Королевский казначей

Робер де Пуатеван прекрасно понимал, что подобным заявлением он рискует навлечь на себя гнев королевских министров и, возможно, самого короля. Но он ни секунды не колебался и продолжал давать показания. Де Пуатеван выпрямился, его круглый животик гордо и вызывающе торчал, глаза горели от возмущения и азарта.

В зале суда поднялся страшный шум. Все заговорили в полный голос. Некоторые вскочили со своих мест. Гуффье громко колотил молотком по столу и возмущенно объявил:

— Слушание дела закончено, охране приказано сразу очистить зал суда.

Народ за перегородкой начал негодовать. Послышались крики:

— Пусть он говорит! Наконец правда выходит наружу! Браво, Робер де Пуатеван! Хотим знать правду! Кер не убийца!

Охранники начали стучать пиками по каменному полу. Де Пуатеван воспользовался тишиной и громко крикнул:

— Я проверил, что было в чаше! Там было вино, разведенное водой!

Гуффье поднял вверх молоток и тихо положил его рядом с собой на стол. Жестом он показал служащим и охране, чтобы те восстановили тишину в зале суда. Когда все успокоились, Гуффье неохотно заговорил:

— В связи с заявлением врача, который лечил госпожу Сорель во время ее болезни, нам представляется необходимым продолжить слушание дела. Было сказано много, но, видимо… этого недостаточно. Возможно, де Вандом давала ложные показания или Робер де Пуатеван виновен в небрежном лечении известной пациентки и пытался помешать следствию. — Он мрачно уставился на свидетеля. — Сейчас мы должны выяснить, в чем тут дело.

Жак Кер наблюдал за этой сценой с чувством глубокого облегчения. Произошел перелом. Был задан единственный из запрещенных вопросов — и на него был получен честный ответ. Весь сценарий затрещал по швам. Теперь каждый вопрос мог вызвать сотни новых. Ситуация могла выйти из-под контроля Гуффье и его компании.

Кер посмотрел на судей — они сидели с багровыми от злости лицами. Де Шабанн, казалось, не очень понимал, в чем он провинился, однако чувствовал, что все пошло не так.

«Каковы теперь твои шансы любоваться виноградниками и лесами моего прекрасного поместья? — подумал Кер. — Твоя глупость мне здорово помогла, спасибо тебе, отставной вояка!»

Лицо Гуффье все еще излучало ярость. Он снова потребовал тишины. На сей раз ему сразу повиновались.

— Замечания этого человека вызвали необходимость вновь начать допрос свидетеля.

Он обратился к Дювэ:

— Мне не нравится оборот, который приняли события. Предоставляю вам возможность допросить свидетеля.

Дювэ поднялся, чтобы начать допрос. Казалось, он боится де Пуатевана, поэтому заговорил весьма осторожно:

— Почему вы сказали, что у обвиняемого не было возможности пройти в комнату за решеткой после того, как вы ее покинули?

— Я сразу послал туда слугу, чтобы он привел в порядок комнату. Жак Кер покинул дом до того, как уборка была закончена.

— Вы сами не видели, как все происходило. Следует вызвать этого слугу, потом мы посмотрим. — Дювэ с неприязнью взглянул на свидетеля. — Может, вы только предполагаете, что так все случилось.

— Вы убедитесь, что я был прав.

— Нам известна правда: Жак Кер и эта девица принесли в дом яд. После этого Агнес Сорель умерла быстро и неожиданно, а позже де Вандом нашла бутылочку с ядом в комнате, где находилась мадам Сорель. Мы сможем позже устранить несоответствия в деталях.

Свидетель заговорил ровным, громким голосом, который был прекрасно слышен всей аудитории:

— Агнес Сорель не умерла быстро и неожиданно. Она была на грани смерти уже много дней.

— Суд заслушал заявление ученого доктора из университета, он был абсолютно уверен, что она могла выздороветь. Это мнение поддерживают все его коллеги. — Дювэ оглядел зал, он хотел, чтобы все обратили внимание на его заявление.

