Время от времени он исчезал на несколько месяцев. И только тщательное изучение отчетов Железнодорожной комиссии – печатного органа техасских нефтяных кругов – могло бы установить маршруты его передвижения. Он оказался в числе первых, кто приступил к освоению континентального шельфа. В Альберте он обосновался за пять лет до наступления нефтяного бума. Крупные нефтяные компании нанимали людей для того, чтобы проследить за его перемещениями, – двое разведчиков были убиты, пытаясь проследить, куда он отправился через снежную бурю на своем самолете во время его первого путешествия в Норт-Слоуп.
Никто не знал, сколько у него денег, но было их немало. Поговаривали, что миллиарды. Одному хьюстонскому журналисту удалось установить, что у Сайма более двух тысяч банковских счетов, главным образом в небольших городках, разбросанных по всему Техасу, от Ларедо до Далхарта.
Дуэйн знал его лет пятнадцать и имел с ним несколько мелких дел. Хотя их встречи носили строго деловой характер, Дуэйн чувствовал, что понравился К. Л. Сайму. К счастью, все их мелкие дела оказывались успешными. С годами он, должно быть, помог разбогатеть К. Л. чуть ли не на полмиллиона.
Мистер Сайм находился в автобусном депо, разговаривая по телефону-автомату. Дуэйн подождал, когда тот закончит разговор и выйдет.
– Привет, мистер Сайм.
– Привет, сынок, – без особого восторга ответил К. Л., который, впрочем, никогда не отличался пылкостью чувств. Они вместе перешли улицу, не обращая внимания на ветер с песком.
– Сынок, у тебя все зубы целы? – неожиданно спросил старик, когда они вошли в кафе.
– Все, кроме двух, – ответил Дуэйн.
– Береги их, – продолжал К. Л. – Свои я не уберег, и вот теперь мучаюсь с этими проклятыми мостами. Паршивый песок набивается в них. Я разговариваю теперь, только войдя в помещение. Иначе песок застрянет в зубах. Есть смысл потратиться на дантистов, – добавил он, когда престарелая и хмурая официантка принесла им кофе.
– Я это учту, – сказала Дуэйн.
Старик снял свою видавшую виды ковбойскую шляпу и повесил на деревянную вешалку. Его редкие седые волосы были зачесаны назад, а высокий лоб усеян веснушками.
– Он потому такой богатый, что с сорок первого в этом ресторане не дал никому на чай, – заметила официантка.
– Кто просит тебя встревать? – спросил К. Л., не глядя ни на женщину, ни на кофе. Взгляд его был устремлен на занесенную песком улицу.
– Никто. Но это свободная страна, – сказала официантка.
– Я не даю на чай потому, что мне не нравится ваш кофе, – спокойно возразил К. Л. – И потом, не я нанимал тебя, и не мне платить тебе.
– Коли тебе не по вкусу наш кофе, почему бы тогда не убраться в другое место? – спросила тощая как смерть официантка со спущенными чулками.
– Я не уберусь… здесь телефон через улицу, – объяснил К. Л. – Кроме того, мне здесь нравится.
Он слабо улыбнулся, как бы придавая сказанному особый смысл, но старуха уже направилась на кухню и его не слышала.
– Я часто ругаюсь с этой старой теткой, хотя никогда не был женат на ней, – прибавил К. Л.
Он вынул из кармана рубашки зубочистку и принялся ковырять в зубах, потом перевел свои серые слезящиеся глаза, обманчиво непроницаемые, на Дуэйна.
– Мистер Сайм, я хотел бы уступить вам половину прибылей с моих вышек. Я считаю, что сейчас можно выжить, переключившись целиком на шельфовое бурение.
Старик снова посмотрел в окно, как будто давно не видел Одессу, как будто не отдал ей почти семьдесят пять лет своей жизни.
– О… меня мало интересуют «железки», сынок, – наконец проговорил он. – Добыча – вот что меня привлекает.
– Сделка связана с большой добычей. Старик несколько минут обдумывал его слова.
