Жемчужина (№1) - Кольцо Пяти Драконов

Отец Реккка был одним из самых знаменитых рэнннонов недавней истории. Рэнннонами называли мятежных кхагггунов, которые отвергли командование и касту. Отец Реккка, как и другие рэннноны до него, погиб в кровавом сражении, где абсолютно все было против него. Рэннноны занимали уникальное положение в мировоззрении кхагггунов: их презирали и ими восхищались. Кхагггуны никогда не восставали против командования. В тех редких случаях, когда это происходило, они выпадали из в'орннской Модальности и могли зарабатывать себе на жизнь, нанимаясь к частным лицам улаживать трудные и опасные дела. Но главное было не в этом, а в простом, однако категорическом нравственном императиве. Кхагггун становился рэннноном, когда сталкивался с тем, что считал несправедливостью, для исправления которой требовались действия, несовместимые с законами касты. Именно это и порождало двойственность в отношении к ним бывших товарищей. Например, отец Реккка восстал против жестокости звезд-адмирала, место которого теперь занял Киннний Морка. Он погиб, но сделал то, ради чего стал рэннноном: убил звезд-адмирала.

И именно Элевсин Ашера помог Реккку преодолеть шоры воспитания и впервые увидеть отца таким, каким тот был на самом деле, — героем.

Были и другие новости, также неблагоприятные. Реккк только что узнал, что новый регент утвердил безумное ходатайство Киннния Морки назначить Кургана Стогггула его новым адъютантом. Н'Лууура их побери, этот в'орнн еще совсем ребенок и к тому же баскир! С другой стороны, возможно, не такое уж это безумие, скорее разновидность “брака по расчету”. Новое назначение крепко связывало двух в'орннов — Бенина Стогггула и Киннния Морку, — подавая знак, что основание их союза глубже, чем все подозревали. Странная, казалось бы, пара: Великая каста с Малой кастой. Но Реккк был практичным в'орнном — иногда — и потому не слишком удивился. Когда он вопиюще нарушил правила в Каменном Рубеже, то не только вызвал возмущение Олннна Рэдддлина, но и рискнул всем: положением адъютанта, званием свор-командира. Всем. И ради чего?

Он слышал ее шаги в другой части дома. Джийан. Реккк полюбил ее с того мига, как впервые увидел в личных покоях Элевсина Ашеры. Всего лишь беглый взгляд. Более чем достаточно, чтобы зажечь сердца страстью — и виной. Каждый раз, когда он видел ее (насколько он знал, она его никогда не видела), влечение к ней росло. Желать любовницу друга, притом кундалианку, было постыдно. И однако непостижимым образом его так сильно тянуло к ней именно потому, что она кундалианка. Реккк старательно прятал эти чувства даже от себя. Пока не узнал о перевороте.

От внимания Реккка не ускользнуло, что Киннний Морка не привлек его к планированию операции. И вдруг стало ясно, что Олннн Рэдддлин состоит при нем шпионом, а не просто перв-капитаном. Реккк очень старался не дать Рэдддлину поводов для подозрений. До того момента в Каменном Рубеже, когда он не позволил протащить тело Аннона Ашеры по площади. Он заглянул в отважные глаза Джийан и почувствовал, как тают сердца. Невозможно подвергнуть ее унижению и страданиям, как невозможно перестать дышать. Он даже не задумывался: он действовал.

Теперь начались последствия. Он больше не был адъютантом Киннния Морки, и недавно назначенный звезд-адмирал не вызывал его. Дурной знак. Очень дурной знак.

С другой стороны, все это началось давным-давно. Пытался ли когда-либо Киннний Морка завоевать его доверие? Никогда. Наоборот, приставил к нему шпионом Олннна Рэдддлина. Будущее выглядело так: Элевсин Ашера больше не у власти, а бывший командир, самый влиятельный кхагггун на Кундале, списал его. Все это, наверное, можно было бы пережить. Если бы Джийан любила его. Но реальность была диаметрально противоположной. Реккк объяснил ей, что они с Элевсином были друзьями, что ей не надо бояться... увы, его слова были встречены с холодным презрением. А чего он ожидал? Возлюбленный Джийан был подло убит, преданный тем самым кхагггуном, который должен был бы защищать его жизнь. Сын возлюбленного, мальчик, которого она воспитывала с младенчества, также мертв. И вряд ли она поверила хоть одному его слову. Да и как иначе? Именно он был выбран ловить Аннона, он вручил Кинннию Морке голову Аннона, как охотничий трофей.

