Лгунья

      - Ну да, - сказал он. - Довольно хорошо. Слушайте, я не могу болтать с вами, когда даже имени вашего не знаю.
      - Марина Джеймс, - солгала я. Прозвучало это как всегда неестественно.
      - Славное имя - Марина. Необычное. А этот акцент? Что это? Бирмингемский? Что-то вроде того?
      Меня это слегка задело. Вот уж не думала, что у меня какой-то акцент. А ещё встревожило. Даже в темных очках и со шрамами меня можно было узнать. Не хотелось, чтобы он припер меня к стене, услышав о Стоке.
      - Да, - солгала я. - Бирмингем.
      Я сказала ему, что ехала в Тулузу, когда встретила Крис и попросила меня подвезти. Объяснила вкратце, как случилась авария и как я превратилась в Крис Масбу. На тот момент меня устраивал такой поворот, объяснила я, мне было удобно поддакивать всему, что говорили власти. С некоторыми поправками и оговорками, которые, я надеялась, не позволят ему провести параллели с историей о "загадочно исчезнувшей секретарше из Сток-он-Трент", мелькавшей в английских газетах пару месяцев назад, я рассказала ему практически все.
      Я ждала его реакции, ждала ужасного осуждения. Я закрыла глаза. Он помолчал, потом говорит:
      - Потрясающе. Чертовски здорово. Крис бы понравилось, - он засмеялся и хлопнул ладонью по столу. И откинулся на спинку стула. - Слушай, - сказал он. - Дай-ка я тебе кое-что растолкую. Те деньги в машине - понимаешь, мы с Крис были партнерами. По бизнесу. Финансовые операции, сечешь? Покупка. Продажа. Понимаешь, о чем я?
      - Я думала, она была товарным брокером.
      - А-а, ну да. Да, в общем. Верно. Дело в том, что если говорить прямо, то она на меня работала.
      - Мне показалось, вы сказали, что были партнерами.
      - Ну, как бы да, были. В каком-то роде. Но дело в том, что работала она на меня. Это мой бизнес. И деньги, которые она прикарманила, - мои.
      В тени зонтика я пила воду маленькими глотками, боль в ногах постепенно проходила. Было трудно сосредоточиться на том, что говорил Мэл, но суть я ухватила.
      - Дело в том, - он совал это выражение к месту и не к месту, - дело в том, что мы с Крис слегка поцапались. Разница во взглядах. Ну, знаешь, бывает. И все пошло наперекосяк. Она вдруг берет и исчезает с двадцатью тысячами фунтов стерлингов - с моими двадцатью тысячами. А это, между прочим, называется воровством, кого ни спроси, так ведь?
      Наверное, так, сказала я.
      - Я собирался заявить в полицию, но потом подумал - нет, не спеши, может, все-таки удастся как-нибудь самим разобраться. И произведя небольшое детективное расследование, я её выследил. Вернее, выследил тебя. А это более-менее одно и то же, - он засмеялся.
      - Я здесь не останусь, - сказала я. - Я еду на юг. Сегодня. Сейчас же.
      - Какая жалость, - улыбнулся он. - Потому что когда полиция закончит проверку, они ведь отдадут тебе деньги, верно?
      - Нет, - сказала я. - Не отдадут. Я им сказала, что это не мои деньги.
      Во взгляде у него читалось недоверие.
      - Так и сказала? Вот дьявол! - он пнул в сердцах ножку стола. - Зачем?
      - Да потому что они действительно не мои, - сказала я.
      Очарование с него как ветром сдуло, осталось только раздражение и озабоченность.
      - Черт, - процедил он.
      - В общем, ладно, - запинаясь, промямлила я. - Теперь вы все знаете. Я встала. - Простите, что причинила вам беспокойство. Я имею в виду деньги. И примите мои соболезнования насчет Крис.
      Он что-то буркнул в ответ. Я не расслышала.
      - Вы в любой момент можете пойти в полицию и сказать, что они ваши, предложила я. - Только я буду вам благодарна, если вы подождете до завтра. Если дадите мне время уехать.
      Он быстро глянул на меня и отвел взгляд.
