Поцелуй в темноте

Митч откупорил бутылку и протянул Ройс полный бокал. Она чокнулась с ним, несколько сократив для этого разделявшее их расстояние. Отсюда она могла различить каждую длинную, загнутую ресницу на его веках.

– За тебя и за пуму.

– Мы пьем за тебя, Ройс.

– За меня? – Она едва не расплескала свое шампанское. – С какой стати?

Он ласково провел по ее щеке костяшками пальцев и задержал взгляд на ее губах.

– Ты выдержала адские муки. Теперь в конце тоннеля появился свет.

– Какой свет?

– Порой все в жизни складывается так плохо, что человек теряет надежду. Но если ему хватает терпения, то он обязательно увидит свет, прорезающий тьму.

Она вспомнила свои догадки насчет его нелегкой юности и заподозрила, что он имеет в виду не только ее, но и себя. Разумеется, не все безнадежно. Ее интервью было невероятно успешным, его успели показать уже сотню раз. Судя по последнему опросу, в ее виновность верили теперь гораздо меньше людей. Это стало результатом деятельности консультанта по прессе, который удачно организовал утечку информации о Ройс. Неужели публика настолько легковерна, что готова принять за чистую монету уверения, что она вовсе не авантюристка, а интеллектуалка, труженица, посвящающая все время сочинению стихов и чтению философских трактатов, а в минуты отдыха наслаждающаяся документальными фильмами о дикой природе?

Не исключено. Случаются же чудеса. Судья Рамирес отсрочила процесс, хотя даже Митч не питал надежды на положительное решение.

– А когда увидел свет ты, Митч?

– В тот день, когда завербовался во флот. Я… – Он осекся, поняв, что нарушает зарок молчания. – Вопросы здесь задаю я. Угадай, что Пол обнаружил в описи имущества Линды Аллен?

Судя по блеску торжества в его глазах, в комнате осведомительницы было найдено что-то очень важное, но что?

– Пропавший ключ от твоего дома! – Он дотронулся своим бокалом до ее бокала. – За свет!

Господь милостив, подумала Ройс. Значение этой находки трудно было переоценить.

– Она показала под присягой, что увидела меня на одной вечеринке. Я якобы пригласила ее к себе, сама открыла дверь и впустила ее.

– Очевидно, кто-то дал ей ключ или объяснил, где его найти. – Митч наклонился к Ройс и взял ее за подбородок своими теплыми пальцами. – Никому ни слова об этом, даже Уолли.

– Но если ты собираешься использовать ключ как улику, то разве ты не обязан поставить в известность прокуратуру?

– Обязан. Но мы уже обменялись документами. – Он пригубил шампанское. – Боже, это целые бумажные завалы! Теперь еще прибавились эти нацисты-экологи: показания, истребования документов, списки свидетелей… Какая там пятнистая сова – целые леса гибнут каждый год под юридической лавиной! Скажем, твоей подружке Талии посвящено сто сорок семь страниц. А ведь ее показания исчерпываются парой фраз: ты мол, осталась без гроша и угрожала ограбить банк, чтобы оплатить свою свадьбу.

При упоминании о Талии Ройс опечалилась. Конечно, Талиа пришла подбодрить ее в суд и прилежно звонила ей каждый вечер. Одновременно она продолжала встречаться с Брентом, убеждая Ройс, что делает это исключительно с целью помочь ей.

– Разве Абигайль не заметит мой ключ в описи имущества?

– Заметит, но она не располагает описанием особого брелка, изготовленного твоим отцом. Направляя ей дополнения к описи улик, я спрячу ключ среди других предметов. – Он налил себе еще шампанского и жестом предложил ей допить бокал. – Абигайль не заметит ключ, потому что

сосредоточится на дополнении к списку свидетелей – на нашем свидетеле номер один.

– Кто это? – с улыбкой спросила она. Его воодушевление оказалось заразительным.

