Средневековые Де Варенны - Соблазненная

Сэвидж не стал поучать своего подопечного, полагая, что парнишке хватит ума подражать ему. Сначала Адам стал раскуривать свою сигару. Он медленно откусил кончик сигары, потом большим и указательным пальцами оторвал кусок табачного листа. Зажег спичку и, держа ее у конца сигары, медленно затянулся. Затем, сложив губы трубочкой, выпустил клубы ароматного голубого дыма.

Тони глубоко вдохнула, твердо держа сигару, ожидая, когда она зажжется. Сигара чуть заметно дрогнула, когда Тони, сложив губы, стала затягиваться. Вдруг она почувствовала, что жарко языку, и сразу перестала втягивать дым. Однако, увидев, что тлеющий кончин вот-вот погаснет, Тони затянулась снова, набрав полный рот дыма. Чуть было его не проглотила, но, поняв, что это будет иметь катастрофические последствия, поспешила выпустить дым. Ей не хотелось встречаться взглядом с Адамом. Для нее вдруг стало очень важно, чтобы он ею восхищался. Она бы очень расстроилась, увидев в его глазах презрение.

Тони наблюдала, как он привычно вертит в пальцах сигару. Смотрела, как подносит ее ко рту и затягивается. Непринужденно, но с явным наслаждением. Старательно избегая его взгляда, она снова втянула в рот дым, попробовала его на вкус, затем медленно небрежно выдохнула, полуприкрыв веки, чтобы не щипало глаза.

Почувствовав себя достаточно уверенно, она поглядела в его светлые голубые глаза. В них не было ни презрения, ни восхищения. Судя по выражению лица, он принял как само собой разумеющееся, что Тони может курить. Они молча продолжали курить, поглядывая друг на друга. Сэвидж загасил сигару о блюдечко бронзового подсвечника, Тони, последовав его примеру, внезапно почувствовала легкую тошноту.

— Покажи мне фермы, — решительно предложил Сэвидж, поднимаясь с кресла.

Тони возмущало его бесцеремонно хозяйское отношение. Ну конечно, Сэвидж считал ее неспособной позаботиться о фермерах и вообще беспомощной, но в данный момент она чувствовала себя хуже чем беспомощной.

— Хорошо, — нехотя согласилась Тони, чувствуя, что ей обязательно надо остаться одной, иначе она окончательно опозорится. — Скажите Брэдшоу, чтобы седлал Нептуна, а я догоню вас у конюшни.

Как только Адам Сэвидж закрыл за собой дверь, Тони прислонилась к ней, закрыв глаза, и тихо застонала. Черт бы побрал этого человека! Словно кто-то нарочно послал его мучить ее. В этом подавляющем тебя дьяволе было что-то такое, что затрагивало ее гордость. Ни за какие сокровища короны она не призналась бы ему, что никогда не курила.

В одно мгновение Тони почувствовала, что ей сейчас станет дурно. Едва успела открыть стульчак и вытянуть оттуда ночной горшок Антони, как ее самым неделикатным образом стошнило. Поразительно, как только опорожнился желудок, комната перестала ходить ходуном. Умывшись и прихватив плетку брата, она весьма неуверенными шагами стала спускаться по лестнице.

Спускаясь, Тони увидела обеспокоенное лицо Роз. У парадного входа в прихожей стоял мистер Бэрке. На его лице тоже была написана озабоченность. Тони не осмеливалась открыть рот, лишь подняла скрещенные пальцы, чтобы показать, что пока дела идут нормально. Если ей улыбнется судьба, то все обойдется.

У конюшни стоял прекрасный арабский скакун, но ни Нептуна, ни Сэвиджа не было видно. Стараясь поменьше дышать, она вошла внутрь. Обычно запах конского пота и навоза на нее не действовал, однако сегодня она не была уверена, что ее снова не стошнит.

Сэвидж и Брэдшоу оживленно беседовали, но ни тот, ни другой не собирался седлать Нептуна. Когда Тони подошла к ним, Сэвидж, продолжая разговор с Брэдшоу, поднял седло и передал ей. Она поняла намек. Ее опекун считал, что семнадцатилетний парень, если он хоть немного уважает себя, должен седлать своего коня сам.

