Похождения Роджера Брука (№1) - Шпион по призванию

Маршал де Кастри добавил, что флот пребывает в состоянии полной боевой готовности и, с помощью инсургентов, в состоянии за неделю овладеть всеми портами Голландии.

Роджер все еще не видел причин для тревоги и удивлялся, почему эта группа поджигателей войны тратит время на обсуждение мер, которые они могут принять в определенных обстоятельствах, хотя каждый— из них отлично знает, что все эти приготовления не более чем блеф и что они не осмелятся сдвинуть с места ни одного солдата и ни один корабль.

— Итак, месье министр, — снова заговорил маркиз, — все готово к началу боевых действий. Более года назад человек, чьи политические убеждения и чью личную жизнь я порицаю, но к уму которого питаю величайшее уважение, подал мне идею создания тайной армии в стенах городов иностранного государства, и…

Роджер с трудом удержался, чтобы не вздрогнуть. Месье де Рошамбо мог иметь в виду только аббата де Перигора и беседу с ним, которую Роджер подслушал, стоя в потайной комнате. Он был настолько потрясен, что не слышал нескольких последующих фраз. Теперь стало ясно как день, что маркиз принял изощренный план аббата и все эти месяцы упорно осуществлял его. Роджер припомнил распоряжения насчет контрабандного оружия, плату золотом голландским посланникам и сотню деталей, которые ранее казались не связанными между собой, но теперь заняли свое место в общем плане. Роджер злился, что маркиз так ловко одурачил его, но быстро понял, что, так как месье де Рошамбо не скрывал от него ничего, кроме самого основного факта, он может сердиться только на себя за собственную слепоту и глупость.

— …и следовательно, — продолжал маркиз, — мы более не должны рассматривать голландские добровольческие корпуса как группы политических инсургентов, вдохновляемых только желанием обеспечить свои права и свободы. Несомненно, они сами все еще считают себя таковыми, но фактически они являются частью французской армии, французским иностранным легионом, который под нашим командованием завоюет Соединенные провинции и подчинит их Франции.

— Это почерк гения! — с энтузиазмом подхватил де Кастри. — Голландские порты упадут нам в руки, как спелые сливы.

— И богатая торговля в голландской Индии, — добавил де Куаньи.

Месье Берар ударил кулаком по столу:

— Если Франция будет контролировать голландские поселения на мысе Доброй Надежды, я ручаюсь, что мы за три года приведем британскую Ост-Индскую компанию к банкротству!

— Для этого, месье министр, — присоединился де Брегей, — вам достаточно подписать письмо, которое возьмет с собой месье де Ренваль, и дело будет сделано.

Месье де Монморен покачал головой:

— Сначала, господа, должен выразить свое согласие король, и признаюсь, что я еще не советовался об этом с его величеством. Я не осмелюсь дать нашим голландским друзьям подобное обещание без его согласия или, по крайней мере, согласия архиепископа Тулузского.

— Король! — с презрением воскликнул де Полиньяк. — Втягивать его в это было бы роковой ошибкой, у него никогда не хватает решимости сказать «да» или «нет». Вчера месье, его брат, сказал о нем: «С королем можно иметь дело, только если вы способны удержать в руке несколько скользких бильярдных шаров». И это абсолютно справедливо.

— Тогда нужно попросить архиепископа принять решение за него, — твердо заявил де Монморен. — Боюсь, для вас это будет потрясением, но с этого вечера архиепископ Тулузский официально вступает в должность премьер-министра. Сегодня в полдень его величество лично информировал меня об этом решении.

Слова де Монморена были встречены хором восклицаний:

— Значит, мы возвращаемся к прежним временам первых министров!

— Я знал, что он завладел ушами короля, но не мог подозревать такое!

— Боже упаси, чтобы этот честолюбивый прелат стал всем распоряжаться!

— Это верх глупости — в такое время отдать верховную власть в руки столь тщеславного и непостоянного человека!