– Ты выбрал не самое удачное время для торговли вышками. В городе их завались. Вскоре они заполнят и Мидлэнд. В Одессе их пруд пруди.
Он замолчал, очевидно, думая о Мидлэнде, находившимся в двадцати шести милях на восток.
– Мидлэнд когда-то был красивым, – проговорил он, словно извиняясь за то, что соседний город пришел в упадок. – А все эти… с галстуками. А на кой черт нужен галстук… Разве что легче повеситься. Никак не могу взять в толк…
– Я тоже, – поддакнул Дуэйн.
Старик опять надолго замолчал. Потом, отхлебнул кофе и, поморщившись, продолжал:
– Самый плохой кофе в Западном Техасе здесь. Это точно!
– Да, кофе не очень хорош, – согласился Дуэйн.
– Я собираюсь отправиться в Норвегию, – сказал мистер Сайм. – В этой Норвегии собираются добывать много нефти. Вот все сомневаюсь, ехать или не ехать. У них там какой-то социализм.
Дуэйн пригубил ужасный кофе, который отдавал линолеумом, в ожидании, что скажет старик. С какой стати мистеру Сайму помогать ему, когда, наверное, тысячи людей лезут к нему с более серьезными предложениями. Все же надежда умирает последней. Внутреннее чутье подсказывало Дуэйну, что все будет хорошо.
– Ты, должно быть, плохо меня знаешь, если пустился в такой долгий путь по пескам, рассчитывая на мою помощь, – заметил К. Л.
– Когда спад закончится, одни будут в нефтяном бизнесе, другие – нет, – изрек Дуэйн. – Я хотел бы принадлежать к первым. Я думаю, мы доживем до лучших времен для нашей нефти, и тогда мои вышки очень даже могут пригодиться.
– Денег-то у меня хватает, – бросил К. Л.
– Я знаю, но их никогда не бывает слишком много.
– Ты не из этих… с галстуками, – проговорил старик. – Сомнительно, чтобы ты оказался в Мидлэнде. А в свое время это был хороший город… Ты случайно бумаги не подготовил?
Свое предложение Дуэйн написал еще несколько дней назад, приложив к нему рабочий отчет за последние пять лет.
– Это неправда, что я подписываю сделки на салфетках, – с необычной горячностью заявил старик. – Я в жизни ничего не писал на салфетках. На них не очень-то попишешь, даже если захочешь. Они слишком быстро впитывают чернила. Даже если что-то напишешь на них, все равно потом ничего не прочтешь.
– Мое предложение написано не на салфетке, – заверил пожилого человека Дуэйн.
– Ладно… что там у тебя? – проворчал К. Л. – Меня просто тошнит от этих салфеточных разговоров.
Дуэйн передал ему конверт. Старик осторожно открыл его и заглянул внутрь.
– Ага, ты отпечатал… Хорошо. А то еще говорят, что я подписываю документы на обратной стороне конверта. Врут без зазрения совести! Эти салфетки с конвертами просто бесят меня! Как можно вести дела подобным образом?
– Совершенно верно.
– Пожалуй, я съезжу в Норвегию и посмотрю, что у них там за социализм, – задумчиво проговорил старик. – Эти ребята здорово наладили добычу… Мне нравится, как ты все тут напечатал. Я посмотрю и звякну тебе, когда вернусь. – Спасибо, мистер Сайм.
ГЛАВА 38
Джейси, заколов волосы на макушке и обернув голову полотенцем вошла в номер, в котором громко работал телевизор. В комнате стояли две кровати, и на одной из них растянулся Шорти, лениво наблюдая за тем, что происходит на экране. Джейси подошла к телевизору и уменьшила громкость.
– Я включила его на всю катушку, чтобы не слышать вой ветра, – объяснила она.
Поднос с бутербродом, украшенным запеченным сыром, и стаканом молока стоял на полу у изголовья ее кровати.
Джейси села на постель и положила его себе на колени.
