Честь самурая

Настала заря, и одна за другой из тумана выступили придорожные сосны. На востоке безупречно алое утреннее солнце поднялось над дальним берегом озера Харима, рассеивая облака, словно призывая людей к борьбе.

— Взгляните! — воскликнул Хидэёси. — В наши паруса дует попутный ветер. Наши знамена и стяги выгнулись на восток. Понятно, что человеку не дано знать о грядущей судьбе. Мы не знаем, доживем ли до завтрашнего рассвета, но само Небо призывает нас идти вперед. Что ж, давайте грянем дружный боевой клич и дадим Небесам понять, что мы вняли их призыву!

За десять дней, прошедших после гибели Нобунаги, общее положение дел в стране претерпело драматические изменения. В Киото после разгрома храма Хонно было неспокойно. Двое старейших сподвижников Нобунаги, Сибата Кацуиэ и Такигава Кадзумасу, находились далеко; Токугава Иэясу вернулся к себе в провинцию; отношение к происшедшему Хосокавы Фудзитаки и Цуцуи Дзюнкэя оставалось неясным; Нива Нагахидэ находился в Осаке.

Слух о том, что войско под командованием Хидэёси прибыло в Амагасаки поблизости от Киото, разлетелся со скоростью ветра утром одиннадцатого дня. Многие не могли в это поверить. Ходили и другие слухи: что князь Иэясу выступил на запад, что старший из оставшихся в живых сыновей Нобунаги Нобуо задумал решительное наступление, что войско Акэти сражается с теми-то или с теми-то. Больше всего доверия вызывал слух, что войско Хидэёси накрепко связано в своих действиях армией Мори поблизости от крепости Такамацу. Только те, кто хорошо знал Хидэёси, отказывались в это поверить.

Искусство, проявленное Хидэёси в ходе предшествующей пятилетней войны в западных провинциях, заставило почти всех остальных военачальников клана Ода оценить его способности по достоинству. Среди них называли Ниву Нагахидэ, Накагаву Сэбэя, Такаяму Укона и Икэду Сёню. За годы беспорочной службы Хидэёси их общему, ныне покойному, повелителю они убедились, что Хидэёси был искренне предан Нобунаге. Услышав, что Хидэёси заключил мир с кланом Мори и на предельной скорости движется по направлению к столице, они не могли скрыть своего удовлетворения тем, что он продолжает оправдывать их ожидания. И как только Хидэёси выступил на восток, они принялись отправлять ему срочные послания, призывая поторопиться и сообщая о последних перемещениях войска Акэти.

Когда Хидэёси прибыл в Амагасаки, Накагава Сэбэй и Такаяма Укон, временно оставив свои войска, явились к нему в лагерь.

Самурай, стоящий на страже у ворот, не слишком обрадовался появлению двух военачальников и не спешил доложить.

— Его светлость теперь почивают, — сказал он.

Сэбэй и Укон удивились и обиделись. Оба прекрасно знали себе цену в качестве возможных союзников. Человек, на сторону которого встали бы эти двое, мог смело сказать, что стал вдвое сильнее. Кроме того, крепости, комендантами которых они были, представляли собой опорные точки на подступах к Киото. Разумеется, обладание двумя ключевыми крепостями, расположенными посередине захваченной врагом местности, обеспечило бы Хидэёси важнейшие боевые преимущества.

Поэтому, прибыв в лагерь к Хидэёси, военачальники не сомневались, что он поспешит лично встретить их. А теперь Сэбэю и Укону только и оставалось ждать у моря погоды. От нечего делать они стали следить за тем, кто прибывает в лагерь и кто убывает, а таких, включая гонцов, было великое множество, и сновали они по всем направлениям. Накагава Сэбэй узнал одного из самураев.

— Разве этот самурай не приверженец Хосокавы? — пробормотал он.

Было общеизвестно, что Мицухидэ и Хосокаву Фудзитаку связывала не только многолетняя дружба, но и семейные узы.