— Я этому не подчинюсь! — сердито заявил де Кастри. — Не для того я строил флот, чтобы стать орудием его уничтожения в руках неопытного повелителя. Я подам в отставку.

— Я также верну свой портфель его величеству, — подхватил де Сегюр. — Я слишком стар, чтобы вести дела с королем через третье лицо.

— Господа, господа! — возвысил голос маркиз. — Умоляю не предпринимать опрометчивых действий. Даже перед лицом столь внезапного и необдуманного решения со стороны короля я прошу вас не ставить собственные интересы выше интересов страны. Мне нужно не более двух недель. Де Ренваль и де Майбуа сообщили, что голландские республиканцы, передавая письмо с просьбой о французской поддержке, уже договорились свергнуть штатгальтера 10 сентября. Если вы уйдете в отставку до этой даты, наш план подвергнется опасности. Я очень прошу вас до тех пор сохранять ваши портфели, как бы вы ни решили поступить впоследствии.

Де Бретей, де Полиньяк и де Куаньи энергично поддержали месье де Рошамбо, и остальные министры после краткой дискуссии согласились с ними.

— Сожалею, что моя новость так расстроила вас, господа, — снова заговорил де Монморен, — но я должен был ясно обрисовать свое положение. План необходимо представить архиепископу. Если он согласится, я охотно исполню свою роль в качестве министра иностранных дел, но не в ином случае.

Роджер вновь расслабился. Обстоятельства опять изменились, и никакого определенного решения принято не будет. Кроме того, если голландские добровольческие корпуса, захватив власть, окажутся настолько глупы, что отдадут свою страну в подчинение Франции, это не удержит Пруссию от попытки вернуть штатгальтера на прежнее место, что означает войну, которую собравшиеся забияки не готовы переварить.

В тот же момент месье де Монморен облек его мысли в слова:

— Даже если месье де Рошамбо прав и мы можем, с помощью тайных легионов, захватить страну практически за ночь, это не гарантирует того, что Пруссия и Англия не объединятся против нас с целью реставрировать штатгальтерство, а в таком случае европейский конфликт неизбежен.

— Ну и что из того? — к крайнему изумлению Роджера, воскликнул маркиз. — Неужели вы настолько слепы, что не понимаете простейшего факта? Только насильственные действия за рубежом способны спасти Францию от коллапса и хаоса! Страна прекратила свое существование как великая держава и пребывает на грани голода, банкротства и революции. Нам остается единственный шанс спасти монархию и самих себя. Внимание народа должно быть отвлечено от внутренних дел на великие события за пределами Франции, в которых она одержит триумф. Возможность осуществления переворота в Соединенных провинциях — дар Божий в нашей крайней нужде. Если дело ограничится всего лишь небольшим кровопролитием, тем лучше для нас. В течение нескольких месяцев несметные богатства Голландии наполнят наши опустевшие сундуки. А если разгорится крупный конфликт, мы вступим в него с огромным преимуществом, так как голландские порты будут в нашем распоряжении и мы сможем направить их, как пистолет, в грудь Англии. Испания, Австрия, Нидерланды, Швеция и Россия объединились бы с нами против Пруссии и Англии, а такой союз наши противники никак не могут надеяться одолеть. По-моему, они вообще не осмелятся драться, если мы захватим Соединенные провинции прежде, чем они успеют Опомниться, и поставим их перед свершившимся фактом.

— Не думаю, что Англия безропотно это стерпит, — возразил герцог де Шатле. — Во время моего пребывания при Сент-Джеймсском дворе у меня создалось впечатление, что мистер Питт больше всего стремится сохранить мир и не истощать более ресурсы нации, прежде чем она не оправится от последних войн. Тем не менее он показался мне молодым человеком, твердо придерживающимся принципов его покойного отца и готовым извлечь из ножен шпагу, пусть и заржавевшую, если какие-нибудь события в Европе будут угрожать безопасности Британии.

