Мир Волкодава (№3) - Ветер удачи

В чем-то, вероятно, и бабочка, и летучая мышь, и цикада счастливее ее, ибо не сознают, что каждое истекшее мгновение приближает их к смерти. С другой же стороны, знание о том, что чуть раньше или чуть позже ей суждено покинуть этот дивный мир, полный маленьких и больших чудес, придает ему особую прелесть. И становится до слез жалко тех, кто ушел из него сегодня раньше времени, во цвете лет…

Сейчас, однако, Ильяс больше жалела себя саму, чем нападавших и защитников, погибших при штурме «Мраморного логова». Они-то уже, по крайней мере, ничего не могут ощутить, ее же снедало чувство утраты и упущенных возможностей. Завтра поутру Таанрет покинет особняк, и она, очень может статься, никогда его не увидит. Они слишком много спорили, чтобы он вновь захотел поболтать с ней, а дом Газахлара оказался далеко не таким надежным пристанищем, как ему представлялось. Кроме того, она видела, как жадно следил желтоглазый за выступлениями бесстыжей жонглерки, и будет вполне естественно, если он уже этой ночью пригласит ее на свое ложе. В конце концов, то, что Таанрет дважды целовался с Ильяс и признавался, что страстно желает ее, едва ли имеет для него такое уж большое значение. Один из членов Триумвирата, один из трех нынешних повелителей империи может желать кого ему вздумается, и едва ли многие форани, не говоря уже о каких-то там жонглерках, осмелятся противиться его притязаниям. Да что там лукавить, любая девица сочтет их для себя за честь, ибо даже и без громкого титула он был неотразим, а уж теперь-то и подавно.

Пробравшись в дальнюю беседку, Ильяс опустилась на одну из множества устилавших ее пол циновок и, обхватив колени руками, уставилась на мерцающие окна особняка. И тотчас же воображение нарисовало перед ее внутренним взором комнату Таанрета и его самого, удовлетворяющего свою похоть с мерзкой жонглеркой самыми разнообразными способами. Она отлично помнила барельефы на стенах святилища Эрентаты-искусницы, и ей ничего не стоило представить сильного и ловкого Таанрета и гибкую как змея, начисто лишенную понятия о приличиях жонглерку в самых замысловатых позах. Почему бы, например, этой паскуднице не удовлетворить его стоя на руках, вниз головой? Или в позе «откладывающей яйца черепахи»? Или же им вместе не изобразить «целующихся цапель»? От этих картин Ильяс бросило в жар. Ее душили гнев и обида. Как он мог? Как он посмел предпочесть ей — форани из клана Леопарда — какую-то жонглерку-давалку?

Погруженная в подобного рода мысли, девушка не услышала шороха шагов по гравиевой дорожке, не заметила колебания отведенных чьей-то рукой веток и, лишь когда на пороге беседки возник заслонивший звезды и огни особняка темный силуэт мужчины, очнулась и яростным шепотом воскликнула:

— Как же ты мог?! Как посмел сделать это?

— Посмел? Я?.. Что ты имеешь в виду, моя госпожа? — изумленно спросил Таанрет и, видя, что порывисто вскочившая с циновки, пылающая гневом форани явно не собирается отвечать, шутливо продолжал: — Быть может, ты умеешь читать мысли? Но право же, негоже кидаться на мужчину с кулаками за то, что он мечтает обнимать и целовать полюбившуюся ему девушку. Тем паче ежели он, прежде чем дотронуться до нее хотя бы мизинцем, намерен признаться ей в любви и умолять выйти за него замуж.

— О чем ты говоришь? Почему ты здесь, а не… Впрочем, это я так. Неважно…

— Зачем ты сбежала с пира? Я всюду искал тебя, чтобы сказать… Хотя это не поздно сделать и сейчас. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой.

— Я? Вот так сразу? — оторопела Ильяс, осознав наконец, что желтоглазый вовсе не развлекался с жонглеркой, а разыскивал ее и только что сказал те самые слова, которые она желала услышать от него больше всего на свете. «Ваай-ваг! Это не сон? — спросила она сама себя, не веря собственным ушам. — О Нгура, сделай так, чтобы это не оказалось розыгрышем! Ведь он не может так жестоко шутить?»

