Лгунья

      Она бросила поиски. Возможно, это был всего лишь предлог, и никакого анальгина у неё не водилось. Она уселась за стол, как будто это было официальное интервью.
      - Итак? - спросила она.
      Мне явно предлагалось сделать некое заявление, но я не поняла, какое, и улыбнулась.
      - По-моему, ты сегодня немного расстроена? - напомнила она.
      - Да нет, с чего бы, - соврала я.
      Она разгладила воображаемые складки на черной юбке. - Конечно, ты будешь скучать по Гастону. - Это что, критика? - Тебе ведь нравились ваши прогулки.
      - Очень нравились, - сказала я.
      - Мы тебя в последнее время почти не видели.
      Все верно, критика.
      - Я как-то не подумала, что отнимаю у него все время, - извинилась я.
      - Ох, милая моя, ему наверняка было хорошо.
      А это что ещё значит?
      - А нынче утром, - говорила она, - я стояла у окна и видела, как ты ходишь тут повсюду, и думала: интересно, Мари-Кристин так беспокоится из-за отъезда Гастона, и ей просто скучновато здесь, или есть какая-то другая причина?
      Я размышляла, что бы такого ответить, и главное, в чем, собственно, скрытый смысл этого вопроса, но тут в дверь постучали.
      - Войдите, - сказала Tante Матильда.
      Это была Франсуаза. Она извинилась и сказала, что внизу ждут полицейские, хотят поговорить с Мари-Кристин.
      Tante Матильда внимательно посмотрела на меня.
      - Ты как себя чувствуешь, в состоянии встречаться с полицией?
      - А что им нужно? - спросила я.
      Франсуаза покачала головой.
      - Они не сказали.
      Я обнаружила, что вытягиваю нитку из ручки парчового кресла.
      - Скажи им, что Мари-Кристин очень устала, но скоро спустится, сказала Tante Матильда.
      Я пыталась усмирить резкую боль в животе, из-за которой было трудно дышать. И тем не менее, мне хватило сил, чтобы восхититься выдержкой Tante Матильды. Вот как это делается, подумала я.
      Франсуаза ушла.
      - Полагаю, это имеет отношение к несчастному случаю, - сказала Tante Матильда, доставая из ящика стола пяльцы с вышиванием. - Надеюсь, тебя не обвинят в опасном вождении.
      Только бы они все не испортили. Что бы ни случилось, мне необходимо самой сказать дяде Ксавьеру правду. Я не хотела, чтобы что-то омрачило завтрашний день, последний день его любви ко мне.
      Он поднялся по лестнице вместе с ними, чтобы показать дорогу.
      - Она не вполне здорова, - говорил он. - Не вздумайте её расстраивать.
      Они отвечали вежливо, но с прохладцей. Я представила картину: он вертится у них вокруг ног, как разъяренный терьер, норовя цапнуть за лодыжку. Они закрыли дверь перед его носом.
      Это снова был Пейрол и его миниатюрный дружок.
      Tante Матильда продолжала тихо вышивать. Они с Пейролом обменялись несколькими быстрыми фразами по-французски. Ее племянницу мучают боли, сказала она, и если они не возражают, она хотела бы остаться в комнате на тот случай, если мне понадобится её помощь. Пейрол согласился. И извинился за то, что вынужден нас побеспокоить.
      - Садитесь, месье, - Tante Матильда указала на пару твердых стульев у окна, но они отклонили предложение. Они не отнимут у нас много времени, сказали они, им нужно только вернуть мне паспорт.
      - Спасибо, - сказала я, забирая паспорт. И бросила быстрый взгляд на Tante Матильду, пытаясь понять, уловила ли она важность происходящего. Ведь я собиралась ехать в Англию без паспорта. Она уловила.
      - Вы очень вовремя, месье, - заметила она, считая стежки на вышивании. - Моя племянница собралась завтра уезжать.
      - Меня ждет работа, - сказала я, оправдываясь, можно подумать, это требовало объяснений.