– Ведущий профессионал из ФБР. Эксперт, создающий портрет убийцы на основании разрозненных улик. Они всегда попадают в точку, особенно когда речь идет о серийных убийствах. Это дело так меня беспокоило, – признался Митч, – что я вызвал его еще до того, как мы получили опись.

Ройс заглянула в свой бокал, со дна которого бойко поднимались пузырьки. Ее предубеждение против Митча таяло наподобие пузырьков, исчезавших, достигая поверхности. Все указывало на то, что он до крайности озабочен ее защитой. Как она могла ненавидеть человека, лезущего из кожи вон, стараясь ей помочь? Она была тронута и в то же время огорчена. Что может быть хуже неспособности помочь самой себе?

– Что сказал твой профессионал?

– То же самое, что Пол: убийца пытался представить убийство Линды Аллен делом рук торговцев наркотиками. Она была убита из полуавтоматического «Мак-10», но с близкого расстояния – ошибка, какой профессионал ни за что не совершил бы. Пуля, выпущенная из такого оружия, разрывается при соприкосновении с мишенью. От головы Линды мало что осталось; убийца должен был быть забрызган ее мозгами.

Ройс ахнула; Митч, должно быть, достаточно насмотрелся на разные ужасы, чтобы утратить чувствительность. Он продолжил рассказ:

– Она скрывалась в грязном притоне в самом мерзком квартале Чайнатауна. Если кто-то и видел убийцу в окровавленной одежде, то держит язык за зубами, однако мы знаем, что Линда-сама впустила его.

Бокал Ройс был пуст, хотя она не помнила, как осушила его.

– Его? Значит, это был мужчина?

– На этот счет наш профессионал не совсем уверен. Женщины все чаще идут на преступления. И оружием убийства им служат револьверы.

Женщина, подумала Ройс. Она не могла представить себе Элеонору, Кэролайн или Талию стреляющими в упор. Впрочем, раньше она не могла представить себе, что окажется в тюрьме. Теперь она знала, что в жизни возможно буквально все.

Митч пододвинулся к ней, чтобы налить еще шампанского; она ощутила прикосновение его бедра и сделала над собой усилие, чтобы не поддаться мгновенно охватившему ее возбуждению. Сейчас существовали более важные проблемы.

– Пол обнаружил, что у Уорда Фаренхолта есть любовница, – сказал Митч.

– Неужели? Брент никогда об этом не упоминая, хотя он вполне может многого не знать. Он в гораздо более близких отношениях с матерью, чем с отцом. – Она отхлебнула шампанского, переваривая новость. – Собственно, меня это не слишком удивляет. Уорд вежлив с Элеонорой, но от него так и веет холодом.

– Поскольку деньги принадлежат жене, он делает все возможное, чтобы скрыть свою связь. Потребовался эксперт вроде Пола, чтобы правильно истолковать мельчайшие намеки.

Ройс была заинтригована. Одновременно у нее отлегло от сердца. У нее появлялись возможности преодолеть невзгоды.

– Какие намеки?

– Пол – мастер по части разрывания мусора. Этим способом он нашел несколько квитанций на покупки, которые Уорд делал в магазине «Секреты Виктории».

– Вот это да! – Ройс расхохоталась. – Не могу представить себе старину Уорда в этом магазине. Пол наверняка прав: Уорд не стал бы покупать что-либо для Элеоноры в таком месте.

– Конечно. По нашим выкладкам, его любовница – молодая женщина.

– Уж не работала ли Линда Аллен в элитной конторе девушек по вызову? – Митч подтвердил предположение Ройс кивком, и она продолжала: – Она врала, будто встретилась со мной на приеме. Разве она не могла встретиться там с Уордом? Если она вращается в этих кругах, то это не исключается.

– Правильно. Но в ее логове не найдено ничего, что бы связывало ее с Уордом.

– Ты же сам говорил, что там как следует порылись. Уорд мог изъять все, что его компрометировало.

– Возможно. Я всегда подозревал, что за всем этим стоит Уорд. По словам специалиста из ФБР, преступление готовилось несколько месяцев, а может, и лет. Здесь поработал дьявол во плоти. Специалист сказал: найдите мотив преступления – и все встанет на свои места.