— Ты любишь меня? — недоверчиво повторила она — Ты желаешь, чтобы я стала твоей женой перед лицом Богов и людей?

— Да! — Таанрет шагнул ей навстречу и взял ее руки в свои. — Да! Да! Да! Люблю, хочу, желаю! Ты нужна мне, и я прошу тебя стать моей женой!

— Хорошо. Я стану… Буду… — растерянно прошептала Ильяс. — Ты знаешь, что снишься мне каждую ночь? Это просто невыносимо! Уж лучше я и правда буду любить тебя наяву, а не во сне…

— Ну так и люби! Ни о чем ином я и не мечтаю! — улыбнулся желтоглазый и привлек ее к себе.

— Погоди! Я э-э-эээ… что-то плохо соображаю. У меня мысли разбегаются. Мне надо поговорить с папой! — нашлась Ильяс, с трудом одолевая охватившее ее смятение. Не может быть, чтобы мечта ее исполнилась так просто и легко. — Как-никак я его единственная дочь и наследница.

— Тебе не о чем беспокоиться. Я уже говорил с Газахларом. Он не будет возражать.

— Что?! Ты говорил с моим отцом? Еще не получив моего согласия? — удивилась девушка, и скверное предчувствие омрачило охватившую ее радость. — Тебе не следовало так поступать.

— Ты права. Но сделанного не вернешь. Мы справим свадьбу на следующей седмице. Полагаю, главный жрец храма Амгуна-Солнцевращателя-Над-Пор-том не станет возражать.

— Постой. Нам вовсе незачем так спешить! — запротестовала Ильяс, всем своим существом ощутив, что события разворачиваются как-то не так. В торопливости желтоглазого крылся какой-то подвох, и, дав согласие стать его женой, она поступила опрометчиво.

Ильяс чувствовала себя как человек, бросившийся с обрыва в реку и внезапно обнаруживший, что его подхватило сильное подводное течение, о котором он до этого не подозревал. Но вне зависимости от того, сбережет ли это течение ей силы и вынесет в дивный цветущий край или же разобьет о невидимые с берега камни, она не желала безоглядно вверять ему свою судьбу.

— Ты слишком торопишься… Я еще не готова… — Она попыталась отстраниться от Таанрета, но тот только крепче притиснул ее к себе.

— Я подготовлю тебя, — твердо пообещал он, запечатывая уста Ильяс поцелуем.

Его язык проник в ее рот, и девушка с отчаянием подумала, что не должна сдаваться так легко. Что-то было не так. Что-то неправильное было в столь стремительном развитии событий. Приехав в «Мраморное логово», Таанрет как будто взял ее за руку и повел к одному ему ведомой цели. Он говорил о любви, но двигала ли им и впрямь любовь? Как жаль, что она не выслушала Кальдуку на празднике Цветущих Деревьев! Но, может быть, еще и сейчас не поздно поговорить с ним?..

Она рванулась из рук желтоглазого, и тот неожиданно легко отпустил ее.

— Куда ты спешишь? К какой цели несешься? Почему ты не хочешь слушать меня и не желаешь дать мне времени, дабы привыкнуть к мысли о грядущем замужестве? — прерывающимся голосом спросила Ильяс, готовая скорее броситься наутек, чем позволить Таанрету вновь заключить себя в лишающие сил и воли объятия.

— Ты показалась мне отважной женщиной, — сказал после некоторого молчания желтоглазый, присаживаясь на бортик беседки. — Умной, отважной и доброй… — уточнил он, словно взвешивая произнесенные слова и примеряя их к стоящей от него в трех шагах форани.

— Это ничего не объясняет! — нетерпеливо топнула ногой Ильяс. — Я тоже считаю себя умной, отважной и доброй. Однако это еще не повод тащить меня к алтарному камню, не давая перевести дух!