Кер с трудом удержался, чтобы не крикнуть: «Оливье де Бусс — шарлатан и лжец!»

— Этот яд, — продолжал Дювэ, — был привезен с Востока, и, как нам стало известно, он действует медленно и не оставляет следов. Вы не станете спорить с подобным заявлением? — насмешливо спросил он.

— Я буду спорить с подобным заявлением, сударь!

— Вы посмеете выступить против коллективной мудрости медицинских специалистов университета?

Де Пуатеван не дал прямого ответа.

— Господин судья, я хорошо разбираюсь в ядах и долгое время ими занимался. Я читал о разных магических составах, но никогда их не видел. Их не видел никто из известных мне медиков. По моему мнению, такие яды являются мифом, подобно… подобно огнедышащему дракону и печи, которая металлы превращает в золото.

— Вы отрицаете, что де Кордюль привез этот яд с Востока? Яд, не оставляющий следов после смерти?

Свидетель отрицательно покачал головой.

— Я в этом сомневаюсь, но не могу точно это отрицать. — Внезапно Робер де Пуатеван заговорил с пылом настоящего оратора: — Но я отрицаю, господин судья, то, что Жак Кер принес бутылку с таким ядом.

Дювэ был настолько поражен, что в течение некоторого времени не мог произнести ни слова.

— Вы слышали, как совпали слова Оливье де Бусса и признание самого Кордюля, которое мы тут зачитали?

— Оливье де Бусс не разбирается в ядах. Причем совершенно ничего в них не смыслит. Если вы снова его вызовете и позволите задать ему несколько вопросов, то сами убедитесь в этом через пару минут. Я готов проэкзаменовать этого светилу медицины — и сделаю это в присутствии всех собравшихся с огромным удовольствием.

Де Пуатеван не на шутку разошелся. Он протянул к судейскому столику руку и взял бутылочку с ядом.

— Понюхайте ее, господин судья. Вам ничего не напоминает этот запах?

Дювэ быстро поднес бутылочку к носу, а потом отставил ее.

— Я не могу узнать этот запах.

— Но он вам что-то напоминает?

— Мне кажется, что это запах горького миндаля.

— Правильно! — радостно воскликнул свидетель. Он тоже понюхал бутылку, а потом огляделся. — Все находящиеся недалеко отсюда могли бы узнать этот запах. Господин судья, это могут подтвердить двадцать… нет, тридцать человек. А теперь позвольте мне сказать, что это за яд. Это не яд, привезенный с Востока. Это не редкий яд, извлеченный из морского зайца или из желчи леопарда. Об этом яде мы слышим постоянно, потому что в наших краях его употребляют слишком часто!

Де Пуатеван повернулся, чтобы взглянуть на зрителей, сидящих неподалеку.

— Я уверен, что те из вас, кто узнал этот запах, могут сказать суду, что это за яд.

Гуффье снова поднял молоток, но он не успел его опустить, как послышался хор голосов:

— Лавровое дерево!

Робер де Пуатеван воскликнул:

— Правильно, это лавровое дерево! — Он быстро повернулся к Дювэ. — Господин судья, это действительно лавровое дерево. Многим известно, что этот яд изготавливают из листьев лаврового дерева и он действует весьма быстро.

У Жака Кера сильно забилось сердце. «Они были настолько уверены в себе, что не удосужились даже наполнить бутылочку каким-нибудь ядом, привезенным с Востока. Они удовлетворились первым, что попал под руку».

Дювэ был вынужден сказать:

— Содержимое бутылки будет снова проверено. Вы очень в себе уверены, господин изготовитель пилюль. Но позвольте мне кое-что заметить. Оливье де Бусс заявил, что это яд с Востока, а вы ему противоречите. Не имеет значения, кто из вас прав. Яд из бутылки был дан Агнес Сорель и вызвал ее смерть. И это самое главное.

