Мастерский удар

Когда год назад Джек неожиданно сделал ей предложение, Белинда сразу заподозрила неладное. Несмотря на искренность и страсть, звучавшие в его голосе, она понимала, что вовсе не любовь заставила Джека просить ее выйти за него замуж, особенно после того, как он столько лет избегал ее. Словно пробили какие-то невидимые часы, и Джеку стало необходимо жениться на ней. В душе она с самой первой минуты знала, как все обернется, но слишком любила Джека, чтобы отказать ему, и надеялась, против всякой очевидности, что судьба смилостивится над ней.

В самом начале их совместной жизни, когда Белинда почувствовала, как постепенно твердеет невидимая стена между ними, она решилась поговорить с Джеком и рассказала о том, что чувствует.

— Прости, дорогая, — ответил он. — Это все работа. Я слишком занят, вечно оставляю тебя одну. Не позволяй мне!

Тогда он обнял ее и заглушил протесты поцелуями.

Месяц спустя, когда Белинда вновь осмелилась заговорить на эту тему, Джек отреагировал уже гораздо серьезнее:

— Может, во мне гораздо больше от Магнусов, чем хотелось бы. Мы все люди сдержанные. Пойми только, что я люблю и хочу тебя. Иногда мне трудно высказать свои чувства, но верь, что ты для меня единственная.

В его голосе прозвучали категоричные, властные нотки, и Белинда поняла, что инцидент исчерпан. Больше она не возвращалась к этому разговору.

И все продолжалось, как прежде. Антон Магнус и его жена старели, руководство корпорации почти целиком перешло в руки Джека, а на плечах Белинды лежало бремя домашних забот и обязанностей. От нее требовалось быть превосходной женой и хозяйкой, и она выполняла свой долг с умением, заложенным пятью поколениями предков, и отточенным в лучших школах Европы.

Обязанности эти не тяготили бы ее, будь их брак настоящим.

Уже несколько лет она жила словно на лезвии бритвы, между двумя противоположными мнениями о себе. С одной стороны, она проклинала собственную трусость, неспособность противостоять отцу и Антону Магнусу, навязавших ее Джеку, вовсе не желавшему этого брака, и чувствовала себя жалкой заменой той женщине, которая по-настоящему нужна Джеку.

Но с другой стороны, Белинда была обижена и рассержена. У нее была своя гордость. Она знала, что неглупа, красива и многое может дать любимому человеку. Сильная воля и твердый характер напоминали ей, что она тоже чего-то стоит, и будили отвращение к роли пешки в чужой игре. Она не должна позволить этому несчастному браку сломить свой дух и допустить, чтобы ее жизнь превратилась в трагедию. Поэтому Белинда изо всех сил старалась гнать мысли о своей неудавшейся судьбе. Она читала, готовилась к получению степени магистра, преподавала чтение и письмо в школе для умственно-отсталых детей, даже сочиняла рассказы, которые записывала в толстый блокнот и запирала в свой стол.

Все это было не так-то легко, потому что с каждым днем бороться с собой становилось все труднее. Белинда не переставала гадать о том, как бы сложилась ее жизнь, если бы она родилась в обычной американской семье, не обремененной ни большим богатством, ни благородным происхождением.

Думая об этом, она не могла удержаться от слез. Будь она обыкновенной девушкой, вышла бы замуж за того, кого сама выбрала, обыкновенного мужчину, любящего ее и любимого ею. Они могли бы жить, где пожелают, выбирать друзей среди соседей, таких же простых людей, как они сами. Белинда ходила бы по магазинам, везя в коляске ребенка, покупала бы новые занавески для кухни, недорогие, по своему выбору, предназначенные не для того, чтобы произвести впечатление на знакомых, а просто чтобы в доме было уютно.

Нормальная, счастливая жизнь! Как глупы те, кто воображает, что бездельники богачи живут лучше, и завидуют им. Если бы они только знали, каково это, когда две богатые семьи сговариваются о браке между детьми, и те всю жизнь вынуждены играть роль счастливых супругов. Жестокая игра, в которой призом победителю служит цена облигаций на бирже.

