Похождения Роджера Брука (№1) - Шпион по призванию

— В таком случае я едва ли смогу вам отказать.

— Великолепно! — рассмеялся Роджер, теперь он был уверен в успехе. — Тогда не будем терять времени и поскорее покончим с делом.

— Одну минуту. — Де Рубек поднял руку. — Мэтр Блазье не поверит, что драгоценности продаю я, если вы станете вытаскивать их из кармана одну за другой. Боюсь, вам придется полностью доверить их мне на короткое время.

Роджер заколебался. Конечно, ему очень не хотелось расставаться со своим сокровищем, тем более что он не так давно знал де Рубека, чтобы полностью ему доверять. Все же он должен был либо рискнуть, либо обидеть шевалье отказом и проститься с надеждами на продажу, ради которой он с таким трудом добрался до Франции.

— Разумеется, — согласился Роджер, размышляя, каким образом ему обезопасить свою собственность. — Как вы предлагаете это устроить?

— Как вам будет угодно, — небрежно ответил шевалье. — Но для начала я хотел бы, чтобы вы поняли преимущества помещения драгоценностей в один удобный пакет, чтобы их можно было передать мэтру Блазье, не шаря по одежде, словно в поисках блох у собаки.

Оценив разумность предложения, Роджер принялся извлекать свою коллекцию, пока де Рубек искал подходящую упаковку. На нижней полке шкафа он обнаружил длинную плоскую конфетную коробку и, убедившись, что она пуста, бросил ее на стол со словами:

— Это подойдет.

Положив в коробку все цепочки, броши, браслеты и кольца, Роджер поднял голову и осведомился:

— Что теперь?

— Положите коробку в большой карман вашего камзола, mon ami, — засмеялся шевалье. — Я не хочу отвечать за ваше имущество ни на минуту дольше, чем требует необходимость. А теперь отправимся к ювелиру.

Отбросив последние сомнения в честности шевалье, Роджер поднялся, и они, отперев дверь, вышли из комнаты.

Набережную заливало яркое августовское солнце. Роджер бодро шагал рядом со своим спутником. Четыреста фунтов были бы неплохим состояньицем для начала жизни в Лондоне. За пять фунтов в неделю молодой человек может обеспечить себе достаточно комфортное существование в скромном, но респектабельном пансионе, тратя около половины этой суммы на прочие нужды. В таком случае подарка Джорджины хватит ему больше чем на полтора года, но он рассчитывал задолго до того получить прибыльную должность и поселиться в более приличествующем ему месте.

Они свернули на улицу Франциска I, де Рубек остановился и указал тростью на угловой магазин с длинным окном.

— Это лавка мэтра Блазье, — сказал он. — Думаю, будет лучше, если вы подождете меня снаружи, иначе он может заподозрить, что товар принадлежит вам, а я всего лишь посредник, и начать задавать нежелательные вопросы.

— Вы все предусмотрели, — улыбнулся Роджер. Вынув из кармана коробку, он передал ее де Рубеку. — Я очень вам признателен. Буду ждать вас здесь и молиться, чтобы удалось осуществить прибыльную сделку.

— Не сомневайтесь, я сделаю все, что от меня зависит, — засмеялся шевалье. — Постараюсь вернуться поскорее. Но не будьте слишком нетерпеливы, так как ювелир должен взвесить и оценить каждый предмет — это займет не менее двадцати минут. — Он собрался отойти, но задержался и добавил: — Итак, вы уполномочиваете меня согласиться на триста восемьдесят луидоров?

Роджер кивнул, и шевалье скрылся в лавке.

Некоторое время Роджер наблюдал за красивыми каретами, которые, как и вчера, сновали по фешенебельной улице. Часы над лавкой, где он приобрел кружевное жабо и смену белья, показывали ровно без четверти одиннадцать, когда де Рубек покинул его, и каждые несколько минут Роджер бросал нетерпеливый взгляд на циферблат.