– Я думаю, что бутерброд с сыром можно без боязни съесть даже в Одессе, – сказала она. – Ну как, ты заключил свою сделку?
– Ни да, ни нет. Придется подождать недели две-три. Надежда остается.
– Хорошо, – раздельно проговорила Джейси. Она посмотрела на бутерброд, который был в ее руке, положила его обратно на поднос и, нахмурясь, принялась смотреть на экран телевизора, словно пытаясь на чем-то сконцентрироваться.
Дуэйн почувствовал себя неловко, как будто он сказал что-то не так. Джейси снова взяла бутерброд и вяло надкусила его, но даже это усилие далось ей не без труда. Однако, мало-помалу, аппетит разыгрался, и она съела почти половину и выпила все молоко.
– Не хочешь доесть? – спросила она. Дуэйн покачал головой.
– Держи, собачка. – Джейси кинула кусок хлеба Шорти. Никогда не испытывающий страха перед едой, Шорти мгновенно его проглотил.
Затем она предложила Дуэйну огурец.
– Я могу расплатиться с тобой за тот, что съела на озере, – сказала она. – Кто бы мог подумать, что возможность представится так скоро?
– Во всяком случае, не я.
Джейси переключила свое внимание на телевизор. Только что молодая и полная сил пара выиграла моторную лодку, новый микроавтобус, посудомойку и кухонный гарнитур. Их лица светились счастьем. На губах женщины была очень яркая красная помада.
– Ты думаешь, они счастливы? – задумчиво спросила Джейси.
Дуэйн взглянул на экран. Молодые люди, казалось, находились в экстазе. Пухленькая жена то и дело повторяла: «Невероятно… невероятно… невероятно…»
Одетый с иголочки ведущий, мужчина лет шестидесяти, предложил им передать привет родным и близким, что они и сделали довольно робко.
– Эти люди выиграли кучу разных вещей, – заметил Дуэйн. – Им здорово повезло.
– Гарнитур – дрянненький, – проговорила Джейси. – А как по-твоему, они догадываются об этом?
Дуэйн снова бросил взгляд на экран.
– Очень смахивает на наш, – сказал он. – Тот, что стоит на кухне. Или в столовой. Совсем забыл, где. В столовой мы едим два раза в год.
– На Рождество и в День благодарения? – подсказала Джейси.
Дуэйн молча кивнул головой.
– Как по-твоему, они живут мирно?
Но Дуэйн уже не слышал ее, в мыслях уносясь в кафе, где они сидели с К. Л. Саймом. Интересно, сидит ли там старик, читая его предложения и пререкаясь с официанткой? Ему хотелось, чтобы К. Л. Сайм прочел целиком его бумаги и дал положительный ответ перед отлетом в Норвегию. Как-никак, Дуэйн предложил ему четверть со своих доходов в течение пяти лет. Такие условия даже миллиардеру покажутся заманчивыми.
Стремление проникнуть в сознание К. Л. Сайма, находящегося на другом конце Одессы, мешало ему заняться анализом семейной жизни молодой улыбающейся супружеской пары, которая на его глазах выиграла моторку.
– Вполне возможно, что она хорошо готовит, – неопределенно заметил он.
– Не обманывай себя. Тебе на них наплевать. Я не думаю, что она хорошо готовит. Наверняка они постоянно едят пиццу из морозилки. Да они сами похожи на пиццу.
– Я слишком увяз в долгах, чтобы думать еще о чем-то постороннем, – признался Дуэйн.
– Карла неправа, – продолжала Джейси. – Она утверждает, что ты готов трахаться в любое время. Это так?
– Нет, не так.
– Забавная эта пара, – сказала Джейси, снова переводя взгляд на экран телевизора. – На вид глуповаты, но, может быть, в постели у них все отлично. Я встречала глуповатых мужчин, которые в постели вели себя отменно.
Шорти поднялся на ноги и принялся слизывать крошки сыра с простыни.
– А как по-твоему, она темпераментна?