Белинда давно покончила бы с этим гнусным спектаклем, если бы не сознавала с ужасающей ясностью, до какой степени любит Джека.

Подобно многим светским женам, она наняла сыщика следить за мужем. Для Белинды не было секретом, что у Джека репутация дамского угодника, но не это мучило ее. Женская интуиция давно подсказала ей, что отношения между Джеком и девушкой по имени Фрэнсис Боллинджер выходили за рамки обыкновенной дружбы. Белинда не забыла, какими глазами Джек смотрел на Фрэнсис на приеме в доме Магнусов. Кроме того, он ни словом не обмолвился о своих поездках в Париж, где тогда работала Фрэнсис, что лишь подтверждало подозрения Белинды. Она не могла не признать, что Фрэнсис, такая красивая, умная, энергичная, как нельзя лучше подходит Джеку. Белинда почти не сомневалась в том, что ее муж встречается с другой женщиной и этой женщиной была Фрэнсис Боллинджер.

Но, к удивлению Белинды, она ошиблась. Детектив доложил ей, что Джек ни с кем не видится и действительно допоздна задерживается в офисе. Белинда ненадолго успокоилась, но по зрелом размышлении начала волноваться еще сильнее. Значит, у Джека был какой-то другой план — но какой? Решить эту головоломку ей никак не удавалось. Поэтому она по-прежнему ждала, любила и надеялась.

Джек возвратился в десять, поцеловал жену, налил себе виски и сел на диван, обнимая Белинду за плечи. Он казался усталым, хотя и улыбался. Глаза припухли и покраснели.

— Тяжелый день?-спросила она.

— Не больше обычного. Я, наверное, просто не в форме. Нужно больше двигаться.

Оба замолчали.

Но тут лицо Джека просветлело.

— Мы закончили разработку колумбийского проекта, — сообщил он. — Войдет в действие к началу года. Будешь хорошо себя вести, отдохнешь в прелестном местечке к югу от границы.

— Превосходно! — ответила Белинда, стараясь говорить как можно искреннее. Она уже знала, как бывает, когда Джек берет ее с собой в командировки. Он будет целыми днями пропадать на работе, а Белинде придется ломать голову, как развлечь его коллег вечером, не говоря уже о том, что половина из них не знает английского.

Но она понимала, как гордится Джек новым колумбийским филиалом. Он сам разработал план его создания, осуществил его с начала до конца, лично отбирал помощников…

— Эй, — внезапно воскликнул Джек. — Что это мы тут сидим и ждем? Почему бы не отпраздновать? Не каждый же день человек создает новую компанию!

Он притянул Белинду к себе, крепко поцеловал в губы, и ей показалось, что по его телу пробежала дрожь желания. Она свернулась клубочком на коленях мужа, прижалась теснее, запустила пальцы в густые волосы.

Уже поздно. Может, они будут любить друг друга, потом поужинают вдвоем и тихо поговорят до самого утра, как это было однажды, во время медового месяца.

Белинда сразу почувствовала себя лучше.

— Великолепная идея! — согласилась она.

Джек отпустил ее.

— Почему бы тебе не позвонить Биллингтонам? — улыбнулся он. — Я знаю, уже поздно, но, бьюсь об заклад, им все равно нечего делать. К тому же я умираю от голода. Предложи им встретиться в отеле «Плаза» и поужинать вместе. Согласна?

Белинда, как могла, постаралась скрыть разочарование за деланно-веселой улыбкой.

— Хорошо, Джек, — кивнула она. — Сейчас позвоню Биллингтонам.

Глава 29

16 сентября 1957 года

Джули Магнус обещала сегодня вести себя прилично.

Прием устраивали кузены ее матери в своем роскошном двухквартирном особняке на Пятой авеню в честь сестры, Юнис Чайлдз, страдавшей тяжелым нервным заболеванием. Сегодня ей исполнилось пятьдесят лет, и были все основания полагать, что этот день рождения может стать последним.