Стрелки часов, казалось, ползут еле-еле, но наконец они добрались до одиннадцати, зазвонили городские колокола. Роджер стоял не более чем в паре ярдов от лавки мэтра Блазье и теперь уже не сводил с дверей глаз, хотя говорил себе, что после взвешивания золота де Рубеку потребуется по меньшей мере еще десять минут, чтобы сторговаться с ювелиром.

Сможет ли шевалье сговориться на четырехстах луидорах или всего на трехстах восьмидесяти, гадал Роджер. Возможно, ему придется согласиться даже на триста семьдесят. Впрочем, шевалье казался толковым парнем, вдруг сумеет убедить ювелира купить драгоценности за четыреста десять луидоров? В любом случае он должен сделать де Рубеку хороший подарок за хлопоты, и когда стрелки часов доползли до десяти минут двенадцатого, он стал перебирать в уме различные варианты подарка для своего друга.

Роджер подумал о кружевных манжетах, элегантной трости, новом поясе для шпаги, но решил, что этого недостаточно, и наконец остановился на паре отделанных серебром пистолетов, похожих на те, которые он потерял на «Альбатросе» и с удовольствием приобрел бы снова.

Часы пробили четверть двенадцатого, а де Рубек все не выходил из лавки. Роджер начал нервничать и попытался заглянуть внутрь, но дверь была из крепкого дерева, а за окном висела черная портьера.

Стремясь скоротать время, Роджер стал ходить взад-вперед. Де Рубек никак не мог выйти незамеченным, так как лавка не имела второй двери за углом.

Прождав еще десять минут, Роджер уже не мог справиться с растущей тревогой и, повернув ручку, приоткрыл дверь. В магазине не было никого, кроме мужчины в сером парике, который стоял за прилавком, изучая какие-то драгоценные камни.

Распахнув дверь настежь, Роджер почти упал внутрь и воскликнул, задыхаясь:

— Где шевалье де Рубек? Куда он ушел?

Человек в парике тупо уставился на него:

— О ком вы месье? Шевалье де Рубек? Не знаю такого.

— Но вы должны его знать! — настаивал Роджер. — Он вошел в вашу лавку полчаса… нет, сорок пять минут назад с золотыми украшениями, которые хотел продать.

— А-а, месье, несомненно, имеет в виду высокого дворянина в красном бархатном камзоле, со шрамом на щеке, слегка оттягивающим левый глаз?

— Да-да! Это он! Куда он делся?

Лавочник развел руками:

— Понятия не имею, месье. Он не предлагал никаких украшений, а купил дешевую булавку для шарфа за три кроны. Потом попросил воспользоваться уборной на заднем дворе и сказал, что выйдет в переулок. Но почему, месье, вы так взволнованы? Вас ограбили?

— Нет, — пробормотал Роджер, представив себе полицейское расследование, чреватое новыми неприятностями. — Нет, просто я хотел срочно переговорить с ним, а он сказал… он сказал, что если я подожду снаружи, то он займется моим делом, как только договорится с вами. Давно он ушел?

— По меньшей мере полчаса назад, месье. Он провел здесь всего несколько минут, выбирая булавку.

— Может, ему стало дурно, и он все еще там? — предположил Роджер, хватаясь за соломинку.

— Если месье желает, мы пойдем и посмотрим, — отозвался ювелир в парике, выходя из-за прилавка. — Но я не думаю, что ваш знакомый еще не ушел.

Вдвоем они отправились на задний двор. Уборная была пуста, а ворота в переулок слегка приоткрыты. Роджеру показалось, что сердце его налилось свинцом. Дальнейшие поиски бессмысленны. Его одурачили, и шевалье наверняка находится в миле отсюда.

Поблагодарив ювелира, Роджер вернулся вместе с ним в лавку и вышел на улицу. Солнце по-прежнему ярко светило, а экипажи местной знати с трудом пробирались по узкой дороге, но Роджера больше не занимали их пышно наряженные пассажиры.