Тони обозлилась, но не показала виду. Адам Сэвидж был самым законченным воплощением мужчины из всех, кого она встречала. Он источал силу и власть. Ему ничего не стоило оседлать и взнуздать лошадь. При одном взгляде на него у любой девушки задрожат коленки. Была бы она Антонией, то, глядя на его могучие мышцы, хлопала бы глазами и, затаив дыхание, смотрела, как он седлает ей лошадь. А в облике Антони ей оставалось только возиться с этой проклятой сбруей. Кипя от злости, Тони закинула в седло длинную ногу и, не дожидаясь его, махнула через парк.

Сэвидж нагнал ее, когда она уже скакала по лугам.

— Арабского скакуна с Цейлона привезли?

— Да. Двух, но подыскиваю еще. Нет на примете хороших лошадей?

Тони, отрицательно покачав головой, коротко ответила:

— Не таких кровей. — Она рассердилась. Знает же, черт возьми, что арабские скакуны стоят целое состояние!

У первой фермы они стреножили лошадей и направились пешком. Сэвидж обращал больше внимания на скот и хозяйственные постройки, чем на небольшой жилой дом.

Тони познакомила его с Джо Брэдли, и Сэвидж задал ему несколько относящихся к делу вопросов:

— Сможешь держать больше скота, если лорд Лэмб купит тебе?

Выслушав собеседника, дал несколько советов. Увидев двух девиц, которые, перешептываясь и хихикая, глядели на Тони, озабоченно отметил, что юноша не обращал на женский пол никакого внимания. Одна из них, набравшись смелости, поздоровалась с Тони и бросила в его сторону откровенно соблазняющий взгляд. Тони сердито проворчала:

— Мэри, давай отсюда, у нас дела.

Сэвидж удивленно поднял бровь. Насколько он помнил семнадцатилетних парней, они всегда ходили со стоячими, только и думали, чтобы кому-нибудь воткнуть. А эти два спелых яблочка, которые пора сорвать, кажется, понапрасну сохли по молодому лорду Лэмбу. Тони, видно, считал, что его прибор нужен только для того, чтобы помочиться!

По пути в Лэмб-холл после осмотра второй фермы Сэвидж стал объяснять:

— Если бы оба арендатора объединились между собой, один занялся выращиванием отборных зерновых, а другой — животноводством, это было бы куда производительнее и прибыльнее. У Гарри Симпсона сын. Кажется, трудолюбивый парень. Они могли бы за год удвоить производство. У другого фермера, Брэдли, только дочери, но если ему нанять работника, со временем это бы окупилось. Чтобы делать деньги, приходится их тратить.

Слушая его советы, Тони нехотя признавала их достоинства, но мыслить широко, разумеется, дано тому, кто не ограничен в средствах.

— Не у каждого есть ваши деньги, — проворчала она. Сэвидж взглянул на Тони, скачущего на прекрасном гунтере, подумав, что парень довольно испорчен. Привилегированный от рождения, он не имел никакого представления о том, что такое тяжелый труд, голод или обязанности перед людьми. Адам, конечно, никому не желал узнать, что такое голод, но, черт побери, парню не повредило бы познать вкус тяжелого труда или бремя обязательств по отношению к другим. Отпустив поводья, Сз-видж протянул мозолистые коричневые от загара руки.

— Все, что у меня есть, я заработал вот этими руками. У меня не было привилегий от рождения.

Ему не надо было добавлять: «Как у тебя». Эти не сказанные вслух слова подразумевались сами собой. Кроме того, и без слов было ясно, что «привилегии» претили этому человеку,

— Если бы перед вами был выбор: родиться с деньгами или заработать их, вы предпочли бы второе, — моментально среагировала Тони.

— Ты видишь меня насквозь, — ухмыльнулся Сэвидж. При одном взгляде на крепкие белые зубы и светлые голубые глаза на загорелом лице у Тони замирало сердце. Она моргала глазами, чтобы удостовериться, не сон ли это. Его внешность притягивала как магнит, но было в ней и что-то зловещее, опасное. Она уже мысленно называла его «мужчиной, у которого все на месте». Она избегала встречи с ним, боялась оставаться с ним, считала минуты, когда он уедет, а теперь частица ее необъяснимо не желала, чтобы он уезжал. Ее чувства к Адаму Сэвиджу полностью и окончательно раздвоились.