Джули всегда любила Юнис. В детстве она часто посещала поместье Чайлдзов на Хилтон-Хэд-Айленд, и Юнис водила ее смотреть аллигаторов, морских птиц и висячий мох. Во время этих долгих прогулок по пустынным пляжам в поисках «песчаных долларов» они любили беседовать по душам. Юнис и ее муж Джефф были похожи на двух туземцев, месяцами никого не видя и проводя долгие часы в карточных играх и решении головоломок на веранде своего старого дома.

Визиты Джули прекратились, когда десять лет назад Джефф умер от сердечного приступа, а Юнис замкнулась в себе и никого не принимала. Но она по-прежнему часто писала племяннице.

Джули радостно приветствовала Юнис, которая вовсе не казалась больной, несмотря на то что рядом с ней постоянно находилась сиделка, на случай внезапного приступа. Они прекрасно провели целый час, дружески болтая, прежде чем Джули наконец решилась отойти. Юнис была такой же дружелюбной и веселой, как и раньше, хотя не могла скрыть беспокойства в глазах, когда смотрела не Джули. Она несомненно знала, какие слухи ходят о племяннице.

Джули уже хотела уходить, когда вдруг увидела человека, с которым они не встречались почти двадцать лет. Его звали Скотт Монтигл. Семья Монтиглов считалась одной из самых богатых в Филадельфии, но канула в безвестность после того, как отец Скотта разорился во время Великой Депрессии и покончил с собой, выпрыгнув из окна.

Девочкой Джули как-то была в гостях у Монтиглов и влюбилась в Скотта с первого взгляда. Это был чувствительный деликатный мальчик, и Джули с удовольствием принимала его ухаживания. Они не отходили друг от друга на всех семейных сборищах, долго переписывались, когда мать и сестры Скотти увезли его в Англию, но потом дружба оборвалась.

Джули все еще помнила смешной случай, когда она и ее маленький кавалер уселись в тени старого каштана на огромном газоне в загородном поместье родственников Монтиглов и, обнявшись, стали целоваться, подражая взрослым. Затеяла это, конечно, Джули, которая уже тогда была слишком развита для своего возраста. Но Скотт был очарован хрупкой белокурой красавицей, и обстановка была такой романтичной… Как ни странно, Джули запомнила это невинное детское приключение во всех подробностях.

Сначала она не узнала Скотта — слишком много времени прошло, однако стоило им поговорить три минуты, и она поняла — Скотт тоже не забыл о днях, проведенных вместе, это было очевидно по тому, как он смотрел на нее.

Скотт превратился в красивого молодого человека, высокого, с хорошими манерами. Говорил он с английским акцентом, но чем дальше они болтали, тем сильнее он становился похож на того мечтательного, застенчивого мальчишку, в которого Джули была так влюблена когда-то. Монтигл казался вполне довольным жизнью — он служил адвокатом в Лондоне и ко всему относился с доброжелательным юмором, так что Джули чувствовала себя легко и свободно в его компании.

Поняв, что ей нравится болтать со Скоттом, она провела с ним больше часа, подробно расспрашивая обо всем. Старшая сестра Скотта вышла замуж, младшая училась в колледже, мать продолжала работать. Жили Мрнтиглы в Лондоне, в скромной квартирке.

Рассказ Скотта был простым, коротким и не изобиловал событиями, но Джули слушала затаив дыхание, потому что это была честная чистая жизнь, полная мужественного упорства и скромных ожиданий.

Глядя на Скотта, Джули ощутила прежнюю детскую привязанность к нему и неожиданно оробела. В отличие от него ей было что скрывать, если она не желала, чтобы Скотт плохо думал о ней. Джули вдруг захотелось вновь стать той девочкой, которую Скотт знал когда-то. Вот и сейчас он смотрел на нее, как раньше-так нежно, так уважительно…

Когда настало время прощаться, Скотт, наклонившись к Джули, спросил, когда они смогут снова увидеться.

— Не поужинаете ли вы со мной? Так хочется поговорить о старых временах, получше узнать вас.

