Войны богов (№1) - Запретная Магия

Каландрилл положил меч на колени и стал смотреть на звезды, рассыпанные по небу. Время от времени он поглядывал на красный камень, но тот не предвещал беды, и он решил, что птица, которую заметал Брахт, была просто птицей, не больше. Отвращение, которое вызвало место массового убийства, постепенно забывалось, Каландриллу стало скучно, он поднялся и сделал несколько шагов вперед, вглядываясь в темноту. Ни малейшего признака жизни, ни одного огонька, ни звука, предупреждающего об опасности; он вернулся к огню, продолжая дежурство, а в назначенный час растолкал Брахта.

Керниец разбудил его, когда восток только-только начинал сереть, передал ему чашку чая и подогретой похлебки. Они позавтракали, оседлали лошадей, и, когда солнце выплыло из-за горизонта, они уже были в пути.

— А она все летит за нами, — Брахт ткнул пальцем вверх на одинокую неподвижную птицу.

Каландрилл прищурился, пытаясь определить, что это за птица, но она была слишком высоко, и он лишь смутно различал раскрытые крылья и веероподобный хвост. Юноша еще раз взглянул на талисман, но тот по-прежнему оставался холоден, и он только пожал плечами, посчитав, что его товарищ — перестраховщик.

К полудню, однако, он тоже начал волноваться, поскольку птица все еще преследовала их. Любой простой птахе такой долгий полет был бы не по силам. На следующую ночь они устроили привал у ручья под прикрытием нескольких ив и, как и в предыдущую, спали по очереди, а когда рассвело — птица по-прежнему кружила над ними; она начала раздражать Каландрилла, порой даже волосы на затылке у него шевелились от неприятного ощущения, что за ними кто-то постоянно наблюдает.

Когда они подъехали к обуглившимся руинам караван-сарая, птица была все еще над ними. Огонь оставил черные следы на белом камне; крыша провалилась, окна походили на пустые глазницы; пол был усеян расплавленным, как застывшие слезы, стеклом. Двор порос бурьяном, который явно топтали недавно лошади. Мухи еще не успели засидеть навоз. От колодца остался один остов. Брахт вошел в заброшенный караван-сарай, а выйдя, сообщил, что люди Сафомана — если это были они — ночевали здесь, среди руин, прошлой ночью. Каландрилл смотрел на следы их ночевки и все думал об этом взбунтовавшемся вельможе, который разрушил место приюта путников и не оставил камня на камне от колодца. Горький памятник бессердечия на этой пустынной земле, хорошо хоть они наконец-то убрались отсюда.

Ближе к вечеру перед ними замаячило плато. Дорога подошла к нему и стала зигзагом подниматься выше. Теперь она расширилась настолько, что по ней уже могли ехать фургоны; по большей части она была вымощена камнем и совершенно открыта для любого лучника, которому взбрело бы в голову встать на возвышенности. Брахт остановил лошадь в рощице из тонкоствольных березок, шелестевших листвой от дуновения ветерка, принесшего тучу, и стал осматривать дорогу.

— Проклятая луна, — выругался он. — Но если все пойдет хорошо, эта туча поможет нам. Мы переждем здесь полной темноты, а затем поедем дальше. Постарайся поспать хоть немного.

Каландрилл расседлал лошадь, стреножил ее и развалился на траве, прислушиваясь к жужжанию насекомых и глядя сквозь деревья. Птица все еще парила над ними, как молчаливый вездесущий наблюдатель. Он повернулся, что бы сказать об этом кернийцу, но тот уже спал. Каландрилл лишь пожал плечами: сам он от большого перевозбуждения так и не смог уснуть.

С наступлением сумерек они перекусили холодным мясом и лепешками, привязали поклажу и пожертвовали одним одеялом, чтобы обвязать копыта лошадям. Туча плыла вдоль посеребренного луной плато, по которому вслед за ней филигранью двигались вперед тени.

— Едем медленно и тихо, — предупредил Брахт, когда они сели на лошадей. — А когда поднимемся, пойдем пешком. Будь готов заставить замолчать коня.

