Похождения Роджера Брука (№1) - Шпион по призванию

Они занимали третью скамью; две первые оставались пустыми, в то время как задние быстро заполнялись слугами в строгом соответствии с рангом — позади всех оказались судомойки и прачки. Мужчины располагались справа от прохода, а женщины — слева. Когда все уселись, послышалась музыка и вошел маркиз под руку с Атенаис. В конце прохода они разделились, заняв передние скамьи, а шедшая следом за ними мадам Мари-Анже села во втором ряду, позади Атенаис.

Со своего места Роджер видел точеный профиль своего божества и не мог отвести от него глаз в течение всей службы, страстно желая, чтобы она продлилась как можно дольше. Войдя, Атенаис не заметила его, но, когда она покидала часовню, опираясь на руку отца, их взгляды встретились. В глазах девушки мелькнуло удивление, потом она слегка нахмурилась. Роджер не мог понять причины, и это мучило его весь остаток дня.

Во дворе Шену ненадолго отвлек его, спросив, не хочется ли ему взглянуть на лошадей. Хотя у Роджера не было настроения осматривать конюшни, он вежливо согласился в ответ на первые добрые слова, с которыми к нему обратились после его беседы с маркизом три дня назад.

Старший егерь был красивым мужчиной лет под сорок с ясными серыми глазами и великолепными черными усами и бородой. Он рассказал Роджеру, что раньше служил сержантом в бретонском драгунском полку и теперь руководит всем наружным штатом замка, в то время как месье Альдегонд отвечает за порядок внутри дома. Шену пожаловался, что его хозяин совершенно не интересуется охотой, и обрадовался, услышав, что Роджер получил разрешение охотиться и ездить верхом. В тот же день они отправились на прогулку верхом, и Шену стал еще более дружелюбным, обнаружив, что Роджер — опытный наездник, обладающий к тому же поразительными для молодого стряпчего знаниями об охоте и рыбной ловле.

Новая дружба заставила Роджера забыть на пару часов о неожиданной холодности Атенаис, но следующим утром он снова начал испытывать беспокойство на этот счет. Мрачные раздумья молодого человека были прерваны приходом посетителя.

Постучав в дверь, в комнату кошачьей походкой вошел тощий сутулый священник с редкими седеющими волосами, высоким лбом и пронизывающим взглядом черных глаз. Накануне Роджер видел его в часовне — тот помогал кюре служить мессу. Юноша догадался, что это секретарь маркиза.

— Я аббат д'Эри, — представился священник, подтверждая догадку Роджера. — Зашел познакомиться с вами перед отъездом в Париж и узнать, не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен.

Когда Роджер поблагодарил его, заверив, что у него есть все необходимое, аббат задержался на несколько минут, сделав несколько общих замечаний относительно трудностей порученной Роджеру задачи, и тихо удалился.

На следующее утро маркиз отбыл в Париж. Торжественный выезд из ворот поместья возглавляла группа верховых, в чьи обязанности входило расчищать путь в городах и деревнях, далее следовали две кареты — в первой расположились де Рошамбо и аббат д'Эри, во второй вместе с багажом путешествовали повар, цирюльник и один из лакеев маркиза.

Когда наступил вечер, Роджер решил воспользоваться разрешением посещать библиотеку и спустился по парадной лестнице в надежде, что в этой части замка ему удастся повстречать Атенаис. Поболтавшись немного в холле и не желая без приглашения заходить в другие комнаты, Роджер отправился в библиотеку и стал без особого интереса обследовать полки с книгами в красивых переплетах. За этим занятием он провел полчаса, когда услышал сзади легкие шаги и, обернувшись, увидел Атенаис, стоявшую в высоком дверном проеме.

В простом летнем платье, с ненапудренными золотистыми волосами девушка показалась ему восхитительной. Однако она даже не ответила на его вежливое приветствие, не улыбнулась и резко осведомилась:

— Что вы здесь делаете, месье Брюк?