      - Не могли бы вы вот здесь расписаться... - Пейрол протянул мне листок бумаги, похожий на какой-то рецепт. Я не стала его читать. Притворилась, что читаю, а сама лихорадочно соображала: какова же настоящая цель их визита. Было что-то не то в том, как они стояли, как смотрели на меня, мне это очень не нравилось. Может, возврат паспорта - всего лишь уловка, чтобы выманить у меня подпись. Или они хотели вынудить меня бежать, чтобы потом проследить за мной. В любом случае, я ничего не могла поделать. Я расписалась. Я рассчитывала, что к тому времени, как они сравнят мою подпись с образцом, явно полученным из Англии, и решат, что между ними нет ни малейшего сходства, я буду в Марселе, и дядя Ксавьер уже узнает правду. Если они протянут с этим ещё двадцать четыре часа, мне будет уже неважно, к какому заключению они придут.
      - Спасибо, мадмуазель, - сказал Пейрол. Он даже не взглянул на подписанный листок. Он был слишком умен для этого. Сложил его и сунул в карман. - Да, и ещё одно, - небрежно добавил он. - Вы часто навещаете своих родственников во Франции?
      - Нет, - сказала я.
      - Когда вы были здесь в последний раз?
      Не было смысла врать.
      - Много лет назад. Мне тогда было восемь.
      Я заметила мимолетное, почти неуловимое выражения удовлетворения в лице коротышки.
      - Восемь лет, - произнес Пейрол. И обернулся к Tante Матильде. - Это очень давно. Ваша племянница, должно быть, сильно изменилась с тех пор.
      Tante Матильда подняла глаза от вышивания и улыбнулась.
      - До неузнаваемости, - сказала она.
      Я ждала следующего вопроса. И старалась не выдать волнения.
      - Впрочем, - добавила Tante Матильда, - были редкие визиты и с нашей стороны. - Пейрол заинтересовался. - Мой брат Гастон - боюсь, вы как раз с ним разминулись, он вчера уехал - мой брат Гастон довольно регулярно навещал Мари-Кристин. В Лондоне.
      Пейрол и коротышка обменялись взглядами.
      - А давно вы видели месье Масбу? - спросил меня Пейрол.
      - Капитана Масбу, - поправила Tante Матильда.
      - Вы имеете в виду, в Англии? - спросила я. - Примерно год назад.
      Tante Матильда ловко продела иглу сквозь туго натянутую ткань. - Они вместе обедали. Забавно, на днях они как раз об этом вспоминали.
      - И эти встречи были регулярными? - спросил Пейрол.
      - Да, пока мой дядя работал водителем грузовика, - сказала я.
      Последовала пауза. Коротышка смотрел под ноги. Пейрол пробежал по губам языком.
      - Мадмуазель, - внезапно сказал он, - вы знаете человека по имени Мэлколм Хейвард?
      Я как следует подумала, прежде чем ответить. Видимо, он имел в виду Мэла. Сеть быстро затягивалась. Кажется, у них было всего две версии. Или я Крис Масбу, и тогда меня следует арестовать за темные делишки, которые проворачивали Крис с Мэлом, - или я Маргарет Дэвисон, и в этом случае они меня арестуют за мошенничество: подделка подписи Крис в целях получить её деньги. Что ещё хуже, они свяжутся с Тони. Единственное, что было мне на руку - это что они пока колебались, по какому пути действовать. Я видела, что они приехали с подозрением, что я не Крис, но эта версия с грохотом провалилась благодаря уверениям Tante Матильды. Но мне-то было без разницы: в любом случае меня арестуют за то, что я выдаю себя за другого человека.
      - Да, - сказала я. - Да, я его знаю.
      - Спасибо, мадмуазель, - сказал Пейрол. Потом обернулся к Tante Матильде и спросил по-французски, нельзя ли с ней переговорить наедине.
      Я поднялась, чтобы выйти, но Tante Матильда жестом велела мне остаться.
      - Давайте я провожу вас до дверей, - сказала она. - А поговорить мы можем по дороге.
      Они были очень вежливы. Пожелали мне спокойной ночи. Выразили надежду, что я скоро поправлюсь. Сказали, что свяжутся со мной. Пейрол записал для меня свой телефон "на случай, если я что-нибудь вспомню и захочу ему рассказать".