— Ты не поняла. Ты видела: сегодня меня дважды едва не убили — и все же спрашиваешь, куда я спешу. Скажи лучше, что ты испугалась. Это будет честно. И в этом нет ничего позорного: мужества ожидают от мужчины, а не от юных избалованных форани. Да и не слишком-то, наверное, разумно выходить замуж за человека, которого могут не сегодня завтра прикончить. — Он устало потер ладонями лицо и поднялся с каменного бортика, явно намереваясь покинуть беседку. — Прости, что я предложил…

— Но я вовсе не отказываюсь стать твоей женой!..

— …Когда-нибудь потом, — закончил за девушку желтоглазый. — Ну что ж, когда-нибудь, когда жизни моей перестанет угрожать опасность, я, быть может, повторю свое предложение. И тогда ты, вероятно, сочтешь его более приемлемым.

«О Нгура! В самом ли деле он принимает меня за трусиху? Или дергает за ниточки, чтобы добиться желаемого результата? Но зачем? Среди форани сыщутся и покрасивее, и поумнее, и побогаче меня! Если он не влюблен, ему нет никакой корысти жениться на мне. А у меня нет никаких причин подозревать его в чем-либо, кроме того, что он желает заполучить меня как можно быстрее на свое ложе. Но ведь он этого и не скрывает. И я сама хочу того же!»

— Таанрет… Постой, — неуверенно окликнула она выходящего из беседки мужчину. «Вай-ваг! Ну почему я такая дура? Он ведь сейчас уйдет и никогда больше не вернется. И разумеется, никогда не повторит своего предложения, услышать которое я и не надеялась». — Таанрет! Я… Я принимаю твое предложение. Я готова стать твоей женой!

Она говорила негромко, и он запросто мог ее не услышать. Да и зачем ему было слышать девчонку, которая либо слишком труслива, либо слишком глупа? Он предложил ей себя самого — лучшее, что у него есть, а она заявляет, что еще не готова. Вот и готовься всю жизнь, жди, когда на кипарисах апельсины вырастут. Или выходи за какого-нибудь Усугласа…

— Таанрет! — Она бросилась за ним, повисла на руке. — Я же не отказывалась! Ну покапризничала напоследок, а теперь все! Когда скажешь, тогда и поженимся…

Она потянулась к нему, неумело чмокнула в губы и тут же ощутила его руки на своих бедрах. Похоже, он простил ее и не собирался терять времени даром. Ильяс содрогнулась от его поцелуя — хозяйского, требовательного, властного — и тотчас же поняла: Таанрет простил ее не до конца и будет намеренно груб, дабы отплатить за то, что считал обидой и сознательным ударом по его гордости. Открытие это не столько испугало ее, сколько обрадовало. Раз он обиделся и даже счел себя оскорбленным, значит, она подозревала его напрасно.

Хмелея от его поцелуев и нарочито дерзких прикосновений, она уже не могла вспомнить, в чем же подозревала желтоглазого. Теперь это, впрочем, было не важно. Она сделала свой выбор на празднике Цветущих Деревьев, согласившись совершить с Таанретом «большой прыжок», и теперь раскаиваться было поздно. Ах, если бы она могла знать, что и он сделал свой выбор и совместный их прыжок в будущее будет длиться, длиться и длиться…

Ильяс не заметила или, лучше сказать, не запомнила, каким образом они снова очутились в беседке. Голова у нее кружилась, очертания предметов расплывались перед глазами. Ей казалось, что она на какое-то время потеряла сознание, ибо как иначе можно объяснить, что Таанрет успел освободить ее от тонкого шерстяного плаща, а спущенное с плеч сари позволяло ему ласкать ее обнаженные груди? Он сосал и покусывал их, а она, вместо того чтобы запретить ему это или хотя бы попросить отложить свои ласки до свадьбы, извивалась и охала, прижимая его голову к своему телу.

Холод колонны, к которой она прижималась голой спиной, вернул Ильяс малую толику рассудительности, и она подсказала ей, что они зашли уже слишком далеко, и ежели немедленно не остановятся, то влажные эти циновки превратятся в их брачное ложе. Одному Великому Духу известно, захочет ли тогда желтоглазый жениться на ней, ведь мужчины, если верить слухам, не любят легких побед и презирают слишком уступчивых женщин?