Джули заколебалась, не зная, что ответить. Она в одно и то же время и хотела опять встретиться с ним, и боялась его, такого порядочного и искреннего. Когда она наконец решилась и утвердительно кивнула, глаза Скотта загорелись. Он пообещал заехать за ней завтра вечером.

Кроме того, Скотт попросил разрешения проводить девушку домой, и та согласилась. Прощаясь с Юнис, Джули почувствовала укол в сердце. Похоже, она действительно видит тетю в последний раз. Та заметила, что Джули разговаривала с молодым человеком, и в усталых глазах появился прежний блеск — так смотрит сваха, которой удалось наконец устроить судьбу очередной парочки. И Джули почему-то сразу почувствовала себя лучше.

На следующий день Скотт заехал за ней в дешевом, взятом напрокат автомобиле, и повез в скромный ресторанчик в Гринвич-Виллидже, который никогда не посещали люди ее круга, хотя Джули заходила сюда несколько раз вместе с приятелями, когда была пьяна до потери сознания. Но присутствие Скотта так преобразило ресторан, что он стал почти неузнаваемым.

Скотт был человеком, которого отвергло ее общество, его бедность разделяла их, словно Атлантический океан, но быть с ним означало не иметь ничего общего с миром, в котором жила Джули и который она ненавидела.

Скотт рассказывал ей о жизни в Англии, которую жизнерадостно именовал «унылой»: — «футбол, метро и Би-Би-Си»… Джули не сводила с него глаз. Худощавый, но с мускулистым телом атлета. Сильный человек и сильная личность. Она спросила, занимается ли Скотт спортом, и тот признался, что играет в крикет и ездит верхом, когда появляются деньги, чтобы взять лошадь напрокат. Скотт и в самом деле был красив — серые глаза, мягкие каштановые волосы с рыжеватым отливом и белая кожа, чуть тронутая веснушками. У него были тонкие, изящные руки, глубокий и спокойный голос, будивший в Джули странные, неясные чувства. На всем его облике лежала печать гордой бедности, тронувшая девушку до глубины души. Он был счастлив своей скромной повседневной жизнью и не завидовал чужому богатству.

Скотт хотел, чтобы Джули тоже рассказала о себе, но стыд заставлял ее ловко уклоняться от правды. Он не настаивал. Его, видимо, не волновало то, что о ней говорили. Скотт обращался с Джули так, словно не прошло двадцати лет с того поцелуя в саду, словно они были все теми же — искренними, невинными…

После ужина Скотт отвез Джули домой, попросил водителя подождать и проводил ее до двери, а когда они очутились в полутемном вестибюле, обнял и поцеловал.

— Я хотел сделать это все двадцать лет, — сказал он.

Джули молча взглянула на него широко раскрытыми глазами и слабо улыбнулась.

— Ты совсем не изменилась, — продолжал Скотт. — Стоит мне прикоснуться к тебе, просто побыть рядом, и я ощущаю запах той травы на газоне в Коннектикуте, слышу перезвон посуды и голос матери.

Джули затаила дыхание. Действительно, когда они обнимались и целовались, девочка в нарядном платьице и худенький мальчик в аккуратном костюмчике, послышался голос его матери:

— Скотти! Куда ты подевался?

У нее сжалось сердце от сладкой тоски. А вечер после того счастливого дня… возвращение домой, ее спальня, детские мечты о Скотти. Джек и Гретхен тогда жили дома. И мать с отцом.

Отец…

Джули зажмурилась, а когда вновь открыла глаза, встретилась с серьезным взглядом Скотта. Положив руки на плечи Джули, он привлек ее к себе.

Их тела сблизились. Запретный огонь загорелся в Джули, давно забытое тепло разлилось в душе. Руки девушки поднялись, чтобы коснуться его волос, нерешительно замерли в воздухе и упали. Почувствовав, как Джули напряглась в его объятиях, Скотт отстранился.

— Я обидел тебя? — прошептал он.

Джули покачала головой, радуясь, что в полутьме не видно ее лица:

— Вовсе нет, Скотт.

«Это я тебя обидела…»-подумалось ей.

— Мы можем еще встретиться? — спросил он.

— Конечно… Скотти.