Спешившись у конюшни, Сэвидж снял седло и насухо вытер коня. Тони последовала его примеру. Сполоснув в ведре руки, они вместе не спеша побрели к дому.

— На этот раз я не могу у вас остаться. Много дел в Лондоне, а я еще, по существу, не побывал в Эденвуде.

— Эденвуд, — мечтательно вздохнула Тони.

— Это дом, который я построил в Грэйвсенде.

— Да я знаю! Был там много раз. Джеймс Уайатт — архитектор, какого поискать.

Адам Сэвидж, почувствовав в голосе Тони необыкновенный восторг, удивился, как юноша в его возрасте может так увлекаться строительством и архитектурой.

— Тебе хотелось бы стать архитектором?

— О, конечно! У меня об этом десятки книг. Меня интересует не только наружный вид, но и исполнение интерьера. В Лондоне полно величайших художников и мастеров. Поскольку вы давно не были в Англии, их имена вам ничего не говорят, но здесь работают Томас Шератон, Джордж Хепплуайт, Роберт Адам и Томас Чиппендейл.

— Да, сдается, что у нас общий интерес. Мой отец был столяром-краснодеревщиком. Учился у Чиппендейла.

— Просто непостижимо. Но вы говорите о нем в прошедшем времени, значит, его нет в живых. Адам Сэвидж помрачнел.

— Его раньше времени убила нищета, — коротко ответил он и переменил тему разговора. — Я как раз собираюсь обставлять Эденвуд мебелью. Как ты посмотришь на то, чтобы помочь мне своими знаниями?

Тони хотелось прыгать от радости, но в предложении было и много явных опасностей.

Сэвидж заметил колебания Тони.

— Лэмб-холл — прекрасное местечко, но, откровенно говоря, по-моему, тебе нужно переменить обстановку. Нужно пообщаться в Лондоне с молодыми людьми твоего возраста. И с молодыми женщинами, — многозначительно добавил он. — Там же целый большой мир. Разве тебе не хочется его узнать? В твоем возрасте я был готов проглотить его весь!

Тони ощущала его презрение. Она боялась, что он считает Антони Лэмба бесхарактерным, лишенным всех подобающих мужчине качеств. Внезапно ее охватил азарт. Если на то пошло, она, черт возьми, покажет, какой из нее мужчина!

Войдя в дом, Тони позвонила мистеру Бэрке и, многозначительно посмотрев, сказала:

— Помогите уложить вещи. Я уезжаю в Лондон. Роз, словно молоденькая девушка, порхала вокруг Адама Сэвиджа. Когда Тони с мистером Бэрке скрылись наверху, Адам доверительно поведал Роз:

— Леди Рэндольф, думаю, мне удалось рассеять болезненную меланхолию Антони. Он согласился поехать в Лондон, чтобы помочь мне выбрать обстановку для моего нового дома в Грэйвсенде.

Роз опасалась, не заставил ли Сэвидж Антони силой, но, зная увлечение внучки Эденвудом, сразу же отбросила подобную мысль. Правда, крайне предосудительно ехать с ним одной, но этого не избежать, не вызвав подозрений.

— Вы, разумеется, останетесь к обеду, — стараясь выиграть время, предложила Роз.

— Спасибо, — рассеянно ответил он, думая о чем-то другом. — Леди Рэндольф, для семнадцатилетнего юноши Антони кажется очень неискушенным в жизни.

Роз прикусила губу:

— Знаете ли, близнецы на этот сезон собирались ехать Лондон, но, когда мы получили весть о Расселле, вопрос отпал.

— Лорд Лэмб становится мужчиной, и я по опыту знаю что молодым жеребчикам очень полезно перебеситься, до того как на них лягут обязанности мужчины. Поскольку Расселл назначил меня законным опекуном Антони, я несу за него большую ответственность.