— Ваш отец разрешил мне пользоваться его библиотекой… — удивленно ответил Роджер.

— Я имею в виду не это. Что вы делаете в Бешреле, здесь, в замке?

— Изучаю содержание кое-каких документов для монсеньора.

Атенаис сделала нетерпеливый жест:

— Да-да! Я узнала об этом в воскресенье, после того как увидела вас на мессе. Неужели вы не понимаете, что я крайне возмущена вашим преследованием и проникновением в мой дом?

— Но, Атенаис… — начал Роджер обиженным и озадаченным тоном.

Ее голубые глаза сверкнули.

— Как вы смеете называть меня Атенаис? Для вас я мадемуазель де Рошамбо!

— Но, мадемуазель! — запротестовал он. — Что такого я сделал, чтобы вызвать ваше неудовольствие? Мэтр Леже предложил мне это место, и я, естественно, согласился.

— Вы так поступили, думая, что это даст вам возможность искать моего общества?

Роджер колебался только секунду:

— Нет. Но я думал, что вы будете довольны, увидев меня.

— Напротив, ваше присутствие стесняет меня в высшей степени.

— Почему?

— Потому что вы воспользовались моей любезностью к вам, чтобы навязать мне ваше общество.

— Не понимаю. — Роджер развел руками. — В стихотворениях, которые я вам писал, я ясно выразил мои чувства, а в записке, которую вы мне передали, покидая Рен, вы выражали желание побеседовать со мной вновь.

— Неужели вы не поняли? Я имела в виду, что это стало бы возможным при иных обстоятельствах.

— Но теперь они иные! — в отчаянии воскликнул Роджер. — Судьба предоставила мне средство преодолеть разделяющий нас барьер. Теперь я имею право находиться в вашем доме, так почему бы нам не продолжить нашу дружбу?

Атенаис с раздражением топнула ножкой:

— Вы вынуждаете меня говорить более откровенно. В тот вечер, почти два года назад, когда вы нашли убежище в моей карете, я была всего лишь девочкой. Я привела вас домой и, с чисто детским недомыслием, настояла, чтобы вы пообедали с нами. Даже у моего младшего брата хватило ума понять всю нелепость подобной процедуры, но я всегда была упряма. Позже меня забавляли ваши стихи. Это походило на волшебную сказку — прекрасный рыцарь на краю света слагал в мою честь баллады. Но теперь все изменилось. Я стала взрослой, а вы уже не тот далекий воздыхатель. Вы здесь, в этом доме, и вы всего лишь один из слуг моего отца. Этот факт уничтожил все романтические мысли, которые вам удалось внушить маленькой девочке.

Роджер испуганно уставился на нее. Атенаис и вправду, больше не была ребенком. Она очень повзрослела за последние два года; ее фигура хотя и не вполне сформировалась, но приобрела более округлые контуры; голос утратил пронзительные нотки, став более мелодичным. Она казалась ему желанной более, чем когда-либо, но он не мог понять ее отношения.

— Как вы можете быть такой жестокой! — воскликнул Роджер. — То, что я работаю на вашего отца, не делает меня другим: Я по-прежнему ваш самый преданный раб.

— Месье! — надменно произнесла Атенаис. — Будьте любезны понять, что мадемуазель де Рошамбо не принимает преданности в том смысле, какой вы подразумеваете, от человека, сидящего позади нее в часовне ее дома и практически находящегося на одном уровне с людьми вроде Шену и Альдегонда. Ваше прибытие сюда — худшая ошибка из всех возможных. Если вы хотите оживить искру добрых чувств к вам, которая, возможно, еще не погасла, то самое разумное, что вы можете сделать, — это упаковать ваши вещи и убраться отсюда завтра утром.

Роджер вздрогнул, словно его ударили. Несколько секунд он молчал, потом взгляд его стал жестким.

— Я не сделаю ничего подобного, — заявил юноша. — Ваш отец поручил мне работу, и я останусь здесь, пока не выполню ее.