Откуда здесь было взяться гонцу от Хосокавы, что ему тут делать? Такой вопрос мысленно задал себе Сэбэй. Этот вопрос касался не только двух военачальников, по-дружески прибывших к Хидэёси, он затрагивал интересы всей страны.

— Стражник утверждает, будто князь Хидэёси спит. По-моему, он бодрствует. И ведет себя крайне неучтиво, — посетовал Укон.

Они уже собирались было удалиться, когда один из мальчиков, находившихся в услужении у Хидэёси, запыхавшись, примчался к ним с объявлением, что их ждут в храме, который служил временным пристанищем Хидэёси. Когда их ввели в покои, Хидэёси там не было, но, похоже, он давно пробудился. Из покоев настоятеля до них донеслись взрывы громкого смеха. Это разительным образом отличалось от того приема, на который рассчитывали военачальники. Они спешили сюда, чтобы присоединиться к Хидэёси и совместными силами нанести удар изменнику Мицухидэ. А вместо этого… Укон был оскорблен, Сэбэй — мрачен.

Плохое настроение военачальников усугублялось изнурительной летней духотой. Время дождей должно было по всем срокам идти к концу, однако воздух по-прежнему оставался влажным. Облака клубились, словно хотели своим непостоянством отразить разброд, который переживала страна. Время от времени солнце палило так сильно, что у людей случалась лихорадка.

— Жарко, Сэбэй, — пожаловался Укон.

— Да, Укон, жарко и душно.

Естественно, оба были в боевых доспехах. И хотя к этому времени доспехи научились делать не столь тяжелыми и даже начали подгонять их по телу, было понятно, что человек в кожаном панцире истекал потом в такую жару.

Сэбэй, раскрыв веер, принялся обмахиваться. Затем, чтобы показать, что они ничуть не уступают знатностью Хидэёси, оба военачальника проследовали к местам, отведенным для самых важных гостей.

В этот миг вместе с дыханием ветерка до них донеслись приветственные возгласы. Появился Хидэёси и, едва усевшись на место, извинился за опоздание.

— Мне искренне жаль, что я проявил подобную неучтивость. Едва встав, я проследовал в главный храм, и пока мне брили голову, — он похлопал себя по обритой наголо голове, — прибыл гонец от Хосокавы Фудзитаки со срочным посланием. Так что мне пришлось принять его первым и тем заставить ждать вас.

Он уселся в своей обычной непринужденной манере, не придавая значения титулам собеседников. Сэбэй и Укон, забыв в свою очередь о ритуале обычного приветствия, уставились на гладко выбритую голову Хидэёси, отражавшую зелень деревьев из сада за окном.

— Надо освежиться, — пошутил Хидэёси. — Выбритой голове жара не страшна.

Когда Сэбэй с Уконом поняли, что Хидэёси сбрил волосы в знак траура по их господину, они мгновенно забыли о своем недовольстве его задержкой и устыдились мелочной мнительности.

Единственно, что смущало их, — при взгляде на Хидэёси хотелось расхохотаться. И хотя уже давно никто не называл его в лицо Обезьяной, былая кличка и нынешний внешний вид совпадали самым потешным образом.

— Ваша стремительность изумила нас, — начал Сэбэй. — Вы, должно быть, с тех пор, как покинули Такамацу, ни разу не отдыхали. Мы рады найти вас в отменном здравии.

Произнося это, он с трудом удерживался от смеха.

— Знаете, — искренне ответил Хидэёси, — я чрезвычайно благодарен вам обоим за сообщения. Благодаря им я узнал все о передвижениях войска Акэти. И, самое главное, понял, что вы мои союзники.

Ни Сэбэй, ни Укон не были чересчур падки на лесть. Чуть ли не пропустив мимо ушей последнее замечание Хидэёси, они наперебой принялись давать ему советы и указания.

— Когда вы выступите в Осаку? Там уже находятся князь Нобутака и князь Нива.

— У меня сейчас нет времени отправляться в Осаку, мой враг не там. Но я нынешним утром отписал князьям в Осаку.

— Князь Нобутака — третий сын князя Нобунаги. Разве вам не следует прежде всего повидаться с ним?