— Тогда я позвоню, хорошо?

— Конечно. В любое время.

Она осталась одна в вестибюле, дрожа каждой клеточкой тела, глядя, как Скотт спускается по ступенькам и идет к автомобилю. Джули помахала ему рукой.

Потом она кое-как добралась до своей комнаты, сняла красивое зеленое платье, которое надела специально для Скотта, и осталась в чулках и нижнем белье. Затем повинуясь какому-то импульсу, подошла к большому зеркалу, стянула чулки, лифчик и трусики и, оставшись обнаженной, окинула себя взглядом.

Все в один голос говорили, что Джули хорошенькая. Гладкая кожа, изящные щиколотки и запястья, точеная нежная шея, шелковистые волосы — именно таких девушек считают красавицами.

Но сама Джули, глядя в зеркало, видела мусорную кучу, отбросы, грязь. Ее тело казалось ей таким же отвратительным, как изъязвленная плоть прокаженного. Подумать только, что она по-прежнему нравится Скотту Монтигл. Неужели он не замечает на ней это несмываемое клеймо, намертво въевшееся в кожу, пожизненное.

Джули передернулась как в ознобе. Если немедленно не скрыться из этого места и от этих мыслей, земля разверзнется и поглотит ее.

Накинув халат, она спустилась в холл, отыскала в библиотеке бутылку старого бурбона и сделала большой глоток. Потом возвратилась к себе, надела другое платье, облегающее, с низким вырезом, туфли в тон, распустила волосы и подкрасила глаза.

Спиртное согрело Джули, и она, уже не колеблясь, осторожно сошла вниз, взяла пальто и выскользнула за дверь. Ночь, верная спутница и старая подруга, приняла ее в свои надежные и привычные объятия.

Слегка вздрагивая, девушка пошла вниз по улице и на углу села в такси.

Нужно как можно скорее увидеть Джонни.

Глава 30

9 мая 1958 года

«КомпьюТел инкорпорейтед» сегодня стала открытой компанией[9]. Акции предлагаются на бирже по цене четырнадцать долларов двенадцать центов за штуку. За последние три квартала фирма невероятно выросла, открыв филиалы в Атланте, Сан-Франциско, Лос-Анджелес и Чикаго, и в течение следующих месяцев планирует создать дочерние компании во всех крупных городах.

Среди клиентов компании — несколько дюжин банков, инвестиционные фирмы и крупные предприятия по оптовой и розничной продаже.

Фрэнсис Боллинджер, президент и главный администратор растущей молодой компании, объявила о продаже акций на специальном совещании руководителей «КомпьюТел» сегодня утром в Сан-Франциско.

Экземпляр «Уолл-стрит джорнел» лежал на полу у ног Фрэнси, сидевшей на древнем диване, в обители Сэма Карпентера, и наблюдавшей, как хозяин возится с компьютером.

Фрэнси прилетела из Сан-Франциско в пять вечера. Сэм встречал ее в аэропорту, намереваясь повезти ужинать, но она умолила его вернуться в мансарду и разрешить ей помочь ему приготовить ужин, как в старое доброе время. Они сделали спагетти и салат, а теперь Сэм занялся привычной работой, как и ожидала Фрэнси. Ей просто хотелось побыть вдвоем с Сэмом и отдохнуть от суеты и шума. За восемь месяцев, разительно изменивших их жизнь, у партнеров не было ни одного свободного дня.

«КомпьюТел» разрастался с невероятной быстротой, число клиентов все увеличивалось. Поскольку серьезных конкурентов у Фрэнси и Сэма не было, спрос намного превышал предложение. Выгоды компьютеризации теперь не оспаривали даже самые заядлые скептики. Именно тогда по совету своего поверенного Ли Наджента Фрэнси согласилась пустить в продажу акции. Как частная компания, «КомпьюТел» была ограничена в финансовых средствах, а это грозило замедлить темпы роста.