Дуэйн поймал себя на мысли, что не может даже раздеть молодую пару, которая только что завоевала все призы телевикторины, и представить, как они занимаются оральным сексом или сексом вообще. На них была лучшая воскресная одежда; мужчина одет в зеленый костюм, и почему-то этот факт никак не увязывался в представлении Дуэйна с оральным сексом.
– Понятия не имею, – ответил он.
– Ты определенно равнодушен к телевидению, – сказала Джейси, с любопытством глядя на него. – Какой смысл тогда смотреть телевизор, если нет настроения поразмышлять о половой жизни тех, кто участвует в этих викторинах?
– Я почти не смотрю викторины, – признался Дуэйн.
– Понятно, – проговорила Джейси. Она встала с кровати, взяла тенниску с кроссовками и направилась в ванную. Закрыв дверь на замок, она переоделась и вернулась через минуту, чтобы подойти и выключить телевизор.
– Если я увижу очередную пару, она может меня заинтересовать, а ты будешь сидеть и скучать, – сказала она. – Идем, собачка. Нам пора покидать этот уютный домик и возвращаться домой.
Очутившись снова в «мерседесе», Джейси тщательно пристегнула ремень безопасности, так же старательно закрыла дверь и, откинувшись на нее, вытянулась и сбросила сандалии.
– Ты настолько в долгах, что не можешь помассировать мне ноги? – спросила она.
– Не настолько, – сказал Дуэйн, принимаясь растирать одну ступню, а потом другую. Вскоре они проехали мимо Мидлэнда – скопления нескольких небоскребов. Высотные дома, окутанные облаками пыли, казались такими же Одинокими, как и редкие пешеходы, попадавшиеся им навстречу.
– Тебе следует почаще смотреть эти викторины, – прервала молчание Джейси. – Там можно встретить счастливых людей.
– Вот почему я не участвую в этих спектаклях.
– Ты обречен на проигрыш. У тебя не открытый ум. Многие видят причину успеха «мыльных опер» в том, что те отображают жизнь, но это сплошное вранье. «Мыльные оперы» пользуются бешеным успехом, потому что они не похожи на жизнь. Ты выигрываешь вещи, которые в первый момент кажутся тебе стоящими, но потом оказываются барахлом, и проигрываешь то, что хотел бы сохранить у себя навеки.
Она протянула руку к заднему сиденью, взяла полотенце, свернула его в подушку и вскоре уже спала.
Ведя машину по серой каменистой местности, простиравшейся к западу от Абилена, Дуэйн иногда оглядывался на спящую Джейси. Во сне многие люди выглядят умиротворенными и молодыми. Как Карла. Каким бы тяжелым ни был для нее день, как бы он ни был заполнен криками, слезами и психологическими травмами, сон возвращал ей красоту, а также юность. Во сне Карлу можно было принять за женщину, которой не больше тридцати.
С Джейси все было наоборот. Чем больше она погружалась в сон, тем несчастнее становилось ее лицо. Спала она тревожно, часто дергалась и произносила звуки, похожие на тихие стоны. От самообладания, которым она так дорожила, не осталось вскоре и следа. Ее тело обмякло, а рот приоткрылся.
Дуэйн решил не смотреть на нее, поняв, что поступает некрасиво. Перемена, происшедшая с Джейси, а скорее, перемены во всем, подействовали на него угнетающе.
Он не заметил, когда она проснулась; лишь случайно повернув голову, увидел, что она смотрит на него во все глаза. Пробуждение вернуло ей самообладание; расслабленное обмякшее тело ее не беспокоило, а взгляд стал уверенным, даже немного насмешливым.
– Знаешь, из тебя вышел бы отличный массажист, но что касается трахания в любое время… – Она сделала многозначительную паузу, потом продолжила: – Мне кажется, что женатые люди всегда преувеличивают возможности своих партнеров.
– Я слышал, что ты была замужем? – спросил Дуэйн. – Тебе понравилось это дело?
– Очень понравилось, – улыбнулась Джейси.
ГЛАВА 39
– Ты очень привязан к своей собаке? – спросила Джейси, когда они остановились около его пикапа, стоявшего у супермаркета.