Каландрилл кивнул и с пересохшим горлом последовал за кернийцем. Ехать этим путем оказалось значительно дальше, и он начал сомневаться, правильно ли они поступили, приняв такое решение. Нет, сказал он себе, отгоняя мрачные мысли, они все-таки доберутся до Харасуля и сядут на первый попавшийся корабль до Гессифа. Если Азумандиас послал за ними эту загадочную женщину и если она пережила колдовской шторм, то ее судно, скорее всего, уже где-нибудь около мыса Вишат'йи, а если ей удастся достичь Харасуля раньше их… Он предпринял еще одно усилие, чтобы отогнать от себя эти мысли, попробовал сосредоточиться на чем-нибудь другом.

Каландрилл ехал, не отставая от кернийца. Дорога поднималась вверх, петляя то вправо, то влево, на ней появились колеи, оставленные колесами фургонов и повозок; обвязанные одеялом копыта лошадей глухо стучали по дороге. На крутом склоне росли маленькие деревца и кустарник, за которым хоть как-то можно было укрыться; ветер усиливался, подгоняя тучу, которая то находила на луну, то вновь открывала ее, и они были похожи на каких-то призрачных всадников, ищущих непонятно что. Каждое мгновенье, пережитое в ожидании грозного окрика, или звона тетивы, или свиста стрелы, или боли от стрелы, нашедшей цель, казалось вечностью, от которой перехватывало дух. Но это легче, чем бороться с колдовством. Колдовство, несмотря на то, что он сам уже несколько раз прибегал к камню господина Варента, оставалось для него загадкой, темным, непонятным явлением. Он уже боролся с демонами, там, в Лиссе, — целую вечность назад, — и после этого ему пришлось чистить желудок; а то существо в амбаре Октофана хотя и не причинило им вреда, но тоже надолго выбило его из колеи. В колдовстве есть нечто неподвластное познанию, заставляющее думать, что темные силы могут принести значительно больше вреда, чем просто сделать больно. Сейчас, следуя за Брахтом вверх по склону, он думал только о физической боли, о нападении, которому он может хоть как-то противостоять. Он ехал вперед, останавливаясь, когда останавливался керниец, спешивался и вел обеих лошадей в поводу, пока Брахт ходил на разведку пешком.

Время шло; здесь, на вершине холма, ветер был прохладным; из очередной разведки Брахт вернулся абсолютно бесшумно, он словно бы материализовался из темноты. Волосы, лицо, одежда — все в нем было намного лучше приспособлено к такой работе; башмаки его ступали по земле совершенно беззвучно; подойдя к Каландриллу, он зашептал ему на ухо:

— Их было двое. — (Было?) — Остальные стоят лагерем за городом. Так что переберемся через холм и повернем на юг.

Каландрилл передал кернийцу поводья, и они повели лошадей вверх; дорога повернула у стоящего вертикально камня и побежала по ровному плато. За камнем, словно отдыхая, прислонившись к нему спиной, сидел человек — лук поперек вытянутых ног, голова опущена на грудь. На мгновенье его осветила луна, и Каландрилл увидел темное пятно на груди. Чуть дальше, между кустами и покореженным ветрами деревом, сидел второй. Казалось, он отдыхает, привалившись спиной к дереву, небрежно держа в руке лук. Когда они подошли к нему поближе, Каландрилл понял, что ноги его безжизненны, а на груди увидел такое же пятно, что и у первого.

— Ты убил их обоих, — прошептал Каландрилл.

— Да. Иначе они заметили бы нас. — Брахт бросил на него удивленный взгляд, словно то, что он сделал, само собой разумелось.

Керниец отправился дальше, и Каландрилл отвернулся бандитов. Люди Сафомана были слишком близко, чтобы рисковать и гнать галопом. Кешам-Вадж — груда низких каменных домиков, похожих на дома Мхерут'йи, только ярче освещенных, — совсем рядом. Бандиты поставили шатры кольцом вокруг города и разожгли множество костров, невидимых снизу, но здесь, на плато, они горели так ярко, что Каландрилл разглядел стреноженных лошадей и толпу людей, смотревших на город, как голодные волки. Снопы искр взметались в странном веселом танце к небу. Слышались крики.