      Когда они ушли, я принялась мерить шагами комнату, прокручивая в голове весь разговор. Чем больше я думала, тем больше осознавала, насколько тонко Tante Матильда отмела подозрения, что я не её племянница. Но сбило меня с толку другое: как быстро она поняла, что я не её племянница! Осознав это, я отважно села в её кресло. Взяла в руки её вышивание. Поглядела на стопки брошюр, накладных и счетов. Ящик, в котором она копалась, остался незапертым. В приступе любопытства я открыла его. Там было полно всяких скрепок для бумаги, конвертов и наклеек с адресами. В углу какие-то пакеты из фольги с таблетками от желудочного расстройства. Я закрыла этот ящик и потянула за ручку второй сверху, до отказа забитый пачками старых писем, перевязанных резинкой, с марками разных городов. На глаза мне попалась английская марка. На верхнем конверте довольно худосочной стопки - не более дюжины писем - было написано карандашом "Мари-Кристин". Уже не контролируя себя, я сняла резинку и открыла верхний конверт. Внутри был единственный листок, сложенный пополам. Почерк был крупный, по-детски кособокий. По-французски, на школьном уровне языка, Крис благодарила Tante Матильду за шарфик, полеченный в день рождения. Я быстро сунула записку обратно в конверт и открыла другой.
      - Ma shere Tante84, - прочитала я. Почерк был уже взрослый. Она извинялась за невозможность принять приглашение и приехать этим летом в Фижеак из-за "загруженности работой", и т.д, и т.п. Написано было четыре года назад.
      Я быстро проглядела остальные конверты, думала, может, найду более позднее письмо. В середине связки отдельно лежала фотография, прикрепленная скрепкой к газетной вырезке. Фотография Гастона и Крис. Они стояли на какой-то площади, вроде Трафальгарской, на заднем плане было полно народу и голубей. На обороте было написано: "Avec Oncle Gaston - le cirque touristique85, 1990". Я снова перевернула её. И была поражена, насколько Ксавьер похож на Гастона. Но важно другое. Главное - Крис. Невысокая, худощавая, тонкокостная, она смотрела на меня, улыбаясь широкой улыбкой Масбу. Ее запросто можно было принять за Селесту. Запросто. Да они почти двойняшки! Но перепутать её со мной было невозможно.
      Я поняла, что жестоко обманулась. Tante Матильда с самого начала знала, что я не Мари-Кристин. Доказательством служил этот снимок. И ещё более странным было то, с каким спокойствием она уверяла полицейских в обратном. Как зачарованная, я озадаченно смотрела на фотографию. Потом отцепила её от статьи из газеты. И увидела свое старое фото с паспорта, расплывчатое, плохо отпечатанное. Под ним по-французски было несколько кратких строк о Маргарет Дэвисон, "une femme Anglaise qui est disparue", "Presumee morte"86, и т.д. Я торопливо скрепила фото и вырезку, надела на письма резинку и сунула их в ящик.
      У себя в комнате я сидела за туалетным столиком, расчесывала волосы и глядела на бледное отражение, которое, возможно, было моим лицом. Я ждала, что с минуты на минуту войдет Tante Матильда и скажет что-нибудь разоблачительное. Я хотела подготовить для неё ответ, правдивый ответ.
      Стемнело. По трубам побежала вода. Я услышала, как Tante Матильда крикнула кому-то "Bonne nuit87", но у меня она так и не появилась. Я твердила себе, что у неё нет никаких разумных причин приходить. Она не знает, что я видела фотографию и вырезку, так что каким бы не был мой статус-кво, - а он, оказывается, очень далек от того, что я навоображала, мое открытие ни в коей мере его не меняло.
      Мне не спалось. Бросив безуспешные попытки, я встала и принялась собираться. Я не взяла ничего из вещей Крис кроме полюбившегося мне халата с пятнышком, джинсов, рубашки и (по причинам, носящим сентиментальный характер) зеленого шелкового платья, - все эти вещи я считала подарком Крис. Кроме них я забрала только то, что покупала сама. В Марселе я найду все, что мне понадобится, и недорого. Я упаковала и снова вынула эти несколько вещей. Потом снова упаковала. Потом вытащила, встряхнула их и снова уложила, потом переложила в другом порядке, и так без конца, лишь бы не думать, лишь бы заглушить тупую боль от необходимости окончательного и безвозвратного отъезда.