Вопрос застал Дуэйна врасплох.
– Она моя… Или я ее. Смотря как взглянуть на это.
Шорти в позе завзятого пьяницы развалился на заднем сиденье. Он был не из тех существ, которые легко признаются в своей привязанности к кому-либо.
– Не знаю, как начать… – нерешительно продолжала Джейси, – но я отвоевала его у тебя несмотря на то, что дала себе обещание не делать этого. Я уверена, что он готов пойти со мной.
– Вполне возможно, – проговорил Дуэйн, хотя до этой минуты ни разу не сомневался в верности Шорти.
– Возможно, вам двоим следует пройти проверку временем, – сказала Джейси, медленно расчесывая волосы.
– Ты даешь понять, что хочешь, чтобы он побыл с тобой? – Тебе понравился Шорти?
– Ну да.
– Он, пожалуй, самое ненавидимое животное во всем нашем округе. Никого из живых существ, включая людей, так сильно не ненавидят.
– А может быть, его никто не понимает. Может, ему требуется женская ласка.
Дуэйн видел, что ей действительно хочется иметь у себя Шорти, хотя сначала ему показалось, что она шутит. Он был настолько удивлен, что Джейси рассмеялась.
– Ну, не переживай. Он же не Гитлер, а всего лишь пес. Я тоже одинока, Дуэйн. Я должна попытаться наладить жизнь заново, пусть даже с твоим верным псом. Скажи, чем его кормить. Я не хочу, чтобы он страдал несварением желудка.
– Несварение желудка? – удивился Дуэйн. Шорти практически ел все, что попадалось ему; собачью пищу, убитых животных на дорогах, всякие отбросы. Дуэйну и в голову не могло прийти, что у его собаки может быть несварение желудка.
– Он жрет все: мертвых скунсов, камни… что ни дай.
– Значит, я могу его взять?
– Да, если тебе так хочется, – ответил Дуэйн, понимая, что события разворачиваются слишком быстро и он не успевает их осмыслить.
– Спасибо. Мне просто нужен товарищ, и я хочу выяснить, что из этого получится. В противном случае, очень возможно, что остаток жизни придется провести в полном одиночестве.
– Почему бы тебе не взять в товарищи кого-нибудь из людей?
– Еще раз спасибо за собаку. И за то, что показал самый отвратительный город в мире.
– Я рад, что ты согласилась поехать. Хотя, по правде говоря, получилось не все гладко.
Джейси ловко скользнула за руль.
– Оставим это. Получилось – не получилось. Я ненавижу разговоры о прошлом, и не потому, что погиб Бенни. И если есть один человек, с которым я меньше всего хотела бы говорить о своем прошлом, так это мой первый возлюбленный.
Внезапно она посмотрела на него враждебно, и легкая бледность покрыла ее щеки.
– Прости, – сказал Дуэйн. – Все, конечно, так… Я просто сморозил глупость.
Джейси побелевшими пальцами сжала рулевое колесо.
Дуэйн не был полностью уверен, что сказанное им действительно глупость. Не зная, как быть, он замолчал. Воцарилось напряженное молчание, и, чтобы прервать его, он произнес:
– Я очень рад, что ты поехала со мной. Джейси бросила на него раздраженный взгляд, затем расслабилась и откинулась на спинку сиденья.
– Да… мне понравилась эта комната в мотеле. Чем дольше я живу в Европе, тем больше чувствую себя американкой. Было здорово остановиться в такой вот комнате. Этот мотель – чисто в американском духе.
Она тронулась с места. Шорти остался лежать с открытыми глазами. Дуэйн подумал, что сейчас он выпрыгнет из окна, осознав, какое огромное событие произошло в его жизни.
Чтобы Шорти сильнее почувствовал важность момента, Дуэйн подошел к пикапу и открыл дверцу.
– Эй, передай этой женщине, что я буду Евой, – бросила ему Джейси. – Мне пора кончать с затворничеством. Способствовать падению человечества – как раз то, что мне нужно.