      - Да, - сказал он. - Да, так я и сделаю. - Но по его глазам я видела, что не сделает. Я видела, что он врет.
      Я перешла площадь и села на ступени церкви. Здесь, в густой тени крыш, было прохладно, намного прохладнее, чем на остановке перед автобусной станцией. Я сидела, прислонясь щекой к холодному камню, и думала о Крис. Мне надо было найти для неё новое место в голове, навести там порядок. Она явно была не тем человеком, за которого я её принимала. У меня как будто выбили почву из-под ног. Я поверила Мэлу лишь наполовину: его история, похоже, была столь же тщательно отредактирована, как и моя собственная, предназначавшаяся для его ушей. Одно мне было ясно: я определенно не могла сейчас вернуться в Ружеарк. Если я останусь, мне придется вместе с именем Крис взять на себя ответственность за все их с Мэлом делишки, за весь этот так называемый "бизнес". Мне придется столкнуться с чем-то далеко выходящим за пределы провинциальных устоев унылой и законопослушной жизни Маргарет Дэвисон.
      Я снова лгу. Могли бы вы подумать? Или, если не лгу, так уж точно не говорю всей правды. Никто, и я меньше всех, не собирается отрицать, что жизнь Маргарет Дэвисон была унылой и законопослушной, но вопрос в другом: почему она была именно такой, эта жизнь? И вот вам ответ: она была такой, потому что таков был выбор Маргарет Дэвисон. Она сама выбрала провинциальное, законопослушное уныние. Она вовсе не такая пассивная, какой хочет казаться. Она знала, что делала, когда выходила замуж за Тони. Бедная, напуганная Маргарет Дэвисон. Она вышла за него, потому что боялась: без якоря его неоспоримой уверенности она может выйти из-под контроля. Она добровольно бросила себя на колени, чтобы удержаться от поступков, тягу к которым всегда в себе подозревала: нескладных, невообразимо опасных поступков, которые маячили на краю сновидений, и к которым было соблазнительно легко скатиться без ограничений, наложенных на неё присутствием в жизни Тони.
      Однажды дваным-давно - вы уже знаете начало истории. Эта история начинается в жалкий, тягостный день в компьютерном магазине в Стоке и кончается в кафе с видом Акрополя с потрескавшейся картиной на стене и с человеком, который сказал, что его зовут Элефтерис.
      Помните? Давайте расскажу, что было дальше.
      Человек по имени Элефтерис немного посетовал на жару, а потом перегнулся через стол и сказал странным голосом:
      - Красивое имя - Марина. Вам идет.
      Никто мне раньше не говорил ничего подобного.
      - Красивое имя, - добавил он, - для красивой женщины.
      Я засмеялась. Какой безыскусный и абсурдный оборот речи.
      - Что вы хотите этим сказать? - сказала я.
      Он отмел мою попытку говорить начистоту, мол, это всего лишь ложная женская скромность. Он взял меня за руку. Крикнул что-то по-гречески людям за стойкой. Они рассмеялись. Один из них кивнул и указал на ведущие на второй этаж ступени.
      - Пойдемте со мной наверх, - сказал он. - Прошу вас. Пойдете?
      Сначала я не поняла. Наверное, он подумал, что я невообразимо глупа.
      - Наверх, - сказал он.
      Это было такое омерзительное, такое невероятное предложение, что я подумала: поделом мне, это, должно быть, наказание за сегодняшний день. Поэтому я пожала плечами, встала и последовала за ним по разноцветным полоскам линолеума, потом по какой-то голой лестнице, мимо пластиковых бутылей с побелкой и ящиков с банками маслин, загромождающими проход. Наверху была узкая лестничная площадка. Элефтерис открыл дверь, и я вошла следом за ним в маленькую подсобку, где громоздилась битая мебель. К стене прислонился полуразобранный велосипед. Там было несколько мешков с картошкой и жестяное ведро с торчащей из него шваброй. Потрескавшиеся стекла на окнах. В одном углу матрас, покрытый влажными пятнами. Я села на край матраса. Он был комковатый на ощупь, будто набитый соломой. Он был у самого пола: скорее падаешь на него, а не садишься.
