они.

Осознание того, что начальник службы безопасности или его подчиненные могут наблюдать за их частной жизнь через посредство микроботов, мешало недовольным наслаждаться любовью в своих каютах наедине с раскрепощенными девушками, которым было все равно, смотрит на них кто-нибудь или нет. Однако эти девушки тоже пришли на митинг, поскольку им не меньше хотелось наслаждаться любовью, а панический страх слежки, который у некоторых парней достиг масштабов паранойи, ломал девчонкам весь кайф.

И вот капитан поклялся, что служба безопасности ни за кем не следит. А значит, сказал чистую правду, и в этом нет никаких сомнений. Даже если бы он не произнес слово «клянусь», ребята в большинстве своем поверили бы ему. Члены экипажа «Лилии Зари» привыкли верить своему капитану.

Однако шпион в этом случае мог бы и усомниться. Ложь капитана в такой ситуации проходила бы по разряду не вранья, а военной хитрости, и любой нормальный миламан его бы понял.

Но капитан произнес волшебное слово, и сомнений не осталось даже у шпиона.

И он решился.

Колебания не оставляли его до самого последнего момента, тем более, что время было. Митинг произошел за два дня до подлета к Арктуру, и в эти два дня моторо-мотогальский агент не мог ничего предпринять.

Зато когда «Лилия Зари» вышла около Альфы Волопаса в досвет для корректировки курса, колебаться стало некогда. Времени было совсем мало, и хорошо еще, что шпион как раз перед остановкой сменился с вахты.

Вахты менялись строго по часам, но многие из навигационной группы остались в этот момент на своих постах, а из двигательной группы, обслуги и спецназа почти все бросились на смотровую галерею.

Шпион в этот момент кинулся в свою каюту, что само по себе не было подозрительно, но могло вызвать очень серьезные подозрения после того, как миссия будет выполнена.

Но шпион все время помнил о маленьком поселке на оккупированной моторо-мотогалами планете и о людях из этого поселка.

Он знал, что если выполнит задание и вернется с пустыми руками, то миламаны ему этого не простят.

И все же он продолжал колебаться, держа в руках маяк в виде сувенирной авторучки и уже открыв крышку мусоросборника. А минуты уходили. Корабль уже завершал поворот и переориентацию и был готов запустить ускорители, чтобы снова уйти в сверхсвет.

А следующая корректировка курса будет уже очень далеко от Земли.

И шпион успел.

Он успел в самый последний момент, когда автоматика ассенизационной системы еще перенаправляла мусор прямо за борт.

И маленькая аннигиляционная бомба жахнула прямо рядом с бортом. Короткая яркая вспышка, которую тотчас же засосало в миниатюрную черную дыру — не больше горлышка от бутылки. Но тотчас же на экране навигационного локатора загорелась яркая отметка «неидентифицированный аварийный сигнал», а компьютер мгновенно отрапортовал, что координаты источника сигнала совпадают с координатами «Лилии Зари».

В следующую секунду на корабле взревел сигнал тревоги. Землянам он показался музыкой, но миламаны были иного мнения и без напоминаний бросились по своим местам, в недоумении переспрашивая друг у друга, что случилось.

— Срочное погружение! — скомандовал капитан на мостике, и крейсер ушел в сверхсвет чуть ли не раньше, чем в динамиках громкой связи стихло эхо его голоса.

Капитан «Лилии Зари» сразу понял, что вспышка аварийного маяка — дело рук вражеского агента, и отреагировал на угрозу, повинуясь инстинкту самосохранения. Первая его мысль была о том, что шпион наводит моторо-мотогалов на крейсер, и надо немедленно убраться как можно дальше от того места, которое обозначено маяком.

Уже потом пришла другая мысль. О том, что навести моторо-мотогалов на «Лилию Зари» таким способом — затея безнадежная. Пока мотогальские корабли дойдут до маяка, крейсер успеет улететь черт знает куда. А вот звезда или планета никуда не улетит.

Так что все ясно. Эта история — из той же оперы, что и попытка взломать компьютерную сеть. Шпион хочет навести моторо-мотогалов на Землю — родной мир носителей гена бесстрашия.

