Королевский казначей

Король был настолько поражен, что сразу не нашел нужных слов. Он изумленно смотрел на д’Арлея, как бы не веря, что его подданный посмел говорить так откровенно. Он отошел в сторону и стоял там некоторое время, уставившись на темные облака, застилавшие небо.

— Господин д'Арлей, — наконец сказал король, — вы со мной разговаривали в таком тоне, как никто никогда не смел со мной говорить. Вам должно быть ясно, что мне это очень неприятно. Я никогда ничего не забуду и не прощу вам этих слов! Тем не менее, господин д'Арлей, я вынужден признать, что уважаю вашу храбрость и верю, что только великая убежденность в собственной правоте вынудила вас произнести эти слова. Вы сделали хитрый ход! — внезапно воскликнул король, — Ни один король не забывает думать о том, что смерть не позволит ему контролировать составление хроник. Меня это все очень волнует, и мне придется признаться, что вы, возможно, правы. Я вас не стану наказывать, господин д'Арлей, но приказываю, чтобы вы никогда никому не рассказывали о том, что вы мне высказали, и о том, что я вас выслушал. Мы об этом больше никогда не станем вспоминать. Д'Арлей поклонился.

— Сир, я вам это торжественно обещаю.

— Цель Жака Кера мне ясна, — продолжал король. — Он намеревался заменить леди Агнес этой девушкой и с ее помощью хотел заполучить влияние на короля и соответственно многое другое. И сейчас, — с неожиданной яростью продолжал король, — чтобы установить вину, придется все рассказать в суде! Все, что я старался скрыть, теперь станет известно всему миру! — Карл дышал с трудом, и прошло некоторое время, прежде чем он был в состоянии продолжить речь. — Закон должен быть соблюден. Если Жак Кер и эта девица задумали устранить леди Агнес, чтобы молодая заняла ее место, они должны быть наказаны. Но им будет обеспечен справедливый суд. Не следует разглашать одну вещь. В память о прелестной и святой леди эта неблагодарная девица не должна упоминать в суде о своей якобы родственной связи с Агнес Сорель. Я вам могу гарантировать только одно: девушку не будут пытать. Я сейчас же напишу приказ, запрещающий это.

Он заворчал, увидев, что лицо д'Арлея выразило облегчение:

— Доказательством моей справедливости является снисхождение, которое я проявляю к человеку, сующемуся не в свои дела и меня оскорбляющему. Господин д’Арлей, вы плохой подданный. Для вас будет безопаснее, господин д’Арлей, если вы больше никогда не появитесь при дворе!

5

Гийом Гуффье и Август де Ленвэр сидели в зале заседаний и грустно смотрели друг на друга. На столе лежали два документа с королевской печатью.

— Королевский гонец прибыл, когда мы уже собрались пытать девицу, — пожаловался Гуффье. — Господин губернатор, если бы этот господин д'Арлей не привез копию приказа короля, у нас уже было бы признание, в котором мы так сильно нуждаемся!

— Вы правы. Господин д'Арлей виноват в том, что наши планы провалились.

Гийом Гуффье мрачно уставился на оба документа. Казалось, ему было неприятно касаться бумаг. Он еще раз пробежался взглядом по приказу отменить пытки.

— Мы никогда не должны забывать, — тихо заметил Гуффье, — о том, что сделал господин д'Арлей. Никогда, Август, дружище!

В комнате воцарилась тишина. Губернатора так спешно вызвали для ознакомления с приказом короля, что он не успел позавтракать. Он взглянул на поднос с завтраком, потом на документы и, когда начал есть, почувствовал полнейшее отсутствие аппетита. Такого с господином толстяком никогда не случалось. Он немного поковырялся в еде, не сводя взгляда с мрачного дружка Гийома Гуффье.

— Дорогой Гийом, вам не стоит быть таким унылым, — наконец произнес губернатор. — Если я не ошибаюсь и правильно понял приказ короля, нам не позволено только одно — подвергать девушку пыткам.