Драгоценности исчезли так же безвозвратно, как если бы утонули, когда Роджера выбросило за борт «Альбатроса». Он оказался во Франции в полном одиночестве, не имея ни единого друга. Выигрыш прошлой ночи был полностью истрачен в борделе. Роджер с горечью вспомнил, что де Рубек не вернул ему луидоры, одолженные на игру у месье Трико. Итак, наличный капитал молодого человека уменьшился почти до четырех фунтов, а ему предстояло еще и оплатить счет в гостинице. Роджера охватила паника при мысли, что он остался в чужом иностранном городе, не имея денег на возвращение в Англию.

Глава 9

ЧЕЛОВЕК В СИНЕМ

Опечаленный Роджер побрел назад в «Три лилии». Будь у него хотя бы малейшая надежда застать там шевалье, гнев и страх за свое будущее снабдили бы его ноги крыльями, но он знал: надежды нет. Де Рубек опередил его на три четверти часа, и даже если он вернулся в гостиницу за вещами, уверенность, что взбешенный Роджер направится туда, как только обнаружит обман, заставила бы его сразу ее покинуть.

Было в высшей степени маловероятно, что шевалье снова покажется на глаза Роджеру. Де Рубек — ловкий мошенник, и, поняв это, Роджер увидел его в совершенно ином свете. Поношенная одежда де Рубека плохо соответствовала истории о шикарном гардеробе, которым якобы завладел недоверчивый хозяин гостиницы. То, что он отпрыск знатного и богатого семейства, которое его содержит, и ждет щедрого возмещения убытков, также, несомненно, было вымыслом. Никакой знатный дворянин конечно же не стал бы постоянным клиентом низкопробного портового борделя Вдовы Скарон. Стремление выяснить, знает ли кто-нибудь еще в Гавре о драгоценностях Роджера, свидетельствовало о том, что он задумал и планомерно осуществил кражу.

Несмотря на свой промах, Роджер чувствовал, что и куда более опытный человек, чем он, мог стать жертвой коварства шевалье. Лицо де Рубека не было порочным, а проявляемое им сочувствие и щедрость позволяли легко завоевать доверие и дружбу иностранца. Но то, что другие тоже могли оказаться одураченными, было слабым утешением для Роджера.

Размышляя о том, как ему вернуться в Англию, Роджер задал себе еще более мучительный вопрос: что произойдет с ним, если ему удастся переплыть Ла-Манш? Мечты о безбедной жизни и блестящей карьере в Лондоне рассыпались в прах. По возвращении в Англию без единого пенни у него останется выбор между изнурительным физическим трудом, ночевками на сеновале и возвращением домой, чтобы испытать все тяготы отцовского гнева. Мысль о том, что судьба может принудить его к последнему варианту, едва не заставляла Роджера рыдать от злости.

Добравшись до гостиницы, он увидел на пороге мэтра Пикара и сразу осведомился, не встречал ли тот шевалье в течение последнего часа.

Хозяин покачал головой:

— Я не видел его с тех пор, как он ушел с вами этим утром, месье.

— У него есть какой-нибудь другой адрес, и вообще, имеете вы хоть какое-то представление, где я мог бы его найти? — спросил Роджер.

— Нет, месье. Шевалье приходит и уходит, когда ему вздумается. Уходя сегодня утром, он ничего не сказал, но такое случалось не раз. Как вам, возможно, известно, шевалье — профессиональный игрок и часто остается на мели. Если позволите дать вам совет, месье, он неподходящий компаньон для молодого человека вроде вас.

— Вам следовало предупредить меня раньше, — с сожалением вздохнул Роджер.

— А в чем дело? — спросил мэтр Пикар. — Шевалье вас обокрал? Я слышал, что он бывает нечист на руку.

В голове у Роджера снова мелькнула мысль о задержании в качестве важного свидетеля на время полицейского расследования, и он поспешно ответил:

— Нет-нет. По крайней мере, шевалье не взял ничего ценного. Только пару пряжек для туфель, которые обещал оценить для меня, но из-за них не стоит поднимать шума. Это правда, что вы конфисковали гардероб шевалье в качестве залога за уплату по счету?