— Пусть будет так! — фыркнула Атенаис. — Но я честно вас предупреждаю: если вы будете навязчивым, я напишу отцу и потребую вашего увольнения. А пока что, если мы случайно встретимся в замке, извольте говорить только после того, как я первая обращусь к вам, и опускать взгляд в соответствии с вашим положением.

Схватив со стола книгу, за которой она пришла, девушка повернулась и царственной походкой вышла из комнаты.

Бедный Роджер был потрясен до глубины души. Всего лишь за три минуты цель, ради которой он прибыл в Бешрель, свелась к нулю. Роджер чувствовал, что ему следовало бы отправиться в Париж, где новая обстановка и новые люди могли изгнать Атенаис из его мыслей. Но, заявив о своем намерении остаться, он уже не мог изменить его. Гордость не позволяла ему доставить Атенаис удовольствие, дав возможность выжить себя из дома.

Следующее воскресенье принесло Роджеру некоторое утешение. Мадам Мари-Анже, которую он встретил в саду, ответила на его поклон с любезной улыбкой и предложила прогуляться с ней немного и поговорить.

Слегка удивленный, Роджер зашагал рядом с ней. Через минуту мадам промолвила:

— Боюсь, месье Брюк, вы находите ваше положение здесь несколько затруднительным?

— Не более, чем в любом чужом доме, мадам, — ответил Роджер, немного покраснев.

— Ну-ну! — Мадам Мари-Анже похлопала веером по его руке. — Вам незачем таиться от меня, я ведь знаю, что вас беспокоит. Вы полагаете, я настолько слепа, что не видела, как вы вкладывали записочки в руку мадемуазель Атенаис каждое воскресенье прошлой зимой, в церкви Сен-Мелен?

Румянец Роджера сделался пунцовым.

— М-мадам… — запинаясь, начал он.

— Не пытайтесь оправдываться, — прервала она. — Конечно, Атенаис своевольная и высокомерная девушка, но у нее доброе сердце и много хороших качеств. Так как ваше поведение ничем ей не угрожало, я не видела причины, по которой мне следовало лишить вас обоих этого маленького удовольствия. Но теперь, когда вы живете в замке, надеюсь, вам понятно, что в моем положении я не могу одобрять продолжение того, что раньше считала детской шалостью.

— Можете не беспокоиться, мадам, — угрюмо отозвался Роджер. — Мадемуазель Атенаис дала мне понять, что она уже взрослая и более не располагает временем для моего романтического внимания.

— Так я и думала. Отсюда ваш печальный взгляд, не так ли?

— Мне тяжело, мадам, оттого что мадемуазель перестала воспринимать меня как друга.

— Значит, вы ожидали обратного? — подняв брови, осведомилась мадам Мари-Анже.

— Почему бы и нет? — сказал Роджер. — Оттого что я поступил на службу к монсеньеру, у меня не завелись в волосах насекомые и не исчезли достоинства, которыми я обладал прежде.

— Но вы ведь понимаете, месье, что разница в вашем положении делает подобную дружбу невозможной?

— А почему? Вы, мадам, говорите со мной любезно и доброжелательно. Почему же она не может относиться ко мне так же?

— Но ее и мое положение далеко не одинаковы. Если я правильно помню, вы прибыли из какой-то германской провинции, верно? Мне говорили, что там куда больше свободы в отношениях между различными сословиями, но здесь этикет в подобных вопросах все еще крайне строг. Мой покойный супруг, месье Вело, был советником ренского парламента и, таким образом, занимал высокое положение среди судейских. Если бы я имела собственный дом, то могла бы иногда приглашать мэтра Леже к обеду, но монсеньору такое и в голову никогда не придет. Он мог изредка принимать моего покойного мужа в знак особой милости, но мое постоянное присутствие за столом допускается лишь потому, что я гувернантка его дочери. А вы, мой юный друг, даже не мэтр Леже, а всего лишь один из его клерков. Теперь вам ясно, какая пропасть лежит между вами и мадемуазель Атенаис? Учитывая вашу маленькую переписку, на которую я закрывала глаза, вы, надеюсь, понимаете, какое смущение вызвало у нее ваше неожиданное прибытие?