— Разве этот запрет не помешает выполнению наших планов?

— Не обязательно. — Губернатор начал медленно жевать копченого угря, который был его любимым угощением на завтрак. — Приказ говорит, что мы не должны применять пытки, и я его трактую следующим образом: не использовать орудия пыток в специальной пыточной камере.

Гуффье нетерпеливо перебил дружка:

— Август, вы что, пытаетесь учить меня, как следует интерпретировать официальный язык?

Губернатор хитро усмехался.

— Нет, Гийом. Я пытаюсь вам объяснить путь, который может привести нас к данной цели и не нарушить королевского приказа. Мы можем использовать другие формы принуждения, и они могут оказаться не менее эффективными.

— Мудрый Август, постарайтесь объяснить мне все более понятно.

— Все дело в камере, — сказал губернатор, с проснувшимся аппетитом набрасываясь на еду. — Камера может быть настолько неудобной и ужасной, что она станет действовать на нервы и здоровье девицы — тогда и добьемся своего, не применяя пыток! Конечно, этот метод более медленный, но… мой милый Гийом, зато он весьма верный!

Гуффье начал обдумывать предложение.

— У вас есть клетка? — наконец спросил он.

— Конечно. Я только что собирался вам это предложить.

Валери отвели в камеру на нижнем этаже башни Мелю-зин. Камера была большой, светлой, с хорошим свежим воздухом. Более того, там была, можно сказать, элегантная обстановка: кровать под балдахином, подушки с белыми льняными наволочками. На кровать можно было взобраться по лесенке с вышитыми панелями. В камере также находилось мягкое кресло с подставками для ног и с красивыми резными подлокотниками, а также комод. На стене висело распятие, на окне стояли горшки с цветами. Камера явно предназначалась для высокопоставленных арестантов.

Девушка вошла туда, дрожа от страха, она и не подозревала, что сам король запретил пытать ее. Увидев роскошную обстановку, Валери немного успокоилась. Она огляделась и сказала:

— Какая прекрасная комната! Главный надзиратель покачал головой:

— Погодите, мадемуазель, я покажу вам, что находится за занавесками.

Валери только теперь обратила внимание на тяжелый, коричневого цвета гобелен, висевший на стене. Девушка побледнела и прошептала:

— Что это такое, уважаемый надзиратель?

Он откинул занавеску — и Валери прижала руку к губам, чтобы подавить крик ужаса. За гобеленом стояла клетка с широкими железными прутьями, на дверце висел огромный замок. Над клеткой висели две таблички с надписями: «Признавайся во всем — или будешь страдать» и «Бог отвернулся от тебя». Пропорции клетки были тщательно продуманы: заключенный не мог там ни встать в полный рост, ни лечь. Ему оставалось лишь сидеть, прижав колени к подбородку, или лежать в позе эмбриона.

Надзиратель открыл дверь клетки и сказал:

— Мадемуазель, войдите внутрь.

Валери оглянулась, чтобы еще раз увидеть красивую комнату, посмотрела на ужасную клетку и сказала:

— Мне следовало сообразить: у них отсутствует доброта и чувство справедливости.

Гийом Гуффье и Август де Ленвэр вскоре появились в комнате и увидели, что девушка сидит в клетке за решеткой, положив голову на колени, на ее лице было выражение ужаса и удивления.

Август де Ленвэр промокнул под носом надушенным платочком, подошел к клетке и взглянул на Валери.

— Мадемуазель, было решено проверить, насколько вы упрямы, не применяя средств, находящихся в камере пыток, в которой вы уже побывали.

— Да, сударь, — сказала Валери, начиная дрожать.

— Но мы постараемся выбить из вас правду. Вы останетесь здесь и не будете выходить отсюда, если даже вам станет плохо или вы сильно заболеете. Так будет до тех пор, пока вы не пожелаете говорить. Вам все понятно?

— Да, сударь.