      НАЧАЛО
      Когда я спустилась завтракать, в кухне никого не было. Я варила кофе, и тут появилась Франсуаза.
      - Ты что, только встала? - спросила она.
      - Плохо спала, - ответила я, взглянув на часы. Было начало одиннадцатого.
      - Я уже в банк съездила, - она выгружала на стол покупки. - А про тебя там спрашивали.
      - Про меня?
      Она кивнула.
      - В банке? Когда?
      - Вчера, или сегодня утром. Не помню.
      - Полиция?
      Она подняла на меня взгляд, выражавший глуповатое удивление.
      - С какой стати полицейским спрашивать о тебе в банке?
      Что ж, не полиция, так Мэл, одно из двух.
      - И что обо мне спрашивали?
      Она пожала плечами.
      - Кассир только сказал, что человек задавал о тебе вопросы. Высокий человек.
      Значит, скорее всего, Пейрол. Хотя, может, и Мэл: он тоже высокий.
      - В очках, - добавила она.
      - В очках? - Высокий и в очках - кто бы это? - В темных очках, может?
      - Он не уточнил. Просто в очках.
      - И что он хотел знать, этот человек?
      Она покрутила головой.
      - Кассир сказал только, что о тебе спрашивали, и все.
      Странно. Очень странно. Я приняла решение.
      - Франсуаза, ты не знаешь, где твоя мама?
      - А в комнате её нет?
      - Да, может быть, - сказала я, хотя знала, что нет, потому что уже стучала. - Мне надо с ней поговорить.
      Но это пришлось отложить. У дяди Ксавьера на одиннадцать было назначено заседание праздничного комитета. Если я не возражаю, сказал он, я могу немного подождать, и после этого мы отправимся обедать. Я не возражала. По шкале ценностей обед с дядей Ксавьером был намного важнее таких побочных обстоятельств, как затягивающаяся сеть полиции или загадочное соучастие в моих преступлениях Tante Матильды, важнее даже некоего неизвестного, интересовавшегося мною в банке. Все это могло подождать. В этот последний день дядя Ксавьер имел приоритет. Мне хотелось, чтобы сегодня ему было хорошо. Я залезла в машину и вытянула ноги под приборной доской.
      - Не передумала? - спросил он, закладывая такой крутой вираж прямо перед утесом, что я зажмурилась. - Твое намерение завтра уезжать все ещё в силе?
      - Это необходимо, - сказала я.
      Он покачал головой. Дорога шла под откос.
      - Чего хотели полицейские? - спросил он.
      - Разве Tante Матильда не объяснила? - полюбопытствовала я.
      - Сказала, что тебе вернули паспорт.
      - Ну да, - мне было интересно услышать её версию события - что она ему рассказала, о чем умолчала. - Вернули.
      Его насмешила моя глупая непрактичность.
      - Ну, хорошо, тогда объясни мне, каким образом ты собиралась добираться до Англии без паспорта?
      - Ай, - беспечно бросила я, - заехала бы по пути да забрала его. Они мне просто время сэкономили.
      - И чего им приспичило так спешить, - проворчал он. Впереди на дороге показался трактор. Дядя Ксавьер резко затормозил и придержал меня рукой, чтобы я не врезалась в стекло. По некоторым причинам я бы предпочла, чтобы он обе руки держал на руле. И отвернулась, глядя в окно, на скалы вдоль дороги, чтобы он не видел моего лица.
      Городок был увешен флагами. Для них через улицы были протянуты веревки - от водосточных труб к балконам. Деревья украшала иллюминация. Пока дядя Ксавьер заседал, я наблюдала за рабочими, сооружавшими танцплощадку на площади (в сквере?). Электрик подсоединял усилитель к сети и проверял уровень звука. Начали прибывать машины с прикрепленными на крышах гоночными велосипедами. Когда дядя Ксавьер и остальные члены комитета покинули сумрачную комнатушку позади кафе, - там проходило их заседание с выпивкой и закусками, - обсуждение вопроса, где хранить фейерверки, приготовленные для праздника, было в самом разгаре. Дядя Ксавьер подхватил меня под локоть и потащил через площадь.