Мысль о том, что Таанрет может отказаться от нее, настолько поразила девушку, что она нашла в себе силы оттолкнуть его голову и попытаться прикрыть грудь мягкой материей. И сразу же пожалела об этом. Охватившее ее разочарование было слишком велико: груди ломило, кровь пульсировала в набухших сосках, а укромное местечко между ног прямо-таки горело. Несколько мгновений Таанрет молча наблюдал за тем, как она кутается в свои одежды, а потом, протянув руку, неожиданно сильно дернул ее к себе, увлекая на циновки.

— Ты не должна бояться меня! И не должна испытывать мое терпение. Клянусь, если ты будешь продолжать отпихивать меня и отталкивать, я отгрызу тебе руки!

Он зарычал и в самом деле легонько куснул ее за плечо. Жаркие губы коснулись горла, язык скользнул в ушко Ильяс, и она жалобно захныкала, чувствуя, как нетерпеливый любовник сдирает с нее одежду.

— Я не хочу, чтобы это произошло здесь! Я не хочу, чтобы ты занимался со мной любовью украдкой, как с какой-нибудь служанкой или рабыней!.. — запротестовала форани и замерла, ощутив тяжесть мозолистой ладони Таанрета на своем животе И тут только осознала, что он оставил ее совершенно голой и что возражать и сопротивляться надобно было раньше, а проявляя неуступчивость теперь, она будет вести себя как последняя дура и вконец разозлит желтоглазого.

— Хочешь! Еще как хочешь, маленькая моя мокрая сучка! — невыносимо грубо, злобно и вместе с тем ласково и угрожающе прошептал ее будущий супруг.

— Нет! — возмущенно вскрикнула Ильяс, чувствуя, как его пальцы вторгаются в ее лоно.

— Да! Да, моя радость!

Она пыталась увернуться от его умелых и ласковых прикосновений, ощущая, как ее охватывает предательская слабость, восторг и неистовое желание. Извиваясь и постанывая, она жадно хватала воздух широко раскрытым ртом, умирая от желания и стыда. Нечто подобное она уже испытала когда-то, попав в руки Кролика, и все же теперь все было по-другому. Тогда это была игра, почти не затрагивавшая ее чувств, которые сейчас были напряжены до предела.

— Таанрет… Пожалуйста… Не надо… — взмолилась Ильяс, содрогаясь от накатывавших на нее волн наслаждения. — Нет. Нет… — шептала она распухшими от поцелуев губами, в то время как тело молило: «Еще! Не останавливайся! Да! Да! Да!»

— О Великий Дух! Ты сама не знаешь, чего хочешь!

Таанрет отстранился от нее, и после мимолетного облегчения девушка ощутила щемящую пустоту и одиночество. В мертвенном лунном свете ей почудилось, что лицо желтоглазого выражает растерянность и брезгливое недоумение.

«Вай-ваг! Что же это со мной происходит? Меня как будто раздирают на части!» Ильяс потянулась было к Таанрету, затем отпрянула от него, не в состоянии понять самое себя.

— Ладно, подождем до свадьбы. Может, тогда ты окажешься более сговорчивой, — с усмешкой пробормотал желтоглазый, упруго поднимаясь на ноги.

— Нет! — отчаянно крикнула Ильяс, испугавшись, что он уйдет. — Не надо ждать!

Устремившись к нему, она встала на колени, охватив руками его сильные ноги. Прижалась щекой к бедру и, скосив глаза, увидела вздыбившуюся под короткой холщовой рубахой мужскую плоть. О Нгура, почему же они, сгорая от желания, все время спорят и ссорятся? Чего она боится? Где ее хваленая отвага и столь необходимое ей ныне безрассудство?

Закусив губу, Ильяс начала гладить ноги замершего от неожиданной ласки Таанрета. Руки ее поднялись выше, скользнули под обрез рубашки, и желтоглазый содрогнулся и тихо выругался. "Ага, значит, и ты можешь дрожать от страсти и желания! Ну что ж, посмотрим, сумеешь ли ты теперь дотерпеть до свадьбы! Однако же какой он гигантский! Этаким копьем он меня насквозь пропорет . "

— Хватит! — прорычал Таанрет, стремительно опускаясь на циновку и впиваясь ртом в губы своей мучительницы.