— Там, откуда я родом, все было по-другому, — несколько успокоившись, ответил Роджер. — Но после вашего объяснения мне стало ясно, что у мадемуазель имеются оправдания внезапной перемены ее отношения ко мне. Сказать вам правду, она даже предложила, чтобы я вовсе избавил ее от своего присутствия. Но я не собираюсь покидать Бешрель, если только не получу прямого распоряжения монсеньора.

— Останетесь вы здесь или нет, это ваше дело, при условии, что вы не будете переступать рамки вашего положения. Но послушайтесь моего совета, месье Брюк, и либо уезжайте немедленно, либо раз и навсегда уясните, что никакие отношения между вами и Атенаис никогда не будут возможны.

— Взявшись за работу для монсеньора, мне было бы трудно найти подходящее извинение для внезапного отъезда. Я чувствую, что должен остаться, по крайней мере, пока не продвинусь в порученном мне деле.

— В таком случае продолжайте обожать Атенаис на расстоянии, если хотите, но умоляю вас воздерживаться от опрометчивых поступков, которые могут вынудить меня потребовать вашего увольнения. Было бы разумно занять ваши мысли иными интересами, насколько это возможно.

— Постараюсь так и сделать, мадам.

Когда они поднялись на террасу, мадам Мари-Анже повернулась и улыбнулась ему:

— Отлично. Может, я сумею вам немного в этом помочь. Атенаис ежедневно, с четырех до пяти, занимается игрой на клавесине. В этот час вы всегда можете застать меня одну в моем будуаре. Обычно я использую его для чтения газеты за чашкой шоколада. Если вам будет одиноко, приходите ко мне, и мы побеседуем о том, что делается в мире.

— Вы сама любезность, мадам. — Роджер, наклонившись, поцеловал ей руку.

Следующие две недели протекли монотонно. Бумаги маркиза отнимали у юноши много времени — некоторые из них были написаны несколько веков назад, и Роджер с трудом продирался сквозь витиеватые архаичные обороты, тратя целые часы на то, чтобы уяснить содержание документов и кратко изложить его по-французски. Уставая после нескольких часов работы, Роджер делал перерыв, чтобы прогуляться по саду, прокатиться верхом или, если это происходило в районе четырех часов, выпить чашку шоколада с мадам Мари-Анже.

Сад разочаровал Роджера. Он ожидал увидеть нечто вроде садов Уолхемптона, Пайлуэлла и других больших домов по соседству с его собственным, но здесь сад занимал меньше места, чем сам замок. В нем не было ни лужаек, окруженных деревьями, ни тенистых аллей с цветущими кустами, ни искусственных озер; он состоял всего из нескольких клумб, перемежающихся гравиевыми дорожками, и располагался с геометрической точностью вокруг двух больших каменных фонтанов.

С другой стороны, замок с его мраморными лестницами, расписными потолками и резными дверями, должно быть, стоил целое состояние, и Роджер не уставал восхищаться великолепными гобеленами, мебелью и произведениями искусства, собранными в его стенах поколениями де Рошамбо.

В своих беседах с мадам Мари-Анже Роджер никогда не возвращался к теме Атенаис, зато охотно обсуждал с пожилой дамой последние политические новости. В конце августа они узнали об истории, повергшей в возбуждение всю Францию: кардинал-принц Луи де Роан, ведавший раздачей милостыни при королевском дворе, был принародно арестован по приказу его величества на пороге часовни Версаля и препровожден в Бастилию.

Никто ничего не знал наверное, но газеты сообщали, что кардинал обвинен в подделке подписи королевы на приказе придворным ювелирам, благодаря которой он обманом приобрел бриллиантовое ожерелье стоимостью в один миллион шестьсот тысяч ливров 75. Особую пикантность истории придавало то обстоятельство, что де Роан был одним из богатейших французских аристократов, поэтому вовсю ходили слухи, что в основе таинственного дела лежит какая-то тонкая интрига, не связанная с деньгами.