— Надо обойти их кругом, — прошептал Брахт, выводя Каландрилла из задумчивости. — Они будут тут всю ночь. Но к рассвету мы будем уже далеко. Если они заметят нас — быстро на коня и гони на запад.

Каландрилл кивнул и осторожно последовал за кернийцем через заросли кустарника, не сводя глаз с костров и думая только о том, как бы не привлечь внимание бандитов, находившихся очень близко. За этим он совсем забыл о камне, болтавшемся у него на шее и вдруг засветившемся.

Он почувствовал его жжение именно в тот момент, когда перед ним загорелся свет, словно вспыхнул костер. Он почуял запах миндаля и зашипел на лошадь, с храпом осевшую на задние ноги. Под Брахтом конь тоже заартачился. Керниец натянул поводья, едва удержавшись в седле, и выхватил меч. Сильный порыв горячего ветра сбросил Каландрилла на землю; конь, вырвавшись, ускакал в ночь, едва не затоптав его копытами. Брахт резко дернулся, пытаясь удержать взбесившееся животное, но в тот же миг тоже вылетел из седла, словно поднятый гигантской невидимой рукой.

Керниец с грохотом полетел на землю и покатился, словно гонимый ветром. Он катился до тех пор, пока не ударился о Каландрилла; ветер неожиданно сменил направление и задул сверху вниз, плотно прижимая их к земле. Крики около костров стихли, бандиты бросились прямо к ним; стало темнеть, ветер утих, и, подняв головы, они увидели себя в окружении наставленных на них мечей. Мягкий голос произнес над ними:

— Я ждал вас. Меня зовут Аномиус.

Глава одиннадцатая

— Очень интересно, — продолжал Аномиус, словно никто им не связывал руки, словно их не волочили со злостью в развалины вонючего коровника, словно и не было огней костров и мечущихся теней. — Воин из Куан-на'Фора и молодой дворянин из Лиссе, если, конечно, я не ошибаюсь, и вдруг путешествуют вместе. К тому же с волшебным камнем, с небольшим состоянием в золотых монетах и картой Гессифа, на которой якобы отмечено местонахождение легендарного Тезин-Дара. Очень интересно. Очень, даже очень интересно.

Он замолчал, изучающе глядя на них — маленький, совершенно неприметный в запыленном черном халате человечек; из-под тюрбана выбивались длинные пряди седеющих волос, которые обрамляли смуглое лицо с близко посаженными водянистыми глазками и массивным носом. Каландрилл и Брахт молча смотрели на него, привалившись спиной к каменной стене.

— Искатели приключений? Или золота потерянного города? Или чего-то еще? Говорят, со времен Войны богов в Тезин-Даре сохранились кое-какие тайны. Значит, власть? Или заклятья Древних Богов? — Он ухмыльнулся с насмешливым и безумным блеском глаз, и бледные губы обнажили чернеющие зубы. Не дожидаясь ответа, он про должал более заинтересованно: — Но ведь полные профаны в колдовстве! Далеко не волшебники, без всякого сомнения. Не значит ли это, что вы похитили и камень, и карту? Может, это трофеи? Удачливые воры на службе некоего лиссеанского мага? В надежде приобрести состояние? И денежки — из того же источника? — Он тихо, по-птичьи рассмеялся и покачал головой. — Этот камень мог спасти вас, если бы ты, мальчик, умел им пользоваться. Ведь он предупредил тебя о моем наблюдателе. Там, в амбаре. Ты напугал его, он крайне застенчив. Но птицу мою вам напугать не удалось. Видел ли ты ее, когда она моими глазами следила за вами? Впрочем, неважно. Вы здесь, и я намерен получить ответы на свои вопросы.

— Аррхиман и Лафиль убиты.

Фигура, появившаяся в дверях, загородила собой свет. Она говорила сердитым голосом. Аномиус небрежно пожал плечами и отступил в сторону.

— Мой господин Сафоман эк'Хеннем, властитель Фаина.

— Бураш! — пробормотал Сафоман. — Дай света. Я не летучая мышь и в темноте не вижу.

— Я все время забываю, господин, что у тебя нет моих способностей.