— Это достойно восхищения, мистер Сэвидж. Уверена что с вами ему не грозит никакая опасность. — Роз так совсем не считала. Никогда еще она не встречала такого искушенного в жизни человека. Она вздрагивала при мысли о том, чему он может научить Антонию. Боже, ну и переплет! — А вот и мистер Бэрке. Предложите, пожалуйста, мистеру Сэвиджу что-нибудь выпить перед обедом. А я поднимусь на минутку наверх передать Антони поручения для прислуги в городском доме.

— Ах, Роз, я надеюсь, что выдержу. Это самый властный человек на свете, навязывает свое мнение буквально обо всем, чем может довести до бешенства. Он считает, что мое воспитание сильно запущено, или, точнее, горит желанием учить лорда Лэмба. Я намерена впитывать все как губка. Он начал, не имея ничего. Все, что у него есть, он заработал собственными руками.

— Прекрасно, — поддразнила Роз, — и, разумеется, ты уже ешь с его рук.

— Неправда! Я была с ним вполне груба. Сказала прямо в лицо, что он безучастен к моей боли и что я его презираю.

— И как он реагировал? — тихо спросила Роз.

— Он сказал, что нам придется терпеть друг друга. Было бы неплохо, если бы через пару дней ты подъехала в город.

— Верно, милая, это блестящая идея. Знаешь ли, довольно предосудительно оставаться с ним наедине.

— Да нет же, Роз, ничего особенного. Он принимает меня за мужчину, ну, если не за мужчину, то за юнца, по правде говоря, зеленого юнца.

— Но ты не мужчина, а женщина, а Адам — самый эффектный мужчина, которого нам с тобой довелось увидеть в жизни.

— Мой Бог, что верно, то верно, у этого мужчины все на месте. Выходит, и тебе не устоять перед его чарами?

— Я старая женщина. А ты, милая, весьма уязвима. Берегись увлечься и поддаться его чарам. Не думаю, что твоя мать выпустила его из своих рук.

Антонию шокировали слова бабушки. Она попыталась поставить себя на место Роз, потом на место матери посмотреть на Сэвиджа их глазами. Его мужественное лицо, казалось, было вырублено из самого темного дерева. Его длинные иссиня-черные волосы вились непослушными локонами, вызывая у женщины желание развязать кожаный ремешок и пробежать по ним пальцами. Тони хотелось их взъерошить и узнать, какие они — шелковистые или жесткие, как проволока. Грубые черты лица крупный нос, выдающиеся скулы, прямой, четко очерченный, упрямый подбородок.

Высокий, могучего телосложения, широченные плечи, ноги будто молодые дубки. Сильные, загорелые и необычайно красивые руки. Его окружала аура непоколебимой уверенности в себе, которая, как она знала, не приходила с богатством, а исходила от самого человека. С первого взгляда чувствовалось, что он упрям, решителен, тверд, своенравен, непреклонен, вынослив и строптив. В довершение всего он был греховно привлекателен. Она подозревала, что он жесток и при этом опасен. Больше всего обращали на себя внимание его холодные голубые глаза, так необычно выглядевшие на его смуглом лице. Он мог одним взглядом приковать человека к месту.

Она тяжело вздохнула, поняв, что в глазах женщины любого возраста он был потрясающе, опасно соблазнителен, и подозревая, что дурочек, поддавшихся чарам этого мужчины, было бессчетное множество.

Глава 14

Уже смеркалось, когда двое всадников добрались до Эденвуда. Тони еще не видела дом в завершенном виде, и у нее захватило дух от восхищения. В голове промелькнула мысль, что скажет Адам Сэвидж, когда увидит счета за роскошный импортный мрамор, расписанные вручную кафельные плитки и все другие предложенные ею дорогостоящие пристройки и дополнения. Затем беззаботно пожала плечами. В конце-то концов эти идеи принадлежали Антонии, и вряд ли он станет винить лорда Лэмба.

В просторной конюшне с фонтанчиком для пойки лошадей посередине стояла великолепная пара ездовых лошадей одинаковой масти. Для лошадей, на которых они приехали, оставались десятки пустующих стойл. Тони благодарила свою звезду, что научилась ухаживать за лошадью. Сэвидж считал, что мужчина должен прежде позаботиться о коне, а потом уж думать о себе.