Ссора между Австрией и Голландией продолжалась все лето, но теперь Людовик XVI предложил себя в качестве посредника, поэтому появилась надежда, что с помощью Франции конфликт будет улажен. Однако проблема осложнилась разногласиями между самими голландцами.

Штатгальтер Вильгельм V Оранский наследовал своему отцу в возрасте трех лет, и его долгое несовершеннолетие помогло республиканской партии, состоящей из богатых, честолюбивых торговцев, которые желали заменить трон олигархией, обрести большое могущество. Достигнув совершеннолетия в 1766 году, штатгальтер заключил договор с герцогом Брунсвиком, ранее исполнявшим обязанности регента, о помощи в управлении страной. Республиканцы сочли это неконституционным и после нескольких лет интриг наконец добились отставки герцога. Лишившись своего министра, слабый и бездарный Вильгельм оказался во власти врагов. В Гааге разразился мятеж, и Генеральные штаты лишили Вильгельма права командовать гарнизоном, после чего он нашел убежище в Гелдерланде — одной из немногих оставшихся верными ему провинций.

Время от времени Роджер сталкивался с Атенаис в доме или в саду, и, хотя ничто не могло заставить его раболепно опускать перед девушкой взгляд, как она требовала, он не делал попыток заговорить с ней. Роджер всегда вежливо кланялся, а Атенаис принимала его приветствия с надменным равнодушием. Однако в конце сентября ему суждено было увидеть девушку в абсолютно новом для него обличье.

Это произошло в воскресенье утром. По дороге в часовню Роджер поскользнулся на мраморной лестнице. Ухватившись за перила, он спас себя от падения, но его нос вступил в резкий контакт с ближайшей колонной и начал кровоточить. Думая, что кровь скоро остановится, Роджер занял обычное место между Альдегондом и Шену, но кровотечение продолжалось всю службу, к концу которой его платок промок насквозь.

Как только они вышли, Шену сказал:

— Вам нужно как-нибудь остановить кровотечение. В этот час мадемуазель идет в свою медицинскую приемную. Отправляйтесь туда и попросите ее вам помочь.

— В медицинскую приемную? — фыркнул Роджер. — Не знал, что она у нее есть.

— Приемная в западном флигеле, за оранжереей. Я отведу вас туда.

Роджеру хотелось отказаться, но, так как его нос все еще сильно кровоточил, он не знал, как ему объяснить свой отказ, и, следуя за Шену через двор, осведомился:

— С каких это пор мадемуазель занимается медициной?

— Она с детских лет помогала матери, — ответил Шену. — А когда госпожа маркиза умерла три года назад, мадемуазель продолжала принимать больных с помощью мадам Вело. Каждое воскресенье после мессы к ней приходят бедняки из деревни, и она объясняет, как им лечиться.

У входа в приемную они обнаружили небольшую группу крестьян, терпеливо дожидавшихся своей очереди, но Шену заявил, что Роджер нуждается в неотложной помощи, и втолкнул его в комнату. Стены ее были уставлены стеллажами с горшочками и пузырьками; за тяжелым дубовым столом мадам Мари-Анже и кюре колдовали над какими-то мазями и микстурами; Атенаис в белом халате поверх платья перевязывала безобразную язву на ноге старого крестьянина.

Когда вошел Роджер, она удивленно на него посмотрела, но, заметив окровавленный платок, который молодой человек прижимал к лицу, попросила кюре окончить за нее перевязку и поманила Роджера к себе.

С распухшим носом он являл собою весьма забавное зрелище, и, хотя Атенаис старалась сдержать веселье, она не могла не рассмеяться. Роджер не знал, радоваться ему или огорчаться, ведь Атенаис была с ним добра и мягка, промывая его лицо и накладывая на разбитый нос успокаивающую мазь и холодный компресс, заставив его лежать на койке, пока кровотечение не прекратится.