— Я бы посоветовал вам побыстрее удовлетворить наши требования. Если вы проведете в клетке много времени, это отрицательно скажется на вашем здоровье.

Гийом Гуффье был очень доволен. Он и не желал скрывать этого.

— Я думаю, мой дорогой Август, — заявил садист, — нам не стоит задергивать занавеску. Пока мадемуазель находится в этой неудобной клетке, она сможет любоваться мягкой постелью, удобным креслом, видеть в тазике прохладную воду и полотенце, которыми можно вытереться после освежающего мытья. Ведь все это будет ей предоставлено, как только она проявит сознательность.

Глава 3

1

Жак Кер заканчивал завтрак, когда заскрипела дверь и в камере появился губернатор.

Август де Ленвэр был очень нарядно одет. Поверх синего камзола был накинут белый плащ, в шляпе торчало белое перо. Он зацепился пальцами за пояс и огляделся вокруг. Де Ленвэр увидел яркий свет, льющийся из окна, обратил внимание на чистоту и порядок в камере.

— Вы живете в приличных условиях, — сказал он неприязненным тоном, явно давая понять, что это ему не нравится. — Но так будет уже не долго. Я пришел сказать, Жак Кер, что суд над вами начнется сегодня же, через полчаса. Наверное, вам захочется привести себя в порядок, прежде чем вы появитесь внизу.

Кер недоуменно смотрел на губернатора.

— Суд начнется сегодня! — воскликнул Кер. — Но, господин губернатор, этого не может быть!

— Я вам сказал правду, и вы это скоро поймете!

— Вам и судьям известно, что меня об этом не предупреждали.

— Я предупреждаю вас сейчас! Кер зло рассмеялся:

— Вы хотите надо мной подшутить. Что я могу сделать за полчаса? Мне ничего не сказали о доказательствах, на которых основано это ужасное и лживое обвинение. Как я в таком случае смогу защищаться? Судьям известно, что у меня не было возможности собрать свидетелей защиты?

— Вы задали два вопроса, и я отвечу на них в порядке очередности, — заявил губернатор. Он поднял вверх один палец. — Первое. Суд решил, что вам не следует знать об обвинении. Если вам все станет известно, вы предстанете перед судом с хитрыми рассуждениями и попытаетесь защищаться. — Де Ленвэр загнул второй палец. — Второе. Свидетелей защиты не позволено вызывать. Так что вам должно быть ясно, что если суд открывается сегодня, вам от этого не будет ни холодно, ни жарко. А тянуть время — это ведь все равно не принесло бы вам никакой пользы.

Кер был ошеломлен речью наглого толстяка.

— Господин губернатор, но это все не соответствует установленным правилам! Неужели я правильно вас понял: мне что, не позволяется вызывать свидетелей?! Как я могу доказать свою невиновность, если будут заслушаны фальшивые показания этой женщины и тех, кто ее поддерживает?

Август де Ленвэр улыбнулся:

— Жак Кер, вам давно следует понять: вам нечего ждать. Вам все равно не удастся доказать свою невиновность.

Обвинение против вас сильное, и его никак не поколебать. Он еще раз оглядел камеру. — Вам что-нибудь нужно до того, как вы отправитесь вниз? Вам приносили утром горячую воду? Я отдал приказание, чтобы вам ее принесли. У вас есть чем побриться? Мне нравится, когда мои арестованные приходят на суд в приличном виде.

Кер пристально посмотрел на де Ленвэра.

— Мне действительно очень повезло. Мне не позволено защищаться. Я буду присутствовать на заседании суда молча, как будто мне в рот затолкали кляп. Но зато мне предложили прибор для бритья и горячую воду. О чем я еще могу мечтать? — Кер засмеялся. — Вы так любезны! Я постараюсь отплатить тем же и не создавать вам и вашим сообщникам никаких сложностей.