Еще можно было направить ударный меч на себя. Поступить достойно.

Реккк прошел в оружейную и снял со стены ударный меч. Активировал его, ощутив легкий удар, когда сверхвозбужденные ионы образовали дугу между поверхностями двойного лезвия.

Кхагггун слегка дрожал, обдумывая свою смерть. Он убил множество людей, видел, как перед тем, как глаза тускнеют, в них появляется отсутствующее выражение, но никогда раньше не спрашивал себя, что они видели в миг смерти. Да и как иначе? Жажда крови неистово охватывала его, сосредоточивая все силы на бое. Теперь воспоминания всплыли, подобно странной рыбе из океанских глубин. Жизнь до смерти. Один шажок. Но Реккк знал, что понадобится вся его энергия, чтобы погрузить ударный меч в живот.

Отмахнувшись от этих отвратительных мыслей, он приготовился.

— Собираешься покончить с собой? — произнес за спиной резкий насмешливый голос.

Реккк вздрогнул и обернулся.

На него смотрели ясные, синие, как свистики, глаза.

— Вот. — Он протянул ей рукоятку ударного меча. — Ты хотела убить меня с тех самых пор, как я привез тебя сюда. Давай.

Джийан подняла перевязанные руки.

— Ах, — сказал он, признавая поражение, — я забыл. Как они?

: — Как будто с них содрали всю кожу. Они молча смотрели друг на друга. Наконец Реккк промолвил:

— По-моему, я уже говорил тебе это... я знаю, что именно видел в тебе Элевсин Ашера.

— Ты обманываешь себя.

— Эта мысль тебя как-то утешает, не так ли?

— Меня ничто не может утешить.

— Ты обращаешься со мной с презрением. Разве я изнасиловал тебя, резко говорил с тобой, касался тебя неподобающим образом?

Само ее молчание было насмешкой.

— Разве я не обращался с тобой вежливо? — крикнул он. Она засмеялась ему в лицо.

— Ты охотился на моего... охотился на Аннона, ты связал его, как животное, на улицах деревни!

— Он был уже мертв.

— То, что ты сделал, обратило мое сердце в пепел. Реккк не мог вынести этот холодный, горький взгляд.

— Как необычна для женщины такая горячая привязанность к воспитаннику.

— Идиот! Я не в'орннская тускугггун!

— Конечно, но ты испытываешь такую привязанность к в'орнну.

— Как мало ты о нас знаешь. — Джийан заговорила тише. — Не проходит и мига, чтобы я не скучала бы по нему, когда мне не хотелось бы снова обнять его, защитить, убаюкать, сказать ему, что все будет хорошо... — Голос прерывался, словно у нее в горле застрял рыболовный крючок. — Но хорошо уже никогда не будет. Я не смогла помочь Элевсину и не смогла помочь Аннону. Неужели ты не понимаешь? Когда он умер, часть меня умерла вместе с ним.

Реккк не сразу собрался с мыслями.

— Я не могу выразить, как сожалею... Ее глаза сверкнули.

— Прибереги пустые слова для других. Я не верю тебе. Он покачал головой.

— Что бы ты ни думала обо мне, Джийан, я говорю правду. Я не вставил тебе окууут, как было приказано.

— Да неужели? — Она подняла черные руки. — И как бы его имплантировали?

Реккк замер в неловкой позе, по-прежнему с ударным мечом в руке.

— Тебе даже не надо совершать самоубийство, — бросила Джийан. — Ты уже мертв. Просто ты еще этого не понял.