Фрэнси теперь стала только руководителем. У нее почти не оставалось времени на программирование, и эта работа легла на плечи Сэма, Дэны и новых программистов «КомпьюТел» — выпускников колледжей и технических институтов со ^всей страны. Фрэнси же подолгу отсутствовала в Нью-Йорке: либо открывая новые филиалы фирмы, либо посещая уже существующие, чтобы убедиться в компетентности назначенных ею руководителей.

Рост «КомпьюТел» выматывал и одновременно подстегивал ее. Как прекрасно было сознавать, что созданная ею компания процветает, но в то же время Фрэнси не могла отделаться от ощущения, что она мчится с горы на автомобиле с неисправными тормозами и не может остановиться. Она всегда представляла себе успех как возможность достичь покоя и счастья. А оказалось, что на деле это напоминает безумную гонку или попытку противостоять надвигающейся лавине.

Работа отнимала все силы. Фрэнси похудела, смертельно уставала и никак не могла расслабиться.

Поэтому не удивительно, что, вымотанную до предела, ее так неудержимо потянуло к Сэму. Когда он открыл дверь на свой чердак, его темные глубины показались Фрэнси благословенным убежищем, а «9292» с его тусклыми огоньками каким-то чудесным образом почти сразу же успокоил ее расшалившиеся нервы. Вообще-то «9292» теперь почти не использовался, его заменили два новеньких IBM, взятые в аренду на полгода.

К удивлению Фрэнси, «9292» стал вдвое меньше. Сэм продолжал экспериментировать с ним и, будучи в курсе последних достижений микроэлектроники, уверял Фрэнси, что миниатюризация — будущее компьютеров.

— Даже сейчас, — повторял он, — существуют микрокристаллы величиной с ноготь большого пальца, выполняющие работу, которую делали «ENIAC» в 1945 году. Так что перспективы безграничны.

Лениво наблюдая за тем, как Сэм работает, Фрэнси думала о том, что он, конечно же, прав и настанет такой день, когда компьютер будет не больше чем, скажем, холодильник. Трудно даже представить себе, как облегчится труд операторов и всех тех, кто нуждается в услугах машины!

Но до этого было еще далеко.

После ужина усталость так сковала Фрэнси, что она не могла говорить. Поняв ее состояние, Сэм усадил девушку на диван, вручил чашку кофе и оставил в покое. Иногда он поднимал голову от компьютера и улыбался ей, но не делал попытки завести беседу. Фрэнси было так легко с Сэмом-даже когда оба молчали. Вот он в очередной раз потянулся к тлеющей в пепельнице сигарете. От резкого движения майка выбилась из джинсов, Фрэнси улыбнулась.

На какую-то секунду в этой задранной майке, обнажившей смуглую спину, он напомнил ей забавного, озорного мальчишку. Но Сэм не был мальчишкой. Он был настоящим мужчиной, Фрэнси поняла это, проработав с ним бок о бок почти полтора года.

Чем больше она привыкала к нему, тем больше он ей нравился. Нравилась его внешность: мускулистые ноги и руки, поросшие светлыми волосами, симпатичное веснушчатое лицо с задумчивыми карими глазами. Нравились его внутренняя собранность и сила, его надежность и доброта. По мнению Фрэнси, Сэм Карпентер был несравнимо привлекательнее, чем, скажем, какая-нибудь смазливая кинозвезда или фотомодель мужского пола, предмет поклонения истеричных бездельниц.

Сэм, сидя на полу, вновь поднял на нее глаза и улыбнулся. Фрэнси вздрогнула, словно он застал ее врасплох, и обрадовалась, что в полутьме не видно, как она покраснела.

— Устала? — спросил Сэм. — Отвезти тебя домой?

— Нет, все нормально, — покачала головой Фрэнси. Именно здесь, вместе с ним, ей хотелось быть сегодня, несмотря на сковавшую усталость. Только не оставаться одной.

Сэм вновь занялся делом. Хорошо, что он не смотрит в ее сторону — Фрэнси почему-то было неловко встречаться с ним взглядом. Может, она слишком измотана или за все эти недели в ее душе накопилось нечто, чему она пока не нашла названия. Но одно Фрэнси знала твердо: когда Сэм обнял ее в аэропорту, она почувствовала такое облегчение, словно наконец очутилась в тепле и уюте родного дома после долгой мучительной разлуки.