— Агнес Сорель умерла спустя шестнадцать часов после того, как ее покинул Жак Кер, — заметил свидетель, — Яд из лаврового дерева убивает очень быстро. К счастью… По тому что жертва умирает в страшных мучениях. Но он не может убить после того, как проходит определенный промежуток времени. Если жертва может прожить час после введения ей яда, то, как правило, она остается жить. Тот факт, что госпожа Агнес прожила эти шестнадцать часов, является решительным доказательством того, что ее смерть не была вызвана приемом содержимого бутылки.

В зале наступила мертвая тишина. Все устремили взгляды на свидетеля. Он стал главным персонажем этого акта. Зрители понимали, что наступил самый острый, кульминационный момент разыгрывающейся на их глазах драмы. Они боялись упустить малейший звук или жест, исходившие от свидетеля. Сейчас все зависело от него…

— После того как умерла Агнес Сорель, — уважительно проговорил де Пуатеван, — мы отдали бальзамировать ее сердце. При этом присутствовали три врача. Все весьма известные и уважаемые люди. Вызовите их, и они вам подтвердят то, что я собираюсь сказать. Кровь людей, умерших от отравления лавровым деревом, обычно бывает темной, а кожа лиловато-серой. В данном случае не было ничего подобного… Когда смерть наступает именно от этого яда, на лице жертвы ясно отражаются предсмертные муки. Мадам Агнес умирала спокойно и медленно. Она сделала последний вздох с улыбкой на прелестном лице. Улыбка была милой и нежной, такой мадам Агнес была в жизни, и это выражение умиротворения осталось у нее после смерти… Господа, Агнес Сорель не была отравлена!

Тишину в зале нарушил странный гул, словно все собравшиеся вздохнули разом. Это был знак веры и облегчения.

С самого начала процесса Жак Кер хранил в кармане важное письмо. Некоторые бумаги не заинтересовали тюремщиков, и они оставили их заключенному. Там говорилось о его торговых делах, о расчетах с клиентами и прочем, не имевшем к процессу никакого отношения. Кер собирался воспользоваться письмом для собственной защиты. Теперь наступил такой момент.

Кер украдкой взглянул на конвойного, охранявшего его. Тот был полностью поглощен спектаклем и забыл о своих обязанностях. Заключенный сильно толкнул своем конвоира, бедняга от неожиданности громко хрюкнул и распластался на полу.

Кер вскочил на ноги и поднял письмо высоко над головой.

— Вот! — кричал он, размахивая письмом. — Здесь находится окончательное доказательство моей невиновности. Письмо от Феррана де Кордюля. Я могу вам представить еще дюжину его писем. Сравните почерк в этом письме с так называемым «признанием», которое он будто бы написал, и вы увидите: этот документ не что иное, как неуклюжая подделка!

Кер вернулся на свое место. Все с интересом выслушали заявление подсудимого, но судьи не обратили на его слова ни малейшего внимания. Все четверо были озадачены. Они что-то возбужденно обсуждали. Антуан де Шабанн не принимал участия в обсуждении. Он сидел поодаль и выглядел унылым.

Неожиданно Жак Кер захохотал. Этот смех заглушил все другие звуки в зале суда.

— Гийом Гуффье! — крикнул Кер. — Между нами было достигнуто некоторое соглашение. Можете считать его расторгнутым!

Тот факт, что конвойный не пытался его остановить, означал, что положение вещей резко изменилось.

Один из караульных подошел к подсудимому и уважительно сказал:

— Господин Кер, вам следует возвратиться в камеру.

3

Утром Старина Филипп принес Валери завтрак.

— Сегодня все закончится, — сообщил он, затем оглядел камеру и пессимистично заметил: — Мадемуазель, пользуйтесь комфортом, пока у вас еще есть время.

Валери было не до еды. Она постоянно взывала к Всевышнему, моля Его о спасении.

Надежды на благополучный исход дела почти не оставалось. Старина Филипп рассказал о процессе — это были мрачные новости.

— Мадемуазель, суду представлено признание господина де Кордюля. И ваш друг не сможет его опровергнуть.

Валери лишь страстно молилась. Помощь могла прийти только от Бога. Люди от них отвернулись.