Решение следовало бы найти ей самой. Даром, что ли, она была в классе первой ученицей? Но ее в который раз охватило знакомое чувство разочарования в себе и безнадежности. У нее в руках нет ни единой ниточки. Где-то поблизости бродит убийца. Кто знает, с какой целью он ставит ей капканы и каков будет его следующий шаг? Митч, похоже, пришел к тому же неутешительному выводу.

– Не хочу, чтобы ты переезжала к себе домой. Если убийца найдет тебя, тебе несдобровать.

– Плюнь на убийцу. Меня он не убьет. Главное – постараться, чтобы я не села в тюрьму. Вот где моя погибель!

– Тюрьма тебе не грозит. – Эти слова были сказаны с такой уверенностью, так безапелляционно, что она почти поверила ему.

Митч встал и протянул ей руку. Даже не зная подробностей его прошлой жизни, она чувствовала, что ему пришлось пройти через настоящий ад. Он выжил и теперь торжествовал.

– А ты плюнь на тюрьму. – Митч улыбнулся. – Давай лучше поужинаем. Надень парик. Поедем на Северный пляж. Там тебя никто не опознает.

Митч был прав. Сан-Франциско, бывший в 60-е годы законодателем всех движений и мод, не забыл своих корней. Лучше всего это проявлялось именно на Северном пляже с его лавчонками и разноплеменными кафе. Оказаться там сейчас было все равно, что воспользоваться машиной времени: настоящее смешивалось там с прошлым, давая жизнь новой реальности.

В итальянском кафе «Ваффанкуло» никто не удостоил их вниманием. С потолка здесь свисал искусственный плющ, на стенах красовались римские дорожные указатели. Посередине кафе, освещенного только свечами, торчащими из бутылочных горлышек, помещался фонтанчик; журчание воды, бегущей по камням, напоминало не пение ручейка, а звуки, издаваемые при полоскании горла.

– Знаешь, что такое «ваффанкуло» по-итальянски? – шепотом спросила Ройс, Когда они уселись за столик в самом темном углу.

– Понятия не имею. Я думал, это фамилия хозяина или название какого-нибудь местечка в Италии.

Ройс нравилось быть хоть в чем-то осведомленнее Митча. Посрамить его удавалось крайне редко.

– Это значит «засунь собственный член себе в задницу».

Митч прищелкнул языком и сказал:

– Замечательно! Надо запомнить.

– Только не говори мне, что собираешься заказать пиццу, – всполошилась Ройс, когда Митч заказал графин кьянти. Он кивнул, и она умилилась. «Не раскисай!» – прикрикнула она на себя. – Лучше объясни, когда ты съедаешь весь шпинат, которым забит твой морозильник?

– За завтраком.

– Неудивительно, что ты такой здоровяк! – Он был в великолепной форме. Никогда еще мужское тело не влекло ее так сильно.

– Я бы не отказался попробовать чего-нибудь еще, если бы завтрак мне готовила ты. – Он окинул ее туманным взглядом, специально отрепетированным для того, чтобы кружить голову дурочкам.

– Не забывай, что я сижу на скудном пайке. Мой удел – диета для ускоренного похудения.

– Она на тебя не действует.

– А я, между прочим, уже сбросила тринадцать фунтов.

Он уставился на ее грудь, и она выругала себя за то, что надела летний сарафан с узкими лямками.

– Надо будет внимательнее подойти к твоим туалетам. Костюмчик вроде того, что ты надела в суд, скрывает богатырский размер твоего бюстгальтера. – Он никак не мог оторвать взгляд от ее груди. Почему он всегда начинает интересоваться ее грудью, как только разговор касается важных предметов? – Перед присяжными ты будешь в основном сидеть. Не хватало, чтобы они сочли тебя толстухой!

– Я не думала, что это так важно, – сказала она и подняла глаза, чтобы, встретившись с ним взглядом, заставить его отвести взор.