Она была права, и Реккк знал это. Как его жгло желание коснуться ее, обнять, облегчить боль и страдание. Как странно испытывать такое к инопланетянке! И однако — из-за дружбы с Элевсином — совсем не странно. У Элевсина он научился сочувствию к кундалианам, и чем дальше, тем больше какая-то магнетическая сила неумолимо тянула его к ним, уводя от сородичей. Он не понимал природы этой силы, но научился у Элевсина по крайней мере не стыдиться ее. Однако пропасть между ним и Джийан была гораздо шире. Ее холодная враждебность не уменьшалась. Ее презрение сокрушало его сердца. Джийан отвернулась.

— Я бы охотно отдала жизнь, только бы вернуть Аннона. А что до твоей смерти, боюсь, тебе придется собраться с духом и сделать все самому.

Он заговорил хриплым шепотом:

— Джийан, то, что случилось с Анионом... Если бы я нашел его живым, то не убил бы. Его отец был моим другом и наставником. Я бы умер, защищая его сына.

— Слова.

— Не просто слова. Я не позволил, чтобы его протащили по Каменному Рубежу.

— И я благодарна тебе за это. — Она повернулась к нему, прекрасные глаза сверкали. — Но с того самого мига я спрашивала себя почему. Почему ты сделал это? Ты сам дал ответ. — Она скрестила руки на груди. — Я вижу, как ты смотришь на меня. И узнаю откровенную похоть в твоих глазах.

— Нет, ты ошибаешься. — Но, конечно, в голосе не хватало убежденности.

— Элевсин недавно погиб, а ты уже сгреб добычу. Ты утверждаешь, что был его другом? Какая скверная и жалкая шутка! Ты ничуть не лучше его убийц, Стогггула и Морки!

Сердца Реккка сжались еще сильнее. Казалось, все огни в мире погасли разом.

— К сожалению, каждый верит только тому, чему хочет верить. Так намного легче и гораздо проще, чем принять правду.

— Снова слова.

Реккк беспомощно пожал плечами и, заблокировав закодированный ионный поток, повесил ударный меч на стену.

— Трус!

Он пытался забыть о ней. Но так было еще больнее.

— Тебе пора сменить повязки. — По освещенному звездным светом коридору Реккк увел Джийан из оружейной комнаты в ванную. Усадил там, разрезал узел и начал разматывать муслиновые бинты на правой руке. Ее пристальный взгляд резал, как лезвие меча.

Поддерживая руку снизу, Реккк продолжал разматывать бинты. Красные, ободранные пальцы блестели, намазанные мощной в'орннской мазью от ожогов.

Он осторожно вытер их чистыми салфетками из неотбеленного муслина; Джийан тихо стонала от боли. Раны казались такими же воспаленными и распухшими, как и в самом начале. Он пробовал уже четвертое средство — сочетание в'орннской и кундалианской медицины. Почему ни то, ни другое не работало?

— Ожоги очень сильные, — сказал ей Реккк, снова накладывая мазь. — Нужно еще время для излечения. — Он поднял глаза. — Я видел, ты пробовала на них колдовство. Не помогло?

— Ты подсматриваешь за мной?

Что бы он ни сказал, все не так!.. Реккка охватило отчаяние.

— Я просто хотел знать, вот и все.

Она отвернулась, снова отгородившись от него. Он перестал накладывать лекарство.

— Если бы ты рассказала мне, что с тобой произошло, я бы лучше представлял себе, как лечить раны.

— Говорю тебе, не знаю. На Аннона напал первиллон. В пещере был какой-то светящийся лишайник — такую разновидность я раньше никогда не видела. Аннон упал туда. Когда я вытаскивала его, сок лишайника залил мне все руки.

Она смотрела на руки и потому не заметила полный боли взгляд Реккка. Не заметила и то, как он хотел было что-то сказать, но прикусил язык.

Любовь, пылающая в сердцах, превратилась в гнев. Реккк оставался кхагггуном до мозга костей: чувства бушевали в нем, как шторм. И потому он поступил совершенно неправильно. Рука сжалась в кулак.

— Тебе никогда не уйти отсюда, и ты прекрасно это понимаешь. — Джийан не ответила, и ее молчание взбесило его еще больше. — Ты теперь моя, нравится тебе это или нет. Можешь выкинуть из головы Элевсина Ашеру или любого другого из прошлой жизни. Твое настоящее здесь и сейчас — рядом со мной.