— Я не прошу его приехать сюда. Я попросил его принять участие в предстоящем сражении, которое станет поминальной службой по князю Нобунаге. Он там вместе с Нивой, поэтому я не считаю необходимым строго придерживаться правил вежливости. Завтра он наверняка прибудет к нам в лагерь.

— Чего вы ждете от Икэды Сёню?

— Мы рассчитываем и на него. Мы еще не виделись, но он прислал письмо с заверениями в том, что поддержит меня.

Хидэёси не сомневался в надежности своих союзников. Даже Хосокава Фудзитака отверг предложение о союзе, сделанное ему Мицухидэ. Вместо этого он прислал к Хидэёси гонца и передал с ним, что не поддержит мятежников. Хидэёси, торжествуя, объявил посетившим его военачальникам, что подобная верность представляет собой не только всеобщий мировой закон, но и главное нравственное правило самурайского сословия.

В конце концов, обсудив с Хидэёси целый ряд подробностей, Сэбэй и Укон передали ему заложников, которых привезли с собой в доказательство того, что пойдут с ним до конца.

Хидэёси, засмеявшись, отказался принять заложников.

— В этом нет нужды. Я вас обоих прекрасно знаю. Отошлите своих сыновей к себе в крепости.

В тот же день к Хидэёси присоединился Икэда Сёню, знавший его еще с юных дней в крепости Киёсу. Перед утренним выступлением в поход Сёню тоже обрил себе голову.

— Как? И вы обрились? — удивился Хидэёси, увидев друга.

— Случайно с вами сделали одно и то же.

— Потому что относимся к происшедшему одинаково.

Ни Хидэёси, ни Сёню не понадобилось больше ни слова. Сёню во главе четырехтысячного отряда присоединился к войску Хидэёси. Хидэёси поначалу выступил с десятитысячным войском, но затем в него влились две тысячи воинов, которых привел Укон, две тысячи пятьсот воинов Сэбэя, тысяча воинов Хатии и, наконец, четырехтысячный отряд Сёню; теперь в войске насчитывалось больше двадцати тысяч человек.

На первом военном совете Укон и Сэбэй неожиданно заспорили, причем ни один не хотел уступать.

— Незыблемое правило самурайской чести, известное с давних времен, гласит: передовой отряд возглавляет владелец крепости, ближе всего расположенной к неприятелю, — заявил Укон. — Вот почему мои воины не могут идти в хвосте отряда под командованием Сэбэя.

Сэбэй отказался принять доводы:

— Расстояние между полем боя и расположением крепости не должно иметь никакого отношения к порядку следования войска. Здесь все решают численность того или иного полка и достоинства его командира.

— Не хотите ли вы сказать, что я недостоин возглавить передовой отряд?

— Про вас я ничего не скажу. Скажу только о себе. Я твердо убежден, что должен возглавить передовой отряд, и не собираюсь никому уступать это право. Нечего и говорить! Я, Накагава Сэбэй, должен быть впереди.

Сэбэй взывал к Хидэёси, справедливо считая его главнокомандующим. Но на справедливое — разумеется, в свою пользу — решение Хидэёси уповал и Укон. Хидэёси рассудил с приличествующей его положению мудростью. Не поднимаясь с походного стула, он сказал:

— Вы оба правы. Мы будем наступать двумя колоннами: одну из них возглавит Сэбэй, другую — Укон. Надеюсь, ваши деяния окажутся под стать высоким словам, которые вы произнесли.

В ходе совета заслушали донесения лазутчиков.

— Князь Мицухидэ покинул Хорагаминэ и сосредоточил свои силы вокруг Ямадзаки и Энмёдзи. Сперва казалось, будто он намерен отступить к крепости Сакамото, но сегодняшним утром он начал перестраивать порядки в наступательном плане, а один из его полков двинулся по направлению к крепости Сёрюдзи.

Выслушав это донесение, военачальники удивились и насторожились. Расстояние между Ямадзаки и их лагерем Амагасаки было меньше, чем проблеск молнии. Они чувствовали вражеское дыхание у себя за спиной.