– Большинство экспертов одели бы Эми Фишер в школьное платьице с широким белым воротником, чтобы подчеркнуть ее юность и невинность, она же предстала перед ними взрослой дамой. В твоем деле все наоборот. Тебе надо выглядеть попрофессиональнее, чтобы присяжные верили каждому твоему слову.

– Значит, вот зачем ты меня дрессируешь – чтобы мне поверили присяжные? Не лучше ли мне просто сказать правду моими собственными словами?

Официант поставил перед ними кьянти и записал заказ. Ройс опять ограничилась салатом, Митч заказал пиццу без анчоусов.

– К чему, по-твоему, сводится в большинстве случаев рассмотрение дела в суде?

Ройс пожала плечами. После ареста ее восприятие правосудия претерпело сильные изменения. Существует ли вообще правосудие в Америке?

– К сражению свидетелей-экспертов. Если постараться и не поскупиться, то можно найти эксперта, который даст любые показания. Как, по-твоему, я нашел своего замечательного ветеринара? Очень просто: я сказал нацистам-экологам, что единственный способ спасти пуму – это дать мне ветеринара, симпатизирующего их делу. Мне требовалась близорукая пума.

Он реалист, подумала она. Но какое это имеет отношение к правосудию? Что делать тому, кто не может себе позволить оплатить услуги такого молодца, как Митч, который не боится акул, потому что сам принадлежит к их числу?

Он наклонился к ней. Она не могла не реагировать на его мужской шарм.

– Такова система, Ройс. Если я не возьмусь защищать таких людей, этим займется кто-нибудь еще. Если тебе хочется возмущаться, то правильная мишень – суды. Судьи позволяют таким экспертам давать показания. Больше никому не позволено делать в зале суда собственные заключения. Остальные свидетели только констатируют факты – мол, видели и слышали то-то и то-то. Элеонора Фаренхолт не имеет права говорить, что подозревает у тебя паранойю от злоупотребления кокаином на том основании, что ты прополоскала салат в стиральной машине. Она может только рассказать, что произошло, не делая выводов. Но будь покойна, Абигайль вызовет экспертов, которые скажут, что твое поведение типично для закоренелой наркоманки.

– Ты забываешь, что меня проверяли на наличие наркотиков в организме.

– Я все помню. Но свидетели обвинения поставят под сомнение технологию взятия анализов или придумают еще какую-нибудь гадость.

Ройс сумрачно смотрела на блюдо с салатом, появившееся на столе.

– Не беспокойся, у нас тоже будут сильные эксперты. В конце концов присяжные будут судить не их, а тебя. Твоя задача – внушить им, что ты говоришь правду.

17

Ройс знала, что ей не следовало идти с Митчем в ночной клуб. Она чувствовала себя неудобно в его обществе в заведении, полном обнимающихся парочек. Однако она бы не выдержала в этот вечер одиночества.

– Хочешь выпить? – осведомился Митч.

– Шампанское и кьянти для меня и так перебор.

Митч огляделся и доложил:

– Столиков нет, у стойки ни одного свободного места. Значит, придется танцевать.

Для танцев было выделено крохотное полукружье. Рядом находилась сцена с задернутым занавесом из бордового бархата. Рядом меланхолический квартет наигрывал вальс.

«Чем ты тут занимаешься?» – тревожно спросила себя Ройс, оказавшись в объятиях у Митча. Он не стал прижимать ее к себе, но и его теплой ладони, разместившейся на ее голой спине, оказалось достаточно, чтобы она начала терять голову. Прикосновение его сильного тела тоже не способствовало хладнокровию. В процессе танца они терлись друг о друга бедрами – о-о!..

– Завтра я отвезу Джейсона в лагерь, – сообщил Митч, не зная, что бы еще сказать. В его объятиях Роде чувствовала себя так, словно проглотила аршин. Расслабится ли она когда-нибудь в его обществе, сможет ли ему доверять?

– Как долго он там пробудет? – Она старалась не смотреть на темные завитки волос, выбивающиеся из-под его расстегнутой до середины груди рубашки.