Она молчала.

— Отвечай, когда к тебе обращаются!

— Ах да, высшая раса угрожает. — Джийан помолчала. — Если таково твое желание, я повинуюсь ему, — сказала она спокойно. — Ты в'орнн, а я кундалианка. Разумеется, я буду делать, как ты прикажешь. — Она вскинула голову, глаза сверкнули. — Но ни на миг не думай, будто ты можешь изменить меня. Я не буду...

Реккк дал ей пощечину. Она вскрикнула, упала на пол, и он набросился на нее, распахивая платье, обнажая прекрасное тело.

— Продолжай. Это у в'орннов получается лучше всего. — Джийан была похожа на морскую звезду, распростертую на каменном полу. Ее полное презрение как зеркало показало ему всю гнусность его поведения. Он отдал бы жизнь, только бы хоть на миг почувствовать ее любовь.

Слезы сверкали в уголках ее глаз, как бриллианты. Джийан лежала как упала. Тело открыто перед ним, но в остальном она абсолютно закрыта.

— Прости, — прошептал Реккк, запахивая ей платье. — Прости меня...

— Теперь ты понимаешь. — Ее прекрасные глаза смотрели в пространство. — Твоя сила жалка.

Он бросился прочь от нее, выбежал из комнаты, но насмешливые слова преследовали его:

— Ты думаешь, что можешь иметь то, что имел Элевсин? — Ее голос был холодным, мертвым. — Нет, не можешь. И никогда не сможешь. Никогда.

Полный ярости и унижения Реккк захлопнул за собой двери дома и, пытаясь очиститься от мыслей, бросился в бурлящее сердце города, словно так мог скрыться не только от нее, но и от себя.

* * *

В любом другом состоянии Реккк заметил бы, что за ним следят. Впрочем, если бы и заметил, то не слишком обеспокоился бы. Сейчас он, несомненно, был бы только рад быстрому удару ножа убийцы.

Бессмысленные блуждания привели его в дальнюю северную часть города, район месагггунов, — место опасное даже по кхагггунским меркам. На переполненных улицах воняло низкосортным нумааадисом, промывочной жидкостью и помойкой. Только что миновал пересменок, и среди полупьяных жителей то и дело вспыхивали драки. Бойцов усердно подстрекали прохожие — все, кроме немногочисленных жрецов, последних хранителей того, что оставалось от в'орннской религии. Бог войны Энлиль давным-давно отыграл свою роль. Когда гэргоны рвались к власти тысячелетия назад, они прошерстили шеренги Детей Энлиля, вырвав Малые касты из цепких рук Церкви. Очень немногие месагггуны до сих пор посещали запущенные храмы Северного квартала. Традиционалистов безжалостно преследовали Прогрессисты — месагггуны, считающие, что гэргонский взгляд на жизнь — единственный путь к возвышению.

Месагггуны, работающие на машинах Модальности, были несчастными неудачниками. Они жили в нищете, без надежды на продвижение, в их жизни не было ничего, кроме тяжелой монотонной работы. Они были той смазкой, благодаря которой Модальность работала плавно, однако сами не получали ни благодарности, ни надежды, не считая умилительного сюсюканья, скупо отмеряемого жрецами. Прочие касты, включая кхагггунов, не задумываясь, ступали по их сильным согнутым спинам. В сущности, когда они не дрались между собой, месагггуны вступали в краткие, но яростные схватки с кхагггунами. Как и кхагггуны, месагггуны обладали раздутым чувством чести — возможно, потому что ничего другого у них все равно не было. Кровная месть была распространенным явлением. Реккк знал, что скорее всего встретят его здесь плохо. И, несомненно, потому и пришел.

Действительно, его заметили, и двое крепких, испачканных смазкой месагггунов прекратили делать ставки на ближайшую драку, чтобы посмотреть на незнакомца поближе. Форма кхагггуна служила сильнейшим раздражителем, а отсутствие ударного меча согревало окаменевшие сердца. Один из них размахивал толстым обрезком металлической арматуры. Реккк сразу определил, что этот месагггун — вожак. Обычно такие драки начинались с насмешек, но Реккк и так был уже достаточно заведен и потому сразу же бросился вперед.