Ей вдруг захотелось свернуться клубочком на его руках и забыть о всех своих проблемах.

При этой мысли веки Фрэнси сами собой опустились. Дремотные образы, предвестники сна, поплыли перед закрытыми глазами, вытесняя реальность. И вот она уже не на чердаке, в дюжине шагов от Сэма, а в его объятиях, теплых и опьяняющих, там, в аэропорту.

Нет, это не аэропорт. Они вдвоем на озере, которого она никогда не видела, Файэфлай-Лэйк, сидят в лодке с удочками. Кругом тихо-тихо, только лесные птицы щебечут, перекликаясь друг с другом через разделяющую их водную гладь. Утреннее солнышко гладит щеки, пахнет почему-то кофе, водой и сосновыми иглами.

И Сэм прижимает ее к себе, притягивает все ближе, уверяя, что теперь все будет хорошо. Ее волосы разметались по его плечу, она вдыхает чистый запах мужской кожи, смешанный с утренними ароматами.

И потом само собой получилось так, что Фрэнси поцеловала его. Она испугалась, что Сэм будет шокирован, отстранится, скажет, что она переходит все границы, но нет: его губы приоткрылись, чтобы вернуть ей поцелуй. Сильные мужские руки сжали ее талию, лаская, унимая боль. И сладостная запретная дрожь пронизала все ее тело, горячая истома, так глубоко спрятанная, вырвалась наружу…

Фрэнси крепко спала.

Услышав ее мерное дыхание, Сэм поднял глаза, Фрэнси свернулась калачиком на диване, голова на подушках, глаза закрыты.

Он боялся, что это может случиться. В аэропорту она казалась совершенно измученной. Сердце Сэма сжалось от жалости к ней — Фрэнси походила на одинокую и обиженную маленькую девочку.

Он настоял бы на том, чтобы доставить ее домой, но Фрэнси так трогательно молила привезти ее сюда, что Сэм был вынужден сдаться. Слишком долго она жила вдали от друзей, нужно было дать ей хоть немного тепла и ощущения покоя и уюта.

За обедом Фрэнси выглядела такой счастливой, что у него не хватило смелости предложить проводить ее домой пораньше. И теперь, естественно, она не выдержала и заснула.

Сэм потихоньку встал и, подойдя к дивану, осторожно коснулся руки девушки. Та что-то сонно промурлыкала. Нет смысла будить ее — это было бы слишком жестоко. Сэм направился в спальню, разобрал постель и вытащил для себя старое одеяло. Он проведет ночь на диване, после того как устроит Фрэнси.

Возвратившись в большую комнату, он подхватил Фрэнси и осторожно поднял ее. Какая она легкая! Потом отнес девушку в спальню, бережно положил на кровать. Тонкие руки обвились вокруг его шеи и теперь не желали разгибаться. Все еще не просыпаясь, она прильнула к нему, издавая тихие стоны. Сэм ощущал душистый запах ее кожи, который всегда так дурманил его.

Он попытался высвободиться, но Фрэнси не разжимала объятий — казалось, что даже во сне чувство отчаянного одиночества не покидало ее.

Лицо Фрэнси было теперь совсем близко. Сэм в смущении улыбнулся и легонько потрепал ее по плечу. Она что-то неразборчиво пробормотала, не просыпаясь и еще крепче прижимаясь к нему всем телом. Ее губы скользнули по его щеке, и от этого теплого влажного прикосновения тело Сэма неожиданно обмякло. Нежная ложбинка на ее шее, казалось, только и ждала его поцелуя; Сэм задрожал как в ознобе, но тут же, опомнившись, испугался. Они вели опасную игру. Фрэнси была его единственным настоящим другом в этом мире, она доверяла ему, а он уважал ее стремление к независимости и замкнутый характер, хотя это давалось ему нелегко, особенно в последнее время. Сэм скрывал, как мог, свои чувства к Фрэнси, боясь, что малейшая неосторожность навсегда разрушит их дружбу.