Этот эпизод убедил Роджера, что, сумей он найти способ сломать разделяющий их нелепый социальный барьер, непременно добился бы ее дружбы и привязанности. Пока же проблема оставалась неразрешимой.

Роджер подумывал о том, чтобы рассказать ей всю правду о себе — что он сын английского адмирала и внук графа, — но он так долго выдавал себя за уроженца Страсбурга, что она вряд ли поверила бы ему. Роджер снова стал мечтать о том, как он спасет Атенаис от какой-нибудь страшной опасности, но тихая и спокойная жизнь в Бешреле едва ли могла предоставить ему возможность обнажить шпагу в ее защиту.

Тем не менее Роджер начал, сперва бессознательно, пренебрегать своей работой, дабы найти возможность понаблюдать за Атенаис на расстоянии, и вскоре понял, что лучший шанс сделать это предоставляется во время ее поездок верхом. Девушку всегда сопровождал грум, и Роджер отнюдь не намеревался навязывать ей свое общество. Но она притягивала его словно магнит, и, так как ему разрешалось брать лошадь из конюшни в любое время, для него не составляло труда незаметно ехать за ней около полумили ради удовольствия созерцать ее изящную, стройную фигурку.

Однажды, в середине октября, Роджер, следуя за Атенаис, заметил, что лошадь ее грума потеряла подкову. Переговорив с хозяйкой, грум повернул назад, и Роджер, поняв, что Атенаис намерена закончить поездку в одиночестве, последовал за ней, держась в отдалении.

Минут через двадцать из-за изгороди неожиданно выбежал крестьянский мальчик, напугав кобылу Атенаис. В следующий момент лошадь понесла.

Сердце Роджера заколотилось от возбуждения, ибо это был тот шанс, которого он ожидал, чтобы доказать свою доблесть и преданность. Пустив лошадь в галоп, он устремился в погоню.

За исключением двойной изгороди, из-за которой выбежал ребенок, местность представляла собой открытое пастбище. Обе лошади мчались во весь опор, но Роджер ехал на более выносливом животном и через полмили стал догонять Атенаис. Девушка потеряла треуголку, и золотые локоны развевались на ветру, но она вроде бы крепко держалась в седле.

Приближаясь к ней, Роджер увидел, что Атенаис пытается направить кобылу в сторону перелеска, начинавшегося в трех четвертях мили. Возможно, девушка рассчитывала, что лошадь замедлит шаг или повернет назад, но, когда перед Атенаис появился барьер из деревьев, Роджер испугался, что ее выбьет из седла одна из низких веток.

Пришпорив лошадь, он подскакал к кобыле Атенаис с правой стороны и вынудил ее выехать из леса на открытое пространство.

Девушка что-то кричала ему, но голос ее тонул в топоте копыт. Изловчившись, Роджер ухватился за уздечку лошади Атенаис, но она резко рванулась влево и высвободилась из его рук.

Атенаис снова что-то прокричала, но Роджер так и не разобрал слов. Ярдов двести они проскакали бок о бок. Внезапно он увидел впереди нечто вроде оврага и понял, что кричала ему Атенаис.

— Река! Впереди река! — предупреждала она.

Роджер вспомнил, что приток Ранса делает здесь широкую петлю, разрезая равнину. В следующий момент он увидел его. Вода лениво текла между двумя крутыми откосами, и лошади находились не более чем в дюжине ярдов от вершины ближайшего из них.

Замедлять бег кобылы Атенаис не оставалось времени. Наклонившись, Роджер ухватился за ее повод и рванул его на себя изо всех сил. Кобыла тоже увидела воду и, взвившись на дыбы, застыла как вкопанная. Атенаис вылетела из седла и с громким плеском свалилась в реку.

Роджера бросило вперед, но он сумел удержаться в седле и, не отпуская поводьев обеих лошадей, соскользнул на землю. Полными ужаса глазами он смотрел на Атенаис. Опасность не угрожала ей, так как река была мелкой, однако не настолько, чтобы не смягчить ее падения. Перепачканная, со свисающими на лицо прядями волос, девушка, борясь с длинными промокшими юбками, пыталась выбраться на отмель.