      - Пусть сами решают, - сказал он. - С меня довольно.
      Мы снова направились к Отелю(ь) де Фалэс и сели за тот же столик. Может, дядя Ксавьер испытывал какую-то сентиментальную привязанность именно к этому месту, а может, просто всегда здесь сидел.
      Так о чем же мы беседовали во время нашего последнего обеда? Не помню. Меня мучило только одно: что начиная с завтрашнего дня я больше его не увижу.
      Помню, он много смеялся, как будто я говорила что-то невероятно смешное или умное, чего в принципе быть не могло, я никогда не была в этом сильна, хотя мне нравилось, что он всем своим видом пытался уверить меня в обратном. Он заставил меня съесть десерт.
      - Давай, давай, - настаивал он. - Тебе же нравится сладкое. Выбирай. Ну, что ты будешь?
      В конце концов, я сдалась и взяла mousse aux prunes88, потому что не хотела, чтобы этот обед закончился. Я ела его очень медленно. Отламывала по чуть-чуть и долго держала на кончике ложки, ощущая, как тают последние минуты моего бытия в роли его обожаемой Мари-Крестин, которую так неразумно балует дядюшка. Завтра он будет меня презирать. Завтра он узнает, как незаслуженно я пользовалась его любовью. Завтра я начну все с начала, как чистый лист бумаги, не ведающий пока, какую историю в него впишут.
      Он заказал кофе. По негласному взаимному договору мы оба дожидались, пока он остынет, а потом пили потихоньку, словно он ещё слишком горячий.
      - Может, ещё по чашечке? - спросила я в отчаянии, но нам так и не удалось его заказать. Член комитета поспешно вошел в зал с мегафоном в руке. Им срочно понадобился дядя Ксавьер. Вот-вот начнется велогонка.
      Народу на площади было видимо-невидимо. Дети облепили центральный фонтан и ограды. Велосипедисты в изящных красно-зеленых костюмах заполонили площадь, как стая птиц. Человек с мегафоном сунул мне стартовый пистолет.
      - Мне? - пораженно сказала я.
      - Конечно, тебе, - сказал дядя Ксавьер. - Кому ж ещё объявлять старт? - Он выхватил мегафон из рук молодого человека и провозгласил на весь город: - Моя племянница Мари-Кристин. - Раздались одобряющие аплодисменты. Я помахала рукой и улыбнулась, словно всю жизнь только и делала, что давала залп из стартового пистолета. Я нацелила его в небо и выстрелила. Велосипедисты сорвались с места, как стайка испуганных скворцов.
      К вечеру, после того, как я вручила награды победителям гонки, и уже вовсю шло соревнование по игре в боулинг, и толпа так заполонила городок, что негде было яблоку упасть, Франсуаза тронула меня за рукав.
      - Мы едем на часок домой. Переодеться, - сказала она.
      Я и не знала, что она тоже здесь. Весь день мы не виделись.
      - Во что переодеться? - не поняла я.
      - Для танцев.
      - А джинсы не подойдут?
      - Нельзя же на танцы идти в джинсах.
      Мне не хотелось бросать дядю Ксавьера, но напоследок нужно было уделить внимание Франсуазе.
      Ксавьер стоял у края площадки, где разыгрывался финал в боулинг болел, подбадривал и давал советы. Прямо слезы на глаза наворачивались, когда я на него смотрела.
      - Я съезжу домой вместе со всеми, - сказала я, - переодеться.
      - Зачем тебе переодеваться?
      - Чтобы быть красивой.
      Он расхохотался.
      - Но чтоб одна нога здесь, другая там, - велел он.
      Я сидела позади Селесты, которая вела "Ситроен". Tante Матильда расположилась на переднем сиденье. Я рассчитывала, как только попадем домой, выкроить минутку, чтобы поговорить с ней наедине, но Селеста, которой наскучили провинциальные развлечения, раздраженно ворчала.