2

Заседание суда началось в главном зале, в центре стояли стол и пять кресел. На судьях были роскошные мантии с отделкой из горностая, их черные капюшоны были украшены геральдическими лилиями. С четырех сторон стол заседателей окружали высокие стулья, на которых восседали уважаемые гости. Кер позже узнал, что эти «уважаемые» буквально передрались, чтобы получить там места. В зале присутствовали не только мужчины, но и женщины. Все были очень возбуждены.

Следующий ряд занимали служащие суда и адвокаты. Рядом стоял стул с низкой спинкой. Он был предназначен для заключенного — туда были устремлены взгляды всех собравшихся.

Когда Жака Кера ввели в зал, все места уже были заняты. Ему удалось взять себя в руки, казалось, в его глазах застыла холодная улыбка. Кер остановился и обвел глазами зал. Он смотрел на разряженных дам и господ.

— Мне оказана удивительная честь, — заметил Кер. — Многие месяцы я содержался в изоляции, но судить меня будут при полном свете дня и даже с помпой. Здесь собралась удивительная компания. Я вижу всех моих открытых врагов. Они ждут для себя выгод после моего падения. Здесь собрались мои должники. Но, уважаемые судьи, и дамы, и господа, мне придется заметить, что здесь почему-то нет моих друзей.

В зале наступила тишина. Вдруг кто-то громко захохотал. Вскоре смешки пробежали по рядам, и даже адвокаты, самые выдержанные люди, начали хихикать.

— Вам это может показаться странным, но у меня есть друзья, — продолжал Кер. — Я и не ждал, что они окажутся здесь. Я думаю, господа, что они сейчас наверняка находятся на улицах, ведущих к этой тюрьме. Я уверен, что они стоят на площади у храма и их больше интересует исход суда, чем тех, кто находится здесь. Я уверен, что во всей Франции глаза миллионов моих друзей смотрят в этом направлении. Все они сердечно молятся за простого человека, который стал королевским казначеем и сыграл необычную роль в освобождении страны от ненавистных захватчиков.

Гийом Гуффье, сидевший в центре стола для судей, резко заявил:

— Обвиняемый, займите свое место, чтобы мы могли начать суд.

Кер внимательно взглянул на судей. Он переводил взгляд с одного на другого — и его глаза перестали улыбаться. Взгляд сделался твердым, внимательным. Он был готов к борьбе.

— Когда я был королевским министром, я очень трезво оценивал обстановку и совсем не обольщался на свой счет — я прекрасно знал, что у меня много завистников, а значит, врагов. Но особенно ненавидели меня трое. Я просто не давал им покоя. Хотите знать, кто это? Да, пожалуйста, я не намерен скрывать эти имена: Гийом Гуффье, Антуан де Шабанн, Отто де Кастеллан. Интересно, это простое совпадение или указание на характер процесса, который состоится здесь сейчас? — Именно эти три человека находятся в данном зале в качестве моих судей! Но даже присутствие моих самых злобных врагов среди пяти судей не является самым большим шоком, который мне пришлось пережить сегодня. Я не поверил собственным глазам, увидев Жана Дювэ, королевского главного прокурора, и Жана де Барбена, королевского адвоката, оба они выступают в качестве судей. Объявив меня виновным, они сядут вместе с остальными судьями и помогут вынести вердикт. Это будет венцом их усилий. — Жак Кер повысил голос, и он эхом отзывался в зале. — Вот самая большая насмешка над праведным судом! После этого мы сможем увидеть, как в университетах студенты начнут взбираться на кафедры, чтобы присвоить себе ученую степень, а грешники сами будут отсылать себя в рай! После этого мы можем окончательно признать, что справедливость покинула наши суды, а невинные люди находятся в зависимости от лжецов и обманщиков!

В зале началось волнение. Из-за загородок, где столпилось немало народа, пришедшего позже, были слышны громкие комментарии и звуки ударов — явное доказательство того, что слова обвиняемого вызвали неоднозначную реакцию.

Дамы начали перешептываться, прикрываясь веерами, а господа в бобровых шапках открыто возмущались наглостью обвиняемого. Гийом Гуффье яростно колотил по столу, требуя восстановить порядок.