      Наверное, он удивился, что удалось меня так легко затащить сюда. Он стянул через голову рубашку, не расстегнув ни единой пуговицы. Грудь у него была очень загорелая и гладкая. В комнатушке стоял отвратительный запах, запах гнили и старой одежды. Помню этот запах.
      Он встал на колени и снял с меня туфли, сначала одну, потом другую, очень осторожно, и поцеловал мои ступни, сначала левую, потом правую, странно и с невероятной нежностью. Я была в ужасе. В ужасе от его нежности, я этого не ожидала. Нежности не было места в моей теории наказания, в моем инстинкте подчиняться жестокости осознания при помощи акта ритуального унижения. Эта его нежность к моим бледным, потным, вонючим ногам меня испугала. Я хотела самоуничтожения, а он предлагал мне нечто совсем противоположное. Он прижался лицом к моим коленям. Я смотрела сверху на его голову и умирала от страха. Я не понимала, что делаю в этой комнате. Не понимала, кто этот человек и что мне от него нужно. Я лежала на матрасе, испытывая к себе такую острую гадливость, что не могла шевельнуться. А потом запаниковала. Не помню, на каком этапе это случилось. Не хочу вспоминать. Я рванулась и выскользнула из-под него. Я боролась с его попытками вернуть мое тело в прежнее положение. Я побежала. Помню, как грохотала по деревянным ступеням, ощущая во рту этот мерзкий запах гниения, как опрокинула банку маслин, и она покатилась вниз и ударила меня по ноге. Я споткнулась об неё и несколько последних ступеней одолела, прихрамывая. Туфель слетел с меня и приземлился в коридоре, в нескольких футах впереди, но я не осмелилась остановиться, чтобы его подобрать. Другого выхода из кафе, кроме как через внезапно умолкший зал, не было. Я проковыляла мимо стойки и выскочила на улицу. На меня смотрели бесчисленные холодные глаза. Я долго бежала сквозь жару и толпу, пока паника и ужас не начали постепенно угасать.
      Ну и что из этого - правда? Иногда мне кажется, что ничего. Это всего лишь сказка, которую я выдумала для себя, чтобы все объяснить. Поднималась ли я когда-нибудь по лестнице в грязную комнату над кафе "Акрополис" следом за человеком по имени Элефтерис? Да нет, конечно. Это невозможно. Мне бы и в голову не пришло совершать такие опасные поступки. Но сами видите, это явная ложь, потому что мне-то как раз пришло это в голову. И если бы этого на самом деле не произошло, где бы я откопала такие подробности, как банки маслин на ступенях? Нет, это сказка. Реальность кончается на том, что человек с чашкой кофе подошел, сел за мой столик и попытался меня "снять". Остальное я нарочно навыдумывала. Вот, говорила я себе, вот что могло бы случиться, если бы не мое непреклонное намерение оставаться Маргарет Дэвисон. Вот почему я позволила себе и дальше оставаться ею, вот почему так долго пряталась за её застенчивой скованностью. Есть и вторая причина, позволяющая мне думать, что это всего-навсего сказка. Хотя все это произошло в Стоке, некоторые детали кажутся мне подозрительно загадочными. Возьмите, к примеру, историю с потерянной туфлей - это уж явный плагиат. Нет, я все придумала. Ну, разумеется, придумала. Да, должно быть, придумала.
      Целую вечность просидела я на каменных ступенях церкви. Мне о многом нужно было подумать, навести порядок в голове. Когда я наконец вспомнила об автобусе, было слишком поздно: он уже ушел. По словам женщины с автостанции, здесь ходит всего два автобуса в день, и последний отошел как назло вовремя, десять минут назад. Так что я побрела вниз, к реке, гадая, что же делать дальше. Дешевле всего, решила я, переночевать в отеле - не в Отель де Фалэс, где остановился Мэл, а в другом, на краю города, с глухими окнами, а утром сесть на первый же автобус до Фижеака. Я сидела на скамейке, глядя, как плещутся в воде туристы из лагеря на том берегу. Я очень устала. Глаза закрывались. Я растянулась на траве и погрузилась в странную дремоту, полную то ли снов, то ли галлюцинаций.
