Ген бесстрашия

Но одно дело — понимать такие элементарные вещи рассудком, и совсем другое — жертвовать ради этого привычным комфортом. Подумать только — некоторым особо стыдливым мужчинам приходилось теперь полностью воздерживаться от вкушения плодов сладострастия. Ведь если даже они сами вне подозрений, микробот наружного наблюдения может быть приставлен к какой-нибудь из партнерш.

Тут уж поневоле станешь раздражительным.

И в довершение всего по крейсеру пошли разговоры, что носитель гена бесстрашия плохо обращается с женщинами. Он взял моду каждой женщине, вошедшей в его каюту, командовать: «Раздевайся!» — и овладевать ими в циничной форме с применением силы и причинением боли сразу по выполнении этого приказания.

Но что самое удивительное, женщины, узнав про такое дело, чуть ли не в очередь выстроились у каюты землянина и ломились в дверь поодиночке и группами.

Увы, все то нисколько не способствовало достижению главной цели и только усугубляло напряженность на корабле.

Чтобы хоть немного приблизиться к решению первоочередной задачи, надо было уговорить Же Ни Йя продолжать сотрудничество, которое заключается вовсе не в том, чтобы давать миламанкам сеансы первобытной любви, а в том, чтобы самому пройти курс комплексной генетической адаптации, который позволит довести биосовместимость земного организма до уровня, приемлемого для скрещивания.

— Ни за что! — неизменно отвечал на все предложения такого рода Же Ни Йя. — Мало того, что вы готовы угробить меня в своих звездных войнах, так еще предлагаете, чтобы я добровольно дал превратить себя в мутанта.

Никакие объяснения в том духе, что он вовсе не превратится в мутанта, а лишь приобретет способность к скрещиванию с миламанами, на Неустроева не действовали.

Конечно, можно было проделать все необходимые процедуры и без согласия Же Ни Йя. Однако это нельзя проделать незаметно. И все может очень плохо кончиться. Землянин попросту откажется участвовать в финальной стадии процесса, и вся работа пойдет насмарку.

В то, что даже в этом крайнем случае сохранится надежда на успех, верили только самые крайние оптимисты. Конечно, существует еще искусственное оплодотворение, но при таком невысоком уровне биосовместимости оно скорее всего не даст результатов.

А времени становилось все меньше, и когда казалось, что его уже нет совсем, один из старших медиков произнес вслух то, о чем многие специалисты знали, но боялись даже подумать.

— Есть еще один вариант. Изменить генотип миламанской женщины. Успех почти гарантирован, но эта женщина практически наверняка лишится способности иметь детей от миламанских мужчин и даже вести полноценную половую жизнь. И я не готов поручиться, что мы сможем потом вернуть ее генотип в исходное состояние. Одну операцию подобного рода женщина скорее всего выдержит, но вторую — вряд ли.

— Мы не можем сделать такую операцию, — категорически заявил другой старший медик. — Это противоречит закону о вивисекциях и закону о генофонде миламанской расы.

— Этим законам противоречит сама затея с геном бесстрашия, заметил первый медик, и его поддержал капитан корабля.

— Хочу напомнить, что законы мирного времени не всегда действуют на борту боевого корабля, — сказал он. — Я, как капитан крейсера, могу в боевой обстановке приостановить действие любого закона, кроме тех, которые касаются непосредственно боевых действий.

Об одном никто из участников совещания не спорил. Ни у капитана крейсера, ни у самой королевы, ни даже у Господа Бога нет права принудить миламанскую женщину к участию в подобном эксперименте.

Единственное, что мог сделать капитан — это пригласить на совещание младшего офицера Ли Май Лим.

Персонально ей ничего не стали излагать и предлагать. Просто посадили в одно из свободных кресел и продолжили обсуждение проблемы.

Минут через пятнадцать Ли Май Лим вскочила сама и воскликнула в необычайном возбуждении:

— Что же вы раньше молчали? Я хочу, чтобы мне сделали эту операцию немедленно.

— Но после операции ты не сможешь иметь нормального потомства и нормальных половых сношений с миламанами, — предостерег ее старший из медиков, опасаясь, что Ли Май Лим не все поняла.

— Но я смогу иметь детей от носителя гена бесстрашия? — уточнила Ли Май Лим.