Роджер понимал, что причиной падения Атенаис были его неуклюжие действия, но не мог даже прийти ей на помощь, опасаясь, что лошади умчатся, бросив их здесь, в нескольких милях от дома.

Все еще держа в руке хлыст, девушка взобралась по откосу. Ее лицо было белым как мел под грязными подтеками, а голубые глаза сердито сверкали.

— Вы жалкий глупец! — напустилась она на Роджера. — Я не раз справлялась с несущейся кобылой и сделала бы это за милю отсюда, если бы она не помчалась быстрее из-за топота вашей лошади! А в результате вы погнали меня к реке! И все из-за того, что вы шпионите за мной! Не отрицайте! Последние недели вы только и делали, что прятались за углами и пялились на меня из окон! Думаете, у слуг нет глаз и они ничего не замечают? Уверена, что на кухне постоянно сплетничают, связывая мое имя с вашим! Это невыносимо! Я умираю от стыда при мысли, что чернь треплет мое имя из-за такого ничтожества, как вы! Я ненавижу вас за это!

Сделав паузу, чтобы перевести дыхание, Атенаис подняла хлыст и ударила им Роджера:

— Несчастный выскочка! Вот вам! Отправляйтесь в замок и покажите всем вашу жалкую физиономию со следами моего неудовольствия!

Хлыст снова и снова опускался на голову, руки и плечи Роджера. Отпустив поводья лошадей, он пытался защищаться, но не мог ни отразить удары, ни избежать их.

Оставалось только одно. Шагнув вперед, Роджер схватил Атенаис за руку и вырвал хлыст.

— Как вы смеете прикасаться ко мне! — Девушка задохнулась от гнева. — Хватать руками женщину благородной крови — преступление! Вас высекут за это! Я добьюсь, чтобы руку, которая ко мне прикоснулась, отрубили до запястья!

— Тогда лучше отрубите мне голову! — крикнул Роджер, потеряв терпение. — Клянусь Богом, я отучу вас бить свободного человека! Более того, маленькая сумасбродка, я преподам вам хороший урок, даже если мне придется умереть!

Обхватив Атенаис за талию, он привлек ее к себе, приподнял левой рукой подбородок девушки и крепко поцеловал ее в губы.

Глава 15

СОН

Некоторое время она не сопротивлялась, потом вырвалась и уставилась на него. Ее глаза расширились, но не от страха, а от каких-то эмоций, которые Роджер был не в силах понять.

Медленно проведя по рту тыльной стороной кисти, Атенаис прошептала:

— Вы не должны были этого делать. Со мной так еще не поступал ни один мужчина.

— Тогда есть хоть какой-то шанс, что вы этого не забудете, — хрипло сказал Роджер. Его лицо и руки сильно болели; красные полосы проступили на коже в тех местах, где по ней прошелся хлыст. Но он не испытывал сожалений. — Сколько бы герцогов и принцев ни целовали вас в будущем, вы всегда будете помнить, что первым вас поцеловал слуга, выскочка, ничтожество. Пока вы не осознаете, что, если мы оба порежемся, ваша кровь окажется не более голубой, чем моя, и что нет никакого позора в том, что вас целует человек, который вас любит.

— Если я расскажу об этом отцу, он заклеймит вас раскаленным железом и отправит в тюрьму, — медленно произнесла Атенаис.

Роджер улыбнулся, чувствуя боль в разбитых хлыстом губах:

— Знаю. Я прожил здесь достаточно долго, чтобы понять: аристократы применяют самые зверские наказания к тем, кто посмел коснуться их женщин. Очевидно, моя любовь к вам настолько сильна, что я решился на этот поцелуй.

— В тот момент вас вдохновляла не любовь, а ненависть.

— Может быть, вы и правы. Хотя, возможно, это было презрение к идеалам, которые вы отстаиваете, вкупе с желанием смягчить ваше каменное сердце.