      Что-то коснулось моей щеки. Я проснулась. Дядя Ксавьер сидел рядом со мной, держа травинку.
      - Ну вот, - сказал он. - Наконец-то. Пора домой.
      Я так смутилась, обнаружив себя лежащей на травке у реки, и мне было так приятно его видеть, так радостно от мысли, что можно пойти домой, что я на время позабыла о своем намерении бежать, и позволила ему помочь мне сесть.
      - Как ты добралась до Сен Жульена? - сварливо спросил он. - Неужто так и шла всю дорогу?
      Я кивнула.
      - Зачем? Ты же могла взять одну из машин. Ты меня так больше не пугай, ладно? И на обед не явилась - да не позвонила - ты же могла умереть! Больше никогда так со мной не поступай.
      Я слабо улыбнулась и послушно побрела за ним к площади, хотя краткий миг забвения давно прошел.
      - Откуда вы знали, где меня искать? - спросила я.
      Он пожал плечами.
      - Думаешь, я совсем болван? Думаешь, я тебя не видел вчера вечером? Видел. Ты разговаривала с этим парнем. И я подумал: так вот он какой. Значит, это и есть тот, с водянистым голосом, который звонил и от которого ты убегаешь.
      - Мне нужно было с ним встретиться, - сказала я.
      Он кинул взгляд на мою хозяйственную сумку, но промолчал.
      Предвечернее солнце слепило, когда мы ехали домой. Я закрыла глаза, непроизвольно расслабив все мышцы. Я почувствовала, что сдаюсь. Ни к чему пытаться убежать отсюда, сказала я себе. Ведь это здесь меня бросились искать, когда я не появилась вовремя. Еще хотя бы пару дней - не больше, я не жадная. Каких-то два дня, подумаешь.
      Два дня плавно превратились в три, три - в пять, пять - в семь. Ничего не случилось. Никаких вестей ни от Мэла, ни от полиции. Я снова почувствовала себя в безопасности. Начала забывать, что я делаю. Это уже не казалось мне чудовищным преступлением. Я машинально откликалась на имя Мари-Кристин. Становилось все труднее вспомнить, кто такая Маргарет Дэвисон. Кое-что о ней я начисто позабыла. Не могла вспомнить, какое у неё было тело. Теперь у меня было совершенно новое. Последние корки шрамов стали мягкими от ванн и облупились. Под ними были удивительно розовые и гладкие пятна, как у змеи, сменившей кожу. Мне нравилось новое тело. Маргарет Дэвисон никогда не любила свое. Предпочитала выключать свет, чтобы его не видеть. Избегала смотреть в зеркало. Это мое новое тело было ещё худым, но уже не таким пугающе изможденным. На кости наросло немного плоти. Мне нравилось, как торчат кости бедер. Нравилось, как ещё слабые груди несимметрично лепятся к ребрам. Нравились лихие рубцы шрамов. Мне было комфортно в этом теле. Честно говоря, я постоянно ощущала комфорт. Я хорошо спала. Ела. Плавала в бассейне под водопадом. Становилось все жарче. День за днем солнце выкатывалось спозаранку на небо, и к полудню раскалялось, как печь. Земля покрывалась трещинами. Цветущие фруктовые деревья не давали плодов. Цветы вяли и валились друг на друга.
      В Ружеарке не осталось ни единого не изведанного мною уголка. Я досконально знала каждый мокрый камень, каждую бойницу, каждый портрет, каждую комнату в башнях с видом на реку, извивающуюся в сотнях футов внизу, в долине. Знала все постройки и флигеля. Знала кур. Знала оранжерею, где хранились брошенные части старого фермерского оборудования и сломанная карета. Еще там был гигантский стеклянный короб, выставочная витрина, похожая на кусок льда, в котором вморожен момент смерти. Чучело sanglier79 с открытым от ужаса ртом вырывалось из искусственного леса. На его шее висела худая, страшная фигура - чучело гончего пса. Обнаженные желтые клыки вцепились в кабана безжалостной, смертельной хваткой. Меня это беспокоило. Я думала: как странно, ведь когда-то давно этот свирепый, жестокий пес был жив. Кровь бежала по его венам. Он принюхивался, втягивая воздух. Откликался на свое имя. Он делал то, чему его обучили. У кабана же не было никакого имени. Он не отзывался ни на что кроме своих кабаньих инстинктов. Даже не знал, что он кабан. Он просто был. А теперь его нет, и нет давно, лет сто. Безымянный кабан и гончий пес, чье имя давно позабыто, оба мертвы, и кого это волнует? Их самих? Меня? Иногда, если мне было нечем заняться, я сидела в кособокой карете и тревожно размышляла обо всех этих глупостях с именами, и о том, что же они, собственно, означают.