— Я тоже этого опасаюсь, — согласился месье де Монморен. — А что может явиться более дерзким вызовом Британии, чем предлагаемый захват голландских портов?

— Этот вызов должен быть брошен рано или поздно, — заявил месье де Рошамбо, — и, по-моему, чем скорее, тем лучше, учитывая острую нужду восстановления процветания нашей промышленности и коммерции. Вам всем известно, как энергично я возражал против торгового договора, который был подписан с Британией год назад. Но месье де Верженн одержал надо мной верх, и каков же результат? Сегодня только в одном Руане двадцать пять тысяч безработных из-за того, что рынки заполнили дешевые манчестерские товары.

— То же самое творится почти во всем королевстве, — поддержал его герцог Нормандский. — Половина фабрик Амьена была вынуждена закрыться, а в Нанте и недели не проходит без того, чтобы полдюжины наших честных торговцев не становились банкротами из-за конкуренции с Британией.

Адмирал де Сюффрен подался вперед:

— А ведь от успешной судоходной торговли нантских и других наших коммерсантов в мирное время зависит укомплектование флота во время войны. Давайте займемся Англией, покуда она не причинила нам еще больший вред. Англичане не являются непобедимыми — я сражался с ними и знаю это.

Заявление адмирала было встречено бурными аплодисментами, и Роджеру пришлось полностью пересмотреть свое отношение к происходящему. Теперь стало ясно, что эти люди действительно хотят войны и намерены приложить все усилия к тому, чтобы она началась. Слова месье де Рошамбо представляли ситуацию в совершенно ином аспекте. Если ранее казалось, что Франция не может воевать, потому что она — банкрот, то теперь это оборачивалось самой действенной причиной для ее участия в войне.

В течение последующего часа каждый вновь высказал свое мнение, но все были единодушны, считая, что единственный шанс для Франции избежать грозящих бед внутри страны — это воспользоваться ситуацией в Соединенных провинциях с помощью тайной армии, столь искусно созданной там месье де Рошамбо. В итоге месье де Монморен согласился с ними, но по-прежнему настаивал на том, что не может взять на себя ответственность за втягивание страны в войну и должен посоветоваться с новым премьер-министром, прежде чем какое-либо письменное обещание будет передано голландским республиканцам.

Подчиняясь давлению остальных и сам сознавая неотложность дела, он предложил назначить следующую встречу на десять вечера следующего дня и обещал привести с собой архиепископа.

Когда посетители удалились, мысли Роджера завертелись, словно в водовороте. Одно-единственное собрание превратило в прах все теории относительно французской международной политики, построенные им за последний год. При этом все оставалось неопределенным, зависело от того, падет ли завтра вечером архиепископ жертвой военного психоза. Если это случится, война неизбежна; причем это будет война нового типа — молниеносная и без всяких предварительных ультиматумов. Британия и Пруссия окажутся застигнутыми врасплох, и, прежде чем они успеют что-либо предпринять, голландские порты и крепости будут захвачены врагом изнутри страны.

Роджер понимал, что пришло время, которое предвидели куда более умные люди, чем он, — время, когда никакой письменный отчет с его мнением о сложившейся ситуации не сможет предоставить тем, кто отвечает за безопасность его страны, полную картину вражеских намерений. Он должен вернуться домой и доложить обо всем лично, чтобы в придачу к его версии теперешнего кризиса ему могли задать вопросы о деталях, которые Роджер может считать незначительными, но которые для людей с более широким кругозором могут оказаться жизненно важными.

Роджер понимал, что если архиепископ следующим вечером скажет «нет», то ему будет незачем торопиться в Лондон, так как ситуация, по крайней мере на некоторое время, останется без изменений. С другой стороны, если премьер-министр ответит «да», то новости должны быть сообщены на Даунинг-стрит 131 с максимальной быстротой. Поэтому ему необходимо присутствовать на совещании, которое должно состояться примерно через час после времени, избранного для дуэли.