— Никаких речей! Тишина! — орал он.

Кер некоторое время помолчал, а затем воспользовался тишиной, чтобы закончить свое выступление.

— Мои слова не предназначены для ушей суда, — заявил он. — Я не надеюсь на снисходительность этих судей, и меня не страшит тот факт, что эти слова лишь усугубят мое положение. Я надеюсь, что моя речь достигнет ушей тех мужчин и женщин, что толпятся на улице перед тюрьмой, заполняют кафедральную площадь. Вскоре, господа, об этом станет известно всему народу Франции. Я хочу, чтобы мои друзья понимали, в какой обстановке происходит это судилище. Я надеюсь, что мои соотечественники и впредь будут уважать Жака Кера, — ведь они твердо знают, что он невиновен. Несмотря ни на какие вынесенные вердикты.

Кер замолчал, медленно обвел взглядом сидевших в зале и опустился на стул. Он положил ногу на ногу, взмахнул рукой, как бы давая понять, что теперь суд может начать заседание.

3

Первым свидетелем была служанка Агнес Сорель, сгорбленная маленькая женщина. Когда ей задавали вопросы, она то плакала, то кричала, то начинала задыхаться и ловить ртом воздух. Видно было, что эта несчастная боится всего и всех. Ее допрашивал сам Гийом Гуффье. Сначала он уточнил ее имя и род занятий.

— Вы постоянно видели леди Агнес во время ее длительной болезни?

— Да, сударь. Я всегда находилась с ней и спала рядом с ее постелью… если только я могла заснуть, сударь, а это было весьма редко, потому что я постоянно беспокоилась из-за госпожи Агнес. Я помогала ей приводить себя в порядок и дважды в день мыла ее душистой водой…

— Я уверен, что вы хорошая служанка, но… Плаксивую свидетельницу ничто не могло остановить.

Продолжая всхлипывать, она подробно рассказывала о распорядке дня больной страдалицы. Она поведала суду о том, как мыла свою госпожу, расчесывала ей волосы и подстригала ногти. Гуффье не смог остановить женщину и передал ее Дювэ, генеральному прокурору. Дювэ был опытным человеком и мог остановить любого болтуна, так он и поступил в данном случае.

— Вы говорили, что ваша госпожа никому, кроме вас, не позволяла видеть ее во время болезни. Это относилось и к личному врачу Агнес Сорель? — Голос прокурора был строгим, и женщина мгновенно перестала болтать.

— Да, сударь. Когда он приходил, в комнате всегда царила темнота.

— Но, наверное, там горели свечи?

— Не всегда.

Жак Кер был доволен ходом допроса. «Когда я буду задавать вопросы этой женщине, — подумал он, — ей придется признать, что сделать, к сожалению, ничего уже было невозможно: Агнес Сорель умирала, и всем это было известно. Позже я получу такие же показания и от самого врача».

Когда начался допрос, Кер почувствовал, что у него появился азарт, кроме того, в нем проснулась надежда. Он не хуже любого адвоката разбирался в законах и был уверен, что легко сможет найти несоответствия в обвинении.

Дювэ продолжал допрос свидетельницы:

— Вас не было с госпожой Агнес утром восьмого февраля, когда ее навещал Жак Кер?

— Нет, сударь. — Служанка сказала это так, будто ее отсутствие явилось настоящей катастрофой, ошибкой, приведшей к страшным последствиям. — Я не хотела, чтобы мадам Сорель виделась с этим господином, и говорила, что она слишком слаба, будет лучше, если мы отошлем его прочь.

Прокурор потребовал, чтобы свидетельница подробно рассказала о том, что случилось в то утро.