Ильяс инстинктивно сжала бедра, но колено желтоглазого уже утвердилось между ее ног, руки скользнули к ее соскам, и она со стоном откинулась на спину.

Он ощутил, как тело девушки расслабилось, и в то же мгновение вошел в нее. Эта девчонка слишком долго испытывала его терпение. Она, сама того не сознавая, довела его до белого каления, и сдерживаться больше он уже не мог.

Ильяс протестующе вскрикнула, ощутив проникновение чужой плоти в ее тело. Это было слишком… И… слишком болезненно! Мужское естество желтоглазого и без того заполнило ее всю, а он, и не думая останавливаться, продолжал вколачивать его все глубже и глубже.

— Нет! Не-ет! — всхлипнула она, и из глаз ее брызнули слезы.

Таанрет на мгновение остановился и вновь ринулся на приступ ее девственности.

— Больно! О Нгура, как же мне больно! — прохрипела форани и почти в беспамятстве забилась под желтоглазым, изнывая от нестерпимой муки и вспыхнувшей внезапно ненависти к неумолимому палачу.

А он продолжал вонзаться в нее, не слушая криков, тяжелый, твердый, горячий, словно раскаленный железный штырь. И постепенно Ильяс начала сознавать, что мучившая ее боль уходит. Она затихла, прислушиваясь к своим ощущениям, и неожиданно поняла, что наслаждение вытесняет все прочие чувства. Тело начинает плавиться от сладостного восторга и уже само вздымается навстречу Таанретовой плоти. Поощряя его, призывая, поторапливая…

— Я больше не могу… — чужим умирающим голосом пролепетала она.

— Можешь! — уверенно процедил желтоглазый, замедляя ритм.

Его ленивые, издевательски медленные движения возмутили ее, а потом довели до грани безумия. Тлевший между бедрами огонь вспыхнул, и девушка почувствовала, как от живота пламя распространяется по всему телу, рукам и ногам, охватывает сердце и мозг. Время замерло, окружающий мир перестал существовать. Осталось лишь ощущение жара и полета. Правду ли говорят, будто орлы, чуя приближение смерти, устремляются к солнцу и летят к нему до тех пор, пока перья их не вспыхивают от нестерпимого жара?..

* * *

Наблюдая за тем, как пущенные девушками певучие стрелы одна за другой вонзаются в соломенное чучело, установленное на расстоянии трехсот локтей от новоявленных лучниц, Сабаар испытывал чувство гордости за своих учениц. Хозяйка «Мраморного логова» и ее подруга не только научились справляться с тугими луками, но и метко поражали мишень, хотя стрелы, разумеется, пускали значительно медленнее, чем положено воинам. Они оказались способными ученицами, и у телохранителя Газахлара не было причин для неудовольствия. Вот только пристало ли юным форани забавляться подобным образом? Стрелять из луков, драться на мечах, метать ножи — все это, что ни говори, занятия, приличествующие оксарам, но не женам их, дочерям и невестам. Умение обращаться с оружием никому еще не повредило, однако было все же что-то противоестественное в том, с каким рвением и упорством взялись за обучение Ильяс с Нганьей. Неужто неудавшийся штурм «Мраморного логова» произвел на них столь сильное впечатление?

Сабаар печально покачал головой: скверные настали времена, если молодые Небожительницы, вместо того чтобы примерять наряды и крутиться перед бронзовыми и серебряными зеркалами, день-деньской проводят на заднем дворе особняка и умучивают себя до седьмого пота, словно нанятые для его охраны воины. Бежав в Мванааке после того, как пепонго заняли земли его родного племени, Сабаар надеялся обрести тихое пристанище в столице великой империи, но и здесь люди, похоже, не умели ценить прелести мирной жизни. И если уж форани начали обучаться искусству убивать, не значит ли это, что ему, пока не поздно, пора бежать из священного Города Тысячи Храмов, к которому его, в общем-то, ничего особенно не привязывает? После разгрома племени сехаба ему было все равно где жить, и не приходившая до начала мятежа в голову мысль о том, чтобы перебраться за море, теперь посещала его все чаще и чаще и уже не пугала его, а представлялась весьма разумной и привлекательной.