– Все лето. Вернется как раз перед судом.

– Как ты думаешь, Джейсон никому не скажет, что видел меня? – Она говорила Митчу о посещении Джейсона, и он тоже потребовал, чтобы паренек помалкивал.

– Он не проболтается. – Митч удивлялся, почему Ройс так напряжена. Он весь вечер делал все возможное, чтобы доставить ей удовольствие. Впрочем, личина славного парня не сработала пять лет тому назад, не сработает и теперь. Роль заботливого мужчины кому-нибудь, возможно, и приносит победу, но у него не было под рукой подробной инструкции, а сам он не знал толком положенных по роли реплик.

Что же сработает с Ройс? Не позволять ей много думать. Она твердит «нет», вспоминая судьбу отца, хотя на самом деле хочет его. Он уже давно устал от хождения вокруг да около. Сегодня ночью или никогда!

Но сперва он расставит все точки над «i». Он переменил позу и принудил ее поднять на него глаза.

– Добро пожаловать в настоящий мир, детка. Я не рыцарь, а самый закоренелый сукин сын во всей округе. Пять лет тому назад тебе довелось узнать, каким мерзавцем я могу быть. Помни, выживает сильнейший. Тебе нужен я.

Ройс затаила дыхание. Что спровоцировало его на эту тираду? Ее сбивал с толку и его неистовый взгляд, и язвительный тон. Он внушал ей страх.

– Я знаю, мне нужна твоя помощь.

Рейс надеялась, что понимает подлинный смысл его слов. Ее отношение к действительности было сформировано отцом – интеллектуалом и идеалистом. Митч, наоборот, олицетворял реальность, холодный, уродливый мир во всей красе, а не идеализированный мирок, в котором привыкла прятаться она.

Митч, насколько она его понимала, познал жестокость мира еще… а собственно, когда? В каком возрасте он покинул дом – в пятнадцать, в шестнадцать лет? Или еще более юным? Что же удивляться его цинизму? Он был отлично подготовлен к сражению с любым недругом.

Ее отец, которого она горячо любила и по которому грустила все сильнее и сильнее, был совсем другим. Когда у ее матери обнаружили рак, он сломался. Ройс переехала к нему, чтобы как-то поддержать как раз тогда, когда мать более всего нуждалась в его поддержке.

О да, она ухватила суть. Правосудие в Америке – идеал, искаженный до неузнаваемости грубой реальностью, но Митч владел ключом к системе. Она нуждалась в нем больше, чем когда-либо в ком-либо еще. Он был последним человеком в целом свете, к которому ей хотелось бы попасть в зависимость, но у нее уже не было выбора.

– Пока ты училась строить глазки в школе для девочек, я рос на улице. Моей школой были задворки. Я учился во флоте, где меня кормили и позволяли заниматься.

– Что случилось с твоими родителями?

Танец закончился, вокруг захлопали в ладоши. Митч не отпустил Ройс. Сжимать ее в объятиях и сохранять трезвую голову, тем более, когда ее губы были так близко от его губ, – для этого требовалась необыкновенная выдержка. На танцевальном пятачке было темно, свет падал только на певца, который опять стал самозабвенно выводить любовную песенку. Митч устранил то небольшое расстояние, которое во время первого танца с грехом пополам разделяло их тела.

Ройс знала, что ей следовало бы вырваться, но стоило ему взглянуть на нее своим томным взглядом, как она утрачивала всякую волю. К тому же ее расстраивало собственное положение и плачевное состояние дел в американской юриспруденции. Что ее ждет? Она мечтала об утешении и находила его в объятиях Митча.

– Помнишь, что ты обещала, Ройс? – Он снова взялся за угрозы. – Мое прошлое – табу. Если ты собираешься в нем копаться, ищи себе другого адвоката.

– Я ни в чем не копаюсь. – Только бы он не узнал о раскопках Уолли! – Я знаю о тебе совсем мало, зато ты обо мне – все.