      Пару раз я ездила с Франсуазой в Фижеак. Я знала, что это опасно, поскольку какой-нибудь английский турист мог случайно меня опознать, но один день перетекал в другой, я все прочнее ощущала себя Мари-Кристин, и все больше забывала о возможной опасности. Все, кто был знаком с семьей, сразу принимали меня за Мари-Кристин. У них не было причин сомневаться.
      Однажды утром на столе в холле появилось ещё два письма для меня. Одно было из лондонского банка. Они сообщали, что по моей просьбе от 24 числа сего месяца все мои сбережения, составляющие в сумме 9327 фунтов стерлингов и 95 центов, переведены в Банк Националь, который, в свою очередь, должен вскоре со мной связаться. Что ж, весьма полезная и интересная информация.
      Второе письмо было от человека по имени Алек Фегрусон. Дорогая мисс Масбу, писал он. Это было очень краткое письмо на обычной писчей бумаге с обратным штемпелем Питерборо80. Он писал, что дал этот адрес человеку, назвавшемуся родственником Крис. Правильно ли он сделал? Теперь он немного беспокоился, не допустил ли он ошибки, но это был очень приятный молодой человек.
      Понятное дело, этот приятный молодой человек - наверняка Мэл. Письмо я смяла и выбросила.
      Деньги в банке немного вывели меня из равновесия. По случайному совпадению - а может, и не случайному, - Банк Националь в Фижеаке был тем самым банком, которым пользовалась вся семья. Им требовался образец подписи. Из документов Крис у меня остались только её водительские права и английская кредитная карточка. Подпись на них имела очень мало сходства с той, что я предоставила в банк, но никто, кажется, этого не заметил. В банке и так все знали, кто я такая. Они знали Франсуазу, знали, что я её кузина, она им сама сказала. Менеджер банка был личным другом дяди Ксавьера. Так что моя личность никогда не ставилась под сомнение. Если они и заметили, как мало одна подпись похожа на другие, то, скорее всего, приняли это за последствие несчастного случая. Менеджер заставил меня заполнить бланк заявления для новой кредитной карточки. Я немного волновалась, так как была не уверена, что правильно запомнила дату рождения Крис из её паспорта, но, наверное, я не ошиблась, поскольку на это тоже никто не обратил внимания.
      Как-то вечером мы сидели на кухне, ужинали, и тут раздался телефонный звонок. Я ела артишок. Кожа у меня горела от свежего загара, мною овладели покой и сонливость. Дядя Ксавьер подошел к телефону.
      - Это тебя, - сказал он.
      - Меня?
      Какую из них? Кого?
      Он протянул мне трубку.
      - Межгород, Англия.
      Я очень медленно встала, я тянула время. Взяла трубку.
      - Алло, - осторожно сказала я.
      Молчание.
      - Алло? - сказал женский голос на том конце провода.
      Я откашлялась.
      - Алло? - повторила я.
      - Это Крис?
      Не к чему было притворяться, что она ошиблась номером или что это не Крис. За столом смолкли все разговоры, даже дети прислушивались.
      - Подождите, я подойду к другому аппарату, - сказала я.
      - Нет, нет, слушай, - заторопилась женщина. - Это Сью. У меня только одна минута. Это ты?
      - Да, - сказала я.
      - Странный какой-то звук.
      - Телефон плохой.
      - Нет, я имею в виду, что голос твой странно звучит. Ты что, простудилась, или ещё чего?