На какой-то момент Роджер даже подумал, не отказаться ли ему от поединка, но понял, что не сможет этого сделать. Для успокоения совести он написал письмо мистеру Гилберту Максвеллу, в котором подробно изложил замысел маркиза и добавил, что, хотя окончательное решение еще не вынесено, по его мнению, следует принять все возможные меры предосторожности против внезапного захвата Францией Соединенных провинций.

Мысли Роджера занимало также то, каким образом он сможет, если дуэль закончится успешно и если в этом возникнет необходимость, внезапно исчезнуть, не вызвав у де Рошамбо подозрений, что его бегство связано с гибелью де Келюса.

После долгих раздумий Роджер решил, что лучше всего будет сказать, будто он получил известия об опасной болезни матери и должен отбыть во вторник утром в Страсбург. Атенаис и де Перигор по-прежнему были единственными людьми, знающими, что он англичанин, но они не могли догадаться об истинной причине его отъезда. Месье де ла Тур д'Овернь знал лишь то, что Роджер благородного происхождения, и опять же не имел понятия о том, что произошло на недавнем совещании. Месье де Рошамбо все еще считал его лояльным подданным французского короля, хотя и немцем по крови. Он не мог бы отказать Роджеру присутствовать у смертного одра матери и не имел бы причин связывать просьбу о срочном отъезде со смертью де Келюса.

Если, в конце концов, архиепископ Тулузский в понедельник вечером наложит вето на план месье де Рошамбо, Роджер всегда может сказать, что решил подождать с отъездом, пока не получит дополнительных известий о состоянии матери.

В понедельник утром Роджер отправился к виконту де ла Тур д'Овернь и сообщил ему вымышленную причину своего возможного отъезда. Он также передал ему письмо мистеру Гилберту Максвеллу, но в двойном конверте, скрывавшем адрес, и с указанием вскрыть наружный конверт и отправить письмо только в случае его смерти.

Ему было стыдно обманывать честного и прямодушного друга — Роджер и без того испытывал угрызения совести, заставляя виконта предполагать, будто он, как секретарь месье де Рошамбо, никогда не решался признаться Атенаис в своей страстной любви и что она не отвечала на его чувства с таким же пылом. Но в последнем случае пострадала бы честь Атенаис, а в первом Роджер полагал, что, пытаясь предотвратить войну, служит истинным интересам не только Британии, но и Франции.

Вернувшись в особняк, Роджер рассказал о серьезной болезни матери Пентандру и месье Ролану, а также мадам Мари-Анже, с которой столкнулся на лестнице, чувствуя уверенность, что по этому каналу история достигнет Атенаис.

Во второй половине дня маркиз ушел, не требуя услуг Роджера, поэтому юноша поднялся к себе и немного поспал. В шесть часов, умывшись и принарядившись, словно он отправлялся на аудиенцию к королю, Роджер снял со стены шпагу и медленно, но решительно спустился вниз, сознавая, что теперь лишь одному Богу известно, поднимется ли он когда-нибудь по этой лестнице вновь.

Глава 22

ОТЧАЯННЫЕ МЕРЫ

Роджер обнаружил виконта де ла Тур д'Овернь ожидающим его на улице Ришелье. Оба были серьезны, но старались держаться так, будто встретились лишь для того, чтобы отправиться верхом на ужин к общему другу, живущему в пригороде. Когда они повернули лошадей на улицу Пти-Шан, виконт небрежно заметил, что им повезло с прекрасным вечером, на что Роджер выразил надежду, что сухая погода продержится и далее.

Им предстояло проехать около восьми миль, но времени у них было достаточно, поэтому они пускали лошадей в галоп только на зеленых лужайках Булонского леса. В Сен-Клу они пересекли реку и свернули к Севру. Добравшись до деревни, Роджер вновь заговорил о вымышленной болезни матери.