От удара кулаком в живот месагггун скрючился. Реккк схватил обрезок арматуры и дважды ударил его по голове, а потом, развернувшись, заехал второму месагггуну в ухо. Полилась кровь, и высокий месагггун упал. К тому времени к Реккку успел подобраться третий месагггун. Три умелых удара наполовину оглушили Реккка; он стиснул зубы от боли. Но каким-то образом боль принесла облегчение, и он отшвырнул оружие. В драку вступали все новые месагггуны, нанося удары кулаками, ногами, головой, и ему приходилось все тяжелее. Кожа распухла и полопалась, однако Реккк только смеялся, и это заставило их удвоить усилия, чтобы избить его до бесчувствия. Некоторое время он еще успевал отвечать, но в конце концов не выдержал численного превосходства. Он принимал побои как истинный в'орнн — без возражений, без криков. Все мысли были только о том, что он сделал с Джийан.

— Веннн, ты разочаровал меня — в который уже раз. — Регент Стогггул, Призванный гэргонами, оказался в темном, битком набитом доме своего детства. Он стоял перед отцом — хотя отец был давно мертв, и Стогггул знал, что на самом деле его тело сейчас где-то в глубинах Храма Мнемоники. Он все знал и ничего не мог с собой поделать. Его охватил знакомый страх.

— Когда же ты научишься? — сурово сказал отец. — Ты никогда не станешь таким, как я, никогда, как бы ни старался. — Отец неодобрительно покачал головой. — Ты ни на что не годен. Жестокое разочарование. Лучше бы ты вообще не родился.

К своему ужасу, регент Стогггул обнаружил, что дрожит как всегда дрожал, когда сталкивался с отцом. Столько времени прошло, их разделила бездна смерти — а все по-прежнему, потому что истина этих слов укоренилась в нем, пока острое разочарование отца не стало его собственным.

— Ты жалок, Веннн, ты играешь в игры власти, на которые у тебя не хватает силенок. Я всегда мог видеть тебя насквозь, да и теперь могу. Ты думаешь, что я мертв, но я продолжаю жить. Я буду здесь каждый раз, когда ты будешь приходить.

Регент прикусил губу, поклявшись молчать, хотя что-то в глубине души начало поскуливать.

— Посмотри на себя. — Отец подошел ближе, сжимая в руке ионный хлыст. — Дрожишь, как лист на ветру! — Он взмахнул хлыстом, и во рту у регента появился знакомый привкус протухшего мяса или яда. — Я делал все, что мог, но погляди, с каким сырьем мне приходилось работать. — Щелк! Ионный хлыст ударил регента по плечам, и Стогггул вскрикнул, не только от боли, но и от узнавания. — Ты омерзителен, Веннн. — Щелк! — Мне стыдно называть тебя сыном. — Щелк! — На колени, как и должно червяку.

— Не надо, не надо, не надо! — Голос регента Стогггула из хриплого шепота превратился в отчаянный крик. Он закрыл глаза. А когда открыл их, вместо отца перед ним был гэргон, глядящий на него сверху вниз рубиново-красными зрачками.

— Стогггул Веннн, мы увидим тебя мертвым.

Регент понял, что стоит на коленях на арене открытого многоярусного амфитеатра. Все места — кроме одного — были заполнены гэргонами. “Их, наверное, тысяча”, — подумал Стогггул. Все взгляды были устремлены на него. Их враждебность пригибала его к земле. Сердца тяжело колотились в груди. Гэргоны никогда не угрожали попусту.

— Твой вид оскорбителен для нас, — сказал гэргон с рубиново-красными зрачками, занимая свое место. — Мы не знаем, чего больше в наших чувствах: жалости или презрения.

Потрясенный пережитым, ослабленный страшными воспоминаниями, он сумел пробормотать только:

— Скажите, чем я оскорбил вас, чтобы я смог искупить свою вину.

Гэргон встал, его нейронные сети горели гневом.