Чем дольше он наблюдал за девушками, увлеченно мечущими смертоносные стрелы в цель, тем сильнее росло в нем желание повидать дальние страны: Саккарем, Халисун или Аррантиаду. Толковый телохранитель нигде без работы не останется, и если суждено ему жить на чужбине, то пусть это будет хотя бы мирный край, не охваченный пламенем войны. Довольно уже друзей проводил он до времени в край Прохладной Тени…

— Ага, твои ученицы делают успехи! — подошедший со стороны флигеля для рабов Хамдан опустился на корточки подле товарища. — А у меня новости. Уруб сбежал из «Мраморного логова».

— Плохо. Выходит, даже грядущая свадьба Ильяс и Таанрета не показалась ему достаточной гарантией безопасности.

— Выходит, так. А может, сам Газахлар намекнул ему, что лучше до поры скрыться и не дразнить гусей. Охота на колдунов продолжается, и хозяину нашему ни к чему разговоры, будто он укрывает в своем доме одного из сторонников Димдиго.

— Но Таанрет мог бы…

— Ему не до этого. Кроме того, он страшно зол на Ильяс. Стремясь выполнить ее просьбу не казнить колдунов без предварительного дознания, он едва не накликал на свою голову беду и будет теперь беспощаден.

— Что же с ним стряслось на этот раз? — с любопытством спросил Сабаар.

— Он надумал казнить Агаз Зингина и еще трех чародеев, чья вина была подтверждена показаниями свидетелей, на площади Отрубленных Голов.

— И что же?

— Взошедший на эшафот Агаз Зингин проклял Таанрета и пообещал, что явится после смерти, дабы покарать своего обидчика и его присных, — переходя на шепот, сообщил Хамдан.

— Та-ак… — протянул Сабаар, радуясь тому, что Газахлар оставил его охранять «Мраморное логово» н к творящимся в городе делам он не имеет более никакого отношения. — Не хотел бы я быть на месте Таанрета. Я слышал, что предсмертные желания колдунов неизбежно сбываются, и поостерегся бы казнить их публично, как простых смертных.

— То же самое желтоглазый пытался внушить Ильяс, но та заявила, что не выйдет за него замуж, если п.(биение невинных будет продолжаться. Казнить же виновных, по ее мнению, следует прилюдно, по всем правилам: зачитав приговор и позволив им произнести прощальное слово.

— Не понимаю, почему Газахлар терпит ее выходки? Да и Таанрет мог бы вести себя умнее, — проворчал Сабаар. — Значит, колдун таки проклял его?

— О, это было презабавнейшее зрелище! Вслед за тем как Агаз Зингин пообещал страшно отомстить Таанрету, тот кротко сказал: «Угрозы твои способны были бы смутить наши сердца и нарушить душевный покой, когда бы мы могли в них поверить».

«Веришь ты или нет, возмездие совершится! — процедил похожий на ломоть вяленой дыни колдун. — Ты и твои люди жестоко поплатитесь за убийство императора и преследование его сторонников!»

«Вздор! — усмехнулся Таанрет и вкрадчиво предложил: — Можешь ли ты подать нам знак, который подтвердит, что последнее твое желание — желание отомстить — сбудется после того, как тебе будет отрублена голова?»

«Могу!» — выпалил колдун, и стоящие подле эшафота люди содрогнулись.

«Тогда пусть отрубленная голова твоя укусит приготовленную для нее корзину. Если ей удастся это сделать, все мы убедимся, что слова твои не были пустой похвальбой».

«Я дам тебе требуемый знак, чтобы ты и твои приспешники, ужаснувшись, принялись готовиться к смерти, которая будет во сто крат страшней и мучительней, чем моя собственная, — заносчиво ответил колдун, чей дух не был смущен предстоящей казнью. — Палач, отодвинь корзину, чтобы все видели поданный мною знак!»

«Так ты и впрямь сумеешь ее укусить?» — спросил Таанрет, жестом велев палачу приготовиться.