— Я все еще не решил, уехать ли мне из Парижа завтра утром или же подождать дополнительных известий. Перечитав письмо матери, я подумал, что поначалу чрезмерно встревожился, но я никогда себе не прощу, если она умрет, не дав мне своего благословения.

— На вашем месте я бы ничего не решал до завтра, — посоветовал виконт. — Ваши мысли прояснятся, когда сегодняшнее дело будет улажено.

Нервы Роджера были напряжены, и он с трудом сдержал приступ истерического смеха, услышав выражение, выбранное его другом. Разумеется, виконт имел в виду дуэль, но слова «сегодняшнее дело» еще лучше подходили к совещанию, которое месье де Рошамбо собирался провести в десять вечера. От решения архиепископа Тулузского зависело, останется ли Роджер (если он не погибнет в поединке) в Париже или же уедет завтра утром, объяснив причину маркизу. Как бы то ни было, виконт дал именно такой совет, на который надеялся Роджер, и поэтому он охотно принял его.

В полумиле к югу от Севра, на северной окраине Медонского леса, они увидели на обочине дороги карету аббата. Подъезжая к ней, Роджер надел маску, дабы кучер впоследствии не смог его опознать. В сотне ярдов от кареты они остановились, Роджер спешился, передав виконту поводья, и направился приветствовать аббата.

Подойдя к карете, Роджер увидел, что де Перигор был не один — рядом с ним сидел низенький толстый человечек с плотной повязкой на глазах. Аббат приложил палец к губам, призывая к молчанию, потом взял Роджера под руку и, прихрамывая, двинулся вместе с ним назад к виконту.

— Вижу, вы все-таки захватили с собой друга, — заметил де Перигор, когда они оказались вне пределов слышимости толстяка в карете.

— Это месье де ла Тур д'Овернь, — объяснил Роджер. — Когда я рассказал ему о своем плане, он настоял на том, чтобы сопровождать меня, дабы оказать мне помощь в случае непредвиденных обстоятельств. Но я вижу, у вас также имеется спутник.

Аббат кивнул:

— Мой спутник — врач. Его присутствие не поможет вам избежать обвинения в убийстве, если вы прикончите де Келюса, но, по крайней мере, придаст встрече характер дела чести, а не разбойного нападения. Я также захватил две дуэльные шпаги, чтобы месье граф мог выбрать подходящую ему по длине, на случай если он взял с собой только придворную шпагу.

— Вы подумали обо всем, — с признательностью промолвил Роджер и, когда аббат и виконт приветствовали друг друга, добавил: — Теперь меня беспокоит лишь одно. Де Келюс и его слуги наверняка узнают вас обоих. Если дело закончится его гибелью, то я опасаюсь, что вас могут привлечь в качестве сообщников неизвестного убийцы. Поэтому я хочу, чтобы, как только граф выйдет из кареты, вы оба оставили нас, дабы не оказаться свидетелями схватки.

— В этом нет необходимости, — возразил аббат. — Впоследствии мы можем заявить, что сопровождали вас только с целью договориться о вашей встрече с графом в другое время и в другом месте. Не наша вина, что вы оба впали в бешенство, а когда поединок начался, мы уже не могли его остановить.

Виконт кивнул:

— Это объяснение избавит нас от неприятностей.

— Допустим, — согласился Роджер, — но расследование все равно состоится, и суд потребует от вас назвать человека в маске, которого вы сопровождали. Но для мадемуазель де Рошамбо так же важно, как и для меня самого, чтобы моя личность оставалась в тайне.

— Я подумал и об этом, — улыбнулся аббат. — Если месье де ла Тур д'Овернь не возражает, я предлагаю, чтобы мы оба отказались говорить. Мы дворяне, и даже сам король не может приказать подвергнуть нас пытке. В качестве причины мы дадим понять, что противник де Келюса занимает настолько высокое положение, что его разоблачение может вызвать скандал. Мы даже можем намекнуть, что это один из младших принцев крови, так как в этом случае суд будет только рад замять дело.