Когда в камере стало совсем темно, девушка подумала, что слушание наверняка закончено, и ждала новостей.

Прошел час, другой… Валери отошла от двери. «Если бы решение суда было в пользу Жака Кера, кто-нибудь из охраны сразу пришел бы и сообщил радостные новости», — думала она.

Наконец Валери услышала шаги в коридоре. Это был Старина Филипп. Он немного приволакивал ногу, его постоянно мучил ревматизм.

— Господина Кера приговорили! — громко воскликнула девушка. — Боже, что же нам теперь делать?! Настал и мой черед! А потом… А потом…

Старина Филипп показался в дверях с фонарем в руках.

— Ты не зажгла свечу, — заметил он.

— Нет, — ответила девушка. Она сидела в дальнем углу камеры. — Мне казалось… Мне казалось, что будет лучше ждать в темноте.

Старина Филипп зажег свечу. У него тряслись руки. — Так почему-то бывает всегда, — сказал он, ухмыляясь. — Заключенным кажется, что темнота способна их защитить, когда приходит час…

Валери взглянула на старика. Она была белой как мел, голос ее дрожал.

— Вы мне должны кое-что сказать. Все… все так плохо? — Валери не стала ждать ответа и продолжила: — Филипп, вы можете ничего не говорить. Мне известно решение суда. Господина Кера, судя по всему, объявили виновным. Этого можно было ожидать с самого начала! Я поняла это, когда меня привели словно напоказ в зал суда. Я не поднимала глаз, но видела их. Я обратила внимание на господина Гуффье. Он походил на огромного злобного кота, который, словно играя, то выпускал, то втягивал острые когти и был готов прыгнуть на бедную загнанную мышь!

Валери была на грани истерики. Филипп видел, как она поджала губы, подражая Гийому Гуффье, как стала поглаживать одну руку другой.

— Достаточно! — крикнула девушка и огляделась. — Я считаю, господа, что было продемонстрировано еще одно важное доказательство вины нашего обвиняемого. — Валери выпрямилась, изображая Гуффье, зачитывающего решение суда. — Жак Кер, вы признаетесь виновным, и вам выносится приговор. Похоже, теперь перед нами предстанет эта женщина, рожденная вне брака, которая посмела называться благородным именем и являлась вашей сообщницей…

Валери громко захохотала, истерический смех тут же перешел в рыдания.

— Филипп, вы можете мне ничего не говорить. Я знаю, что его признали виновным и теперь… теперь у нас не осталось никакой надежды.

— Но, мадемуазель, — удивленно заговорил старик, — в чем дело? Я вам не сказал, что заключенного Жака Кера нашли виновным. Я не сказал, что новости плохие. Совсем наоборот, на этот раз новости вполне приличные.

В камере наступила напряженная тишина.

Девушка повторила лишь одно слово:

— Приличные? — Валери схватила старика за руку. — Приличные? Вы сказали, приличные новости? Вы хотите сказать, что его оправдали?

Надсмотрщик взял ключи в левую руку, а правой принялся жестикулировать.

— На суде было признано, что обвинение в отравлении ложное.

У Валери подогнулись колени, она опустилась на пол и зарыдала. Девушка уже не пыталась сдерживать себя, напротив, ей хотелось избавиться от всего пережитого.

— Это правда? Вы меня не обманываете? Его действительно… оправдали? Боже, благодарю Тебя от всего сердца за то, что Ты спас его!

— Вас освободят через пару дней, мадемуазель. Против вас не будет выдвинуто никаких обвинений. Но… — тут он захихикал, — теперь плохо придется той даме, которая выдумала всю эту ложь. Говорят, что ее публично накажут за фальшивые показания. Мадемуазель, мне приятно это сообщить вам… Лживая зеленоглазая паршивка!

— А что будет с господином Кером? Его тоже освободят? Надсмотрщик покачал головой:

— Нет, мадемуазель. Говорят, что его задержат и будут судить по другому обвинению. Я видел их перечень: предательство, посягательство на королевский кошелек и помощь темным язычникам — туркам. Мадемуазель, это весьма серьезные обвинения.