      - Да, - сказала я.
      - Совсем ты на себя не похожа.
      На это мне нечего было ответить. Я поймала на себе взгляд дяди Ксавьера. Он мне улыбнулся.
      - Слушай, - сказала она, эта самая Сью, - этот адрес дал мне хозяин твоей бывшей квартиры... - Мистер Алек Фергусон из Питерборо, полагаю, который как-то уж слишком вольно обращается с моим адресом. - ... и я позвонила в международную справочную. Ты как там?
      - Хорошо, - я старалась ограничиться односложными ответами.
      - Если не считать простуды, - засмеялась она. - Развезло тебя, однако. Бедняга. У тебя голос из-за этого такой странный, ужас. В общем, слушай, я тут тебя сегодня вспоминала, потому что мы с Дениз говорили о тебе за обедом, а Дениз и говорит: "Позвони ей. Расскажи, что она пропустила". У нас тут разразился нешуточный скандал. Ты даже не представляешь! Видно, в администрации произошла утечка, кто-то дал сведения в прессу об условиях приобретения контрольного пакета акций Мосонов. Вернее, продал, сказал сегодня мистер Тейлор. Кто-то на этом здорово нагрел руки, сказал он. Он злой, как черт. Тут повсюду полиция и все такое. Ты все веселье пропустила.
      - Боже правый, - пробормотала я.
      - Ой, такое представление! Ну ладно, слушай, как там твой отпуск? Если это все ещё отпуск.
      - Хорошо.
      - И что это за замок, где ты живешь? Звучит отпадно. Это что, отель, или туристический лагерь, или что?
      - Лагерь.
      - Ты, небось, загорела, как негритос. Когда возвращаться-то думаешь? Когда деньги кончатся, что ли?
      - Да.
      - Везуха тебе. Вообще-то, Крис, если честно, я тебе потому и звоню. нас с Дениз турнули от Мидлмаса и Дана. Ну, а заодно и из Питерборо. Так вот, мы подумали, почему бы не сделать так же, как Крис, не поработать в должности временной секретарши. Может, ты дашь нам знать, когда вернешься, пообедаем где-нибудь. Поболтаем на эту тему. Мы думали, не попытать ли счастья в Лондоне. Только Дениз беспокоится о своей пенсии, о всяких там печатях и тому подобном. Ах, да... - она явно не собиралась заканчивать разговор. Я переменила позу. - Знаешь что еще. У меня ведь до сих пор эта потрясная вещица, которую ты мне одолжила для свадьбы сестры. Ничего, если она немного у меня побудет, или как?
      - Да, - сказала я.
      - А не возражаешь, если я иногда буду её надевать, а? Хотя бы вечером по субботам?
      - Ладно, - сказала я.
      - Я её почищу, - поспешно заверила она. Потом засмеялась. - Ну и странный же у тебя голос. Как будто придуриваешься. Винишком, небось, балуешься, поэтому. Ну ладно, Крис, приятно было тебя слышать.
      - И мне тебя, - вежливо сказала я.
      - Поболтаем еще, как объявишься. Не забудь позвонить, ага?
      Она ещё несколько раз сказала "пока" и "смотри там". Я вернулась к столу и тяжело плюхнулась на стул.
      - Подруга? - спросил дядя Ксавьер.
      - Да, - сказала я. И нагло добавила: - Моя секретарша.
      Я боялась, что они заметили, каким односложным и неприветливым с моей стороны был разговор, но они вели негромкую беседу о чем-то своем, по-французски. Что-то о поездке в больницу. Я была им очень благодарна за то, что они дали мне время передохнуть и поразмыслить.
      Сколько же личин было у Крис, скажите на милость? Крис - независимый, живущий вольной жизнью брокер товарной фирмы? Крис - партнер Мэла, которого она надувает и исчезает с его деньгами, если верить его словам? Крис вместе со своими подругами Сью и Дениз - временная секретарша у каких-то Мидлмасса и Дана из Питерборо? Никак это у меня в голове не укладывалось. Нужно опять быстренько навести порядок в мыслях. Та Крис, характер которой я, по моим понятиям, так хорошо изучила, Крис, которой так хотела стать, постоянно менялась. А на деле-то, по крайней мере судя по последнему событию, она оказалась самой что ни на есть обыкновенной секретаршей. Как я.