У парадного входа их встретило экзотическое существо в шелковом светло-лиловом сари. В руках охапка стройных синих ирисов из сада. Изящно присев, она застенчиво улыбнулась:

— Добро пожаловать домой, хозяин. Эденвуд похож на дворец. Цветы необычные, но смотрятся прекрасно.

Сэвидж, улыбнувшись в ответ, поднес к губам изящную ручку.

— Это Киринда, Тони. Иногда мы зовем ее Цветком Лотоса.

Он украдкой следил за реакцией Тони при виде прелестной молодой женщины, отметив про себя, что тот не отрывает от нее любопытного взгляда. Адам незаметно улыбнулся. Если бы Тони остался безразличен к такой соблазнительной представительнице женского пола, тогда парень был бы просто ненормальным.

Начинающийся снаружи светлый мраморный пол вел в величественный вестибюль. При виде Адама скворец, подняв хохолок, проверещал:

— Сэвидж! Дикарь! Грешник! Искуситель!

— Это Рупи, — познакомил Адам.

— Дайте подумать, — рассмеялась Тони. — Это — цена, которую вы за него отдали.

— Форменный грабеж, — кивнул Сэвидж. Киринда стала зажигать свечи и лампы от длинного вощеного фитиля. Она двигалась так бесшумно и грациозно, что смотреть на нее было одно удовольствие. На освещенном молочно-белом мраморе заиграли тонкие золотые прожилки. Джеймс Уайатт выбрал что надо.

— Ни одного бенгальского тигра, — заметила Тони. — А я-то думал, что все англичане, побывавшие в индийских владениях, — заядлые охотники.

Сэвидж поднял на нее холодные голубые глаза.

— Я охочусь, когда нужно. Не ради трофеев. Вперед выступил туземец в ослепительно белых одеждах и ярко-красном тюрбане. В рунах серебряный поднос с двумя бокалами.

— Этот человек — моя правая рука. Джон Булль, я хочу познакомить тебя с лордом Антони Лэмбом.

— Добрый вечер, Превосходительство, добрый вечер, милорд. Я много лет мечтал приехать в любимую вами страну. Для меня большая честь познакомиться с лордом Английского королевства, — произнес он, касаясь тюрбаном колен.

— О, пожалуйста, Джон Булль, не кланяйся мне. Это я склоняюсь перед тобой. Ты намного воспитаннее меня.

— Воспитаннее? — переспросил пораженный тамил. Сэвидж внимательно наблюдал за лордом Лэмбом, но не заметил ни капли высокомерия. Тони говорила абсолютно искренне.

— Английский — не твой родной язык, однако ты овладел им в совершенстве. Джон Булль сиял.

— А твоя жена — самая очаровательная из дам, которых я когда-либо встречал. Джон Булль нахмурился. Сэвидж расхохотался:

— В обоих случаях ты попал пальцем в небо.

Не обращая внимания на замечание Сэвиджа, Джон Булль стал ему выговаривать:

— Мы вас не ожидали, Превосходительство. Еда, которую я приготовил, годится для вас, но непригодна для лорда королевства. Кроме того, у нас не хватает кроватей.

— Черт побери, Джон Булль, ты со своими церемониями хуже накрахмаленной рубашки. Нам с Тони плевать и на еду, и на кровать. Будем спать на полу. Считайте, что Тони — один из нас. Где Джеффри Слоун?

— Ваш секретарь очень занят с бумагами. Он наверху, в библиотеке. Я не хочу бросать свою тень на его характер, Превосходительство, но должен вам сказать, что он платит любую цену, какую запрашивает купец за свой товар.

— Спасибо, что поделился со мной, Джон Булль. Тони, располагайся как дома. Я на минутку поднимусь поговорить с секретарем, а потом мы совершим большую прогулку.

— Вы должны извинить моего хозяина. У него сильная нелюбовь к формальностям, но я встречался с вашей матерью и думаю, что мэмсаиб была бы возмущена, если бы узнала, что Леопард считает, что вы будете спать на полу.