Аномиус поднял руку, и в ладони его засверкал огонь постепенно осветивший весь сарай. Каландрилл во все глаза смотрел на отверженного дворянина. Сафоман был огромен — возможно, это самый большой человек, которого ему доводилось видеть. Головой он доставал до обгоревшей крыши. Он был без головного убора, пышная грива рыжеватых волос, обрамляя смуглое со свирепым выражением лицо, переходила в бороду и густые усы. Лохматые брови нависали над глубоко посаженными и дико сверкавшими темными глазами. Сафоман был похож на дикого, непокорного зверя. На нем была кираса из шкуры дракона, такая же рыжая, как и его волосы; на мускулистых узловатых руках — щитки того же цвета, на колонноподобных ногах — наголенники. На поясе — длинные ножны с мечом и топор. Он так посмотрел на пленников, что Каландрилл почувствовал себя овцой перед мясником.

— Убей их.

Сафоман повернулся, собираясь выйти, но негромкий голос колдуна заставил его задержаться.

— Это было бы неразумно, мой господин.

— Что?

Огромная голова резко повернулась к Аномиусу, волосатые губы раскрылись, и раздался звериный рык. Но колдун мягко улыбнулся, словно не замечая грозного вида хозяина.

— Господин, я предупреждал тебя о том, что они приближаются. Аррхиман и Лафиль были просто невнимательны. Они не должны были подпускать кернийца близко.

— Так их убил керниец? Тогда я сам убью его. А ты займись другим.

— Надо не так, — возразил Аномиус. — Мне кажется, что они крепко связаны между собой какой-то единой целью. И чем-то еще. Поодиночке они не представляют никакого интереса.

— Опять какие-то загадки! — рявкнул Сафоман. — Клянусь глазами Бураша, маг, почему ты все время говоришь загадками?

— Так уж я устроен, — отвечал Аномиус, ничуть не сбитый с толку.

— Зато я устроен по-другому — в один миг сейчас покончу с этими двумя, убившими моих людей, — прорычал великан. — Аррхиман и Лафиль лежат с перерезанными глотками, а мне еще надо брать город. Бураш! Мы давно уже об этом думаем! Твое колдовство привело проклятого ликтора именно туда, где мы с ним и покончили, а теперь ты должен проложить путь на Кешам-Вадж. Убей их или посмотри, как это сделаю я.

Он выхватил меч. Клинок засверкал в волшебном свете; сердце Каландрилла упало, во рту пересохло. Краем глаза он заметил, как напрягся Брахт, и понял, что, даже связанный, керниец так просто не сдастся.

— Господин, подожди! — Аномиусу пришлось изогнуться, чтобы заглянуть в глаза гиганту, но в его движении не было и намека на раболепство; Каландриллу даже почудилось, что он направил на Сафомана всю свою волю. — Сейчас или завтра? Какое это имеет значение, если они все равно умрут? Они в наших руках и не сбегут. Даю слово. А ты знаешь, что моему слову можно верить. — В тихом голосе прозвучали стальные нотки, и Сафоман задумался, пожевывая ус. Каландрилл облизал губы. — От них не последует неприятностей, по крайней мере — не сейчас, — настаивал колдун. — Кешам-Вадж будет твоим, а с Кешам-Ваджем твоей станет и дорога. У тебя будут все подступы к Файну. Ты будешь держать тирана в страхе, ибо Кешам-Вадж — это врата Восточных областей, как я и говорил. Я дам тебе Кешам-Вадж и Мхерут'йи в придачу. Ты станешь безграничным властителем Файна и всего восточного побережья от пустыни Шанн до Мхазомуля. А эти двое — как они могут нам помешать?

Меч опустился. Сафоман посмотрел на колдуна прищуренными глазами и сунул меч в ножны.

— Почему ты просишь за них?

— Не ради их жизни, господин. Я лишь прошу немного времени, и все. Я хочу знать, зачем они путешествуют по Кандахару. Удовлетвори мое любопытство. Это ничего тебе не будет стоить, а дать может много.

— Ты дашь мне Кешам-Вадж?

— Вопрос всего лишь нескольких дней, мой господин. Даю слово.

Великан что-то прорычал и пожал плечами.