— Одного — почти наверняка. Но это может быть опасно само по себе. Противоестественные генетические изменения могут дать непредсказуемый результат. Нельзя ручаться, что развитие инфанта пойдет по обычному пути. Нельзя исключить вероятности тяжелых осложнений, которые могут даже привести к смерти.

— Моей или ребенка?

— Очень может быть, что придется выбирать.

— Если вы готовы сделать выбор в пользу ребенка, я согласна.

Однако медики колебались, и на этом совещании не было принято никакого конкретного решения.

Ли Май Лим пришлось еще два дня доставать медиков, убеждая их, что она действительно согласна на генетическую коррекцию и если даже будет потом об этом жалеть, то упрекать станет только себя.

Медики пугали девушку мутациями, изменением внешнего облика, осложнениями, болезнями и смертью в мучениях, но она была непреклонна. И на третий день специалисты сдались.

Они решились подсадить в организм Ли Май Лим вирус генетической коррекции, который в считанные дни изменит ее генотип, максимально сблизив его с генотипом гуманоидов вида Homo sapiens. Это не превратит Ли Май Лим в человеческую самку — такое превращение не имело бы смысла. Но и полноценной миламанкой она тоже больше не будет.

И главный риск состоит в том, что она может быстро утратить способность к деторождению вообще. Земной и миламанский способы размножения очень сильно отличаются друг от друга и внутренние органы, отвечающие за эту сферу, также весьма различны. И компьютер предсказывает 50

Но даже это не испугало Ли Май Лим. Она только спросила:

— Первый инфант родится наверняка?

— Скорее всего да. Стопроцентной гарантии дать нельзя, но мы почти уверены в этом.

— Тогда я готова.

И операция началась. Она ничем не напоминала хирургическое вмешательство — даже такое чистое и бескровное, какое практикуют миламаны, использующие лазерные скальпели и регенераторы тканей. Всего несколько безболезненных инъекций.

Правда, без наркоза не обошлось. Уже через несколько минут после инъекций тело Ли Май Лим забилось в жутких судорогах, и если бы не наркоз, то мучения были бы невыносимы.

Однако глубокий сон избавил ее от страданий, а проснулась Ли Май Лим только через три дня, когда все самое страшное было уже позади. Правда, чувствовала она себя отвратительно, а до прихода в точку рандеву оставались всего одни сутки.

Эти сутки еще не истекли, когда врачи сообщили одновременно капитану и Ли Май Лим, что биосовместимость ее яйцеклеток со сперматозоидами землянина достигла максимального уровня. Если зачатие не удастся совершить сейчас, то это не получится никогда.

И тогда Ли Май Лим пришла к носителю гена бесстрашия и сказала:

— Я хочу родить от тебя ребенка. Может быть, после этого у меня не будет детей, может быть, я даже умру, но если мой ребенок унаследует от тебя ген бесстрашия, то я умру счастливой. Пожалуйста, не лишай меня этого счастья.

Неустроев нашел, что речь ее прозвучала чересчур патетически, но ничего по этому поводу не сказал. Только спросил:

— А почему ты так уверена, что на этот раз у тебя получится? И чего это ты вдруг заговорила о смерти?

— Потому что я больше не миламанка. Я монстр, который создан специально для того, чтобы родить от тебя ребенка.

Говоря это, Ли Май Лим раздевалась, не ожидая напоминаний, и когда она предстала перед Неустроевым нагой, он, придирчиво оглядев ее с ног до головы, не нашел лучших слов, чем банальное:

— Надо сказать, ты очень привлекательный монстр.

«Кажется, он заметил!» — подумала Ли Май Лим про себя. Дело в том, что этим утром она обнаружила странную вещь. Ее груди ощутимо увеличились, хотя она еще не родила инфанта, и значит, для роста молочных желез не было никаких оснований. Похоже, это начали сказываться генетические изменения.

Но Евгений Неустроев по прозвищу Же Ни Йя ничего не заметил. Ему просто нравилась Ли Май Лим, и его слова были всего лишь очередным комплиментом.

И все-таки он был в восторге от Ли Май Лим. Более того, ему нравились все миламанки без исключения, и он не стал возражать, когда вслед за младшим офицером спецназа в каюту вошли еще четыре девушки с медовой кожей.

27

После того, как парадный катер генерала Забазара с рамбиярскими партизанами и колдунами на борту ушел от погони, его чуть было не обстреляли миламанские корабли, охраняющие священные рубежи родного скопления. Однако миламаны вовремя сообразили, что генеральский катер без эскорта не станет прорываться через линию фронта на вражескую территорию просто так.