— Я не видел мать больше десяти лет. Как она? — с грустью спросила Тони.

— О, очень-очень красивая. Как английская королева.

Тони улыбнулась. Ясно, что Джон Булль не видел королеву. Однако из его слов она поняла, что легендарная красота матери не подлежит сомнению.

— Почему ты зовешь его Леопардом?

— Так его зовут все на Цейлоне. Его плантация называется Прыжок Леопарда.

— Как интересно! Ты мне расскажешь о ней, Джон?

— Постараюсь, Светлость, но если говорить, то ваша страна много интереснее.

— Мы будем рассказывать друг другу. У меня на Керзон-стрит есть книги, которые тебе понравятся. Джон Булль смущенно отвел взгляд.

— Я произвел очень плохое впечатление на Керзон-стрит. Назвал вашу миссис Хогг женщиной-свиньей.

Тони зашлась от восторга:

— После твоих слов действительно кажется, что в ее облике и манерах есть что-то от свиньи. Иногда люди бывают похожими на свои имена, как, скажем, Цветок Лотоса. Извини, что я принял ее за твою жену.

— Лотос — это просто водяная лилия, — пренебрежительно отозвался он. — Она телослужительница хозяина.

Тони покраснела из-за своей недогадливости. Вот дурья голова! Экзотическое создание — наложница Адама Сэвиджа! Она почувствовала необъяснимый укол ревности, не в силах оторвать глаз от легкой винтовой лестницы. Вот вам еще один, кто соответствует своему имени — Дикарь.

Когда Сэвидж спускался по лестнице, она поняла, почему его люди называли его леопардом, и вдруг застеснялась. Инстинктивно обернулась к Джону Буллю:

— Может быть, это и не так уж много, предлагаю тебе свою дружбу.

— О, Светлость, для меня она не имеет цены!

— Он хочет сказать, бесценна, — тихо поправил Сэвидж, весьма признательный молодому Лэмбу за терпимость и отсутствие предрассудков.

Тони весело рассмеялась:

— Никогда не думал, до чего же нелеп английский язык. Эти два понятия должны быть синонимами.

— Пока еще достаточно светло, можно посмотреть парк. А экскурсию по дому отложим до завтра. Не хочется пропустить ни одной детали.

Сэвидж повел по парку, где уже были аккуратно разбиты дорожки и клумбы. Они прошлись по усеянной маргаритками траве, которая скоро превратится в стриженые газоны. Подошли к тисовой рощице, через которую была проложена тропка.

— Замечательно, — отметил Адам. — Как я скучал там по этим деревьям!

— Но и на плантации одни деревья, — возразила Тони.

— Ты меня не понял. В индийских владениях растут великолепные деревья. Красное дерево, черное дерево, тик, атласное дерево. Ради них я прежде всего и поехал. Потом на плантации мы сажаем эвкалипты и другие деревья, чтобы затенить нежные чайные кусты. Я хотел сказать, что скучал по английским деревьям.

С другой стороны тисовой рощицы перед ними раскинулось небольшое озеро. По поверхности скользила пара черных лебедей. У Тони захватило дух от красоты.

— На Цейлоне так же красиво, как здесь?

— Так же красиво, только там своя, экзотическая, дикая красота.

Сумерки сгущались. Повсюду появились глубокие тени. В озере отражались темно-синее небо и черные деревья. В вечерней тишине слышалось лишь кваканье лягушек да еще вдали, за густыми деревьями, плеск воды в Темзе. Внезапно над водой раздался пугающий зов кваквы, и оба одновременно подняли головы, пытаясь разглядеть птицу.

В темноте раздавался низкий голос Адама. Антонии пришло на ум сравнение с темным бархатом.