По каким-то причинам он не сумел сделать это непосредственно у Земли. А теперь решил, что на обратном пути меры безопасности будут ослаблены… Хотя нет — ведь капитан сам объявил во всеуслышание о границах этих мер.

Ну конечно. И демонстрация недовольства тоже могла быть спровоцирована шпионом. Начальник службы безопасности высказал это предположение сразу же, как только вник в суть проблемы.

— Проклятье! — в сердцах произнес в ответ капитан. — А я пообещал им воздержаться от слежки.

— Ничего подобного, — спокойно сказал на это начальник службы безопасности.

— Что «ничего подобного»?

— Ничего подобного вы не обещали. Даже совсем наоборот. Вы сказали: «Не могу обещать, что этого не случится в будущем».

И в подтверждение своих слов начальник службы безопасности вызвал на экран видеозапись речи капитана перед недовольными.

Заодно он дал капитану возможность взглянуть на лица митингующих и внимательно рассмотрел их сам.

Подозревать можно было любого и никого конкретно.

— Самые подозрительные, конечно, зачинщики, — заметил он. — Но именно поэтому их скорее всего можно сбросить со счетов. Хотя я бы предпочел не сбрасывать со счетов никого.

— Ты предлагаешь взять под наблюдение всех? — спросил капитан с ноткой ужаса в голосе. Он сразу представил, какой шум поднимется, если о слежке станет известно, а шпиона среди этих миламанов не окажется.

— Именно так, — ответил начальник службы безопасности. — Деваться нам все равно некуда. Мы ведь не знаем, что сделает этот предатель в следующий раз. Может, он собирается взорвать корабль.

«Ну уж это вряд ли», — подумал капитан, однако промолчал, решив, что нельзя пренебрегать и такой угрозой. Ведь на борту «Лилии Зари» находится особо ценный груз, и если моторо-мотогалы отчаются заполучить носителя гена бесстрашия живым, они наверняка сделают все возможное, чтобы уничтожить его — желательно, вместе с кораблем.

24

Носитель гена бесстрашия Евгений Оскарович Неустроев по прозвищу Же Ни Йя все-таки впал в ярость, однако миламаны не имели возможности с близкого расстояния понаблюдать за этим зрелищем, которого они так долго ждали.

Неустроев закатил громкую истерику в запертой изнутри биоритмической секции своей каюты, где не было никаких приборов наблюдения. Он колотил кулаками по стенам и выкрикивал грязные ругательства, но стены обеспечивали такую великолепную звукоизоляцию, что ни один звук не проникал наружу.

Как это обычно бывает с истерическими типами, при взгляде со стороны могло показаться, будто Неустроев притворяется и при этом сильно переигрывает. Выглядело это так, словно он изображает узника, заточенного в карцер и настолько возмущенного несправедливостью, что он не знает, рыдать ли ему от бессилия или грызть зубами решетку.

Решетки к сожалению не было, а то Неустроев точно бы вцепился в нее зубами. А так он вонзил зубы в собственную руку и прокусил ее чуть ли не до крови.

И все же он вовсе не притворялся, а просто высвобождал таким вычурным способом свою нервную энергию.

— Отпустите меня домой!!! — кричал он, хотя Ли Май Лим не раз говорила ему, что в каюте нет ни телекамер, ни подслушивающих устройств. — Сатрапы! Палачи! Пошли вы со своей войной! Хрен вы получите, а не мои гены! Свободу узникам совести!

Потом он долго лежал ничком на ложе, орошая слезами подушку, изготовленную специально для него в корабельном синтензоре, пока не успокоился совсем. А успокоившись, всячески корил себя за срыв и радовался, что никто этого не видел и не слышал.

Правда, в последнем Неустроев вовсе не был уверен. Миламаны очень даже могли ему соврать, а в тонкости их отношения ко лжи вообще и клятвам в частности землянин, увы, посвящен не был. А потому, утихомирившись, сильно устыдился своей несдержанности, и в мозгу его без конца крутилась одна мысль: «Что о нас подумают представители межпланетной общественности».