К тому же миламанская разведка уже слышала о том, что у прославленного генерала Забазара угнали катер. Доблестным разведчикам удалось перехватить переговоры самого Забазара с заместителем, оставшимся на хозяйстве в Главном штабе союзнических войск.

В этом штабе вообще было больше миламанских шпионов, чем в любом другом подразделении моторо-мотогальских войск. Когда кого-то заставляют воевать из-под палки, он невольно задумывается о том, не поработать ли ему на противника. Как знать — может, это приблизит окончание войны.

Свои три медали «За образцовое растерзание врага» генерал Забазар заработал тем, что лично порвал в клочья четверых миламанских агентов. Но это не остановило их последователей, и начальник Главного штаба союзнических войск никогда не мог быть уверен, что его секретные переговоры остаются тайной для врага.

Правда, в случае с Рамбияром секретность соблюдалась особенно строго, и прокол случился лишь после того, как у Забазара угнали катер. Паника на временной базе привела к ослаблению бдительности, и в результате миламанская разведка узнала об инциденте.

Правда, миламаны так и не смогли выяснить, где находится планета Рамбияр и для чего она понадобилась моторо-мотогалам. И аналитики решили поначалу, что это просто очередное территориальное приобретение, до которых моторо-мотогалы так охочи.

Но тут появился этот самый парадный катер, который вышел на связь с миламанами по каналу, предназначенному специально для агентов, нуждающихся в экстренной помощи.

Как раз в этот момент катеру пытались преградить путь фронтовые силы моторо-мотогалов — космическая бронекавалерия. Но миламанский шпион Забатаган по специальному каналу сообщил коллегам нечто такое, из-за чего пришли в движение все миламанские корабли на большом участке фронта.

Из парковочных туннелей в пространство посыпались истребители, и бронекавалеристам стало не до погони за парадным катером генерала Забазара. Мотогальские мотошлюпки и миламанские истребители закружились в стремительной карусели, которая очень напоминала воздушный бой «Яков» против «Мессершмиттов» с той поправкой, что скорости измерялись в сотнях и тысячах километров в секунду, и поле боя растягивалось соответственно.

Верховые мотошлюпки, похожие на гибрид мотоцикла с самолетом, были менее массивны и более маневренны, нежели истребители, но это их не спасало. Миламанские пилоты умело теснили мотогальских всадников на периферию, растаскивая их по сторонам и отбивая от стаи, после чего расправиться с одиночными кавалеристами не составляло никакого труда.

Тем временем миламанские крейсера прикрыли парадный катер от линкоров противника, и один из них втянул маленькое суденышко в свое чрево, после чего стремительно покинул поле боя.

Бой вскоре затих сам собой, поскольку моторо-мотогалы не имели на этом участке фронта никаких сиюминутных интересов, кроме захвата беглого катера.

Катер захватить не удалось, и мотогалы благоразумно отошли на исходные позиции.

Когда об этом узнал генерал Забазар было уже поздно. Чтобы захватить катер теперь, потребовалось бы проникнуть в самое сердце скопления Ми Ла Ман, а для этого надо прорвать фронт, чего моторо-мотогалы не могли сделать уже несколько лет.

Крах последней надежды поверг Забазара в такой шок, что он даже осмелился грубо разговаривать с маршалом Караказаром, который выбрал этот крайне неудачный момент для того, чтобы сделать выговор начальнику Главного штаба союзнических войск.

Для выговора у младшего помощника запасного адъютанта Всеобщего Побеждателя были все основания. Миламанский шпион, сбежавший на катере вместе с партизанами и предателями из числа добровольцев, не просто был с генералом Забазаром из одного мотогальника, но и пользовался мощной протекцией начальника Главного штаба, что вовсе не редкость среди моторо-мотогалов, приходящихся друг другу родственниками.

Однако теперь выходило, что именно Забазар виноват в том, что вражеский агент занял высокую должность в Главном штабе союзнических войск — должность, которая открывала ему доступ к самым серьезным военным секретам.

И вот вам результат. Эти секреты — как те, которые хранятся в мозгу Забатагана, так и те, которые сосредоточены в памяти бортового компьютера парадного катера — попали к миламанам. Чем это может обернуться, страшно даже подумать, и не будь Забазар таким прославленным военачальником, он бы одним выговором не отделался. Как пить дать, пошел бы под трибунал и отправился командовать какой-нибудь штрафной эскадрой.