«Я укушу ее! Укушу, и вы увидите!..» — вскричал Агаз Зингин.

Палач взмахнул широким кривым мечом. Блестящее лезвие со свистом рассекло воздух, раздался короткий хруст. Коленопреклоненное тело забилось в конвульсиях, из обрубка шеи ударил фонтан крови, а голова скатилась с чурбака и запрыгала по доскам эшафота.

И тут мне стало по-настоящему страшно за Таанрета! — Хамдан зябко передернул плечами — Высунув язык, дико вращая глазами, голова, тяжело подпрыгивая, катилась к нарочно отставленной от чурбака корзине. Затем, подскочив, схватилась за ее край зубами, мгновение-другое висела на корзине, грозя перевернуть ее, и наконец упала на испятнанный кровью эшафот.

— Вай-ваг! — ужаснулся Сабаар. — Вот уж истинно говорят: «Выслушай совет женщины и сделай наоборот»! И зачем только Таанрет взялся исполнить просьбу неразумной госпожи нашей?!

— Толпа окаменела, — продолжал рассказ Хамдан. — Все были настолько ошеломлены, что не заметили, как слуга Таанрета побежал с каким-то поручением к воинам, охранявшим приговоренных колдунов. И уж конечно никто не стал возражать, когда те, обнажив мечи, в мгновение ока зарубили трех связанных чародеев, не позволив им произнести прощальное слово. Послышались даже редкие поощрительные возгласы: как знать, не собирались ли мерзкие колдуны проклясть напоследок всех собравшихся поглазеть на их казнь обитателей столицы? Однако большинство хранило гробовое молчание Ведь одно-то проклятие уже было произнесено.

— Да уж, теперь никто не станет подсылать к Таанрету убийц. Он и его люди и так, считай, мертвы, — пробормотал Сабаар.

— Я приблизился к желтоглазому, когда все было кончено, чтобы передать записку от Ильяс, но время для этого выбрал неподходящее. Настатиги донимали Таанрета требованиями поспешить в ближайший храм и молиться Богам, дабы те если уж не отвратили от них проклятие колдуна, то хотя бы ослабили его и сохранили всем проклятым жизни, — поведал Хамдан. — Видя, что Таанрет не уступает их настояниям, я собрался уже бежать к хозяйке и рассказать, какая беда обрушилась на ее жениха. Поскольку произошло это по вине Ильяс, я полагал, что она сумеет уговорить желтоглазого обратиться за помощью к жрецам, но в этом, как выяснилось, не было никакой необходимости.

— Это почему же?

— Таанрет, выслушав жалобы, сетования и угрозы своих людей, неожиданно улыбнулся и произнес: «Я понимаю, что предсмертное желание колдуна должно было здорово испугать вас. И все же, поверьте мне, у нас нет оснований для тревоги. Проклятие Агаз Зингина не принесет нам вреда».

«Как так? Почему? Хотелось бы нам в это верить, да только не избежать беды, коли не поспешим мы в ближайший храм и не вымолим помощи у Богов!» — недружно кричали окружившие его люди на разные голоса.

«Посудите сами, — спокойно обратился к настатигам Таанрет. — Исполниться ведь может и должно лишь самое последнее желание Агаз Зингина. Я отвлек его внимание от мести, и колдун умер, стремясь всеми силами души во что бы то ни стало впиться в корзину зубами Он преуспел в своем желании, однако не думаю, чтобы сил у него хватило еще на что-либо», — с торжествующей улыбкой закончил Хамдан.

— Вай-ваг! Обмануть колдуна труднее, чем сосчитать блох на бездомном псе, и, если Таанрету это удалось, я искренне рад за него. Но еще больше радуюсь за нашу госпожу Найти достойного жениха не просто, а желтоглазый кажется мне стоящим парнем. Быть может, он уговорит Ильяс прекратить обучаться воинскому делу и то, чего не сумел добиться отец, сумеет законный супруг?