      Трудно было с этим смириться. Очень трудно. Я не хотела, чтобы она была похожа на меня. Хотела, чтобы она была сильной, волевой, все знала. Такой, какой я её себе представляла с самого начала.
      За столом шел возбужденный разговор по-французски.
      - Нет, пойдешь, - твердо говорила Tante Матильда. - Пойдешь, я тебя отвезу. Хочу сама побеседовать с врачом. Я тебе не доверяю.
      На миг мне показалось, что это они обо мне: из-за слов "больница", "врач". Может, они имеют в виду доктора Вердокса. Но, похоже, речь шла о другой больнице. И о дяде Ксавьере.
      - Это пустая трата времени, - сказал он.
      - Зачем вам в больницу? - вдруг заволновалась я, отвлекшись, наконец, от собственных проблем.
      Он пожал плечами.
      - Да ни зачем. Обычная проверка.
      Tante Матильда что-то сказала по-французски, я не поняла, что именно, что-то сердитое.
      - Не делай из мухи слона, - сказал дядя Ксавьер. - Хватит уже опекать меня! Надоела ваша бесконечная бабская суета. Поглядите на меня! Я что, похож на больного?
      Он отказался продолжать разговор об этом и сменил тему.
      Позже, одолеваемая дурными предчувствиями, я спросила Франсуазу, в чем дело. Он что, болен? - спросила я, боясь услышать ответ.
      Коронарный тромбоз, сказала она. Это случилось в феврале прошлого года. Он вдруг упал, держась за грудь. По моим глазам она поняла, что необходимо меня успокоить. Нет, на самом деле, мне не о чем волноваться, поспешно добавила она. Он очень быстро встал на ноги: он ведь такой крепкий. Нужно просто провериться, так положено.
      Как обухом по голове. Я не могла этого вынести. Удрала наверх, чтобы ни с кем не разговаривать, пока не свыкнусь с этой мыслью. Легла в горячую ванну, пытаясь согреться: меня колотило от страха. Не думай об этом, велела я себе. Прекрати. Смотри, как он отлично себя чувствует: энергия так и бьет из него ключом. Эта энергия была такой щедрой, такой мощной, что излишки её, как солнечные лучи, излечивали мои раны, наделяли меня силой, прогревали ноющие кости. Разве возможно, чтобы он был болен? Здесь какая-то ошибка. Это непостижимо. Я этого не позволю.
      Утром Франсуаза отвезла дядю Ксавьера и Tante Матильду в больницу. Дядя Ксавьер надел рубашку с коротким рукавом и галстук. И все пытался ослабить тугой воротник. Tante Матильда со стянутыми в пучок волосами вышла в темно-синем платье в мелкий белый горошек. Впервые я видела её не в черном. Она полагала - и небезосновательно - что если не убедиться, что дядя Ксавьер вошел в кабинет врача, то он потратит утро в кафе, дегустируя вино последнего урожая.
      Побелевшее полуденное солнце бесновалось, отбирая влагу у всего, что не способно её удержать. Я взяла в сад несколько книг, которые мне нашел дядя Ксавьер, английских книг, и легла под зонтик, пытаясь читать. Все это были американские триллеры. Двое мужиков, которых звали Чак и Тодд разговаривали на непонятном сленге и гонялись друг за другом на машинах. Через определенные промежутки времени они палили из автоматического оружия, а потом уныло занимались сексом в комнате отеля то ли с куклой, то ли с курицей - с неким объектом, очень слабо напоминавшим человеческое существо. Понимала я примерно одно слово из трех. Я листала произведение под названием "Резня на шоссе", или что-то вроде этого, когда Селеста крикнула из окна кухни:
      - Мари-Кристин, тут к тебе пришли.
      Я забыла, что я не Мари-Кристин. Отбросила книги и сложила шезлонг. И только открыв дверь кухни, вспомнила, какую опасную игру я затеяла.