— После… — Аномиус улыбнулся, — ты убьешь их после, если пожелаешь.

Сафоман кивнул, лохматая голова повернулась, и он зло зыркнул на пленников.

— Будь по-твоему, маг. На время они твои. Но я хочу, чтобы они стали примером.

— Они и Кешам-Вадж, мой господин. — Аномиус слегка склонил голову. Сафоман по-звериному ощерился и, развернувшись на пятках, скрылся в ночи. Колдун обратился к Каландриллу и Брахту: — Горячая кровь, вылитый отец. Только Бурашу известно, чего мне стоило склонить его в пользу этого плана, и вот теперь он хочет все разом! Всегда так! Сначала он вас прикончит, а потом будет сожалеть, если он вообще способен сожалеть. — Он грустно вздохнул, покачав головой, словно говорил о непокорном дитяти, и спрятал руки в огромных рукавах халата, как самый обыкновенный учитель. — Но у нас мало времени и много дел. Начнем с имен. Кто вы?

Каландрилл смотрел на него, сбитый с толку его поведением. Аномиус зацокал языком. Брахт сказал:

— А разве ты еще не знаешь, колдун? Неужели ты даже этого не знаешь?

Аномиус опять вздохнул со скорбным выражением на пергаментном лице.

— Куаннафорцы всегда были упрямы. Ты уже видел, на что я способен. Может, мне просто выудить у вас имена при помощи магии? Боюсь, эксперимент вам может не понравиться.

— Мне не нравятся ни путы, ни угрозы, — вызывающе ответил Брахт.

— Что ж, будь по-вашему.

Аномиус вытащил руку из рукава и, направив на кернийца палец с тупым выщербленным ногтем, что-то пробормотал. Брахт застонал и открыл рот. Красный камень разгорелся на груди Каландрилла, в ужасе смотревшего на своего товарища. Брахт боролся с волей колдуна, кусая губы. Вены вздулись у него на шее; на щеках и лбу выступил пот, он тяжело дышал, и постепенно из его горла, помимо воли, стали вылетать слова:

— Меня зовут Брахт… ни Эррхин… я из клана… Асифа… из… Куан-на'Фора.

— Отлично, — пробормотал Аномиус, опуская руку.

Брахт закашлялся и сплюнул, грудь его тяжело вздымалась.

— А ты?

Колдун повернулся к Каландриллу.

— Меня зовут Каландрилл, — быстро сказал он, не видя смысла в сопротивлении такой силе. — Я из Секки.

Аномиус нахмурился.

— Фамилия?

— Я изгой, — ответил он. — Без роду и племени и потому — без фамилии.

— Ну, ну, — мягко проворковал Аномиус, — все мы из какого-то рода-племени. Кто твои родители?

— Не отвечай ему, — прохрипел Брахт. — Сопротивляйся. Если он добьется своего, то тут же прикончит нас.

Колдун направил на кернийца руку, и Брахт закричал, ударившись затылком о камень. Он начал дрожать, изгибаться, бить ногами и стучать пятками по грязному полу. На губах у него выступила пена, глаза закатились так, что были видны лишь одни белки. Аномиус сложил руку в кулак, и Брахт застонал, все более изгибаясь назад — до тех пор, пока не поднялся на затылке и пятках. Казалось, его позвоночник вот-вот лопнет и грудь разорвется.

— Прекрати! — закричал Каландрилл. — Я все скажу.

Аномиус кивнул, и Брахт упал на землю, тяжело дыша, словно в параличе.

— Каландрилл ден Каринф. Мой отец — Билаф, домм Секки.

В маленьких глазках колдуна заблестело любопытство. Он, как птица, склонил голову набок и почесал мясистый нос.

— Так, значит, ты сын домма. Но и изгой, как ты говоришь?

— Да, — кивнул Каландрилл, быстро переводя взгляд с тяжело дышащего Брахта на колдуна. — Отец хотел, чтобы я стал священником, и я бежал с моим товарищем. До Кандахара мы добрались морем, скрываясь от преследования. А деньги и камень — да, я украл их.

Водянистые подозрительные глазки приблизились к нему; палец поднят в молчаливой угрозе.