Но теперь, когда Фрэнси была в его постели, так близко, совсем рядом и не разжимала рук, Сэм понял, что больше не в силах противиться. Ее губы безошибочно отыскали его воспаленный рот.

— Милая, — умоляюще прошептал Сэм, — ты вовсе этого не хочешь.

Но она заставила его замолчать поцелуем, таким искренним и дерзким, что пламя охватило все существо Сэма. Он обнимал стройное тело, чувствуя, как упираются в его грудь маленькие упругие груди, а изящные бедра прижимаются к его ногам. Тонкие пальцы пробрались под майку, вытянули ее из джинсов. Сэм терял последние остатки разума. Он не должен, не должен этого делать. Фрэнси спит. Она сама не ведает, что творит.

— Фрэнси, — сказал он. — Не надо. Пожалуйста…

Поцелуи ее стали нежнее и еще соблазнительнее. Руки спустились ниже, сомкнулись на его бедрах.

— Не говори «нет», — прошептала она, и только сейчас Сэм понял: Фрэнси не спит и сознает, на что решилась. Остатки сопротивления мгновенно улетучились. Он прижал ее к себе, упругое бедро очутилось между его ног, розовый язычок скользнул в его рот.

— О… — простонала она, сжимая его неожиданно сильными руками. — О…

И Сэм отдался во власть нахлынувших волн.

Два часа спустя Сэм Карпентер лежал рядом с Фрэнси и, подпирая затекшей рукой голову, не сводил глаз со спящей девушки, ощущая в душе одновременно какое-то дурное предчувствие и радостное возбуждение: Фрэнси была так невыразимо прекрасна, так естественна, так головокружительно невинна.

У нее было тело богини, стройное, изящное, с совершенными контурами: упругие девичьи бедра, плоский живот, нежные груди и лицо, еще более чарующее теперь, когда она спала.

Сэм рассматривал ее, думая о всех этих месяцах, в течение которых он помогал ей осуществить свою мечту, и о том, к чему это привело. Хотя каждая клеточка его тела пела от радости обладания ею, Сэм не мог не чувствовать себя вором, укравшим у Фрэнси то, что она еще не была готова отдать добровольно.

Он думал о совместной работе, о связывающей их дружбе. Они были близки… но никогда как мужчина и женщина. Возможно, в этом был виноват Сэм. Он с самого начала знал, что не сможет устоять перед Фрэнси, и старался держаться на расстоянии. А Фрэнси, со своей стороны, довольствовалась дружбой, предложенной Сэмом, и, видя, что тот не пытается сократить дистанцию между ними, все больше доверяла ему. Сэм лишь изредка давал волю эмоциям. Не так-то легко было все это время оставаться по ту сторону невидимой границы, но Сэм держался-ради Фрэнси. И вот теперь все рухнуло. Что он скажет ей завтра? Извинится? Пообещает, что такое больше никогда не произойдет? Или она просто промолчит, как молчат иногда люди, жалеющие о своем поступке?

Не изменится ли теперь ее отношение к нему? Вот что самое главное: будет ли Фрэнси по-прежнему доверять Сэму? Он не осмеливался даже думать об этом.

Сэм сел на постели, продолжая смотреть на Фрэнси. Страшно хотелось курить. А что, если в их отношениях настала новая эра? Что, если Фрэнси испытывает к нему такое же невыразимо прекрасное, великолепное чувство? Может быть, она, подобно Сэму, все это время тоже скрывала его.

От этих предательских мыслей сердце Сэма бешено забилось. От возбуждения перехватило дыхание.

Но тут Фрэнси пошевелилась и нахмурилась. Во сне она выглядела совсем ребенком. Какой-то звук сорвался с ее губ, непонятный и приглушенный, как бывает у спящих. Через секунду она повторила это же слово, и на этот раз Сэм разобрал его.

— Джек… — прошептала Фрэнси.

Потом она повернулась на бок и снова уплыла в дремотную страну, где Сэму не было места. Он молча смотрел на нее, словно в последний раз, словно она покидала его навсегда. Теперь он получил ответ на все мучившие его вопросы.