— Нет, месье, — ухмыльнулся хозяин, — это выдумка. Иногда он платит перед уходом, а иногда рассчитывается в следующий раз, когда просит комнату. Что касается одежды, то с тех пор, как он впервые явился сюда в прошлый День всех святых, я не видел на нем ничего, кроме старого красного сюртука, и в другом месте его сочли бы ненадежным клиентом.

— Почему же вы пускаете к себе в гостиницу подобных мошенников и позволяете им общаться с другими постояльцами? — сердито спросил Роджер.

— Я бедный человек, месье, — недовольно отозвался мэтр Пикар, — и не могу отказывать клиенту, не имея явных доказательств его нечестности. А заботиться о своих кошельках — дело постояльцев. Будь вы более разборчивы в выборе друзей, не лишились бы ваших пряжек. — Повернувшись, он неуклюже поплелся через холл в свои комнаты в задней части дома.

Проглотив упрек, на который сам напросился, Роджер вошел в гостиницу. В общем зале не было никого, кроме старика в синем костюме, с седой шевелюрой и светло-голубыми глазами, который был здесь вчера вечером. Сейчас он не пил и не был пьяным, а просто сидел с удрученным видом, глядя на свои ботинки.

Бросив на него взгляд, Роджер вновь стал искать выход из ужасающей ситуации, в которой оказался. Джорджина не принесла особой жертвы, подарив ему несколько старомодных драгоценностей, которыми никогда не пользовалась, однако дала их ему с определенной целью, а кража сделала эту цель недостижимой, поэтому Роджер чувствовал, что, позволив себя ограбить, здорово подвел Джорджину.

Роджер не был достаточно взрослым и крепким, чтобы устроиться матросом на корабль, плывущий в Англию, но ему пришло в голову, что за несколько оставшихся фунтов он мог бы уговорить какого-нибудь капитана грузового судна взять его на борт и позволить ему отработать недостачу, исполняя обязанности юнги. Куда более сложная проблема вставала перед ним после высадки в Англии. Одно Роджер твердо решил: он ни за что на свете не вернется домой и не станет просить прощения у отца, ибо, поступив так, он больше никогда не сможет посмотреть в глаза Джорджине. Ситуация выглядела донельзя мрачной — потеряв средства для блистательного старта, которыми снабдила его Джорджина, Роджер должен был всеми правдами и неправдами добиться успеха без них.

Внезапно голос старика прервал ход его мыслей:

— С вашей стороны было бы чрезвычайной любезностью, месье, если бы, руководствуясь щедростью, которую я вижу на вашем открытом лице, вы купили глоток выпивки старому страждущему ближнему.

Кроме них, в комнате никого не было, и, поняв, что призыв обращен к нему, Роджер снова почувствовал гнев. Он достаточно пострадал от случайного знакомства в этой же комнате, чтобы получить хороший урок. Хорошо помня льстивое восхищение де Рубека его французским языком и комплименты Му-Му по адресу его голубых глаз, Роджер сразу же расценил отзыв старика о его открытом лице как вступление к дальнейшей атаке на его тощий кошелек.

— Когда вы достигнете моего возраста, месье, — продолжал старик, — научитесь читать мысли людей по их лицам. Ваше лицо явилось для меня открытой книгой огорчений и бед. Я также пребываю в печали, так как был слаб и глуп. Не могу назвать себя достойным сыном церкви и уже много лет не был на исповеди, но вижу немало правды в церковной доктрине, гласящей, что разделенное горе уменьшается наполовину. Почему бы нам не исповедаться друг другу в причинах нашей печали и, если вы будете настолько любезны, не поискать временного утешения на дне бокала коньяку или кальвадоса?