«О нас» относилось к землянам как планетарной расе, полномочным представителем которой перед лицом галактического сообщества Неустроев вдруг себя ощутил.

Межпланетная общественность тем временем думала о том, как восстановить отношения с носителем гена бесстрашия, столь опрометчиво разрушенные лобовым сообщением о том, что Же Ни Йя не может немедленно возвратиться домой.

Привычку впадать в ярость по поводу и без миламаны считали естественной функцией организма землян и не поставили бы истерику Неустроеву в упрек, даже если бы знали о ней.

Однако они не знали, ибо сказали Же Ни Йя правду. В его каюте действительно не было никаких наблюдающих и подслушивающих устройств.

Поэтому Ли Май Лим не ведала, что делает Же Ни Йя, и не имела представления, как он встретит ее, когда она придет мириться.

А мириться послали, разумеется, ее, поскольку миламаны были уверены, что любого другого он встретит еще хуже.

— Открой, пожалуйста, — попросила она из-за дверей каюты так проникновенно, что голос дрогнул даже у механического ретранслятора. — Мне очень нужно с тобой поговорить.

И вздрогнула от неожиданности, когда он распахнул дверь почти сразу после этих слов.

Вернее, не распахнул, а просто открыл, поскольку двери на корабле расходились в стороны, как раздвижные стены японского домика, но это не меняет сути дела. Неустроев предстал перед Ли Май Лим так скоро, словно ждал под дверью, когда она придет.

— Говори, — произнес он, и в пространстве повисла долгая пауза, так как Ли Май Лим не знала, что сказать. Она готовила разные варианты беседы, но от неожиданности все они выветрились у нее из головы.

Не дождавшись от нее ни слова, Неустроев молча отошел вглубь каюты, но дверь не закрыл, словно приглашая миламанку войти.

И она вошла.

Двери автоматически сомкнулись за ее спиной.

— Раздевайся, — все так же холодно и хмуро сказал Же Ни Йя.

— Что? — пролепетала Ли Май Лим.

— Ты ведь за этим пришла?! — повысил голос Неустроев. — Жители деревни Зачатье до сих пор помнят молодого человека средних лет с голубыми глазами и окладистой бородой. С ума сошли генетики от ген и хромосом. Раздевайся, чего стоишь?! — рявкнул он так, что храбрый офицер спецназа Ли Май Лим вздрогнула, как от удара плетью.

Носитель гена бесстрашия еще никогда так с нею не разговаривал. При этом он вовсе не казался впавшим в ярость. Он просто был груб и неделикатен.

Но Ли Май Лим не обиделась и не оскорбилась. Она не вполне поняла слова, сказанные землянином сгоряча, однако уяснила, что он не прочь продолжить вкушение плодов сладострастия в ее обществе. А ради этого она была готова стерпеть любую грубость.

Она сбросила форменный комбинезон задевайся, чего стоРрртак стремительно, словно от этого зависела ее жизнь. И Неустроев невольно подумал, что его плен имеет свои прелести. Миламаны не отпустят его домой, но зато на корабле он теперь может помыкать ими, как хочет. Они все стерпят ради главной цели — этого пресловутого зачатия полноценного потомства.

Неустроев овладел девушкой прямо на полу в главном помещении каюты, и такое с нею тоже было впервые. Это напомнило ей скорее не акт любви, а упражнение из тренировочного комплекса по рукопашному бою. Миламанские мужчины никогда не позволили бы себе так обращаться с женщиной.

Но Же Ни Йя не был миламанским мужчиной. И что самое удивительное — Ли Май Лим понравилось такое обращение. Может, это оттого, что наслаждение от любви смешалось с ощущением новизны и необычности, которое всегда возбуждало девушку с медовой кожей и зелеными глазами и будоражило ее рассудок. А может, в ней пробудились какие-то древние инстинкты из той эпохи, когда взаимоотношения мужчин и женщин в цивилизации миламанов были совсем другие.

Об этой эпохе сохранились лишь смутные предания, которые гласили, что когда-то миламанские мужчины были свирепыми воинами, которые захватывали в плен скромных и целомудренных девушек и превращали их в рабынь сладострастия.