— Вы избавили меня от волнения, — облегченно вздохнул Роджер. — Что до меня, аббат, то после нашей последней встречи я получил известия о серьезной болезни моей матери, поэтому не исключено, что я покину Париж завтра утром. Но я еще не пришел к выводу, настолько ли плохи ее дела, чтобы требовать моего срочного приезда. Если утром я все-таки решу ехать, то мне уже не представится возможность поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали, поэтому я заранее выражаю вам мою глубочайшую признательность.

Де Перигор поклонился:

— Я буду сожалеть о вашем отсутствии, но не сомневаюсь, что вы напишете мне и вскоре вернетесь, дабы восстановить дружбу, доставлявшую мне искреннюю радость. А теперь, думаю, пришло время занять позицию на дороге, ведущей к petit maison де Келюса. Я поеду вперед, а вы следуйте за моей каретой на некотором расстоянии.

Они ехали рысью в направлении деревушки Шавиль, но в полумиле от нее карета свернула на лесную дорогу к юго-востоку. Проехав по ней три четверти мили, они оказались на широкой поляне. Карета остановилась на перекрестке двух дорог, а Роджер и виконт скрылись за деревьями, чтобы их не заметили подъезжающие. Аббат вылез из кареты и встал на обочине, словно поджидая кого-нибудь, чтобы спросить дорогу. Под мышкой он держал нечто похожее на рулон шелка, и Роджер догадался, что под материей спрятаны две дуэльные шпаги.

В лесу было очень тихо — лишь изредка безмолвие нарушал птичий щебет или шорох в кустах. Время тянулось невероятно медленно. В голове у Роджера мысли беспорядочно сменяли друг друга: Атенаис, недавние тренировки в школе фехтования, детские годы в Лимингтоне, сегодняшнее собрание у месье де Рошамбо, давняя полуночная схватка с шевалье де Рубеком — все это мелькало и смешивалось в его возбужденном уме.

Наконец послышался топот копыт. Роджер вытянул шею, стремясь поскорее увидеть, приближается ли это карета его противника или же какого-то другого путешественника. Вскоре он разглядел между деревьями запряженный шестью лошадьми экипаж и форейтора в зелено-золотой ливрее графа де Келюса.

Аббат шагнул на дорогу и взмахнул свертком; карета с грохотом затормозила. Что произошло потом, не могли видеть ни Роджер, ни виконт, так как де Перигор находился по дальнюю сторону кареты, а тусклый свет не позволял что-либо разглядеть сквозь окна на таком расстоянии.

Следующие три минуты показались Роджеру вечностью. Потом аббат вышел из-за кареты и, хромая, направился к ним. Он прошел полпути, когда карета внезапно тронулась. Роджер и де ла Тур д'Овернь поскакали навстречу де Перигору.

— Все бесполезно! — крикнул аббат. — Я клялся, что вы дворянин и назовете себя, если он отойдет от кареты — вне поля зрения его слуг. Я сказал ему, что месье де ла Тур д'Овернь будет наблюдать, чтобы дуэль велась честно, и что с нами есть врач, но все напрасно. Он заявил, что не станет драться, будь вы даже самим королем.

Карета де Перигора преграждала дорогу, поэтому кучеру де Келюса пришлось направить лошадей по траве, чтобы объехать ее, но к этому времени он уже снова выехал на дорогу.

Роджер бросил укоризненный взгляд на де Перигора. Он рассчитывал, что бойкий язык аббата, могущий в равной степени быть сладкоречивым и ядовитым, убедит де Келюса принять вызов. В голове у него мелькнула мысль, что де Перигор, стараясь уберечь его, затеял с ним игру. С самого начала аббат ясно дал понять, что считает нелепым рисковать жизнью, спасая девушку от брака только потому, что ей не нравится жених, выбранный для нее отцом. Должно быть, он решил передать вызов таким образом, чтобы де Келюс мог его отвергнуть, не роняя при этом лица.