— Искупление, регент, будет таким: ты примешь наш гнев и разделишь его. Ты возбудишь кхагггунов. Ты и звезд-адмирал Морка Киннний развернете кампанию по искоренению и уничтожению всех врагов, всех предателей. Канавы Аксис Тэра захлебнутся кровью, долины за городом наполнятся ею. Мы желаем слышать вопли на похоронах; мы желаем видеть, как народ все больше обращается к Кэре, религии, что одинаково охватывает в'орннов и кундалиан.

— А когда я выполню то, что вы просите, что потом? — осмелел регент. — Вы отдадите мне рынок саламуууна? Ради него Ашеры убили моего отца! Это единственное, что вы...

— Ты здесь не для того, чтобы задавать вопросы, регент, или выдвигать требования! — загремел гэргон. — Ты здесь для того, чтобы слушать и повиноваться!

Взмах облаченной в перчатку руки — и регент Стогггул исчез, возникнув снова в дворцовых покоях на другом конце города.

Реккк Хачилар очнулся в грязном переулке: видимо, кто-то оттащил его туда. Голова была прислонена к куче мусорных баков. Испуганные крысы бросились врассыпную, когда он неловко заворочался. Болело все тело; другого он и не заслуживал. Мгновение разум был блаженно пуст. Потом, подобно ядовитому цветку, перед мысленным взором вновь появилась Джийан, распростертая на полу, в ушах отдавались ее слова, перемещающиеся через пространство и время, чтобы снова причинить ему страдание.

Он не знал, где находится, да его это и не интересовало. Переулок был узкий, с глухими стенами. Вдали слышались бесчисленные городские звуки. Хруст костей, стоны: где-то поблизости полным ходом шла другая драка.

Реккк с трудом встал на колени, его вырвало. Схватился за голову, словно это могло остановить головокружение. Постепенно он смог подняться на ноги. Прислонился к грязной стене, хрипло дыша, мусором вытер с сапог блевотину.

Собравшись с силами, Реккк быстро проверил все кости. Переломов вроде не было, что само по себе можно было назвать чудом, но он не мог сделать даже неглубокий вдох так, чтобы сильная волна боли не прокатилась по всему телу.

Начался дождь, капли текли по щекам, как слезы. Реккк стиснул зубы и, пошатываясь, пошел по переулку. Он прошел не больше двадцати шагов, когда наткнулся на дверь, которой прежде не заметил. Справа от двери висела скромная металлическая дощечка, гласившая: “СИЯНИЕ” — и чуть ниже: “ТОЛЬКО ПО НАПРАВЛЕНИЯМ”. Как роскошный кашигген оказался в этом рабочем районе? Кашиггены были когда-то спокойными заведениями, предназначенными для развлечения рамахан. В'орнны, знающие толк в развлечениях, превратили кундалианские кашиггены в роскошные саламуууновые притоны.

Не обращая внимания на предупреждение, Реккк ввалился в дверь. Внутри были плис, бархат и атлас, витал сладкий, пряный запах саламуууна. Реккк облизнул сухие потрескавшиеся губы и попытался сосредоточить взгляд. Он увидел восьмиугольную комнату с мебелью в кундалианском стиле; стены обиты богатой парчой; на сводчатом потолке — россыпь эмалевых звезд. В одном углу сидела старая в'орннская предсказательница, сухая кожа туго обтягивала череп. Она смотрела на гостя жадными совиными глазами. Две изысканные имари изо всех сил старались не замечать его.

— Ты, очевидно, ошибся. — Перед ним стояла дзуоко, прекрасная тускугггун в бледно-лиловом платье. Наверное, хозяйка этого кашиггена. Сифэйн из серебряной парчи был отброшен назад. Во взгляде, которым она смерила его, читалось отвращение. — Ни одна из моих имари и близко к тебе не подойдет. — Рядом с ней стоял крепкий месагггун. Руки толщиной со ствол дерева скрещены на широкой груди. И, кстати говоря, чистый и трезвый. Он злобно смотрел на Реккка из-под внушительных бровей, подчеркнуто не обращая внимания на следы побоев. — Хотя это и не имеет значения. Ни один из моих знакомых ну никак не мог бы направить сюда тебя. — Она щелкнула пальцами, и месаптун-переросток угрожающе шагнул к Реккку.