— А карта? Как ты завладел картой, которой, как говорят люди, не существует?

— Ее я тоже украл, — соврал Каландрилл. — Я был… и, может, все еще остаюсь… ученым. Мне приходилось читать о Тезин-Даре, и мне захотелось отыскать потерянный город. Чтобы прославиться.

Аномиус шумно шмыгнул носом, дотронулся пальцем до подбородка Каландрилла и откинул назад голову. Затем вдруг, состроив гримасу, резко отдернул руку, словно обжегшись о невидимый огонь, и задумчиво посмотрел на юношу.

— Я не уверен в том, что ты говоришь правду. Я чувствую, что в тебе есть оккультная сила, но нет знания.

— Я не колдун, — быстро вставил Каландрилл.

— Я это знаю, — согласился Аномиус. — Если бы ты был чародеем, ты не попал бы в мою западню. Но все-таки… ты что-то недоговариваешь. Расскажи мне об этом камне.

— Я украл его, — повторил он. — У нашего дворцового мага.

Колдун опять зацокал языком и, покачав головой, поднял палец.

— Говори правду.

Словно сильный ветер шлепнул Каландрилла по лицу, и ему показалось, что колдун ощупывает пальцами его мозг, выжимая из него правду, мягко, но настойчиво. Рот у Каландрилла открылся, и язык начал двигаться сам по себе, произнося слова. Камень жег ему грудь, освещая лицо красным светом. Но вдруг давление под черепной коробкой ослабло и вовсе исчезло. Аномиус нахмурился.

— Итак? — прошипел он, словно змея. — Итак, камень оберегает тебя. И, более того, ни я, ни ты не можем до него дотронуться. А может, это и к лучшему? Кто знает? Но товарищ твой такой защиты не имеет. Будешь смотреть на его агонию в молчании? А может, хочешь посмотреть, как он умрет? Я чувствую, что вы связаны. У вас связанные судьбы. Может, он поможет мне развязать тебе язык?

Он ткнул пальцем в Брахта, и Каландрилл быстро сказал:

— Убей его, но мне больше нечего тебе сказать.

Колдун с издевкой рассмеялся.

— Зачем мне его убивать, Каландрилл ден Каринф? Я доведу его до легкой агонии. Думаю, что его стоны сделают тебя более разговорчивым.

— Подумаешь, наемник… — Каландрилл пожал плечами, стараясь говорить как можно презрительнее. — Кернийский меченосец, жалкий телохранитель. К тому же именно он затянул меня в твою ловушку. Какое мне дело до его мучений?

— Посмотрим, — сказал Аномиус. — Я чувствую, что его страдания тебе небезразличны. Меня не проведешь. Так что, пожалуй, я разожгу огонь в его легких и послушаю его крики. Или, может, мне растопить ему глаза? Что ты предпочитаешь, Каландрилл?

Каландрилл лихорадочно искал ответа, чтобы оттянуть пытку. Он ничуть не сомневался ни в способностях, ни в намерениях Аномиуса: если он будет молчать, то Брахт сейчас начнет корчиться в агонии, а возможно, и умрет; с другой стороны, расскажи он ему об их истинной цели, и их путешествию придет конец, и они упокоятся в этом вонючем коровнике. Стоит только Аномиусу понять, что они ищут «Заветную книгу», как он сам захочет отыскать ее или договориться с Азумандиасом — он уже доказал, что человеческие страдания для него ничего не значат. Каландриллу нужно было выиграть время; мысли его кружили почти в паническом беспорядке, а колдун не собирался торговаться.

К счастью, в дверях вдруг вырос бандит и грозно посмотрел на пленников, а затем, явно нервничая, перевел взгляд на колдуна.

— Господин Сафоман просит тебя к себе, маг.

— Зачем?

Аномиус повернулся к бандиту, и, хотя вопрос был задан мягким голосом, тот мгновенно отшатнулся.

— Защитники предпринимают вылазки, и господин Сафоман хочет, чтобы ты ими занялся. Для примера, сказал он.

Аномиус вздохнул и, склонив голову, опять посмотрел на Каландрилла.