      - Не понимаю, почему бы не продать поместье, - жаловалась она. Покупателей-то хоть отбавляй. Купили бы небольшую виллу с бассейном неподалеку от Парижа.
      - Если хочешь в Париж, Селеста, - сказала Tante Матильда, - то тебя ведь никто не держит силком, поступай как душе угодно.
      - И на что мне жить? - взорвалась Селеста. - Какую работу я найду, когда у меня на руках трое детей?
      Я прикусила язычок.
      - Меня уже от всего тошнит, - ныла она. - Даже не представляете, как мне это надоело. Мари-Кристин - единственная из вас, кто знает, что значит быть заживо похороненной в этой конюшне, когда привык к большим городам, к столичной жизни.
      Я сильно сомневалась, что жизнь в Бирчвуд-роуд в Хэнли можно сравнить со столичной, посему промолчала.
      - А мне показалось, Мари-Кристин было сегодня весело, - возразила Tante Матильда.
      - Точно, - сказала я.
      - Да, но только потому, что она у нас была звездой, - бормотала Селеста, будто меня здесь не было. - Вечно она в центре внимания. Дядя Ксавьер хвастается ею направо и налево. Она-то всегда поступает правильно, так ведь? - она повысила голос. - Не обижайся, Мари-Кристин, но это правда.
      - Да я не обижаюсь, что ты, - меня удивило, как, оказывается, сильно её это задевало. - Только тебе все это кажется. Просто мне... мне, наверное, просто нравятся провинциальные городки.
      Она фыркнула.
      - Козье дерьмо и свинопасы, - с горечью сказала она. - Да ты шутишь! А мне это до смерти надоело. Торчишь тут, дохнешь от безделья, поговорить не с кем, да и не о чем. Как в могиле.
      Она хныкала всю дорогу, а когда доехали до дому, потащилась за Tante Матильдой в её комнату, и продолжала уже там. Суть её жалоб сводилась к тому, что жизнь её утекает сквозь пальцы, так почему же никто ничего по этому поводу не делает? Почему никто не спешит её спасать? Мы с Франсуазой молча отправились ко мне в комнату. В порыве великодушия я предложила ей взять вещи Крис, которые не брала с собой.
      - Можешь оставить их себе, - сказала я так, будто для меня было привычным делом ни с того ни с сего бросать одежду и обновлять весь гардероб. - И вот это попробуй, - я достала из ящика обувь Крис. Все оказалось ей точнехонько по ноге. Франсуаза прыгала и щебетала от радости, прижимая к груди юбки и скидывая одну пару туфель, чтобы примерить другую.
      Я надела зеленое платье с разрезами по бокам. Ничего другого у меня не осталось. Селеста мрачно ждала нас в холле. У Tante Матильды, сказала она, разболелась голова, и она решила не ходить на танцы и остаться дома с детьми. Видно, нытье Селесты её добило.
      - А ты, я вижу, идешь, - сказала я.
      - Ну, танцы-то все-таки будут повеселей велогонки и соревнований в боулинг, - огрызнулась она. - И уж куда интереснее, чем здесь торчать.
      Когда мы вернулись в город, солнце уже немного поумерило свой пыл. Заиграли музыканты. Три-четыре маленьких девочки прыгали на помосте. Люди сидели в кафе, вокруг фонтана, и просто вдоль стен, как будто не могли начать без сигнала. На площадь с помпой въехали несколько велосипедистов и поставили под деревья свои черные, по форме напоминающие осу, велосипеды. С их появлением публика немного оживилась. Я отправилась на поиски дяди Ксавьера. Он сидел со стаканом на улице: из кафе отеля вынесли стулья. И поймал меня за руку.
      - Потанцуешь со мной? - спросил он.
      - Конечно. Когда танцы начнутся.
      Он налил мне вина, и мы задумались каждый о своем.
      Когда солнце село, и наступили сумерки, я вспомнила зимние закаты в Англии, голые черные деревьях на фоне оранжевого неба.
      - О чем думаешь? - спросил дядя Ксавьер.