– Твое решение очень ее обрадует, – сказал Дуэйн. Джейси внимательно на него посмотрела и тихо тронулась с места. Дуэйн так и не понял, что означал ее взгляд. «Мерседес» свернул на улицу, проехал немного и вернулся обратно. Очевидно, она передумала насчет Шорти, решил Дуэйн.
Джейси остановила машину возле открытой двери его пикапа и сказала, улыбаясь:
– Послушай, не думай, я не схожу с ума по тебе, мой сладкий.
Бросив эту фразу, она повернула и выехала на шоссе. Дуэйн ждал, что Шорти вот-вот выскочит из «мерседеса» и бросится к нему, перебирая своими короткими лапами. Но через минуту ее машина превратилась в едва различимую точку, а Шорти так и не появился.
– Шорти, ты настолько глуп, что даже не понимаешь, что с тобой произошло, – проговорил Дуэйн, не оставлявший до самого Талиа надежды увидеть позади себя любимую собаку.
ГЛАВА 40
Происшедшее мешало Дуэйну сосредоточиться на работе оргкомитета. То и дело он задумывался над тем, чем сейчас занимаются Джейси с Шорти, нередко теряя нить обсуждаемых вопросов, и тогда Сюзи и Дженни с беспокойством поглядывали в его сторону.
Он стал таким же рассеянным, как Сонни в моменты, когда у него случались провалы памяти.
К счастью, от былого недомогания у Сонни не осталось и следа, так что заседание практически вел он сам, благо немногочисленные рассматриваемые вопросы были не столь важны.
Когда выступала Дженни, отвечающая за распространение билетов, обеспечение едой и сувенирами, печатание программ, уборку мусора и так далее и тому подобное, и докладывала, как у нее идут дела в плане набора добровольцев для участия в праздничном представлении, Дуэйн на лице Сюзи Нолан заметил таинственную и необычную для нее обаятельную улыбку. Он решил, что она так улыбается, потому что не может не смотреть на мир счастливыми глазами, – не то что подавляющее большинство его знакомых. Сюзи не забивает свою голову ненужными вещами, и ее мало интересует происходящее в Талиа. Как и многие, за работу в комитете она взялась с охотой. Но животрепещущие вопросы, которые стояли перед оргкомитетом, перед Сюзи живо не трепетали. Свое время она проводила неторопливо, занимаясь всем понемногу: смотрела телевизор, читала исторические романы, изредка стирала, возила детей на соревнования, в которых те всегда побеждали. Конечно, она могла вымыть окно, если оно становилось чересчур грязным, конечно, она могла поковыряться в саду, – но всегда была готова отложить в сторону пухлый роман или скромные домашние дела, если появлялся Дуэйн. Супружеская измена интересовала ее больше, чем грязные окна; впрочем, ни то, ни другое не нарушало ее безмятежного состояния.
– Забавно, – как-то раз проговорила она. – Я была предана Джуниору пятнадцать лет. Затем мы разбогатели, и это развязало мне руки. Потом обанкротились, я совсем разболталась и начала спать с Дики. А сейчас, когда ушел Джуниор, я только и думаю о том, что в нашем доме полно комнат. Мужчина ростом в шесть футов занимает много места, – добавила она.
Дуэйну всякий раз, когда она упоминала имя Дики, а упоминала она его часто, приходилось стискивать зубы. Только-только он начал осознавать, что начинает любить Сюзи, только-только собирался ей сказать, как в сексуальном плане ему хорошо с ней, как вдруг она принималась превозносить Дики. Для Дуэйна она становилась с каждым днем все желанней. Сюзи оставалась женщиной в высшей степени темпераментной, но он все больше и больше убеждался в том, что она рассматривает его как нечто сладкое и аппетитное, самые восторженные слова, однако, припасая для Дики.
– Эта Билли Энн, вероятно, не понимает, как ей повезло в жизни, – сказала однажды Сюзи. – Впрочем, у нее еще все впереди. Ты, Дуэйн, должен гордиться таким сыном.