Валери погрустнела и спросила подавленным голосом:

— Ему известно об этом?

— Да, мадемуазель. Я только что был у него в камере. Ему принесли хороший ужин. Я попросил для него мягкую жареную оленину. Он с аппетитом ел и был в хорошем настроении. Он мне сказал, что теперь, когда вы свободны, он может сражаться с ними с чистой совестью и будет наносить им удары, не жалея когтей и клыков! Он сказал, что однажды уже побил их и сделает это вновь. Мадемуазель, могу сказать, что у него хорошее настроение.

— Филипп, что это значит? Почему они позволяют мне уйти и продолжают держать здесь господина Кера?

Надзиратель мрачно покачал головой:

— Это напоминает мне вилку: они не смогли подцепить его на один зубец, теперь пробуют подцепить на другой. Вам не стоит больше волноваться. Они не будут больше помещать бедную девочку в клетку. Наверное, завтра бумаги будут подписаны, и вы выйдете на свободу.

Глава 7

1

На следующее утро Валери освободили. Д’Арлей уже ждал ее. В городе стало известно, когда выпустят девушку, и перед воротами тюрьмы собралась огромная толпа.

— Вот она!

Радостные горожане старались подойти поближе к девушке. Каждому хотелось поприветствовать юную героиню.

Д’Арлей увидел лицо Валери, но тут же ее поглотила толпа. Валери накинула капюшон. Д’Арлей понял, что она сильно испугана.

Когда ему удалось пробиться к девушке, с нее уже сорвали плащ и, разодрав его на мелкие кусочки, поделили между собой. Одна старуха ножом отхватила прядь волос Валери. Девушка радостно вздохнула, когда д'Арлей оказался возле нее.

— Робин, меня чуть не задушили! — воскликнула Валери, прижимаясь к нему. — Пожалуйста, увези меня отсюда!

Д’Арлею пришлось обнажить саблю, чтобы люди расступились. Наконец они оседлали коней и поскакали прочь из города. По дороге они встретили странного человека в пестрой куртке, он размахивал руками и кричал:

— Минуту! Вы должны меня выслушать! Если вы не сделаете этого, упустите шанс разбудить слепой мир! Вы можете дать миру возможность познакомиться с гением!

Д'Арлей громко крикнул:

— Прочь с дороги, чучело!

— Да, я чучело, — ответил человек. — Но одновременно я — художник. Я — великий художник. До сих пор мир не знал моего гения. На меня никто не обращает внимания, все только издеваются надо мной. Я голодаю, живу на улице и не могу купить нужные мне краски. Господин, если б вы оказали мне честь, я смог написать мадемуазель Марэ! Если бы мне удалось выразить ее красоту, сравниться с которой может лишь очарование ушедшей от нас мадам Агнес Сорель, в моей жизни многое изменилось бы. Все бы желали полюбоваться портретом. Все спрашивали бы, кто великий художник, создавший это полотно.

— Мы собираемся уехать отсюда как можно быстрее, а посему не сможем ничего для вас сделать. — Д’Арлей бросил художнику крупную золотую монету. — С помощью этих денег вы сможете купить себе еду, обеспечить себя жильем на какое-то время и даже приобрести краски.

Эта пауза дала Валери возможность осмотреться. Она была поражена, увидев во всех окнах высоких домов людей, наблюдавших за ними. Крыши тоже были заполнены любопытными.

«Ничего не изменилось бы, — подумала Валери, — если бы меня осудили и потащили на костер. Мне кажется, эти самые люди с тем же любопытством наблюдали бы за тем, как меня пожирает огонь».

— Пожалуйста, — попросила она д’Арлея, — нам нужно как можно быстрее выбраться отсюда.

Они свернули на узкую тропинку, потом оказались на широкой улице, откуда виднелась река. Валери уже немного пришла в себя. Она взглянула на яркое сентябрьское солнце и радостно воскликнула:

— Кажется, прошла целая жизнь с тех пор, как я в последний раз видела солнце! Робин, я свободна! Я не в тюрьме! Они не смогут меня тронуть. Я свободна!