Но когда у генерала столько орденов и прочих знаков отличия, отдать его под трибунал не так-то просто. Это подрывает авторитет верховной власти, которая увешала его этими наградами. Поэтому сначала надо отобрать у провинившегося знаки отличия и только потом думать о трибунале.

Но отнять все награды сразу тоже нельзя. Вина должна быть соизмерима с подвигом, и чем выше рангом наказуемый, тем это очевиднее. Рядового можно расстрелять на месте без суда и следствия, и никто о его наградах даже не вспомнит. Но с генералами такие вещи не проходят.

Правда, в горячке скандала обезумевший от ярости маршал кричал:

— Я вырву твое кровавое сердце и скормлю его мурбазанским пиявкам!

Но эта фраза, несмотря на зловещее звучание, относилась не к собственному сердцу начальника Главного штаба союзнических войск, а лишь к наградной броши, которую Забазар носил приколотой к своему носовому платку. Эта брошь была изготовлена из синего жемчуга, которым охотно питаются хищные мурбазанские пиявки, чья слюна на две трети состоит из чистого спирта, а спирт, как известно, растворяет жемчуг в два счета.

И Караказар-таки выполнил свою угрозу, когда в ответ на упреки расстроенный генерал начал ему грубить, говоря:

— Я не согласен с вами, достопочтенный маршал. Я повышаю офицеров в чине и должности, исходя из той пользы, которую они приносят. А выявление шпионов в мои функции не входит. Для этого в войсках полно сексотов.

Спорить с самим младшим помощником запасного адъютанта Всеобщего Побеждателя было верхом хамства, бестактности и непочтительности, и маршал Караказар не мог оставить это без последствий.

— Загрызу! — прорычал он, обнажая свои огромные даже для моторо-мотогала клыки, и сразу вслед за тем от имени лично запасного адъютанта Всеобщего Побеждателя вице-генералиссимуса Загогура объявил о лишении генерала Забазара знака особого отличия «Кровавое сердце».

— Мне нужен письменный приказ самого вице-генералиссимуса, — еще раз нагрубил маршалу Забазар.

Оба собеседника прекрасно понимали, что Забазар никогда не стал бы прославленным военачальником, если бы не имел родственных связей, простирающихся далеко наверх. Его родной мотогальник Заба был ответвлением большого мотогальника За’ — и надо ли говорить, что именно к этому мотогальнику принадлежал великий и могучий запасной адъютант Всеобщего Побеждателя Загогур.

А большой мотогальник За’ был через обмен гнездовыми самками связан родством с мотогальником Набу, к которому принадлежал старший помощник второго адъютанта Всеобщего Побеждателя, что поднимало волосатую лапу генерала Забазара на недосягаемую, прямо-таки астрономическую высоту. Ведь у Всеобщего Побеждателя было в общей сложности шестнадцать основных и восемь дополнительных адъютантов, и запасной адъютант Загогур занимал лишь седьмое место среди дополнительных, тогда как второй адъютант Тартакан находился на третьем месте среди основных после главного и первого. Недаром он носил звание Четырежды Генералиссимуса.

Даже если бы генерал Забазар не был столь ценен для моторо-мотогальских войск, следовало ожидать, что родичи не оставят его в беде и возьмут под защиту хотя бы ради поддержания чести мотогальника.

Однако Забазар оставался ценнейшим кадром, даже несмотря на грубый прокол с непредсказуемыми последствиями. И он знал, что делает, когда хамил вышестоящему начальнику в маршальском звании.

Потому что начальник этот — штабная крыса без роду и племени, приставленная к вице-генералиссимусу из мотогальника За’ в качестве соглядатая, а Забазар — боевой генерал, мундир которого рвется под тяжестью наград, а волосатая лапа скребет подножие трона Всеобщего Побеждателя.

28

Млечные слезы источали аромат ванили и сочились, как сладкий сок из тропических плодов.

Ли Май Лим, которая поначалу выглядела усталой, изможденной и осунувшейся, буквально расцвела под благотворным воздействием этих волшебных капель, которыми было покрыто все ее тело. На ее медовой коже смешивалась влага из пяти источников — или даже из десяти, если быть совсем уж точным. Ведь сама Ли Май Лим тоже источала эту влагу.