Но Великая Богиня Любви, Мать Матерей встала на защиту девушек, и с каждым годом их становилось все больше, а мужчин все меньше. И хотя мужчины оставались гигантами, а девушки были гораздо миниатюрнее, кончилось тем, что женщины восстали против мужчин и одержали победу. А в наказание за прежние грехи они лишили сильный пол любовной энергии, сосредоточив ее в себе.

Девушки перестали быть скромными и целомудрен-ными и стали наделять мужчин любовной энергией в малых дозах, одаряя их млечными слезами из кормящей груди. А мужчинам пришлось сделаться поэтами, чтобы вернуть себе благорасположение слабого пола.

Но памятуя о прошлом, женщины отказали мужчинам в праве вкушать плоды сладострастия один на один. В помещении, где совершается акт любви, с тех пор всегда находится не больше одного мужчины и не меньше двух женщин.

И даже теперь, когда мужчинам снова пришлось стать воинами, и они добились в этом деле немалых успехов, в любви они остаются скромными и стыдливыми поэтами, не смеющими посягнуть на прерогативы женщин.

Ли Май Лим не преминула сообщить об этому Неустроеву, когда тот, тяжело дыша, перевалился на спину, а она, робко касаясь губами его кожи около уха, снова попыталась завязать разговор.

На ее первые слова Же Ни Йя ничего не ответил, но и прервать ее речь не попытался, что Ли Май Лим сочла за добрый знак.

Дослушав древний миф до конца, Неустроев, наконец, заговорил.

— Привыкай, — сказал он, и у Ли Май Лим сладко заныло где-то в глубине чрева — там, где зреют инфанты.

— Знаешь, наши историки думают, что этот миф повествует о великой генетической революции, — произнесла она с нескрываемой радостью в голосе. Еще бы — ведь только что носитель гена бесстрашия ясно дал понять, что он не против продолжения интимных отношений с Ли Май Лим, и зеленоглазая миламанка бросилась закреплять достигнутый успех.

Правда, она смутно представляла себе, в чем заключалась эта революция, поскольку плохо учила биологию в школе, но если бы Же Ни Йя заинтересовался этим вопросом, можно было призвать на помощь специалистов.

Однако Же Ни Йя не заинтересовался.

— Плевать я хотел на ваши революции, — холодно и зло сказал он и ушел в гигиеническую секцию, где подставил свое разгоряченное тело под тугие струи прохладной воды.

Немного подумав, Ли Май Лим шагнула туда следом, но заговорить о великой генетической революции больше не пыталась.

25

Чудо с парадным катером генерала Забазара, случившееся на отсталой аграрной планете Рамбияр, объяснялось просто. Над программой идентификации, которая закрывала доступ к бортовому компьютеру катера, поработали рамбиярские колдуны. Они ни разу в жизни прежде не видели компьютера, но это вовсе не стало помехой для тех, кто умеет предсказывать будущее.

При случае колдуны, пожалуй, смогли бы сами управлять звездолетом, полагаясь только на свою беспредельную интуицию — однако это не понадобилось. Партизан навел на базу моторо-мотогалов офицер космофлота союзнических войск, который случайно узнал, что рамбиярские маги могут помочь ему снять добровольческий ошейник, способный убить носителя по команде вышестоящего начальника при малейшем признаке неповиновения или измены.

Этот офицер здорово рисковал. В его ошейнике могло находиться подслушивающее устройство, и изменник мог остаться без головы прямо в разгар переговоров со связниками партизан.

Однако он знал, что высокие технологии в Мотогаллии переживают упадок — как качественный, так и количественный. Иными словами, сложных электронных устройств не хватает точно так же, как и всего остального. Поэтому подслушивающие жучки в ошейники ставят редко, а многие солдатские ошейники лишены даже главного процессора — то есть это чистой воды бутафория.

К сожалению, сам он носил офицерский ошейник, где был и процессор, и запал, и взрывчатка. Но подслушивающего устройства точно не было. Голова осталась на плечах, а колдуны и правда сняли ошейник в два счета, телекинетическим усилием мысли разомкнув контакты замка в правильной последовательности.