— Госпожа провела неспокойную ночь и утром была очень слаба. Но она настаивала на том, чтобы повидать королевского казначея, и потребовала, чтобы ее перенесли в маленькую комнату, там она могла лежать в темноте за деревянной решеткой. Я помогла перенести госпожу, но не стала открывать окно и начала уборку. Я была занята своим делом, когда вдруг увидела госпожу де Вандом, стоявшую у двери. «Он привел с собой даму, — сказала она, имея в виду господина Кера. — Эта девушка так похожа на нашу госпожу, что их просто невозможно отличить!» Я возразила госпоже де Вандам, сказав, что это невозможно, что наша госпожа — самая прекрасная женщина в мире и никто не может быть на нее похож. Мадемуазель Вандом резко тряхнула головой и продолжала: «Иди и посмотри сама. Она сидит в холле, ожидая его, и выглядит весьма напуганной». Я продолжала убирать, а госпожа Жанна де Вандам сказала: «Я хочу посмотреть, что делает этот человек». Она исчезла, а через несколько минут и я вышла в холл, чтобы взглянуть на девушку, которая была похожа на госпожу Сорель. В холле никого не было, и я подумала: «Может, Жанна де Вандом и благородного происхождения, но она постоянно что-то придумывает и вечно все путает».

Жанна де Вандом пришла в кухню очень возбужденная и заявила, что Жак Кер посмел открыть окно в комнате, где лежала госпожа, и что она видела, как он давал госпоже выпить какую-то жидкость. Я сразу поспешила на помощь своей госпоже, но врач остановил меня, сказав, что сам пойдет к госпоже Агнес, а коли понадобится помощь, непременно даст мне знать. Я пыталась объяснить ему, что мое присутствие там необходимо, но доктор резко приказал мне: «Подготовьте комнату для госпожи. Она грязная, и воздух там ужасный. Зажгите лимонные палочки для очищения воздуха».

— В каком состоянии была ваша госпожа, когда ее принесли обратно в комнату? — спросил Дювэ.

— Сударь, госпожа была в сознании, но очень слаба, я испугалась, решив, что она умирает. Я спросила: «Дорогая госпожа, что с вами сделали?» Она открыла глаза, но, казалось, не узнавала меня. Тогда я спросила у врача: «Она умирает?» Он мне ответил сердитым голосом… Сударь, он не был зол, потому что он — очень добрый: «Конечно, она умирает».

— Он пытался помочь госпоже Агнес Сорель?

— Да, сударь. Он жег у нее под носом перья. Она снова открыла глаза и проговорила таким слабым голосом, что я едва ее слышала: «Неужели я еще жива?» Казалось, сударь, она не была рада этому.

— Вы оставались в спальне после того, как госпожа вернулась туда?

— Конечно, сударь. Неужели вы думаете, что я могла оставить одну мою бедную госпожу? Я не оставляла ее ни на секунду до следующего утра, когда господин де Пуатеван объявил, что мадам умерла.

— Вы не поняли, что она умерла, до того, как об этом объявил врач?

Служанка мастерски разыграла сцену отчаяния.

— Нет, милорд, — наконец проговорила она, громко сморкаясь в огромный платок. — Она столько времени тихо лежала… Дюжину раз я уже думала, что она умерла, но когда спрашивала врача, он мне отвечал, что госпожа еще дышит. А тут он сказал: «Она умерла, Бенедикта». Мне казалось, что он объявил о конце света.

Гуффье сделал знак судьям — и они начали совещаться, Это продолжалось несколько минут.

Пока судьи шептались, в зале немного разрядилась обстановка. Люди начали переговариваться, кто-то смеялся.

— Вам известно, что заключенный дал вашей госпоже, когда оставался с ней один на один?

— Нет, сударь.

— Жанна де Вандом с вами позже говорила об этом?

— Нет, сударь. Как только моя госпожа умерла, госпожа де Вандом забрала с собой ребенка и покинула это место. Я ее больше не видела.