Млечные слезы действовали, как ведьмин крем. Ли Май Лим молодела на глазах и казалось, она вот-вот взлетит — настолько одухотворенным было ее лицо и окрыленным казалось тело.

Зато Евгений Неустроев по прозвищу Же Ни Йя был по-настоящему изможден. Он не чувствовал усталости, поскольку все его ощущения были вытеснены одним — беспредельным наслаждением. Но когда он попытался в очередной раз переменить позу, оказалось, что мышцы больше не повинуются ему, и единственное, на что он еще способен — это лежать пластом на спине, отдав свое тело в распоряжение пятерых девушек, которые продолжали без устали покрывать его поцелуями и натирать своим божественным напитком.

Похоже, этот напиток все-таки действовал и на него, поскольку Же Ни Йя при всей своей усталости и неподвижности продолжал исправно выполнять свою главную функцию, снова и снова извергая в чрево Ли Май Лим водопады семени, которое миламаны называют «плодоносным дождем».

Такого с ним не бывало еще никогда, и он опасался, что и впредь никогда не будет, потому что эти ненасытные нимфоманки выжмут его без остатка.

— Я больше не могу! — хрипло шептал он пересохшими губами, но тотчас же у этих губ появлялся чей-то влажный сосок, и новая порция волшебного напитка растворяла сухость во рту и в горле и заставляла забыть о протестах.

А где-то далеко внизу тем временем попарно колдовали над предметом гордости Же Ни Йя другие девушки, и казалось бы, навеки поникший цветок сладострастия, как называют его миламанские поэты, снова обретал силу.

Чем все это кончилось, Же Ни Йя не знал. Он не то потерял сознание, не то просто заснул, но и во сне не было ему покоя. Его преследовали видения райского сада, и нагие гурии не миламанского, а вполне земного вида, белокожие, черноокие и длинноволосые девственницы, преследовали его среди тропических растений, и было их столько, что убежать от них и вырваться из окружения не было никакой надежды.

Когда круг сомкнулся и нагие девственницы числом не меньше миллиона навалились на него все сразу, Неустроев громко и протяжно закричал, но не проснулся, как это обычно бывает при кошмарах, а наоборот, потерял сознание еще раз.

Дальше он спал без сновидений и нисколько не удивился, узнав потом, что провалялся на ложе целые сутки и даже больше — полночи, день и еще целую ночь.

А в то утро, когда Же Ни Йя проснулся, Ли Май Лим снова вошла в его каюту и остановилась посередине, лучась счастьем и преисполненная гордости.

В руках она держала большое телесного цвета яйцо, от которого отходила тонкая длинная трубка с расширением на конце. Эта трубка тянулась к соску ее левой груди и раструб охватывал его, как присоска.

— Что это? — спросил Неустроев, не скрывая удивления.

— Это твой сын, — ответила Ли Май Лим, и улыбка на ее лице, казалось, могла осветить непроглядную космическую тьму лучше всякого солнца.

— Вы что, несете яйца? — тупо произнес он, безуспешно пытаясь собрать в кучу свои мысли.

— Конечно. А вы разве нет? — сказала она, улыбаясь еще шире, чем раньше. — Хотя да, я забыла — вы ведь живородящие.

Живородящий Евгений Оскарович не нашелся, что ответить, а тем временем улыбка вдруг сползла с лица Ли Май Лим, и она произнесла с неожиданной злостью:

— Пока мы тут несем яйца, моторо-мотогалы мечут икру!

И вышла, бережно держа в руках инфанта, присосавшегося к ее груди.

29

Гнездовая самка по имени Аймарабу метала икру в бассейне временного полевого гнездовья большого мотогальника Бу в присутствии почтенного оплодотворителя генерала Бунтабая, который впервые за много дней отвлекся по этому случаю от насущных дел.

С благоговением глядя на портрет Всеобщего Побеждателя, Аймарабу никак не могла удержаться от мысли, насколько лучше было бы метать икру дома, в дорогой сердцу Мотогаллии, на гнездовье предков в присутствии самого дедушки Бугимота — но она понимала, что эта мечта недостижима. Лишь лучшие из лучших удостаиваются чести размножаться в тылу, где чуть ли не каждый юный моторо-мотогал, сумевший пройти многотрудный путь от икринки до имаго[Имаго — взрослая особь., становится офицером высокого ранга.