— Ты неправа, Миттелвин.

Реккк посмотрел налево. Перед ним стояла совсем юная тускугггун в темно-синем платье и сифэйне, прошитом сверкающей золотой нитью. Очень высокая и стройная, она двигалась с изумительным изяществом. Еще одна имари из “Сияния”? Исключено. Ни одна имари не посмела бы говорить с дзуоко в таком тоне. Насколько он знал, традиция имари была древней даже для кундалиан. Требовались десятилетия обучения, и очень немногие проходили этот путь до конца.

— Это тот кхагггун, которого я ожидала, — промурлыкало видение. — Признаться, немного потрепанный.

— Немного! — расхохоталась Миттелвин. — Погляди на беднягу. По-моему, он столкнулся с кем-то из наших милых местных жителей!

Месагггун подавил смешок.

— А ты чего смеешься? — повернулась Миттелвин. — Приведи его в порядок, накорми лееестой... из теплой кастрюли, не трехдневной дрянью. Потом отведи в комнату семь — для удовольствия сударыни Каннны.

Душ принес и удовольствие, и боль. Иголочки воды жалили все синяки и опухоли, но тепло расслабляло. Реккку предложили на выбор четыре сорта мыла, все с характерными мужскими ароматами. Он стоял под душем очень долго. Кхагггуну нечасто выпадает роскошь выкупаться таким образом.

Потом ему дали одежду цвета коровой крови. Все сидело как влитое. Когда Реккк спросил месагггуна о своей форме, тот ответил, что ее почистят и выгладят. Реккк ел вкусную теплую лееесту и размышлял, в каком качестве к нему приставлен этот месагггун: слуги или же тюремщика. Когда он сказал, что хочет пить, месагггун принес воды. Ни нумааадиса, ни какого-либо другого спиртного предложено не было.

И все его вопросы остались без ответов. Кто такая сударыня Каннна и как она вообще могла ждать его, если он наткнулся на дверь кашиггена совершенно случайно? “Терпение”, — сказал себе Реккк.

Когда он наелся и напился, месагггун провел его по коридору, тускло освещенному старомодными кундалианскими лампами. Мерцающее пламя в хрустальных трубках успокаивало душу. Даже громадный месагггун был учтив, когда открывал дверь в комнату семь. Потом он пошел прочь, а Реккк стоял и смотрел ему вслед.

Сударыня Каннна ждала в небольшой круглой комнате с коническим потолком. Она сидела в глубоком кресле. Рядом стоял диван в кундалианском стиле, выглядящий не только удобным, но и манящим. В своем нынешнем состоянии Реккк был благодарен за удобство. В'орннская мебель была строго утилитарна; эстетика и стиль никого не интересовали.

— Вы выглядите усталым, свор-командир, — сказала сударыня Каннна. — Присаживайтесь.

Откуда-то доносились ароматы гвоздичного масла и жженого мускуса.

— Боюсь, я нахожусь в невыгодном положении. Вы явно знаете меня, но я уверен, что мы не знакомы.

— Напрямую — нет. — Она подняла руку. — Может, вам трудно сидеть?

Он невольно усмехнулся и осторожно присел на край дивана.

— Пожалуйста, расслабьтесь, свор-командир, и успокойтесь. Я не нападу на вас.

Он не улыбнулся в ответ.

— Я так обучен. Если с моей стороны не хватает доверия, это просто потому...

— Скажите-ка, свор-командир, вы не откажетесь?.. — Женщина поставила перед ним хрустальную коробочку с порошком цвета корицы.

— В свое время я выкурил немало саламуууна.

— Отлично. — Она откинула крышку коробочки. — Высшего качества. Другого Миттелвин не держит.

— Нет, спасибо, — ответил Реккк. — Не сейчас.

— А, понимаю. — Сударыня Каннна кивнула. — Снова вопрос доверия. — Она заглянула ему в глаза. — Скажите мне кое-что, свор-командир...

— Только если вы сначала ответите на мой вопрос. — Он счел ее молчание знаком согласия. — Я слышал, как Миттелвин назвала вас сударыней. Почему? Я никогда раньше не слышал такого слова.