Старик говорил медленно, четко и с достоинством, поэтому Роджер легко его понял. Трата еще нескольких франков не слишком изменила бы состояние его отощавших финансов, а между тем он чувствовал сильное желание излить кому-нибудь душу. Поднявшись, Роджер окликнул официанта и, подойдя к столу старика, поклонился и сказал:

— Вы правы, месье. Фортуна сыграла со мной скверную шутку, и я с сожалением услышал, что она повернулась спиной и к вам. Меня зовут Брук, Роджер Брук, и я счастлив предложить вам выпивку. Что вы предпочитаете?

— Коньяк, и, пожалуйста, двойную порцию, если не сочтете это злоупотреблением вашей щедростью. Что касается сорта, то я непривередлив. Крепкий напиток, именуемый в этом караван-сарае «Fine maison», достаточно хорош для меня.

Роджер заказал себе стакан малаги, и, когда официант удалился, старик продолжил:

— Мое имя — Аристотель Фенелон, и по деловым соображениям я именую себя доктором. Не стану вас уверять, как уверял многих других, что удостоился высших научных степеней в самых знаменитых университетах, но я изучаю человечество. Я зарабатываю на жизнь, и, когда Фортуна мне улыбается, зарабатываю сравнительно неплохо, пользуясь тщеславием женщин и доверчивостью мужчин. В своей неисчерпаемой мудрости Господь Бог создал природу таким образом, что каждое ее звено поддерживает другое, и, внушив большому числу мужчин и женщин желание улучшить дело Его рук, став более сильными или красивыми, чем они есть, Он снабдил меня средствами существования.

В этот момент принесли напитки, и доктор сказал, подняв рюмку слегка дрожащей рукой:

— За ваше здоровье, щедрый и любезный юноша. Поверьте, это лучший тост, который я могу провозгласить за вас. При здоровом теле не существует душевных расстройств, с которыми нельзя было бы справиться, а при здоровом духе смех не может долго не срываться с губ.

— За ваше здоровье, — отозвался Роджер и добавил, поставив стакан: — Боюсь, мой французский далек от совершенства. Прав ли я, считая вас торговцем снадобьями?

— Правы, но это не все. — Аристотель Фенелон тряхнул седой шевелюрой. — Я могу предоставить панацею от тысячи недугов. Могу вырывать зубы, вправлять вывихи и исцелять злокачественные сыпи. Особой областью моей деятельности является смягчение наказаний, налагаемых Венерой на своих неосторожных почитателей. Я также могу приготовить зелье, которое заставит любую девушку благосклонно взирать на своего возлюбленного. Но довольно обо мне. Старость привычна к неприятностям и готова философски ожидать поворота судьбы, в то время как молодость всегда нетерпеливо жаждет утешения. Поведайте мне, какова причина сердитого выражения, которое я заметил на вашем лице, когда впервые набрался храбрости к вам обратиться.

— Возможно, вы знакомы с шевалье де Рубеком? — начал Роджер. — Человеком в красном, который был здесь вчера вечером?

Доктор кивнул:

— Я ни разу не беседовал с ним, но часто видел его здесь последние несколько дней. С виду он веселый парень, но его физиономия не вызывала у меня особого доверия.

Роджер скорчил гримасу:

— Увы, месье доктор, у меня отсутствует способность судить о людях по их лицам. Я доверился ему, и это дорого мне обошлось.

После этого признания Роджер описал свои ночные приключения и то, как его ограбили этим утром. Он больше не видел смысла скрывать, каким образом у него оказались драгоценности, и понимал, что если рассчитывает на совет доктора, то должен подробно описать свои обстоятельства. Роджер рассказал о причине, по которой покинул дом, и о том, что застрял во Франции почти без гроша в кармане.

Старый Аристотель проницательно оценил ситуацию:

— Боюсь, мой юный друг, у вас мало перспектив вернуть имущество, если не обратитесь в полицию, а ваше нежелание это делать вполне обоснованно. Что до будущего, то вам, вполне возможно, удастся найти капитана, который позволит отработать переезд через пролив, особенно если вы предложите ему pourboire 47 в виде пары луидоров. Но в Англии вы окажетесь между Сциллой и Харибдой. Жизнь сурова к тем, кто, не владея никаким ремеслом, вынужден просить милостыню или перебиваться случайными заработками. Мой искренний совет — заставить умолкнуть вашу гордость и помириться с отцом.