— В Прыжке Леопарда я приходил в сумерках на край озера и смотрел, как день превращается в ночь. Когда садится солнце, из прохладной воды выходят дикие буйволы. Их встречает сердитое верещание обезьян, усыпавших ветви деревьев. Над водой вьются тучи москитов. Рыбы, выпрыгивая из воды, кормятся ими и в свою очередь становятся добычей крокодилов. Обезьянки до того нахальны, что подбираются вплотную к пресмыкающимся, рискуя попасть им на ужин. Иногда так и случается. Ночных бабочек больше, чем дневных. У некоторых крылья шириной с фут. Ночные запахи до того пьянят, что можно лишиться чувств… жасмин… камфара… гранат. Воздух наполнен музыкой ночи — шорох миллионов крыльев летучих мышей, леденящий кровь вопль шакала, глухое урчание камышовых котов. Если хватало терпения дождаться восхода луны, то часто можно было мельком увидеть приходящего на водопой леопарда. Они обладали поразительной способностью возникать ниоткуда и так же в мгновение ока исчезать.

Нарисованная Сэвиджем яркая картина сказала Тони, как глубоко он любил Цейлон.

— Вы скучаете по нему.

— Да, но далеко не так, как скучал по Англии. Это был момент, полный волшебства. Адам перенес ее с собой в другое время и другое место. Казалось, они были одни во всей Вселенной. Тони так сильно хотелось чтобы он коснулся ее, что она лишилась сил. Он стоял чуть позади нее, и ей хотелось прислониться к нему спиной ощутить его силу. Представив, как он нежно целует ее в затылок, она невольно вздрогнула. Что-то промелькнуло мимо них.

— Летучая мышь! — воскликнула Тони, очнувшись от игры воображения. — На Цейлоне летучие мыши такие же, как и у нас?

Сэвидж тихо засмеялся:

— Нет, там они плодоядные. Они жадно поглощают плоды дерева конг, пока не падают мертвецки пьяные. Совершенно не знают меры. Возможно, здесь лежит разница между двумя мирами. Англия — страна умеренности. На Цейлоне же все восхитительно необузданно.

Только в доме до нее дошел смысл слов Сэвиджа, когда Киринда, подойдя к нему, тихо спросила:

— Вас можно искупать, хозяин?

— Да. — И он повернулся к Тони. — Пойдешь с нами в бассейн?

Тони в жизни не испытывала подобного потрясения. Ужас отразился на ее лице.

— Ты смотришь на меня так, будто я, черт возьми, главный развратник Малабара. На Востоке принято купаться, а не просто мыться. Это очень приятно. Я хочу, чтобы ты испытал множество вещей из разных стран. Не настолько же ты узколоб, чтобы не стремиться познавать новое?

— Разумеется, нет, — робко возразила Тони. — Просто я не смею нарушить, как мне представляется, интимный ритуал между вами и Цветком Лотоса.

Как ни смешно, но Сэвидж подумал, что парень еще ни разу не обнажался в присутствии женщины.

— Все вещи с корабля распакованы? — спросил он Киринду. — Дай ему один из моих халатов и проведи в другую купальню, Джон Булль просто не станет нас кормить, пока мы не вымоемся.

«Я не смею нарушить, как мне представляется, интимный ритуал между вами…» Как это, скажите на милость, ей удалось ввернуть такое выражение? Она безнадежно старалась отогнать от себя картины «интимного ритуала». До этого Тони было безразлично, как он выглядит без одежды. А теперь она мысленно начала его раздевать. Она отчаянно пыталась не пускать эти видения но они становились все более отчетливыми и навязчивыми. Как должны выглядеть эти широкие плечи без рубахи? У него, несомненно, могучая мускулатура. А грудь покрыта таким же густым загаром, как лицо и руки? Она не могла представить Адама Сэвиджа бледнокожим. Она почему-то знала, что он покрыт бронзовым загаром. И потрясающе зарос черной шерстью. Просто знала. Она уже заметила обтянутые бриджами мощные седалищные мышцы, так что без труда представила его оголенные ноги.

Антония никогда не видела голого мужчину. Разумеется, она знала, что у особей мужского пола имеется штука, которая сильно отличается от ее интимных органов, но не пыталась ее представить. Она действительно была еще настолько невинна, что не могла вообразить, как он выглядит ниже пояса. Он представлялся ее мысленному взору в бассейне вместе с обнаженной Цветком Лотоса. Щеки ее пылали так жарко, что, закрыв глаза, она молила о капле самообладания. За один короткий день, с тех пор как она узнала Адама Сэвиджа, в ее голове пронеслось больше нарушающих покой мыслей, связанных с мужчинами, чем за всю предыдущую жизнь. Что с ней происходит?