— Боюсь… нам придется отложить… наш разговор. Пока меня не будет, подумай над тем, что ты видел, и над тем, что я могу сделать. — Он жестом отпустил посыльного и, выходя, задержался в дверях, пробормотав какой-то заговор. Камень на мгновение потеплел, и Каландрилл учуял запах миндаля. — Этот хлев теперь заколдован. И не вздумайте бежать, если дорожите жизнью. Не забывайте, что Сафоман обойдется с вами суровее, чем я.

Он вышел, оставив их в темноте. Каландрилл облегченно вздохнул и посмотрел туда, где лежал Брахт.

— Ты не ранен?

Вопрос был задан как-то невпопад, и Брахт, с усилием усмехнувшись, пробормотал:

— Нет. Но мне бы не хотелось пережить это вновь. А ты?

Каландрилл покачал головой.

— Похоже, камень оберегает меня. — Он внимательно посмотрел кернийцу в лицо. — Но если это была не просто угроза…

— Наемник? — Брахт подтянул ноги и сел, прижавшись спиной к стене. — Жалкий телохранитель?

— Это первое, что пришло мне в голову. Чтобы он оставил тебя в покое.

Брахт угрюмо рассмеялся.

— Печально, но он этого делать не собирается. Проклятый колдун видит нас насквозь. Боюсь, со временем он вытянет из нас ответы на свои вопросы.

— А что будет, если я ему все расскажу? — задумчиво спросил Каландрилл. — Что будет тогда? Что он сделает?

— Прикончит, и весь сказ! Он же сумасшедший. Скорее всего, отберет у нас карту и попытается найти книгу сам.

— А Сафоман? Тот ведь без колдуна как без рук.

Брахт покачал головой.

— Ты же слышал Аномиуса. Сафоман мечтает стать властителем Файна. А Кешам-Вадж — это его восточные ворота. Взяв город, Сафоман установит контроль над дорогой. Это поможет ему утвердиться в Файне, и тогда к нему потекут недовольные. А Мхерут'йи даст ему господство над всем побережьем. Это начало гражданской войны. Следующим шагом будет захват короны тирана. Так что Сафоман не отпустит волшебника.

— Тогда, может, поговорить с Сафоманом? — предложил Каландрилл.

— Чтобы он убил нас?

— а если я буду молчать, то колдун убьет тебя.

— Попытаем счастья.

Брахт неуклюже встал на ноги и подошел к двери. Каландрилл последовал за ним и предупредил:

— Не забывай о заклятье.

Керниец угрюмо кивнул.

— Уж кто-кто, а я помню. Просто хочу посмотреть, что там творится.

Они выглянули в ночь, уже отступавшую под натиском рассвета. В огне костров за цепочкой палаток осаждавших виднелся город, не защищенный крепостными стенами, но забаррикадированный фургонами, телегами, мебелью, бочонками — всем, что можно было подтащить к месту обороны; все это в беспорядке валялось между домами, преграждая доступ в город. «Войско», по следам которого шли Каландрилл и Брахт, было самым обыкновенным сбродом, хотя и вооруженным, одетым в доспехи. Они были повсюду, но больше всего их сосредоточилось на подступах к городу, именно туда и направился Аномиус.

Группа бандитов со щитами окружила колдуна и стала медленно продвигаться в сторону небольшой группы защитников, вышедшей из-за укрытий.

— Они хотели напугать лошадей. — Брахт кивнул в сторону сбившихся в кучу и перепугано храпевших животных. — Но им это не удалось.

Под градом стрел защитники города были вынуждены отступить. По команде Аномиуса обстрел прекратился. Колдун поднял руки, и щиты раздвинулись в разные стороны, маленькая в черном халате фигурка, пренебрегая опасностью, выступила вперед. Неужели он так уверен в своей неуязвимости? На мгновенье Аномиус замер с поднятыми руками, и вдруг прямо над ним вспыхнул огонь.

Разрастаясь, он начал медленно двигаться вперед. Защитники города развернулись и бросились бежать. Но огонь был проворнее и догнал их. Люди с воплями падали на землю. Достигнув баррикад, огонь остановился, словно сдерживаемый невидимой рукой, и вдруг потух. На земле тлели обуглившиеся тени.