Офицер при этом трясся от страха и напряжения, и пот градом стекал по его лицу, а колдуны выглядели невозмутимыми, хотя честный офицер предупредил их об опасности, ничего не скрывая. В том числе и того, что если ошейник взорвется, пострадать может не только носитель, но и те, кто окажутся рядом с ним.

Именно этот офицер — тунганец по имени Кья-696 — отговорил колдунов от мысли наслать порчу на союзнические войска. Он объяснил, что настоящих злодеев в оккупационных войсках на Рамбияре меньшинство, а основная масса — это такие же пленники в ошейниках, как и он сам. И взятые моторо-мотогалами в плен рамбиярские мужчины могут оказаться в точно такой же ситуации где-нибудь на другой планете.

Кья-696 предложил другой вариант — позвать на помощь миламанов, которые, скорее всего, даже и не знают еще о захвате Рамбияра. А когда узнают, то, конечно, примут меры для его освобождения — особенно если рамбиярцы сумеют найти убедительные аргументы и ответы на вопрос, почему свобода Рамбияра важна для безопасности цивилизации миламанов.

Колдуны умели чувствовать ложь и фальшь, зато тунганцы умели убедительно говорить. До завоевания Тунгана моторо-мотогалами его жители прославились, как лучшие торговцы во Вселенной. Они были способны продать снег полярным жителям, замерзающим в своих ледяных жилищах.

И колдуны приняли план тунганца.

В суматохе, которая сопровождала захват генеральского парадного катера, на его борт проник один натуральный моторо-мотогал, и его чуть не разорвали на части, прежде чем разобрались, что это не лютый враг, а миламанский агент, который не нашел лучшего способа передать миламанской разведке чрезвычайно важные сведения о том, для чего собственно генералу Забазару нужен Рамбияр.

Это был как раз тот самый решающий аргумент, которого так не хватало рамбиярским партизанам и беглым тунганцам (а к Кья-696 присоединилось несколько его земляков). Услышав этот аргумент, миламаны наверняка предпримут меры для освобождения Рамбияра.

Колдуны сразу сказали, что моторо-мотогал говорит правду. Один из них, самый старый, которого к катеру тащили на руках двое подростков, сказал: «Я ему верю», — и с этой минуты ни один из рамбиярцев, оказавшихся на борту, ни словом, ни действием не выражал враждебности по отношению к моторо-мотогалу. А вот тунганцы поглядывали на него настороженно, будучи уверены, что коварные моторо-мотогалы способны обмануть кого угодно.

На борту парадного катера было всего три космолетчика — все трое тунганцы, причем один из них тяжелораненый. Этого было достаточно, пока катер уходил от погони, но когда на подступах к скоплению Ли Май Лим целая эскадра моторо-мотогальского флота ринулась ему наперерез, ситуация здорово осложнилась.

Два линкора и четыре тяжелых крейсера совместными усилиями выбили катер из гиперпространства. Чтобы уйти в него снова, требовалось выстоять хотя бы несколько минут, пока восстановится мощность энергоисточника. А это означало вести бой.

Но для ведения боя двух человек недостаточно. Требуется гораздо больше людей, способных принимать самостоятельные решения и отдавать приказы компьютерам.

И в этот момент моторо-мотогал произнес:

— Я возьму на себя боевые излучатели.

Спорить было некогда. Двое тунганцев управляли текущими маневрами и конфигурацией защитного поля, тяжелораненый в паре с брейн-компьютером готовил катер к экстренному погружению, а заняться наступательным вооружением было просто некому.

К тому же как раз в тот момент, когда моторо-мотогал подал голос, по катеру шарахнул гравитационный таран вражеского линкора. Бортовые антигравы устояли, но на всех экранах тотчас же замелькали огоньки тревоги. «Критическая перегрузка защитных систем!» — сообщали ярко-красные таблички на моторо-мотогальском языке.

— Давай! — крикнул Кья-696, и миламанский агент тотчас же ударил по своим землякам моторо-мотогалам из всех боевых излучателей, по числу и мощи которых парадный катер генерала Забазара не уступал иному крейсеру.