      Это был Мэл. Он стоял, облокотясь на буфет, надменно и развязно.
      - Привет, - сказал он, когда я вошла. - А я как раз представлялся твоей кузине. Она тут за мной ухаживает.
      Оно и видно. Уже налила ему выпить. Она сидела за столом и курила с жеманной элегантностью. Периодически она неторопливо проводила рукой по волосам с тем расчетом, чтобы они упали на прежнее место, оставив в воздухе легкий аромат духов. Она смотрела на него, сузив глаза, словно речи его были настолько обворожительны, что легко могли соблазнить её одним только остроумием.
      - А я как раз объяснял Селесте, что мы с тобой вместе работаем, сказал Мэл.
      Я слабо улыбнулась. И предложила ему посмотреть замок.
      - Ладно, - сказал он. - Почему бы и нет. Отлично.
      Селеста встала:
      - Не знала, что тебе интересно, не то бы давно предложила.
      - Вообще-то, Селеста, - сказала я, - нам с Мэлом нужно кое-что обсудить.
      - Дела, - улыбнулся ей Мэл. Он был очень умен. Умудрялся очаровывать Селесту и в то же время демонстрировать мне бесцеремонную самонадеянность. - Сама понимаешь.
      Селеста выпустила клуб дыма, показывая свое разочарование.
      - Тогда возвращайся выпить, когда вы закончите, - предложила она.
      - Вот это да, - вздохнул Мэл, когда мы вышли во двор. - Она прямо точная копия Крис, правда?
      - Что ты здесь делаешь? - грубо спросила я. Он не имел права соваться в эту реальность. Он принадлежал другой.
      - А ты что здесь делаешь? - задал он встречный вопрос. Он был возмутительно хорошо одет. Сунул руки в карманы. Он наслаждался ситуацией. - Ты же сказала, что собираешься уехать.
      - Я передумала.
      - Ну, понятное дело.
      - Это ненадолго, - сказала я. - Я просто отложила отъезд на несколько дней. Скоро уеду.
      - Какая жалость. На будущей неделе в субботу в городе намечается грандиозный праздник. Фейерверки, как сказано в афишах. Танцы на площади. Оркестр. Все что душе угодно.
      - Да, знаю, - сказала я. Я и вправду знала. Дядя Ксавьер был членом праздничного комитета.
      - Жаль, если пропустишь, - заметил он, как будто мы просто шли и болтали о пустяках.
      - Чего ты хочешь? - резко спросила я.
      - Ну, например, осмотреть достопримечательности, раз уж я здесь, сказал он.
      Я повела его в главный зал для банкетов. Он слонялся, разглядывая китайский фарфор и лакированные шкатулки.
      - Очень мило, - бормотал он. - Очень и очень мило.
      Я не попалась на эту удочку.
      - Мне вчера позвонили, - сказала я. - Некая Сью, которая сказала, что работала с Крис.
      - Сью? - протянул Мэл. - А там что такое? - Он зашел в библиотеку. Ух ты! - присвистнул он, разглядывая расписанный потолок. - Здорово.
      - Крис ведь была секретаршей, верно? - гнула я свою линию. - Она вовсе не на тебя работала.
      - А вот и нет, - сказал он. - На меня. Скажем так: она использовала свой талант - свой секретарский талант - в наших общих интересах. - Он снял с полки книгу. - Боже правый, - воскликнул он. - А ты недурное местечко выбрала, чтобы приземлиться. Я и понятия не имел, что Крис имела отношение ко всей этой роскоши. Она никогда не рассказывала об этом.
      - Может, не хотела, чтобы ты знал, - холодно сказала я.
      Он рассмеялся.
      - Да тут на полках - целое состояние, - сказал он. - Я тебе вот что скажу. Я могу связаться с экспертом по антиквариату, выясню, что стоит пустить в оборот, а ты время от времени будешь приносить мне по парочке книг. Никто не заметит.
      Я промолчала. Он положил книгу на место.
      - Ну что ж, ладно, давай перейдем к делу, - сказал он. - Так кто ты есть на самом деле?
      - А ты кто на самом деле?
      Он засмеялся.