— Этого я не сделаю, — упрямо заявил Роджер, — потому что вряд ли мне грозит что-либо хуже, чем морская служба. К тому же тут замешана моя честь. Я слишком высоко ценю мнение леди, которая дала мне драгоценности, чтобы вернуться домой через четыре дня с поджатым хвостом, даже если смогу сегодня вечером найти подходящее судно.

— Восхищаюсь присущей вам твердостью, хотя вашим аргументам недостает логики, — промолвил доктор. — Но, увы, не вижу альтернативы.

Несколько минут они сидели молча, потом Роджер осведомился:

— А какой вред Фортуна причинила вам?

— К сожалению, я сам повинен в своих несчастьях. — Аристотель Фенелон поднял наполовину опустошенную рюмку с коньяком. — Юности доступны всевозможные радости, а старости — лишь немногие, поэтому у меня вошло в привычку злоупотреблять янтарной жидкостью, которая прогоняет все заботы. В такие дни, должен признаться, один глоток лишь усиливает жажду. Моя научная деятельность становится все менее успешной, я выхожу из строя на несколько дней, а когда ко мне возвращается ясность мышления, осознаю, что пропил все до последнего су.

— Насколько я понимаю, — вставил Роджер, — сегодня как раз один из таких дней, так как сейчас вы, несомненно, трезвы.

— Вы правы, мой юный друг, — признал доктор. — Но это утро застало меня в куда худшем положении, чем обычно при подобных обстоятельствах.

— Что вы имеете в виду?

— Как вы, возможно, догадались, я странствующий лекарь. Не многие знают Францию лучше меня, ибо за прошедшие сорок лет я исходил ее вдоль и поперек. Я странствую из одной деревни в другую, продавая мои травы и снадобья всем, кому удается внушить желание их купить. Не отрицаю, что— многие из них сильнодействующие! Это необходимо, иначе бедняки, их приобретшие, сочтут себя одураченными. Часто приходится набивать их желудки порохом, дабы убедить, что они вылечились. Иногда это вопрос жизни и смерти, причем зачастую неизвестно, какой исход предпочтительнее для этих бедняг. Но, Бог свидетель, ошибаюсь я редко, а избавляю от страданий многих ближних, которые вообще не могли бы позволить себе лечиться, не будь странствующих лекарей вроде меня.

Роджер не нашел в этом признании ничего нового. Подобные знахари, бродящие по сельской местности и устанавливающие свои будки на ярмарках, были так же обычны в Англии, как и во Франции, и он уже в начале беседы догадался, каким способом доктор Аристотель Фенелон зарабатывает себе на жизнь.

— Почему же, истратив ваши деньги, вы не заработаете их снова? — спросил Роджер.

— В том-то вся и беда, месье. — Светло-голубые глаза доктора встретились с глазами юноши. — У меня вошло в привычку в конце каждого месяца, прибывая в большой город, давать себе маленький отпуск. О приятных, но неприбыльных удовольствиях, в которых я провожу эти краткие сезоны досуга, я вам уже говорил. Но каждый раз, заново приступая к работе, я должен покупать лекарства, мази и целебные воды, а также горшочки, бутылки и флаконы для их упаковки. Я взял себе за правило откладывать для этой цели несколько луидоров из последнего заработка. Но на сей раз, будучи под действием алкоголя, я пропил и эти запасы.

— Весьма печально. К этому привели какие-то особые обстоятельства или такое случалось и раньше?

— В очень редких случаях я доходил до полной потери рассудка, но признаюсь, что такое бывало и прежде.

— Тогда почему вам не поступить так же, как вы прежде поступали в аналогичных ситуациях?