— Да, ты свободна, и они не смогут причинить тебе вреда. Твой ангел-хранитель прилежно просил за тебя у Бога — и Он защитил тебя. Ничто другое не смогло бы так помочь.

— Я счастлива! — радостно заявила Валери, однако, взглянув на юбку, она погрустнела. — Робин, ее всю изрезали на кусочки! От нее почти ничего не осталось.

Д’Арлей захохотал:

— Дорогая моя, тебе повезло, что осталась хоть какая-то одежда.

Через секунду девушка смеялась вместе с ним.

— Какое это имеет значение? Я свободна, и меня больше ничего не должно волновать! — Она взглянула на реку, на осеннее убранство деревьев. — Как прекрасен мир! Я опять принадлежу ему. Я — часть этого свободного, замечательного мира, а не какой-то там безымянный заключенный.

Валери упивалась свободой. Она без умолку говорила, смотрела по сторонам, боясь упустить что-нибудь интересное. Она находила красоту в грязных улицах, очарование — в старых полуразрушенных домишках.

— Робин, а куда мы едем? Я так обрадовалась, что все осталось позади, и не подумала об этом.

Д’Арлей наклонился к девушке и взял ее руку в свою.

— Сначала, Валери, мы отправимся в небольшую, спокойную деревушку в шести милях к югу отсюда. Я заранее послал весточку отцу Элигиусу, в которой предупредил о нашем приезде. Я сообщил ему, что мы хотим обвенчаться. Пьер Дюпэн говорит, что святой отец — очень приличный человек. Надеюсь, он встретит нас с молитвенником, колоколами и свечами. Думаю, когда мы вновь отправимся в путь, будем уже женаты.

Валери натянула удила и изумленно посмотрела на Робина.

— Вы все еще желаете на мне жениться? — Она говорила напряженным голосом. — После всего, что случилось? Дорогой Робин, но со мной не стоит иметь дело… С величайшим трудом мне удалось избежать пламени, которое готовят для женщин-отравительниц. Вам известно, как обстояли дела и как на меня глазели люди. Боюсь, что теперь так будет всегда. Люди будут постоянно с любопытством взирать на меня и шептаться за моей спиной. Мое имя станет нарицательным, как имя Жиля де Ре, погубившего всех детей. Валери Марэ — отравительница!

— В имении Арлей, — сказал Робин, не отпуская ее руку, — мы будем жить в своем собственном мире. Там нет соседей, ближайший город находится в десяти милях. Если людям нечего больше делать, пусть они болтают. Шепот ручейка, протекающего рядом с нашим домом, и густой листвы не позволит нам слышать сплетни!

Глаза Валери стали влажными.

— Робин, вам придется многим пожертвовать ради меня. Вы хотите это сделать из чувства жалости?

— Я хочу на вас жениться из чистого эгоизма, — ответил Робин. — Мне так нравится смотреть на вас, и я хочу, чтобы вы постоянно находились рядом со мной. Самое большое счастье для меня — знать, что вы принадлежите мне. Я хочу, чтобы мы вместе завтракали, обедали, ужинали и спали в одной постели. Чтобы вместе гуляли по лесу, скакали на лошадях, болтали, делились мечтами. Мне больше ни с кем не хочется разговаривать. Если вы не будете принадлежать мне, жизнь для меня станет пустой и тусклой… Так что вы должны понимать, — добавил Робин после некоторой паузы, — я ничем не собираюсь жертвовать и в моих поступках отсутствует благородство. Я удивительно эгоистичный человек, который желает получить то, что ему больше всего мило.

Валери посмотрела на д’Арлея. В глазах у нее стояли слезы. Но она выглядела счастливой.

— Я не могу противостоять подобному эгоизму, — ответила она.

Они долго ехали по пустынным улицам.

Наконец они приблизились к площади, мирно дремавшей перед старой церковью из зеленого камня. Улыбающийся мужчина с корзиной в руке пошел им навстречу.