– Не все. – Он как бы невзначай провел пальцем по ее ладони. Ее тело прореагировало на эту мимолетную ласку самым бесстыдным образом. – Ты не рассказала мне, как плох Брент в постели.

– Почему ты решил, что он плох в постели? – Уже сказав это, она спохватилась, что ступила на минное поле.

– Ты была с ним обручена, но помирала от желания забраться мне в штаны.

Как ей хотелось отвесить ему пощечину!

– Брент великолепен в постели. – Это не совсем соответствовало действительности, но она не собиралась делать Митчу такой роскошный подарок. – Я уже призналась, что меня влекло к тебе. Это все объясняет.

– Все ли?

– Конечно! Чего тебе от меня нужно?

– Ты знаешь, чего мне нужно.

Она притворилась, что не замечает, как предмет его гордости угрожает просверлить дыру у нее в паху. Среди танцующих он не сможет ею овладеть. Хотя… Ей не хотелось думать о том, как она отошьет его потом. Как-нибудь справится.

Митч раскачивался в такт музыке, прижимая к себе Ройс. Его рука путешествовала по ее обнаженной спине. Он чувствовал, как она трепещет, и наслаждался. Черт возьми, телесное общение получается у них гораздо лучше словесного. В эту ночь он не допустит, чтобы между ними опять встало прошлое.

Ройс задавалась вопросом, как она теперь выпутается. В том, что Митч вожделеет ее, не было никакого сомнения, как и в том, что она отвечает ему тем же. У нее так сжимало грудь, что стало трудно дышать. Между ног становилось все горячее. Оставался единственный достойный выход – не молчать.

– Кто следующий певец? – Она слишком поздно поняла, что шепчет в его глухое ухо. Он принял прикосновение ее губ к мочке его уха за любовную игру и провел языком по ее горлу, пустив стаю крупных, как борзые, мурашек по ее спине.

Голос Митча был горяч и нетерпелив:

– Есть только одно занятие, которое превосходит медленный танец.

Она отлично поняла, что он хочет сказать. Беспокойный предмет у него в штанах превратился в копье с раскаленным наконечником. Она помимо собственной воли обняла его за шею и спрятала лицо у него на груди. Она отчаянно призывала себя остановиться, но призывы не доходили. Его объятия были нестерпимо эротичными и в то же время дарили покой. Она испытывала такие мучения, что ей требовались поддержка, уверенность в том, что все кончится благополучно. Это было детством, слабостью, но она ничего не могла с собой поделать.

Его сильные руки настойчиво мяли ей поясницу. Потом одна рука скользнула ниже и ухватила ее за ягодицу. Они уже не двигались, а стояли на месте; танец превратился в сексуальную пародию. К счастью, всем вокруг было искренне наплевать, чем они занимаются. Почти все целовались взасос, как на школьном выпускном вечере. Митч прижал Ройс к своему одеревеневшему члену, и она застонала. Он принялся ее целовать, действуя языком в медленном ритме музыки; в том же ритме двигались его бедра.

– Давай уйдем.

Он не дал ей возможности возразить. Ройс не хотелось уходить: с нее хватало и этих ласк. Теперь ей придется найти убедительные слова, чтобы отказать ему. Как это сделать, когда она дала ему все основания предполагать, что жаждет заняться с ним любовью?

Свежий ночной воздух охладил ее пылающие щеки и навел на хорошую мысль – об отце. Она почти простила Митчу содеянное: ведь он так старался ей помочь! Но ей все равно не давала покоя мысль, что заняться с Митчем сексом значило предать отца, любовь, которую он питал к ней до последнего вздоха.

Ройс покосилась на Митча, так оголтело гнавшего спортивную машину по крутым улочкам, словно это была скоростная трасса. На этот раз, Ройс, ты превзошла себя: у тебя хватило бесстыдства обнадежить мужчину, хотя ты знала, что в итоге тебе придется его разочаровать. Это грозило изнасилованием. Менее достойные мужчины не удовлетворились бы теперь ее отказом. Ей оставалось надеяться на достоинство Митча. При всем своем цинизме он дорожит репутацией, весомостью своего слова.