— Оно редко используется. — Женщина положила ногу на ногу, и шуршащее платье слегка распахнулось. — Я принадлежу к Великой касте. Я состою при весьма особенном в'орнне. Отсюда и титул.

— И что это за в'орнн?

— Это уже второй вопрос, свор-командир. — Она нежно улыбнулась. — Теперь скажите мне, пожалуйста, что вы делаете в Северном квартале Аксис Тэра.

— Пришел получить то, что заслужил.

Сударыня Каннна смотрела на него с любопытством.

— И получили?

— Я все еще жив.

Ее улыбка стала шире. Она проглотила половину содержимого коробочки и предложила ему остаток.

— Итак, вы, похоже, не знаете, закончилось ли уже ваше путешествие.

Мгновение он колебался. Ему пришло на ум, что все это затеяно либо Олннном Рэдддлином, либо Кинннием Моркой, чтобы забить последний гвоздь в его гроб. Потом, как демон в ночи, возник образ Джийан; Реккк схватил саламууун и вдохнул целиком.

Глаза сударыни Каннны блеснули.

— Прилягте, свор-командир. Пусть саламууун унесет вас, куда сможет.

Ему нравился звук ее голоса, успокаивающий, как когда-то голос матери. Реккк не вспоминал о матери уже много лет. И понял, что не знает, где она или вообще жива ли. Он закрыл глаза и увидел ее. Мать улыбалась и говорила с ним, и, как когда-то, он почувствовал, как скучает по ней.

Я хотел найти тебя, но мне постоянно не хватало времени.

Знаю. Не вини себя, Реккк.

Но я виноват.

Тебе следовало жить своей жизнью. Это было важнее.

Так не должно было быть.

Такова жизнь.

Он заплакал, когда она заключила его в объятия.

Не горюй о себе, Реккк. Живи своей жизнью, как жил всегда.

Не могу. Я люблю кундалианку, а она никогда не ответит на эту любовь.

Почему ты так уверен?

Я все время чем-то обижаю ее.

Ничто не постоянно, Реккк. Даже смерть...

Он долго плыл по морю из собственных слез. Море качало его, баюкало, говорило с ним тихим шепотом, как свойственно океанам. В глубине бездонных вод он чувствовал движение жизни: крупные существа, невообразимо странные и совершенно незнакомые, хотя ему довелось посетить множество миров и повидать немало странных форм жизни. Он не боялся их. Слушал далекие песни и понимал их смысл, не зная слов, а загадочные течения несли его...

Когда Реккк наконец открыл глаза, сударыня Каннна исчезла. На ее месте сидел кто-то удивительно, до боли знакомый.

— Джийан, — выдохнул он. — Как ты нашла меня?

— Напротив. Это ты нашел меня.

— Я люблю тебя, — сказал Реккк. Она улыбнулась.

— Знаю.

— И однако ты так печальна, всегда так печальна.

— За свою жизнь, Реккк, я потеряла многое, очень дорогое для меня. Сердце мое обратилось в пепел. Не могу постичь, почему оно продолжает биться.

— Ты никогда не потеряешь меня. Клянусь тебе, Джийан.

— Итак, — сказал Нит Сахор, снова трансформируясь из одного тела в другое, — вот мы и подошли к финалу нашей маленькой драмы.

Реккк почувствовал, как психогенное воздействие саламуууна тает, словно тонкие шелковые нити вытягиваются из каждой клетки мозга.

— Где Джийан? — пробормотал он.

— Ушла тем же путем, что и сударыня Каннна. В глазах у Реккка прояснилось.

— Ты хочешь сказать, что ее никогда не существовало?

— Не так, как ты подумал. Тем не менее обе существуют. На данный момент я — Нит Сахор.

Гэргон закинул ногу на ногу, положил руки на колени. Реккк смотрел на эти руки, прикрытые легированной сетью, как на челюсти бритвозуба. К своему ужасу, он обнаружил, что неудержимо дрожит. Почти с самого рождения его обучали быть бесстрашным, но оказаться так близко к гэргону... это, пожалуй, чересчур. Огромным усилием он взял себя в руки.