      Но в этот момент включили праздничные огни, и мир сузился до освещенной фонарями площадки. За деревьями, сверкающими иллюминацией, за нежным свечением окон верхних этажей окружавших площадь домов стеной стояла непроницаемая тьма.
      Этот свет, наверное, и был тем знаком, которого все ждали. К танцплощадке потянулись пары. Певец с аккордеоном на груди произнес несколько слов приветствия, прижав губы к микрофону. Никто не понял, что он там говорил. Искаженный голос с треском вырывался из динамиков, подвешенных на стенах вокруг площади. Велосипедисты и парни с окрестных ферм окружили помост, как ярмарочный фургон с товарами.
      - Пошли, - сказал дядя Ксавьер. - Мы должны показать им, как это делается.
      Он взял меня под локоть и вытащил на танцплощадку.
      - Должна вас предупредить, - сказала я, - что танцевать я не умею.
      - Я тебя научу, - ответил он, но вдруг подмостки затопила такая плотная толпа, что мы едва могли шевельнуться. Дядя Ксавьер так крепко держал меня, словно боялся, что иначе я развалюсь на кусочки. Я была на полголовы выше него, но от него веяло такой надежностью, он так крепко обнимал меня, что я чувствовала себя в полной безопасности.
      - Вот бы это длилось целую вечность, - по-детски шепнула я ему на ухо. Я чуяла запах его кожи и резкий дух животных, исходящий от его волос.
      - Что? - переспросил он. Но грохот из динамиков свел на нет наши попытки поговорить. Франсуаза танцевала с парнем из Мас Пикота, с овечьей фермы. За ней мой взгляд выхватил ещё одну знакомую фигуру, стоявшую среди велосипедистов и зрителей вокруг площадки. Дядя Ксавьер его тоже заметил. Я почувствовала, как напряглась его рука, лежащая у меня на пояснице.
      - Этот твой знакомый ещё здесь. Чего он хочет?
      - Не знаю, - солгала я.
      Дядя Ксавьер зашептал мне в ухо:
      - Это правда, что тебя в Англии ждут дела, или ты снова от него бежишь?
      - Да мне до него дела нет.
      - Тогда почему он все время на тебя глазеет?
      Музыка прекратилась. Дядя Ксавьер взял меня за руку и попытался протиснуться к другому краю площадки. Певец поднял аккордеон и заиграл какую-то сентиментальную французскую песенку. Я старалась не прислушиваться к словам. Боялась зареветь.
      Справа раздался победный клич:
      - Гляди, кого я нашла! - у Селесты волшебным образом исправилось настроение. Обе руки её томно покоились на плечах Мэла. Дядя Ксавьер сильнее сжал мне локоть.
      - Прекрасно выглядишь, Крис, - сказал Мэл.
      Танцуя, Селеста практиковала на нем свой фокус с прищуренным взглядом.
      - Мэл мне рассказывает про тебя такие интересные вещи, Мари-Кристин, сказала она.
      Дядя Ксавьер ринулся к другому краю площадки, толкая меня перед собой и предоставив мне получать тычки и возмущенные взгляды потревоженных нами парочек.
      - Я принесу тебе выпить, - мрачно сказал он. - Как ты только умудрилась связаться с таким мужиком! Неужели у тебя совсем нет вкуса?
      - Да ерунда это, - сказала я. - Не волнуйтесь. Я на него не обращаю внимания.
      - Тогда почему ты от него бежишь?
      - Раньше обращала, - сказала я. - А теперь нет. Все.
      Он фыркнул.
      - Тебе нравятся красавчики? Нравятся слабые, красивые мальчишки с алчным взглядом? Посмотри на Селесту. - Он был в ярости, не мог выбросить его из головы. Мы наблюдали, как Селеста применяет к нему технику утонченного соблазнения. - Только погляди, что творит, - с отвращением говорил дядя Ксавьер. - Зачем это ей?
      - Она думает, что в один прекрасный миг он обернется принцем, объяснила я.
      - Принцем! - он поперхнулся пивом. - Она что, слепая? Он же мерзкий червяк!