Поставив машину в гараж под квартирой, он повел ее к двери, не снимая руки с ее талии. Почему он молчит? Она остановилась у лестницы.

– Спокойной ночи, Митч. Спасибо за ужин. – Она уже поставила ногу на ступеньку, но его сильная рука помешала ей уйти.

Сначала он держал ее за руку, потом схватил за плечи, развернул, прижал спиной к стене. Его колено оказалось у нее между коленями. Она была в ловушке. Его губы находились в опасной близости от ее губ.

– Ангел мой, начатое надо заканчивать.

– Прости, я не поняла.

– Так я тебе и поверил. – Кроме ног и рук, у него имелось еще кое-что, и весьма внушительное, чтобы удерживать ее. – Тебе хочется.

Ей потребовалось немедленно вспомнить всю силу своей ненависти к нему. Куда подевалась память об отце? «Я ненавижу Митча», – напомнила она себе. Это утверждение не было вполне правдивым, но оно придало ей отваги. «Ненавижу его!» – повторила она для пущей убедительности.

– Ты ведешь себя неэтично. У тебя будут неприятности в коллегии адвокатов.

– Ой, как страшно!

– Отпусти меня, Митч.

– Мы давно перешли от разговоров к делу.

Он попытался ее поцеловать, но она отвернулась, сжала зубы, сомкнула губы. Его стремительность застала ее врасплох: не успела она и глазом моргнуть, как он расстегнул на ней сарафан и жадно взялся обеими руками за ее груди. Подушечка его большого пальца поерзала по ее соску раз, другой… О Господи!

Митч восторженно смотрел на ее обнаженную грудь, отмечая долгим взглядом каждый чувственный изгиб. Луна выбрала именно этот щекотливый момент, чтобы выглянуть из-за облака и продемонстрировать во всей красе не только грудь, но и оба встрепенувшихся соска.

– Пять лет! Какое долгое ожидание! Надеюсь, ты окажешься на высоте, Ройс.

Он добился того, чего не удавалось добиться ей: она снова его возненавидела. Ей совершенно не улыбалась роль дешевого ярмарочного приза.

– Теперь я буду тебя ненавидеть.

– Мне нравится твоя ненависть.

– Пошел к черту!

Его руки опять легли ей на груди. Они мяли ее плоть, теребили соски.

– Не забывай, ангел мой, что мы и так в аду, у чертей в гостях.

Чего ты ожидала, Ройс? Митч презирает секс не меньше, чем жизнь как таковую. И все же его отношение бесило ее. Ей хотелось от него… чего? Ласки, любви? Очнись, Рейс: ты в аду!

Митч впился в ее рот и, действуя языком, как отмычкой, принудил ее разжать губы. Его язык показался ей раскаленным наждаком. Но она оказалась способна прийти в возбуждение и от раскаленного наждака. Он почти усадил ее себе на ладони, заставив приподняться на цыпочки. Его вздыбленный член упрямо тыкался ей в промежность, пока не устроился поудобнее. Она не удержалась, чтобы не поерзать немного, упиваясь его жаром и упругостью.

– Ты не просто хочешь, чтобы тебя трахнули, ангел. Тебе это необходимо!

Это ее проняло.

– Ах ты, негодяй! Мне не нужно твое снисхождение.

Она уперлась ему в грудь обеими руками и отпихнула от себя.

Он поймал обе ее кисти одной рукой, лишив возможности сопротивляться.

– Я люблю благотворительные акции.

Она пыталась испепелить его взглядом. Может быть, заорать во все горло? Он будет иметь бледный вид, если соседи вызовут полицию. Он тем временем как ни в чем не бывало рассматривал ее обнаженную грудь, ходящую ходуном от учащенного дыхания. Соски жили теперь независимо от хозяйки: они еще больше напряглись, буквально потянулись к нему.