Казалось, что ее мужской облик обострил до предела женские мысли и чувства. Ее груди и первичные органы стали невозможно чувствительными. Краснея, она призналась себе, что, когда Сэвидж приближался к ней, эти коварные органы порочно трепетали. Гори он в адском пламени, этот черный дьявол!

Прелестная молодая сингалка предложила на выбор пару халатов. Один из черного шелка, расшитый золотыми драконами, другой по строению и цвету напоминающий тонкую мешковину. Тони выбрала его. Он был слишком велик, но она завернула до кистей широкие рукава. Халат доставал до полу, но она была достаточно высокой, чтобы не наступать на подол. Тони купалась одна и постаралась закончить как можно быстрее. Нарочно отводя глаза от собственного тела, она набросила на себя халат, как только вытерлась.

Ужин был восхитительный. Джон Булль подал им баранину под соусом карри с ароматным шафранным рисом. На том же блюде были поданы незнакомые овощи и фрукты и отдельно душистые сладости, напоминавшие по вкусу миндаль, финики, а также мякоть кокоса в меду. Ароматный чай отдавал апельсином. Без слов было ясно, что все эти яства были привезены с Прыжка Леопарда.

— Не помню, чтобы я когда-нибудь так вкусно ел, — похвалила Тони Джона Булля. Тот расплылся в улыбке.

— Плесни нам по бокалу бренди, — распорядился Сэвидж. На нем был черный шелковый халат с драконами. Он доходил ему только до колен, открывая мускулистые игры и загорелые босые ступни. Они смущали ее больше, чем картины, которые она рисовала в своем воображении.

Джон Булль подал Тони бокал. Она с готовностью взяла. Будет она пить или нет — вопрос другой. Подавая бокал Адаму, Джон Булль сказал:

— Теперь, когда мы в Англии, вам не годится спать на полу, Превосходительство. Сэвидж ответил:

— Ты, как всегда, прав, Джон Булль, но надо хорошенько обдумать, какая нужна кровать. Она должна, по существу, быть продолжением самого тебя. Из всей домашней мебели кровать — сугубо личный, не для посторонних глаз, предмет. На ней спят и занимаются любовью. Я буду делить ее со своей женой. На ней будут зачаты, а может быть, даже родятся мои дети. Она должна ласкать глаз, быть удобной для тела и достаточно просторной для утех. Обещаю, что, когда будем в Лондоне, кровати будут среди первоочередных дел. А пока ' что, будь добр, постели в хозяйской спальне пару индийских ковров.

Джон Булль склонился в глубоком поклоне, а Тони испуганно вздрогнула. Он собирался спать с ней в одной спальне!

Сэвидж вышел на террасу и присел на каменные перила балюстрады. Тони, подражая ему, поставила бокал с бренди рядом с собой. Он вытащил из кармана шелкового халата золотую шкатулку и предложил тонкую сигару.

— От второй тошнить не будет, — спокойно пообещал он. Она поразилась его наблюдательности. Боже правый, с этим человеком нужно быть начеку! Слишком уж он наблюдателен и проницателен. Оступись она всего раз, и он догадается, что перед ним женщина. Нужно не забывать следить за походкой, облокачиваться о мебель, когда стоишь, и сдабривать речь ругательствами. Тони сделала большой глоток бренди и, слава Богу, не поперхнулась. В груди распустилась ярко-красная роза, Тони расслабилась и почувствовала, будто куда-то медленно плывет.

— Ты бы мне здорово помог, если бы просветил меня в отношении нынешних лондонских нравов, но ты до того, черт возьми, не от мира сего, что нам придется узнавать вместе.

В голосе не было осуждения. Он констатировал фант. Как могла она обижаться на его неприличные разговоры? Тони за всю жизнь не встречала никого похожего на Адама Сэвиджа, и все же, и все же… вот они по-приятельски беседуют, покуривая и потягивая бренди, будто так было всегда.