— Помогите мне сесть на лошадь, — внезапно приказала Атенаис.

Роджер покорно протянул руку на высоте двух футов от земли; девушка поставила на его ладонь маленькую ножку и вскочила в седло.

— Мой хлыст, — потребовала она и добавила: — СлеДуите за мной не раньше чем через час.

Оставшись в одиночестве, Роджер спустился к реке и промыл израненные руки и лицо. Когда боль немного утихла, он сел, чтобы обдумать возможные последствия своего опрометчивого поступка.

Вскоре после его прибытия в замок Атенаис велела отхлестать одного из слуг за то, что он пролил чашку шоколада на ее платье, поэтому Роджер счел ее вполне способной заклеймить его и отправить в тюрьму за его куда более серьезный проступок.

В данный момент Роджер являлся свободным человеком и не был обязан возвращаться в замок. Уже наступали сумерки, и у него была хорошая лошадь, на которой за ночь он мог оставить много миль между собой и Бешрелем. Правда, при себе у него было всего несколько серебряных монет, и, если Атенаис потребовала бы у властей его ареста, у него оставалось бы мало шансов спастись.

К тому же Роджер чувствовал, что бегство было бы трусостью. Вернувшись и посмотрев в лицо судьбе, которую уготовила ему Атенаис, он, по крайней мере, доказал бы ей, что не испытывает недостатка в смелости, тем более что она, несмотря на весь свой гнев, могла замять дело, побоявшись унизить себя, рассказав о происшедшем.

Выждав час, Роджер медленно поехал назад в сгущающихся сумерках, передал свою лошадь конюху и поднялся к себе по черной лестнице. В зеркале он увидел свое лицо, покрытое паутиной ярко-красных полос, и принялся размышлять, как ему объяснить это слугам. Прежде всего на ум пришла мысль сказать, будто лошадь понесла и протащила его на полном скаку через ольховую рощу, где ветки исхлестали ему лицо. Так как полосы были короткими и ровными, ничуть не походящими на царапины, история выглядела сомнительной, но он слишком устал, чтобы ломать себе голову, и счел ее вполне подходящей.

Тем не менее, вместо того чтобы спуститься к ужину, Роджер отправился прямиком в постель, надеясь, что одеяла частично скроют его раны, и решив оставаться в кровати, пока они не начнут заживать.

Анри пришел узнать, почему он не поужинал, и Роджер дал ему заготовленное объяснение, добавив, что повредил ногу и, возможно, пролежит в постели день или два. Слуга принес ему еду на подносе, и Роджер поужинал и стал думать о последствиях сегодняшних событий, пока мысли его не смешал крепкий сон.

Утренние часы после завтрака он провел в беспокойном ожидании громких шагов в коридоре, означающих приближение слуг, которых послала Атенаис, чтобы схватить его. Незадолго до полудня и впрямь послышались шаги. В дверь постучали, и Роджер, к своему удивлению, услышал голос Атенаис:

— Месье Брюк, мы можем войти?

— Да… входите, — пролепетал он.

Атенаис вошла в сопровождении мадам Мари-Анже и спокойно сказала:

— Мне сообщили, что вчера, во время поездки верхом, с вами произошел несчастный случай. Надеюсь, вы не сильно покалечились и мы сможем быстро залечить ваши раны.

— Нет-нет, мадемуазель, ничего серьезного, — пробормотал Роджер и изложил состряпанную им версию.

— Боже! Как же вас изрезали ветки ольхи! — воскликнула Атенаис, обследовав его раны. — Но это вам поможет. — И, взяв горшочек у мадам Мари-Анже, она стала накладывать на поврежденные места содержавшуюся в нем мазь.

Однако слова сочувствия были немедленно опровергнуты ее действиями, так как, стоя спиной к мадам, она втирала мазь в его раны с такой силой, словно скребла пол.

Посоветовав Роджеру не вставать с постели до полного выздоровления, женщины оставили его наедине с тревожными мыслями.