Сэбэй и Укон, которым было поручено командование передовыми отрядами, поднялись со своих мест и хором спросили:

— Не пойти ли нам на Ямадзаки немедленно?

Хидэёси, которого, казалось, совершенно не затронуло общее волнение, ответил:

— Думаю, лучше подождать еще один день, чтобы к нам успел присоединиться князь Нобутака. Понятно, что наше положение ухудшается с каждой минутой промедления, но тем не менее мне хотелось бы, чтобы один из сыновей усопшего князя принял участие в битве. Иначе князь Нобутака будет жалеть об упущенной возможности до конца дней, ему будет стыдно глядеть в глаза людям, а этого ни в коем случае нельзя допустить.

— Что, если враг сумеет за это время занять выгодные позиции?

— Что ж, мы будем ждать князя Нобутаку, но ждать его слишком долго не надо. Мы выступим в сторону Ямадзаки завтра, независимо от того, прибудет он или нет. Когда войско окажется в Ямадзаки, он опять получит возможность присоединиться к нам. А передовым отрядам и впрямь лучше выступить немедленно.

Сэбэй и Укон немедленно покинули зал совета. Приказ на выступление гласил: первым идет отряд Такаямы, вторым — Накагавы, третьим — Икэды.

Едва выступив из Тонды, двухтысячный отряд Такаямы устремился вперед с такой скоростью, как будто воины завидели неприятеля. Глядя, как летит пыль из-под копыт лошадей, воины второго отряда во главе с Сэбэем поневоле подумали, не прибыло ли уже в Ямадзаки войско Акэти.

— Что-то уж слишком быстро они мчатся, — подозрительно переговаривались во втором отряде.

Едва войдя в деревню в окрестностях Ямадзаки, воины Укона установили заставы на всех дорогах, ведущих в город, и принялись останавливать и поворачивать назад даже случайных путников.

Отряд Накагавы, подошедший позже и, естественно, наткнувшийся на заставы, оцепенел. Его военачальники быстро поняли причину спешки, проявленной Уконом: он ни в коем случае не желал оказаться вторым в бою. Сэбэй не стал занимать эту же позицию и сразу выступил к холму Тэннодзан.

Хидэёси меж тем дожидался в Тонде. Здесь стояло его войско. На следующий день ему наконец сообщили, что Нобутака и Нива достигли берега реки Ёдо.

Услышав об этом, Хидэёси подпрыгнул от радости — да так, что едва не сломал походный стул.

— Коня! Немедленно коня!

Взобравшись в седло, он обратился к столпившимся у ворот:

— Я еду встречать князя Нобутаку! — и, хлестнув коня, помчался к реке Ёдо.

Река была широка и в конце сезона дождей разлилась. На берегу стояли воины Нобутаки, разделенные на два отряда, в которых было соответственно три и четыре тысячи человек.

— Где князь Нобутака? — спросил Хидэёси, спешившись перед строем утомленных воинов.

Никто не понял, что перед ними главнокомандующий.

— Я Хидэёси! — пришлось пояснить ему.

Пораженные воины застыли.

Хидэёси не стал дожидаться официального приветствия. Раздвигая людей, он устремился на поляну, где под деревом было установлено знамя Нобутаки.

Окруженный вассалами, Нобутака восседал на походном стуле и, щурясь, смотрели на ослепительный блеск воды. Повернувшись, он увидел бегущего к нему с радостным криком Хидэёси. Молодого князя охватило чувство признательности. Перед ним был вассал, верой и правдой прослуживший его отцу много лет и сейчас предпринимающий нечто, явно выходящее за пределы привычного распределения прав и обязанностей между господином и подданным. Глаза Нобутаки вспыхнули светом радости, с какой обычно встречают близкого и дорогого родственника.

— Хидэёси! — воскликнул молодой князь.

Не дожидаясь, пока Нобутака протянет ему руку, Хидэёси решительно шагнул вперед и крепко стиснул в своей ладони руку князя.

— Князь Нобутака! — вот и все, что он произнес.