Это был Пьер Дюпэн. Он приветственно помахал им рукой и сказал:

— Вам удалось избавиться от толп любопытных быстрее, чем я ожидал. Но я пришел вовремя.

— Это очень храбрый человек, — сказал д'Арлей, указывая на Дюпэна. — Вы обязаны ему своей жизнью. Если бы он не был храбрым человеком и не помог установить связь между нами и Жаком Кером, мы не смогли бы спасти вас от пыток.

— Это вас зовут Пьер Дюпэн? — Валери протянула ему руку. — Я слышала о вас от господина Кера. Господин Дюпэн, я вам буду благодарна всю свою жизнь.

Продавец книг взял руку девушки и поцеловал.

— Это был оправданный риск, — ответил он. — А вот что касается спасения вашей жизни… Мадемуазель, мне кажется, что слава должна принадлежать тому, кто всю ночь скакал в Пуатье и смог убедить некоего великого господина в том, что вас не стоит подвергать пыткам.

— Валери быстро взглянула на д’Арлея.

— Что такое? Я ничего не слышала насчет поездки в Пуатье. Робин небрежно отмахнулся:

— Эту историю я вам расскажу в другой раз, Валери. Пьер Дюпэн поднял корзину, из которой виднелось горлышко бутылки.

— Это свадебное угощение, — объяснил продавец книг и подмигнул Валери и д’Арлею. — Говорят, что жених и невеста не обращают внимания на хорошую стряпню, но моя жена действительно прекрасно готовит, и вам предстоит убедиться в этом.

— Вам удалось предупредить священника, Пьер? — спросил д’Арлей.

Продавец книг утвердительно закивал.

— Гонец возвратился от него и сказал, что все готово.

— До свидания, Пьер Дюпэн! — крикнул д'Арлей, пришпоривая коня. — Мы всегда будем вспоминать о вас с большой благодарностью!

2

О священнике в соседней деревушке все отзывались очень уважительно. Действительно, он оказался милым, добрым стариком.

Церемония бракосочетания проводилась в маленькой церкви. Наверное, это была самая крошечная церковь во всей Франции. Кроме того, она выглядела довольно необычно и по форме напоминала перевернутую солонку. Священник шел по проходу, обняв за плечи жениха и невесту.

— Я считаю для себя честью венчать этих молодых и смелых людей, — сказал отец Элигиус. — Вам, дочь моя, пришлось пройти через очень серьезные испытания. Но вы еще очень молоды, и я верю, что вскоре многое забудете. Вы же, сын мой, берете на себя нелегкую обязанность. Вас многие будут осуждать и даже попытаются причинить вам неприятности. Но мне кажется, вы считаете подобные осложнения не большой платой за ту радость, которую получите в этом союзе. Всегда помните всем сердцем: наш Господь благословляет вас и укажет путь к счастью.

От дома к церкви шла крытая аркада, вся увитая виноградными ветвями. Д'Арлей и Валери поняли, как им повезло, потому что лишь небольшая толпа любопытных людей собралась у церкви.

— Здесь стало известно, что вы направились из тюрьмы в нашу деревню, — шепнул им старый священник. — Вы переночуете у меня, а на рассвете продолжите свое путешествие. И вам удобнее, и мне хорошо в вашей компании.

Все трое пошли в небольшой садик за домом. Стены, огораживавшие сад, были так высоки, что туда почти не доходили солнечные лучи, но зато стоял чудесный, тонкий аромат поздних, сентябрьских цветов и спелых груш.

Они уселись прямо под грушевым деревом, Валери расстелила платок на земле вместо скатерти. Пьер Дюпэн не преувеличил кулинарные способности своей жены. Еда была великолепной. Они угощались сваренными вкрутую яйцами, приправленными шафраном и гвоздикой; свежайшим сыром из Монтре, двуцветным хлебом — белым и черным. Этот хлеб готовили, перемежая слои теста из пшеничной и ржаной муки. Вино было легким, оно приятно пощипывало язык и освежало горло. Д’Арлей и Валери были очень голодны и съели все, что было в корзине, до последней крошки.