Сообразительный аббат сразу же понял мысль Роджера и с негодованием заявил:

— Клянусь честью, я сделал для вас все, что мог. Я даже бросил к его ногам шпаги — они остались в его карете.

Кучер де Келюса погнал лошадей рысью, и карета исчезла за деревьями, окаймлявшими дорогу на юго-восток.

Внезапно де ла Тур д'Овернь пришпорил лошадь и крикнул:

— Скачите за мной! Мы его догоним!

— Спасибо, аббат! — поблагодарил Роджер и, повернув лошадь, помчался галопом следом за виконтом.

Карета не успела отъехать далеко, но, услышав топот копыт по дерну, двое лакеев, едущих в открытом багажном отделении, повернулись и увидели, что их преследуют. Света было достаточно, чтобы разглядеть на одном из преследователей маску. Лакеи сразу же закричали кучеру и форейтору:

— Allez! Allez! 132 На нас напали разбойники! — И шесть превосходных лошадей перешли с рыси на галоп.

У всадников было преимущество перед тяжелым экипажем, и через пару минут они приблизились к нему, но лакеи вытащили из-под сиденья мушкетоны с широкими дулами и стали целиться.

Роджер упал духом. Казалось почти невозможным проскакать мимо кареты и заставить ее остановиться, не получив при этом порцию свинца. Но де ла Тур д'Овернь извлек из кобуры пистолет, взвел курок и выстрелил в лакея, сидевшего слева. Пуля угодила ему в плечо, и бедняга с криком уронил мушкетон.

Второй лакей выстрелил, но в этот момент карета подпрыгнула на камне, и пуля просвистела над головой Роджера.

Несмотря на стрельбу и крики, кучер, пригнувшись на козлах, продолжал хлестать лошадей. Но в следующую минуту всадники поравнялись с ним по обеим сторонам кареты.

Вытащив из кобуры второй пистолет, виконт направил его на кучера и крикнул:

— Стой, парень! Иначе расстанешься с жизнью!

Кучер понял, что с ним не шутят, и натянул поводья. Неуклюжая карета, скрипя на все лады, остановилась.

Проскакав около двадцати ярдов, Роджер и де ла Тур д'Овернь снова подъехали друг к другу прямо возле взмыленных передних лошадей.

— Дайте мне поводья! — крикнул Роджеру виконт. — Я послежу за этими людьми, пока вы разберетесь с графом. Пусть Бог хранит вас и придаст силы вашей руке!

— Благодарю вас! — отозвался Роджер. Бросив виконту поводья, он соскользнул на землю.

Внезапно Роджер вспомнил, что на нем шпоры. Нагнувшись, он отстегнул их и сунул в карман. К тому времени, как он добрался до дверцы кареты, граф де Келюс распахнул ее и, положив руку на подоконник, высунул наружу смуглую безобразную физиономию.

Переведя дыхание, Роджер церемонно поклонился.

— Сожалею, месье граф, — заговорил он, — что обстоятельства не позволили мне прислать к вам моих секундантов и предложить вам выбор оружия, времени и места, но мы должны драться немедленно. Прошу вас сойти.

— Проклятие! Кто вы такой? — сердито осведомился граф. — И что означает этот фарс?

— Это не фарс, — холодно ответил Роджер. — Надеюсь, вы скоро в этом убедитесь. Что касается меня, то месье аббат де Перигор уже объяснил вам, что вы не опозорите свою шпагу, скрестив ее с моей. Как только мы избавимся от любопытных взглядов, я сброшу маску и отвечу вам на все вопросы относительно моей личности. Поторопитесь, если вы не предпочитаете драться в темноте!