— Ваше разумное, но не вдохновляющее суждение, мой друг, — вздохнул доктор Аристотель, — приносит мне мало утешения. Оно приговаривает меня к возвращению на стезю обычной медицины, а иногда приходится посетить полдюжины деревень, не найдя никого, кому требуется вырвать зуб или вправить кость. Я вынужден влачить самое жалкое существование, пока я не смогу накопить маленький капитал для очередной покупки лекарств и мазей.

Снова наступила краткая пауза. Казалось, единственная польза, которую могут принести друг другу товарищи по несчастью, — это поведать о своих горестях.

Наконец доктор поставил пустую рюмку и кашлянул:

— Как насчет того, чтобы повторить, месье, хотя с моей стороны и неблагородно пользоваться великодушием человека, которому дорог каждый франк.

Роджеру нравился старик — инстинкт подсказывал ему, что он пусть и слабоволен, но добр и умен, а цена еще пары порций не ставила под угрозу и без того призрачную перспективу его возвращения в Англию, поэтому он вышел из комнаты и снова заказал напитки.

Роджер вернулся, и доктор, поблагодарив его, добавил, словно ему это внезапно пришло в голову:

— Не будет ли нескромным осведомиться, месье, сколько денег у вас осталось?

Не видя особого вреда в обнародовании своих ресурсов, Роджер ответил:

— Чуть более четырех луидоров — около тридцати семи крон, чтобы быть точным.

— Этого было бы достаточно… — пробормотал доктор.

— Достаточно для чего, месье?

— Ну, чтобы приобрести новый комплект лекарств и мазей.

Роджер улыбнулся:

— Как бы мне ни хотелось облегчить ваши заботы, вы должны понимать, что в настоящий момент я не в состоянии одолжить вам денег.

— Я и не думал просить о займе, — поспешил заверить его доктор. — Мне пришел в голову совсем другой проект. Как следует из ваших слов, вы твердо решили ни при каких обстоятельствах не полагаться на милосердие вашего отца и единственно возможный выход для вас — это искать случайные заработки, странствуя по английским деревням. Но во Франции жизнь куда дешевле и приятнее. Более того, я мог бы гарантировать вам, по крайней мере, крышу над головой, хорошую пищу и занятие, не лишенное интереса и разнообразия. У меня есть знания, а у вас — необходимый капитал, чтобы мы могли отправиться в путь. Почему бы нам не вступить в партнерство?

Роджер не знал, что ответить. Ничто не казалось более далеким от его смутных представлений о своем будущем, чем предлагаемая деятельность, которая к тому же явно не могла обеспечить влиятельное положение в Лондоне.

— Слушайте! — настаивал доктор Аристотель. — Я не стал бы убеждать вас против воли, но это решение устраняет трудности для нас обоих. Увидев вас, я сразу почувствовал, что вы смышленый и воспитанный молодой человек. Я домогаюсь не только вашего капитала, но и вашей компании. Когда ваш французский несколько улучшится, вы сможете выступать перед толпами народа, вызывая интерес к моей персоне, и вам покажется увлекательным убеждать даже отъявленных скептиков купить наши снадобья для лечения их недугов, зачастую воображаемых. Что касается женщин, то я бы более чем удвоил продажу кремов для кожи и примочек для глаз, если бы мог указать на ваши красивые черты как на свидетельство их эффективности. К тому же сейчас не зима, так что нам не придется месить грязь под дождем, а к осени мы заработаем достаточно, чтобы облегчить наши путешествия и пережидать непогоду у камина на ферме.

Последний аргумент убедил молодого человека. К осени его отец почти наверняка снова уйдет в море, а если Роджеру удастся вернуться домой с карманами, набитыми луидорами, его честь будет спасена. Англия не предлагала подобной возможности, а что могло быть приятнее, чем в августе и сентябре бродить пешком по Франции, набираясь новых впечатлений?

— Хорошо, — улыбнулся Роджер. — Я пойду с вами, но с одним условием.

— С каким?

— Кошелек будет у меня.

Доктор печально посмотрел на него:

— Неужели вы лишите меня глотка коньяку?