— Я надеюсь, — сказала Валери, — что смогу где-нибудь достать новую одежду. Конечно, воспоминания о тюрьме всегда будут меня преследовать. Эти вещи мне дали, когда вытащили из клетки. Господин Робин, вы видите, как они плохо сшиты, мне неприятно их носить.

— Я так обрадовался, что вновь вижу тебя, и даже не заметил, во что ты одета. — Робин внимательно оглядел девушку. — Ты права, дорогая, эта одежда не для тебя.

— Взгляните на этот ужасный вылинявший серый цвет! — горевала девушка. — Всю жизнь мне приходилось носить вещи из такого дешевого материала. Как я его ненавижу! Когда я была маленькой, мне обещали, что в день рождения я получу новое платье. Я сказала моей матери… мадам Марэ: «Пожалуйста, мама, любого цвета, но только не серого! » Она была доброй женщиной и обещала, что платье будет розовым или голубым. Я мечтала об этих цветах, но больше всего мне хотелось иметь розовое платье. Когда я получила долгожданный подарок, как ты думаешь, Робин, какого оно было цвета?

— Наверное, розового.

Девушка грустно покачала головой:

— Нет, милый Робин. Оно было серого цвета. У них не набралось денег, чтобы купить что-то более яркое. Теперь тебе понятно, почему я так ненавижу этот цвет?

Робин постарался поудобнее устроить Валери на своем плаще, а сам отправился к священнику, чтобы посоветоваться, что можно придумать в отношении платья для Валери.

— Мне придется поехать в другую деревню, — сказал священник, — там, наверное, я смогу что-нибудь купить для вашей жены. Господин д’Арлей, что вам требуется?

Д’Арлей дал священнику подробные инструкции:

— Отец Элигиус, скажите портному, что мне нужно все самое лучшее, изготовленное из красивого материала. Платье должно быть хорошо сшито, чтобы Валери выглядела в нем достойно.

Священник был вынужден заметить:

— Сын мой, это всего лишь деревня. Вы не должны ожидать чуда.

— Что касается цвета, мне бы хотелось, чтобы платье было розовым, — продолжал д’Арлей, — в крайнем случае — голубым.

— Но… но, вам, наверное, придется долго путешествовать?

— Да, путешествие займет не менее двух недель.

— Позвольте мне дать вам совет, сударь. Эти цвета непрактичны для долгого путешествия, и не имеет смысла выбирать дорогие материалы. Мне хочется порекомендовать вам недорогое платье серого цвета. Для дальней дороги — в самый раз.

— Только не серого! — воскликнул д'Арлей. — Святой отец, имеются веские причины, чтобы платье было нарядным, дорогим и какого-нибудь яркого цвета, пусть оно будет абсолютно непрактичным. Моя жена должна быть довольна, поэтому серый цвет совершенно исключен. Мне хочется, чтобы ее шляпу украшало перо страуса…

— Господин д’Арлей, это не Париж, не Тур и не Лион! — запротестовал священник. — В деревне, куда я отправляюсь, нет страусовых перьев. Нам сильно повезет, если мне удастся найти цветную ленточку на шляпку вашей жены.

Валери спала, когда д'Арлей вернулся в сад. Она сразу проснулась и села, прислонившись к стене. У нее пропало радостное настроение.

— Я поняла, насколько мы эгоистичны! — сказала девушка, виновато глядя на мужа. — Кер все еще томится в тюрьме, а мы о нем забыли. Должна признаться, милый Робин, я настолько забылась, что желала сегодня быть очень счастливой.

Д’Арлей попытался ее успокоить. Он уверял, что их друг прошел через самые ужасные испытания. Прошел с честью и достоинством. Теперь он сможет противостоять чему угодно.

— Ты же знаешь, дорогая, наш Жак Кер был самым мудрым и честным министром короля. У них нет ни одного реального доказательства против него. Кер благороден. Сколько раз он пополнял королевскую казну своими личными деньгами и никогда, ни единого раза не похвастался этим! Пусть поищут свои доказательства в его бухгалтерских книгах.