— Почему он не сжег баррикады? — поинтересовался Каландрилл.

Брахт пожал плечами.

— Видимо, Сафоман не хочет разрушать город. Он ему нужен целым. Обожженные угли мало подходят для укрепленного пункта, — предположил он.

— Но ведь Аномиус запросто мог бы прибегнуть к другим чарам. — Каландрилл во все глаза смотрел на колдуна, разговаривавшего с непокорным великаном. — Скорее всего, в Кешам-Вадже тоже есть колдун.

— Но ведь Октофан говорил, что колдовство запрещено по закону тирана.

Брахт отошел от двери и по стенке опустился на пол. Каландрилл задумчиво уселся рядом.

— Он не распространяется на колдунов самого тирана. А что, если один из них в Кешам-Вадже? Если городу придается такое большое значение — а тиран не может не знать, что Сафоман пользуется услугами Аномиуса, — то он мог посадить там своего колдуна.

— Возможно, — согласился Брахт. — Но нам-то что до этого?

— Не знаю, — ответил Каландрилл. — Если только, конечно, это не означает поражение Сафомана.

— Что, скорее всего, будет означать нашу собственную гибель, — сказал Брахт. — Если Сафоман будет вынужден отступить, то я сомневаюсь, чтобы он потащил с собой пленников.

Каландрилл кивнул, пытаясь побороть нарождающиеся страх, панику и подавленность. Надо успокоиться и подумать, логично поразмышлять. Мечи сейчас бесполезны, так что голова — это единственное, что остается. Надо пораскинуть мозгами и найти выход.

— Аномиус знает, что я лгу, — медленно начал он, пытаясь выразить в словах смутные мысли. — Если я буду продолжать лгать, он будет мучить тебя.

Брахт запротестовал, но Каландрилл покачал головой.

— Послушай, самим нам отсюда не выбраться. А освободить нас могут только колдун или Сафоман, но они, как ты понимаешь, не расположены оказать нам эту услугу. Аномиус, однако, заинтересован в карте. Может, с его помощью мы отсюда и выберемся?

— Как именно? — поинтересовался Брахт. — Скажи ему, зачем мы идем в Тезин-Дар, и он либо отберет у нас карту и убьет нас, либо посмеется над нашей глупостью и все равно убьет.

— Может, да, а может, и нет. — Каландрилл нахмурился, размышляя. — Он что-то говорил о забытых заклятьях. А что, если не стремление к власти заставляет его служить Сафоману? Он связал судьбу с непокорным дворянином, стремящимся к господству над Файном, а возможно, как ты говоришь, и над всем Кандахаром. Зачем ему это, если не ради власти? А если он ищет власти, тогда, конечно, тайны Тезин-Дара могут дать ему то, о чем он и не мечтал.

— Ты что, хочешь, чтобы он пробудил Безумного бога? Уж лучше отдать книгу Варенту.

Брахт не спускал с Каландрилла прищуренных глаз. Каландрилл покачал головой.

— Я не о том. Но, возможно, обещание невероятной власти…

— …есть гарантия нашей смерти.

— Нет, если мы убедим его, что он в нас нуждается. Не забывай, что он не может дотронуться до камня. А камень оберегает меня от его колдовства. Может, попробовать обмануть его? Пообещать ему заклятья Тезин-Дара в обмен на свободу. Попытаюсь убедить его, что мы ему еще пригодимся, что заключить союз с нами — в его же интересах, и это лучше, чем служить Сафоману.

— Отчаянный план, — тихо произнес Брахт.

— Другого у меня нет.

— У меня тоже. Но если он заглотнет эту приманку, то мы можем навсегда остаться в его власти.

— По крайней мере мы вырвемся из лап Сафомана, — возразил Каландрилл. — А пока мы сидим здесь, время-то идет, и Азумандиас может найти путь в Тезин-Дар.

Брахт кивнул и тут же шикнул. Каландрилл повернулся и увидел Аномиуса.

Колдун сделал несколько пассов у двери и вошел, освещая собой сарай. Каландриллу показалось, что плечи его опущены ниже обычного, видимо, колдовство не прошло для него даром — он выглядел явно уставшим, а на его пергаментном лице было написано раздражение.