— Нет, вы его получите, но в разумных пределах, ради вас и себя самого я хочу, чтобы к осени наши карманы были полны.

— Говорят, старые головы не растут на молодых плечах, но, думаю, ваша голова сослужит нам хорошую службу.

— Очевидно, со вчерашнего вечера я быстро состарился, — сухо заметил Роджер. — Ну, как, согласны?

— Да, и, по правде говоря, я должен быть вам признателен, так как вы предлагаете сделать для меня то, что я никогда не сделал бы для себя самого — не хватило силы воли.

— Когда мы отправляемся?

— Если не возражаете, завтра утром. После dejeuner 48 мы пойдем в город за необходимыми покупками, а вечером приготовим некоторым снадобья в кухне мэтра Пикара, которую он неоднократно предоставлял мне для подобных целей и, несомненно, предоставит снова.

Слуга, просунув голову в дверь, сообщил, что завтрак подан, поэтому Роджер и доктор Аристотель направились в столовую.

Как и всякий англичанин, привыкший сытно завтракать утром, а обедать в четыре часа, Роджер удивился, обнаружив, что здешняя послеполуденная пища более обильна, чем та, которую ему подали вчера вечером, но быстро сообразил, что французы, вставая с постели, едят только булочки и варенье, поэтому нуждаются в более существенной закуске до английского обеденного времени, и их так называемый «завтрак» по сути дела обед, а вечерняя пища не столь значительна.

Когда они закончили есть, доктор Аристотель отвел Роджера в конюшню и представил ему Месье де Монтеня — спокойного, немолодого мула, названного в честь знаменитого философа, как объяснил доктор, за мудрость. В обязанности Месье де Монтеня входила перевозка в двух объемистых корзинах личных вещей хозяина и товаров для продажи, а также привязанного поверх корзин сооружения из дерева и брезента, легко превращающегося в кафедру. Нагрузив мула корзинами, они вывели его на набережную и направились в центр города.

Роджер твердо решил не позволять ограбить себя дважды за день, поэтому, когда доктор остановился в переулке перед аптекой, не сделал попытки вытащить свои деньги, да старик и не предложил ему этого. Он привязал мула к кольцу в стене и поманил Роджера за собой.

Около получаса аптекарь взвешивал и отмерял необходимые ингредиенты, начиная от больших горшков с жиром и кончая флакончиками, из которых исходил странный резкий запах. В конце концов доктор сторговался с аптекарем, Роджер расстался с одним луидором, семью кронами и одним франком, после чего они вынесли покупки и погрузили их на Месье де Монтеня.

Следующий визит компаньоны нанесли в бакалейную лавку, где доктор приобрел мыло, сахар, дешевые лакомства и пряности, в том числе солидный запас перца, за три кроны и шесть су. Вслед за этим они отправились к оптовому торговцу стеклом и фарфором, у которого купили тару для снадобий: бутылки различных размеров, кувшины, горшки и маленькие расписанные цветами флаконы, заплатив еще пять крон.

Роджер подумал, что на этом их дела окончены, но ошибся. Вместо того чтобы повернуть назад к «Трем лилиям», доктор Аристотель продолжил углубляться в город. Пройдя целую милю, они оказались в живописном предместье, где находился бастион Турневиль. Прошагав вдоль него, доктор остановился возле увитого плющом домика с соломенной крышей.

— Я должен сделать здесь еще одну покупку, — заявил он, — и мне нужен луидор.

— Но в нашем распоряжении всего тринадцать крон, — запротестовал Роджер, — и если я отдам вам восемь, то после уплаты по счетам в гостинице у нас не останется почти ничего.

Доктор пожал плечами:

— Мой счет уже оплачен, так как, зная мои прискорбные привычки, мэтр Пикар всегда заставляет меня платить вперед, а вы провели в гостинице всего один день, так что ваш счет не может быть очень накладен. Умоляю, дайте мне деньги. Они нужны для покупки лекарства, приносящего наибольшую прибыль, и я не знаю другого места ближе, чем Руан, где его можно приобрести.