А на полевых гнездовьях самки плодят солдат. Их нужно много, очень много, ибо потери моторо-мотогалов поражают воображение. С древних времен сыны Мотогаллии привыкли воевать не умением, а числом. Война всегда была для моторо-мотогалов средством освобождения от излишков населения. И завоевывать Галактику они начали с той же самой целью — чтобы облегчить бремя старых планет.

Но теперь ситуация изменилась. С тех пор, как моторо-мотогалы столкнулись с расой миламанов, в доблестных войсках Всеобщего Побеждателя постоянно ощущается нехватка живой силы. И нехватка техники тоже дает о себе знать, потому что дополнительные мобилизации обескровливают военную промышленность, а автоматика не может заменить живых рабочих. В прошлые времена не было причины заменять дешевых работяг дорогими роботами, а теперь роботов делать некому, а значит, и работяг заменить некем.

Только одно и спасает — поразительная плодовитость гнездовых самок. Пусть не всякая икринка превратится в конечном счете во взрослого моторо-мотогала, пусть в борьбе хищных личинок за место под солнцем выживают только сильнейшие и никакие ухищрения не способны этого изменить — все равно моторо-мотогалы размножаются во много раз быстрее, чем миламаны.

Жаль только, что все это преимущество без остатка съедают потери. К боевым потерям добавляются небоевые. Несчастные случаи, которые следуют один за одним, ибо нет времени учить бойцов правильно обращаться с техникой и оружием. Самоубийства, неизбежно венчающие провалы и военные катастрофы, которых становится все больше. Болезни, которые косят солдат миллионами, поскольку медицинская служба в моторо-мотогальской армии поставлена из рук вон плохо.

Именно поэтому пришлось перевести союзнические войска из вспомогательной категории в боевую. Но они тоже не оправдывают надежд, несмотря на все старания генерала Забазара.

Зато Аймарабу в полной мере оправдала надежды своего мотогальника, выметав в бассейн не меньше десяти тысяч икринок размером свыше ста кубических миллиметров каждая.

Крупные икринки как полупрозрачные ягоды гроздьями повисли в толще воды.

Генерал Бунтабай смотрел на них в суровом умилении и видел не капельки студенистой биомассы, а будущих солдат, грозных и непобедимых. Длинный плотный строй пехотинцев с плазменными дезинтеграторами наперевес.

В этот момент он совершенно забыл, что далеко не из каждой икринки вылупится солдат, потому что отнюдь не всякая личинка выживет в борьбе за место под звездами — в борьбе, которая начинается задолго до того, как юные моторо-мотогалы обретут разум.

Если искусственно оберегать личинки друг от друга, не давая им поедать себе подобных, то из них вырастут хилые нежизнеспособные особи, и выживут все равно только самые сильные, но между ними уже не будет то

й вечной братской дружбы и поддержки, которая так характерна для моторо-мотогалов. Ведь те личинки, которые не съели друг друга в гнездовом бассейне и объединились против всех остальных личинок, навсегда становятся андами — кровными братьями, дружбу которых не способно разрушить ничто.

Анда[Анда — татаро-монгольский перевод моторо-мотогальского слова, которое по-русски значит «побратим». всегда прикроет анду в бою и разделит с ним славу и позор.

И начальник разведки Генерального штаба Мотогаллии генерал Бунтабай очень жалел, что нет с ним рядом его анды Бунтакира, который покончил с собой после провала прошлогоднего наступления, которое в случае успеха могло закончиться проникновением моторо-мотогалов в ядро скопления Ми Ла Ман, но вместо этого завершилось страшной катастрофой.

После этой катастрофы два десятка генералов приняли смертельную дозу алкоголя внутривенно, а Бунтакир, как главный виновник провала, наказал себя еще строже, употребив эту смертельную дозу через рот. Он умирал несколько дней в тяжких мучениях, а его анда в это время был далеко и ничего не знал.

Бунтабай узнал о смерти кровного брата слишком поздно и чуть было сам не покончил с собой, но все-таки удержался, потому что великий и могучий дедушка Бугимот сказал, что он еще нужен Мотогаллии.

И вот теперь его собственные неудачи в поисках миламанского крейсера «Лилия Зари» с носителем гена бесстрашия на борту, грозили перерасти в такой позор, по сравнению с которым любая военная катастрофа может показаться детской игрой.