Он выпустил ее руки, и она безвольно уронила их по швам. Взяв ее за подбородок, он заставил ее посмотре!ь ему прямо в глаза.

– Я не большой любитель секса под открытым небом, но сомневаюсь, что ты доползешь до моей спальни.

Она уже открыла рот, чтобы наградить его проклятием, но он отвлек ее, запустив руку ей под юбку. У нее весь этот вечер было мокро между ног, а в последние несколько минут и подавно.

Он засмеялся низким смехом, полным чувственного призыва. Его пальцы проникли ей в трусы и сразу нашли место, которое больше всего нуждалось в ласке. Ее охватила восхитительная истома, мгновенно лишившая способности сопротивляться. Чувство вины, остатки благоразумия – все смыла волна желания, которую поднимали его неутомимые пальцы, не знавшие удержу.

Он неожиданно сменил тактику: недавняя пытка превратилась в нежную ласку. Она прикусила губу, так как почувствовала, что уже готова умолять его закончить начатое.

– Даю тебе последний шанс, ангел, – сказал он с презрительной усмешкой. – Скажи «нет», и я остановлюсь. – Он сгреб ее руку и прижал ее к своей ширинке, заставив стиснуть в кулаке его изнывающую плоть. – Иначе я позволю тебе ненавидеть меня до тех пор, пока не изгоню тебя из головы.

18

Митч мысленно обругал себя за опрометчивость. Ройс заставила его поволноваться: на какое-то мгновение ему показалось, что она скажет «нет». Он бы потом неделю бегал с фиолетовой мошонкой, но сейчас послушался бы. Впрочем, она ничего не сказала, и он перешел к делу.

Всего за несколько секунд он сорвал с нее последнюю одежду. В серебряном свете луны, просачивающемся сквозь листву платана, она показалась ему желаннее, чем когда-либо: светлые волосы ниспадали на обнаженные плечи, груди тяжело вздымались.

В ее силах было стереть его в порошок, так велика была ее власть над ним, но, на его счастье, ей сейчас было не до психологии, а он делал все, чтобы она не отвлекалась. При этом он проклиная себя за то, что снова ступил на тропинку, на которой однажды оступился.

«Изгоню тебя из головы». Эти слова произвели на Ройс сильное впечатление. Зачем сопротивляться? Она не могла отрицать силу своей страсти к нему. С каждым днем эта страсть становилась все очевиднее. Признайся, Ройс, будь честна хотя бы сама с собой. Из-за него ты потеряла разум. Митч знает, что ты не в состоянии дать ему отпор, и бессовестно эксплуатирует твою слабость.

Самое лучшее сейчас – отдаться ему. Ей тоже отчаянно хотелось изгнать его из головы. Она решила, что близость ослабит ставшее невыносимым сексуальное напряжение.

Если бы они переспали пять лет назад, это не превратилось бы сейчас в идею фикс. Неудовлетворенное желание часто превращается в пожар, топливом которому служит воображение. Действительность всегда кладет конец иллюзиям.

Трясясь от вожделения, Ройс потянулась к Митчу, но он сделал шаг назад, занятый расстегиванием пуговиц на рубашке. Его взгляд вольготно разгуливал по всему ее телу, от пылающей груди с ошалевшими сосками до завитков волос на лобке и стройных ног, на которых уже не было обуви, хотя она не помнила, в какой момент ее сбросила.

Он не глядя швырнул рубашку на траву. Он не сводил глаз с ее бедер, она – с его пальцев, уверенными движениями расстегивающих пряжку на ремне, и внушительной выпуклости у него в штанах.

Наконец ремень был расстегнут. Ройс попыталась проглотить слюну, но в горле застрял здоровенный ком. Сколько раз он являлся к ней во сне, сколько раз она представляла его обнаженным…

Однако действительность превзошла самые рискованные ожидания. Его плечи были еще более могучими, чем ей раньше казалось, волосы на груди темнее и гуще, живот тверже; ниже дыбился совершеннейший образчик мужского оснащения, оставлявший позади самые ее бесстыдные грезы.