Эта похвала прозвучала в тот момент, когда Дуэйн натягивал носки. (Он так и не смог заставить себя ложиться в постель с женщиной в носках.)
– Я и горжусь, – заметил он, хотя комплимент, кроме досады, ничего у пего не вызвал. Несколько раз он порывался спросить Дики, чем же он так прельщает дам, но всегда заставлял себя молчать. Если он сам до сих пор не дошел до этого (а может, и дошел), то, пожалуй, лучше всего не вдаваться в подробности.
Спроси он об этом у Сюзи, та, несомненно, все рассказала бы ему. Она была спокойной женщиной, но не скрытной, и рассказывала о своих собственных сексуальных увлечениях с такой же простотой, словно делилась впечатлениями о баскетбольном матче в средней школе. Она с уважением относилась к собственному телу, следила за ним, не прибегая при этом к крайностям и считая, что такое тело следует нежить, холить и лелеять, часто нежила, холила и лелеяла его. Ей часто нравилось спать долго и понемножку, просыпаясь время от времени (такие периоды она называла «сонными») и, пробуждаясь, бродить рукой по своему телу. Дуэйн был почти убежден, что полдня она проводит, занимаясь мастурбацией, часто прерываясь и так же часто возобновляя столь приятное занятие. Ее таинственная улыбка была исполнена томной неги. Сюзи в любую минуту была готова откинуться на спину и отдохнуть, предоставляя кому-нибудь делать то, чем она сама только что занималась.
– Этот Дики, – любила повторять она, – этот крысенок… она настоящее сокровище.
Дуэйну уже было не до текущих дел оргкомитета. В течение всего заседания он ломал голову над одним и тем же вопросом: почему это женщины отзываются о его сыне с таким восторгом?
На последних двух заседаниях комитета преподобный Дж. Дж. Роули сидел набрав в рот воды. Дуэйн понимал, что это тактическое молчание. На заседаниях он всегда появлялся с Библией в руках. Когда поступало предложение, казавшееся ему вопиющим нарушением Священного писания, он принимался стучать по книге своим толстым пальцем. Иногда он раскрывал ее и принимался шевелить губами, как бы читая про себя правило, которое только что было нарушено. Себе он отвел роль третейского судьи, понося тех, кто пускается во все тяжкие. Но нет, Всевышний не дремлет, и скоро воздастся должное неисправимым грешникам.
Последним в повестке дня стоял вопрос о том, кому отдать подряд на строительство макета Техасвилля на зеленой лужайке перед зданием суда. Было решено назвать его «Старым Техасвиллем», чтобы всем было понятно.
– И тогда язычники падут ниц, – присовокуплял Дж. Дж. от себя. – И если не от молнии, то от парового молота или железного лома.
Дуэйн вышел из состояния забытья по поводу того, чем в данный момент могут заниматься Джейси и Шорти, в тот момент, когда комитет собирался отдать выгодный заказ на воссоздание Техасвилля не кому иному, как Ричи Хиллу, единственному в городе плотнику, которого он на дух не переносил.
– Плотник из него не ахти какой, – возразил Дуэйн. – Он же толком не может отремонтировать мусорный контейнер.
На лицах присутствующих отразилось недоумение.
– Но, Дуэйн, – сказала Дженни, – две минуты назад мы проголосовали, отдав заказ ему. Мы подумали, что ты воздержался.
Дуэйн почувствовал, что попал в глупое положение. Он даже не заметил, как прошло голосование. Если сейчас он попытается отнять у Ричи заказ, все догадаются, что у плотника когда-то был роман с его женой.
– Дело в том… трудно верить человеку, который не может справиться с ящиком для отходов, – добавил он небрежно, стараясь скорее замять неприятный инцидент.
Уже на полпути к дому Дуэйн вспомнил, что обещал заехать к Джанин, сообщившей о своей беременности. Он развернулся на загородном шоссе и поехал обратно в Талиа. Без Шорти на переднем сиденье машина казалась странно легкой, даже немного разбалансированной, хотя Шорти весил каких-то тридцать фунтов.