Потому что если миламаны заполучат ген бесстрашия, а моторо-мотогалы нет, то амба наступит всем.

30

Все утро Евгений Оскарович Неустроев размышлял, к чему бы это могут сниться обнаженные девственницы в таких количествах. И в конце концов решил, что к дождю.

Думал он об этом исключительно для того, чтобы отвлечься от мыслей о сыне в виде яйца размером поменьше страусиного, но побольше гусиного. Потому что если не отвлечься от этих мыслей, то можно запросто сойти с ума.

Гуманоиды, которые несут яйца и мечут икру, были для земного учителя биологии внове и он пожалел, что не захотел слушать Ли Май Лим, когда она была готова рассказать ему про генетическую революцию.

А теперь ей, как и всем остальным, было не до разговоров с землянином. Пока Неустроев спал, «Лилия Зари» прибыла в точку рандеву и вышла в досвет. Теперь два корабля, большой и маленький, маневрировали поблизости друг от друга, а на капитанском мостике крейсера решали ключевой вопрос — стоит ли, фигурально выражаясь, класть яйца в одну корзину.

Речь шла о том, кого пересаживать на канонерку «Тень бабочки», а кого оставить на «Лилии Зари» или переправить на другой крейсер, который обретается по соседству.

Канонерка считалась самым надежным убежищем. Хотя скопление Ми Ла Ман и находится в окружении, моторо-мотогальские заслоны с той стороны, где кончается Галактика, малочисленны и непрочны. Конечно, если через эти заслоны будет прорываться крейсер, моторо-мотогалы тотчас же его засекут и скопом ринутся на него, несмотря на всю свою малочисленность. Весь моторо-мотогальский флот при поддержке союзнических войск в последние недели только тем и занимается, что ищет «Лилию Зари», принимая за нее любой крейсер, который осмелится перейти космическую улицу в неположенном месте.

Но если крейсер в сопровождении эскорта будет прорываться где-то в стороне, то никто, конечно, не обратит внимания на одинокую канонерку, которую к тому же трудно засечь и еще труднее догнать.

Такие канонерки нередко ходят за линию фронта в разведку и за ними никто всерьез не гоняется — особенно там, где разведывать по большому счету нечего.

На этом и строился весь расчет. И первое предложение было — посадить на канонерку не только носителя гена бесстрашия, но и всех земных женщин с «Лилии Зари», а также Ли Май Лим с инфантом.

Но на совещании в точке рандеву появились другие идеи. Например, оставить инфанта с матерью на крейсере, а земных женщин, носящих в чреве клоны Неустроева, рассредоточить по всем трем кораблям. Канонерка может случайно попасть в передрягу, и наоборот, у крейсеров есть шанс прорваться. Сумели же они скрытно покинуть фронт и просочиться сквозь все моторо-мотогальские заслоны, чтобы выйти в исходные точки сосредоточения.

Как любил говорить капитан «Лилии Зари» Лай За Лонг:

— Космос большой и круглый, в нем всегда можно затеряться.

Трудно сказать, почему он считал космос круглым, однако крейсера действительно затерялись в нем без труда.

Всего крейсеров было двенадцать, не считая «Лилию Зари». Один находился в точке рандеву, прикрывая встречу «Лилии» с «Тенью бабочки», еще девять ожидали в трех других местах, а последний был сам по себе, поскольку ему предстояло изображать «Лилию Зари» в том спектакле, который миламаны готовили на задворках фронта.

Однако Ли Май Лим ни за что не хотела расставаться с отцом своего инфанта. И с самим инфантом тоже, хотя ей предлагали и такой вариант: она летит с землянином на канонерке, а инфант остается с кормилицей на крейсере. Девушки, помогавшие Ли Май Лим в трудном деле зачатия, тут же вызвались быть кормилицами. Проблем никаких — надо только зачать собственного инфанта от миламанского мужчины и отложить его вскармливание до лучших времен, а вместо него кормить инфанта Ли Май Лим.

То, что Евгений Неустроев принял за яйцо, на самом деле было личинкой, которая способна при перерывах в кормлении впадать в анабиоз на сколь угодно долгий срок и благополучно оживать, как только кормление возобновится.

Но Ли Май Лим этот вариант не приняла. Она настаивала, что скорее инфант должен лететь на канонерке, потому что там безопаснее.