      Потом дядю Ксавьера призвали исполнить свой долг: как член праздничного комитета и proprietaire89 Фижеака он должен был танцевать с самыми досточтимыми леди городка. Я стояла у танцплощадки, потягивая пиво, и вдруг чья-то рука фамильярно скользнула по моей ягодице и бедру. Я отпрянула, толкнув велосипедиста в кожаной куртке.
      - Какого черта...? - возмутилась я.
      - Да брось, Крис, - сказал Мэл. - Давай без глупостей. Мы же с тобой столько лет были любовниками, - у меня было такое неописуемое выражение лица, что он расхохотался. - Я как раз поведал о наших отношениях твоей мерзкой кузине. - Рука его снова оказалась у меня на ягодице. - Так пусть это выглядит правдоподобно.
      Я попыталась его оттолкнуть, но он был настроен решительно и обнял меня за талию.
      - Потанцуем?
      - Нет, спасибо.
      Он сжал меня крепче.
      - Один танец, - сказал он. - Давай, не упрямься. Как в старые времена. Или мне придется рассказать кое-какую правду твоему одурманенному козопасу.
      Я позволила ему затащить меня на помост.
      - Оставь меня в покое, Мэл, - сказала я. - Нас ничто не связывает.
      - Ну, это зависит от того, кто ты такая, правда? Если хочешь быть Крис, ты не можешь просто уйти от меня после восьми лет и ожидать, что я не стану как-то сопротивляться. С другой стороны, если хочешь быть маленькой домохозяйкой где-нибудь на севере, то ради бога. Только в этом случае ты затеяла очень умную игру, и я хочу в ней поучаствовать.
      Я спиной чувствовала взгляд дяди Ксавьера.
      - Для начала, - говорил Мэл, - можешь сказать, что у вас вчера делали копы.
      - Откуда тебе это известно? - я была поражена.
      - Я с тебя глаз не спускаю, Крис. В курсе всего, что касается твоей особы.
      - Что ж, в таком случае тебе должно быть известно, зачем они приезжали, правда? - холодно заметила я. Музыка кончилась. Отличный шанс сбежать отсюда. - Извини.
      Он поймал меня за руку и сжал так, что кость пронзила боль. Меня мгновенно приковало к месту.
      - Не играй со мной в игры, - сказал он.
      - Ладно, они приезжали, чтобы вернуть паспорт, - сказала я. - Паспорт Крис. Вот и все. И, между прочим, тобой интересовались.
      Он напрягся.
      - Что они сказали?
      - Спрашивали, знаю ли я тебя. Я сказала - да.
      Он что-то буркнул, но группа заиграла громкую, прыгучую песенку в стиле рока, и я его не расслышала. Руку он так и не отпустил.
      - Пошли, - крикнул он сквозь грохот. - Пойдем куда-нибудь, где потише.
      Я пыталась вырваться.
      - Не хочу я никуда уходить. Мне нечего тебе сказать.
      Игнорируя мои возражения, он потащил меня прочь от танцплощадки.
      Под деревьями возле фонтана, рядом с группкой шумных подростков, я вдруг мельком заметила человека, высокого человека в очках, чье лицо показалось мне ужасно знакомым, настолько знакомым, что от неожиданности я даже не сразу сообразила, где я его видела. Нет, я ошиблась. Это не он. Это все иллюминация, игра света. Сердце ухнуло вниз. Он смотрел на танцплощадку, этот человек. Он меня не видел.
      - Пошли, - сказала я Мэлу. - Быстро. Где твоя машина?
      Мы резко поменялись ролями. Он все ещё сжимал мне руку, но теперь тянула его я.
      - Ну куда ты? - заныл он, проталкиваясь за мной сквозь толпу.
      - Где твоя машина?
      - Вон там, - он кивнул на гостиницу.
      Я побежала, таща его на буксире. Дядя Ксавьер наверняка все это видел. Селеста точно видела. Мы проскочили мимо нее, и она обиженно поджала губы.
      - Давай! - рявкнула я. - Живей.
      Он отпер машину биппером сигнализации. Я рухнула на переднее сиденье.
      - Поезжай, - сказала я.
      - Куда?
      - Куда угодно.
      Народу было море, мы с трудом выехали из города. Я скорчилась на сиденье под приборной доской.