— С чего ты взял, будто Газах л ар не одобряет новое увлечение госпожи? — удивился Хамдан. — По-моему, он о нем даже не подозревает. Но если бы и узнал, то, скорее всего, махнул рукой — мол, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы к отцу не приставало. Что же касается Таанрета, то он не только одобрил намерение невесты научиться владеть оружием, но и посоветовал ей нанять дюжины две бойцов, которые глаз с нее спускать не будут. Супруга члена Триумвирата — это тебе не какая-нибудь затрапезная форани, а почти что жена императора!

— Хм… Забавно! Стало быть, после ее свадьбы все мы будем повышены в звании? — улыбнулся Сабаар, которому подобная мысль была внове.

— Тебя-то можно с повышением поздравить. А меня Газахлар вряд ли от себя отпустит: привык, — ответствовал Хамдан, не испытывая по этому поводу ни малейшего сожаления.

Служить супруге члена Триумвирата, особенно столь упрямой и взбалмошной, как Ильяс, — упаси Тахмаанг! Сабаару следовало бы серьезно подумать, прежде чем принимать новое назначение. Во всяком случае, учитывая, что кто-то жаждет Таанретовой смерти, он бы на его месте потребовал утроить нынешнее жалованье и даже после этого не считал бы, что ему сильно повезло. Но парень из племени сехаба еще плохо разбирается в обстановке. И слава Великому Духу, что есть такие, как он, иначе набрать себе охрану хозяйке «Мраморного логова» было бы очень и очень непросто.

* * *

Третий день праздника Нового Риса подходил к концу. Завершились торжественные церемонии в храмах Тахмаанга, Нгуры, Амгуна-Солнцевращателя, Белгони и других Богов и Богинь. На алтарные камни принесены были традиционные жертвы, прочитаны положенные молитвы, и жители Мавуно вкусили шагачгани — священной пищи, очищающей от самых тяжких грехов, ежели есть ее с должным благоговением. Три дня кряду из храмов выносились на громадных медных блюдах горы риса нового урожая, спаренного с шафраном, изюмом, медом, фруктами и овощами. Богатые и бедные, Небожители, простолюдины и рабы, взяв щепоть шагачгани, обменивались благопожеланиями, громогласно каялись в своих прегрешениях и получали чаемые прощения от жрецов и домочадцев, друзей и врагов. Мир обновлялся в эти дни, и на улицы священного Города Тысячи Храмов жители его выносили старую обувь и одежду, треснувшие миски и калебасы, а по Гвадиаре плыли в сумерках к морю крохотные челны с горящими свечками, в каждом из которых лежал клочок бумаги, на котором нацарапаны были просьбы к могущественным Богам и Богиням.

Три дня обитатели столицы веселились от души, радуясь обильному урожаю, уменьшению налогов и добрым предсказаниям, на которые не скупились нынче жрецы, получив от Триумвирата щедрые дары. Богатый урожай значил для Мванааке чрезвычайно много: у селян появились излишки пищи и, следовательно, у ремесленников — покупатели, у писцов — заказчики, благодарность верующих пекущимся о них Богам обрела вес, а труженики моря получили наконец возможность разнообразить свой стол, состоящий из рыбы, рыбы и еще раз рыбы. Нет, что бы ни болтали злые языки, Великий Дух не возражал против замены Димдиго Триумвиратом, и не многие в эти дни осмеливались роптать на тяготы, несправедливости и учиненные новыми властителями империи злодеяния.

Ильяс — супруга Таанрета, пользовавшаяся всеобщей любовью и уважением, — приобщилась к этим немногим в конце третьего дня. Собственно говоря, счастливой и довольной жизнью она не чувствовала себя и прежде: низ живота отвратительно тянуло, накатывавшая время от времени тошнота, свидетельствовавшая о том, что она носит в своем чреве Таанретово чадо, заставляла ее ограничивать себя в пище и питье, проявляя несвойственную ей разборчивость. Форани, например, очень хотелось отведать мяса бегемота, приготовленного в меду и маковых зернах, или же креветок, сваренных в лимонном соусе и вине, поданных на листьях кресс-салата, но Таанрет, Газахлар, Мутамак и Нганья были начеку, да и сама она опасалась повредить по неведению зарождавшейся в ней жизни.