Обоим линкорам пришлось уклоняться от удара и на время забыть об атаке. Через считанные секунды их сменили тяжелые крейсеры, но какое-то время было выиграно, и этого времени миламанскому агенту с моторо-мотогальским именем Забатаган из мотогальника Заба хватило, чтобы подготовить следующий удар.

Двум крейсерам пришлось уходить от мощных фотонных торпед, а два других испытали на себе всю мощь боевых излучателей катера.

Их капитаны в панике докладывали на флагманский линкор, что боевые характеристики противника не соответствуют стандартному вооружению парадных катеров генеральского уровня. Но на флагмане это заметили и без чужой подсказки.

Правда, контр-адмирал, стоявший во главе эскадры, никак не мог понять, в чем тут дело, потому что генерал Забазар, сообщая наверх о бегстве с Рамбияра группы партизан, благоразумно умолчал о некоторых особенностях своего катера, искренне надеясь, что эти особенности не помешают эскадре регулярного моторо-мотогальского флота разнести этот катер на мелкие частицы, по которым ничего нельзя будет определить.

А дело было в том, что стандартное вооружение парадного катера казалось Забазару слишком слабым, и начальник Главного штаба союзнических войск, используя свои более чем обширные связи, самовольно и тайно перевооружил этот катер (равно как и другие челноки, которыми он пользовался) — так что по боевой мощности захваченный партизанами кораблик превосходил даже парадный катер Дважды Генералиссимуса.

Изменивший Всеобщему Побеждателю моторо-мотогал Забатаган даже рычал от восторга, пуляя в разные стороны из всех стволов и демонстрируя удивительную меткость. А тунганцы, половина из которых неожиданно оказалась под его началом, поскольку тех, кто не имел навыков управления звездолетом, посадили к оружейным пультам, то и дело бросали на него сначала изумленные, а потом и восхищенные взгляды.

Пришедший в себя второй линкор успел еще раз ударить по катеру гравитационным тараном, но только с дальнего расстояния, поскольку ближе было не подойти. Пассажиров катера лишь немного тряхнуло, а в следующую секунду указатель мощности энергоисточника пересек контрольную отметку, и Кья-696 скомандовал экстренное погружение.

Уже в гиперпространстве, когда стало ясно, что во второй раз выбить катер из сверхсвета моторо-мотогалам не удастся, старый колдун спросил у Забатагана:

— Там ведь были твои сородичи?

— Да, — ответил моторо-мотогал без тени эмоций.

— И тебе не жалко было их убивать?

По поводу жертв на линкорах и крейсерах можно было сомневаться, но одну канонерку Забатаган точно разнес в пух и прах, и там наверняка погибли все от капитана до последнего матроса.

— Для них величайшее счастье — умереть за Всеобщего Побеждателя, — сказал Забатаган.

— А для тебя? — не унимался волшебник.

— Я отказался от высшего счастья ради благ и удовольствий этого мира, — ответил моторо-мотогал, но колдун, умеющий отличать правду от лжи, сразу понял, что собеседник говорит не то, что думает.

И это насторожило мудрого старика, который прежде не замечал за моторо-мотогалом по имени Забатаган ничего подобного.

26

Легкий крейсер «Лилия Зари» без эксцессов совершил вторую корректировку курса и двигался теперь прямо к точке рандеву, где его ожидала канонерка «Тень Бабочки».

Носитель гена бесстрашия Же Ни Йя, казалось, смирился с этим, хотя и был не в меру напряжен, почти не выходил из каюты и с членами экипажа разговаривал невежливо.

Члены экипажа, однако, старались не грубить ему в ответ, хотя и были по миламанским меркам чересчур раздражительны. По кораблю разнесся слух, что капитан нарушил свое обещание не вести ни за кем индивидуальной слежки, и после взрыва аннигиляционного маяка наблюдение ведется чуть ли не за половиной команды.

Это была неправда. Начальник службы безопасности приставил «хвост» лишь к четырем зачинщикам акции протеста. Но об этом никто не знал, и взбудораженная команда начинала бурлить и закипать.

Все, конечно, понимали, что вражеского агента надо обезвредить как можно скорее, иначе он может натворить неописуемых бед.