— Господин де Пуатеван говорил об этом? Служанка была поражена:

— Со мной, сударь? Нет, конечно, сударь. Он никогда с нами о таких вещах не говорил. Никто из нас не посмел бы задавать ему вопросы. Он бы нас за это сильно отругал. Но… — служанка поспешила исправиться, — сударь, господин де Пуатеван, он такой ведь всегда любезный… он всегда хорошо относился к нам. Но нет, он ничего мне не говорил…

— С того момента, как вы узнали, что Жак Кер дал вашей госпоже какую-то жидкость, в доме никто не сомневался, что госпожа Агнес умирает?

Вопрос был так запутанно и неграмотно сформулирован, что Жак Кер с трудом сдерживался, чтобы не выступить с протестом. Казалось, служанка вообще не поняла, что от нее хотят. Она переминалась с ноги на ногу, хмурилась, сопела, а потом ответила:

— Нет, сударь, все прекрасно знали, что нет никакой надежды на то, что она выживет.

— Все. Вы можете идти. Тут поднялся Жак Кер.

— Господа заседатели, мне хотелось бы задать свидетельнице несколько вопросов.

Он взглянул на служанку и улыбнулся ей. Она снова заняла место свидетеля.

Гуффье повернулся и уставился на заключенного. На его лице было такое жестокое и хищное выражение, что Керу стало не по себе.

Председательствующий заявил:

— Обвиняемый не может задавать вопросы свидетелям. Пусть заключенный займет свое место.

Кер, казалось, потерял дар речи. Ему не разрешили вызвать собственных свидетелей, а теперь еще не позволяют задавать вопросы свидетелям обвинения. Кер сначала растерялся, но, увидев наглую усмешку на физиономии Гуффье, сразу пришел в себя.

— Заключенным всегда позволяют задавать вопросы свидетелям обвинения. Как иначе можно выявить правду в их показаниях? Господа, в подобном праве не отказывают даже самым закоренелым преступникам…

— Жак Кер, вам в этом праве отказано!

— Это значит, что я не смогу защищаться?

Гуффье окинул взглядом судейских чиновников, у одного из них на коленях лежали какие-то материалы. Чиновник быстро вскочил на ноги.

— Когда заслушают всех свидетелей, обвиняемому дадут возможность сделать заявление, — сказал Гуффье. — До тех пор он не имеет права вставать и обязан молчать.

— Почему я должен молчать, когда мою судьбу решают судьи, лишающие меня самых элементарных прав? Это невиданное нарушение законности. Такие права любой нормальный суд предоставляет даже самым отпетым мошенникам.

— Заключенному известно, что существуют методы, с помощью которых можно добиться послушания. Надеюсь, что нам не придется прибегать к ним. Но если он будет настаивать…

— Должен сказать вам, Гийом Гуффье, что я не собираюсь молча принимать подобную наглую несправедливость.

— Значит, придется действовать по-другому, — сказал Гуффье. Он снова кивнул чиновнику: — Выполняйте заданные инструкции.

Служащий прошел через зал и очутился рядом с заключенным. В руках он держал что-то вроде капюшона.

— Если заключенный еще раз попытается говорить без позволения судей, вы должны надеть ему это на голову, — скомандовал Гуффье. — Внимательно следите за ним. Нас никто не должен прерывать, и кроме того, никто не смеет высказывать крамольные идеи в суде, которому король поручил справедливо рассмотреть дело. — Гуффье повернулся к судейским чиновникам. — Готов следующий свидетель?

Глава 4

1

На второй день суда место свидетеля заняла Жанна де Вандом. Когда она вошла в главный зал, публика заволновалась. Люди, столпившиеся за перегородкой, толкались, шумели и пытались пробраться вперед, чтобы посмотреть на нее. Было видно, что женщина старалась одеться получше, чтобы достойно выглядеть, но результат получился обратный. Похоже, Жанна де Вандом страдала полным отсутствием вкуса: она выбрала платье ядовито-зеленого цвета, украшенное мехом, вышивкой, бантами, кружевами… Она была жалка и уродлива в этом перенасыщенном всякими штучками наряде.