— Без причины я не стану драться ни в темноте, ни при свете, — проворчал де Келюс.

— Я назову вам причину, как только мы отойдем в сторону. И эта причина покажется вам достаточно убедительной.

— Если я сочту ее убедительной, это будет означать вашу смерть, юный нахал!

— Меня вполне удовлетворяет ход ваших мыслей, но позвольте предупредить, что я намерен убить вас, если смогу!

— Следовательно, вы считаете, что я нанес вам смертельное оскорбление, хотя мне о нем ничего не известно?

— Можно сказать и так. Как бы то ни было, я не стану ни просить, ни давать пощады.

На момент показалось, что де Келюс намерен выпрыгнуть из кареты, но он, очевидно, передумал.

— Нет, — твердо заявил граф, — я не стану драться с незнакомцем из-за оскорбления, которое я, возможно, не наносил. В другое время за вашу наглость я проделал бы в вас столько же дырок, сколько бывает в нашпигованном каплуне, но сегодня вечером я не в том настроении. — Он сел и захлопнул дверцу перед носом Роджера.

Ухватившись за ручку, Роджер снова открыл дверцу и просунул голову внутрь.

— Чем этот вечер отличается от других? — крикнул он. — Вы не пользуетесь репутацией труса. Когда же вы успели им стать?

Де Келюс рассмеялся:

— Можете называть меня трусом, если хотите. Мне все равно. Повторяю, сейчас я не стану драться! Через два дня я женюсь и не желаю идти на риск испортить себе наслаждение молодой женой из-за вашего случайного выпада. Через месяц я буду к вашим услугам. Если вам не терпится умереть, найдите меня в начале октября в любое время и в любом месте. Обещаю разрезать вас на мелкие кусочки.

— Именно ваш брак и оскорбляет меня! — гневно воскликнул Роджер. — Вы будете драться немедленно или я убью вас на месте! — Наклонившись вперед, он ухватился за кружевное жабо графа и резко рванул его к себе.

Покуда они орали друг на друга, Роджер заметил, что граф в карете не один. Рядом с ним сидел другой человек, но его черты не были видны в полумраке салона кареты, тем более что Роджер не сводил глаз со смуглого лица графа.

Когда пальцы Роджера вцепились в гофрированное кружево, спутник графа внезапно протянул руку и сорвал маску с его лица.

— Ventre du Pape! 133 — крикнул он де Келюсу. — Так я и думал, что. знаю этот голос! Этот выскочка — Брюк, секретарь моего отца! Вас вызвал парень, которого Атенаис подобрала в сточной канаве!

Роджер отпустил графа и отскочил назад. Но было слишком поздно. Кучер, форейтор и оба лакея, очевидно, слышали крик, так что вред уже был причинен, и ничто не могло помешать им разобраться в причине ссоры. Побледнев от досады и бешенства, Роджер смотрел на красивое надменное лицо графа Люсьена де Рошамбо.

— Проклятый глупец! — воскликнул он. — Если вы догадались, кто я такой, неужели вам не хватило ума понять, что открытие моей личности подвергнет опасности честь вашей сестры?

Де Келюс ошеломленно уставился на Роджера.

— Что, черт возьми, все это означает? — осведомился он, повернувшись к графу Люсьену. — Я видел этого человека в кабинете вашего отца, но почему вы связываете его имя с именем Атенаис?

— Этот пес бросал на нее влюбленные взгляды, когда ей было всего четырнадцать лет, — объяснил молодой граф. — Ему удалось пролезть в наш дом, а отец ничего не замечал. Теперь ясно, что у него хватило наглости возомнить себя вашим соперником, и он решил попытаться убить вас, чтобы не допустить вашего брака с моей сестрой.

— Так вот оно что, — проворчал граф. — Когда аббат сказал, что моего неизвестного противника сопровождает де ла Тур д'Овернь, я подумал, что он, не сумев меня одолеть, обратился за помощью к наемному убийце.