Он подумал, что скоро придется объяснять его отсутствие Карле и ребятам. А как лучше это сделать? Всего несколько часов назад ему казалось, что никакая сила не в состоянии оттащить собаку от него. Беззаветная преданность Шорти Дуэйну была излюбленной темой жителей Талиа уже в течение многих лет.
Разумеется, теперь все примутся судачить о его измене. Дуэйн был просто оглушен свершившимся фактом. В общем, он поразил его больше, чем нефтяной кризис. Те, кто способен мыслить рационально, знают, что нефть может пропасть, – хотя всегда остается призрачная возможность того, что где-то в какой-то стране, куда еще никто не додумался заглянуть, странный человек вроде К. Л. Сайма, может наткнуться на триллионы баррелей нефти. Но Шорти находился с ним с младых когтей, когда еще был маленьким и пухлым щенком. Казалось, что он появился на свет, чтобы кого-то обожать, и случилось так, что этим человеком оказался Дуэйн. И вот Шорти бросил его. Джейси даже не пришлось его уговаривать, упрашивать или обманывать. Шорти легко и беззаботно поменял себе хозяина.
У Дуэйна это просто не укладывалось в голове. «Глупо так переживать из-за собаки», – сказал он самому себе, останавливаясь у дома Джанин.
Спустя несколько минут Дуэйн расширил концепцию глупости, придя к убеждению, что в равной степени глупо связываться с той, которая забеременела от Лестера, в то время когда сам Лестер – не только женатый человек, но и обвиняемый по семидесяти двум пунктам в мошенничестве.
Джанин, такая уверенная в «Молочной королеве», такая живая на теннисном корте, поразила его вялостью и безразличием. Она даже не вышла его встретить. Он нашел ее в спальне, на кровати, с полотенцем на голове. Картонные упаковки от двух проб на беременность, купленных в аптеке, валялись в корзине. Тот, кто изобрел это средство, решил Дуэйн, по богатству не уступит тому, кто изобрел средство, стимулирующее способность к размножению людей.
– Никакой надежды. Все кончено, – чуть слышно обессиленным голосом произнесла Джанин.
– Надежда всегда остается, – сказал Дуэйн. – Случаются гораздо худшие вещи. Твоя семья могла бы погибнуть в урагане торнадо.
– Моя семья и так погибла в автомобильной катастрофе, – напомнила ему Джанин.
Дуэйн обозвал себя идиотом, который сначала говорит, а потом думает. Вид любой женщины, впавшей в отчаяние, всегда нервировал его, заставляя порой произносить глупости. С другой стороны, ситуация вполне заурядная, так как каждую женщину, которую он знал, от состояния безудержного веселья до состояния отчаяния отделяли каких-то два шага.
– У меня никогда не было семьи, – продолжала Джанин, видимо, черпая силы в безысходности своего положения. – У меня никогда не было того, чего я хотела, и, в особенности, тебя.
– Я подумал, что ты сейчас влюблена в Лестера, – сказал Дуэйн.
– Нет. Мы просто встречались. Как я его ненавижу! Он сделал беременной меня и свою жену.
– К своей жене он не прикасался. То, о чем он говорит, вероятнее всего, правда.
– А кто тогда сделал ее беременной. Аист? – резко спросила Джанин, скидывая намоченное полотенце и садясь.
– Пожалуй, к этому может быть причастен Дики, – заметил Дуэйн.
Джанин задумалась, потом сказала:
– Да, может. У меня совсем вылетело из головы, что они встречались.
– Они, скорее всего, больше чем встречались, – добавил Дуэйн.
– Нет, они просто встречались, – упрямо повторила Джанин. – Если, конечно, между ними не было ничего серьезного. Я признаю – Дики парень не промах… у него нет никакой морали. Как ты мог воспитать его таким. Удивительно!
– Я удивлен не меньше тебя. Ты не собираешься делать аборт?