Жанна шагала опустив голову, казалось, что ее пугает ответственность. Но это была лишь поза. На самом деле ей нравилась роль палача. Когда де Вандом проходила мимо Кера, она подняла голову и дерзко взглянула на него.

Жак Кер подумал: «Да, это уродливое создание желает стать инструментом моей гибели».

Жан Дювэ взял де Вандом под руку и проводил к креслу, стоявшему рядом с судейским столом.

— Госпожа де Вандом, — обратился к ней Дювэ, — на предварительном следствии вы нам сообщили необходимую информацию о себе и то, как вы заняли место в штате мадам Сорель. Чтобы не затягивать следствие, вам не следует снова рассказывать об этом сейчас. Все было записано, и мы удовлетворены сообщенными сведениями. Сегодня мы начнем с того, что случилось во время визита заключенного к госпоже Сорель.

Свидетельница почтительно поклонилась, не поднимая глаз, и откинула рукава, чтобы всем были видны четки в ее руках.

— В какое время восьмого февраля вы в первый раз увидели Жака Кера?

— Это было между девятью и десятью часами. Моя подопечная — младенец, я хочу сказать… — она засмеялась, как будто рассказывала что-то смешное, — плохо себя чувствовала. Я приказала приготовить специальный отвар и спускалась по лестнице, чтобы посмотреть, как его готовят. В это время открылась входная дверь дома. Вошел Жак Кер в сопровождении дамы.

— Вы ее узнали?

— Нет, сударь. Я ее прежде никогда не видела. Но меня поразило удивительное сходство с… моей госпожой.

— Вы имеете в виду мадемуазель Агнес Сорель?

— Да, сударь. Это было просто поразительно. Я стояла на лестнице и смотрела на них. Нет, я смотрела на девушку, а не на Жака Кера. Меня очень заинтересовала ее внешность. Это было, — она захихикала, — как будто леди Агнес выздоровела, помолодела и вошла в дверь.

— Они вас видели?

— Нет. Они стояли в холле и не двигались, потому что там царила полная темнота, как и во всем доме.

— Но, видимо, было не настолько темно, вы ведь уловили сходство той девицы с вашей госпожой?

— В доме окна были закрыты ставнями несколько недель, сударь. Мои глаза привыкли к полутьме, и, конечно, в холле горела одна свеча. Девица была настолько похожа, Жанна де Вандом засмеялась еще громче, — сударь, это можно было бы разглядеть в темноте холла, освещенного одной свечой.

— Они двигались в темноте?

— Нет, сначала они стояли неподвижно.

— Они разговаривали друг с другом?

— Да, сударь. Жак Кер что-то шепнул девице. Я не слышала, что он сказал.

— Девушка ему ответила?

— Я этого не помню. Мне кажется, что она только кивнула.

— Но потом они начали что-то делать? Наверное, это случилось после того, как их глаза привыкли к полумраку?

— Да, сударь. Жак Кер что-то сказал, девица в ответ утвердительно кивнула. Она стала шарить под плащом. Это был длинный теплый плащ на меху. Девушка достала маленькую бутылочку и передала ее Керу.

Кер был вне себя от возмущения. Он вскочил на ноги.

— Это ложь! — крикнул он. — Я заявляю…

Кера схватили две сильные, словно стальные, руки и пытались усадить его на стул. На голову ему нахлобучили капюшон, который не позволял Керу ничего видеть и очень затруднял дыхание.

Кер пытался освободиться, но у него ничего не получалось — слишком уж силен был противник. Он попытался кричать, но толстая ткань заглушала голос.

Он слышал, как Гуффье тихо ругался:

— Значит, вы не поверили предупреждению, мошенник из Буржа?! Вы пытались возражать благородным судьям, вонючий меховщик! Еще одно движение — и вам вообще нечем будет дышать!

Когда Кера освободили от капюшона, он откинулся на спинку стула и старался восстановить дыхание, затем он вытер со лба пот. Ослабевшая рука сильно дрожала.