Других слов им не понадобилось, они все прочли друг у друга во взоре. Слезы полились по их щекам. Этими слезами Нобутака показывал приверженцу, какую боль причинила ему смерть отца. А Хидэёси понимал, что творится в душе у молодого человека. В конце концов он отпустил руку, которую долго и крепко пожимал, и опустился перед Нобутакой на колени.

— Как хорошо, что вы прибыли! Сейчас нет времени на долгие разговоры, да мне и нечего больше сказать. Я благодарен вам за то, что вы прибыли, и твердо убежден, что душа вашего отца, находящаяся на Небе, одобряет этот поступок. Наконец-то я могу засвидетельствовать вам свои чувства как приверженец князю и выполнить свой долг. Я счастлив впервые с тех пор, как покинул крепость Такамацу.

Позже в тот же день Хидэёси пригласил Нобутаку отправиться вместе с ним в его лагерь в Тонде, и они выехали в сторону Ямадзаки.

Они прибыли в Ямадзаки в час Обезьяны, и десятитысячное войско второй линии воссоединилось с тремя передовыми отрядами, насчитывавшими восемь тысяч пятьсот человек. Теперь повсюду в горах и селениях можно было увидеть воинов и коней.

— Мы только что получили донесение, согласно которому отряд Накагавы у подножия гор к востоку от холма Тэннодзан атакован войском Акэти.

Настало время нанести удар. Хидэёси отдал приказ на выступление.

Наутро девятого, когда Хидэёси покинул Химэдзи, Мицухидэ вернулся в Киото. Со смерти Нобунаги не прошло и семи дней.

Второго числа, в час Барана, когда развалины храма Хонно еще дымились, Мицухидэ оставил Киото, чтобы напасть на Адзути. Но с первого же шага его подстерегали неприятности. Войску предстояло переправиться через реку около Сэты. Утром Мицухидэ отправил в крепость Сэта письмо с требованием сдаться, но комендант крепости умертвил гонца, а затем сжег крепость и мост.

Таким образом, войску Ахэти не удалось переправиться через реку. Мицухидэ воспринял это как личное оскорбление. Пылающий мост, казалось, смеялся над ним. Замышляешь одно, а на деле выходит другое.

Вынужденный вернуться в крепость Сакамото, Мицухидэ впустую потратил два или три дня, дожидаясь восстановления моста. К тому времени, когда ему наконец удалось ворваться в Адзути, город опустел, в крепости не осталось ни души, в городе — товаров; лавочники даже убрали вывески. Семья Нобунаги спаслась бегством, но в спешке ей пришлось оставить золотой и серебряный запас Нобунаги, а также его собрание произведений искусства.

После того как войско Акэти заняло крепость, Мицухидэ увидел эти сокровища, но он им отнюдь не обрадовался, а, напротив, ощутил себя мелким грабителем.

«Не этого я искал, — подумал он. — Какой позор, если люди решат, будто я восстал ради того, чтобы завладеть сокровищами».

Он раздал все золото и серебро, найденные в крепости, своим воинам. Простым воинам досталось по нескольку сот золотых, тогда как военачальники получили от трех до пяти тысяч каждый.

«К чему я стремлюсь?» — вновь и вновь задавался вопросом Мицухидэ. «Властвовать всей страной», — приходил к нему гордый ответ, но проскальзывала в этих словах зловещая пустота. Мицухидэ сознавал, что не случайно был лишен таких честолюбивых намерений: для достижения этой цели у него отсутствовали и возможности, и способности. Главная цель, которую он преследовал — убить Нобунагу, — была достигнута. Пожар в храме Хонно утолил гнев Мицухидэ, и его нынешние желания были столь зыбки и неопределенны, что граничили с пустыми грезами.

Согласно одному из преданий тех времен, Мицухидэ, едва удостоверившись в гибели Нобунаги, попытался сразу покончить с собой — его силой удержали от этого приверженцы. Едва тело Нобунаги превратилось в пепел, ненависть к нему, сковавшая льдом сердце Мицухидэ, стала таять, как снег. Однако десятитысячное войско, вождем которого он теперь был, не разделяло нерешительности предводителя. Напротив, воины надеялись, что истинные свершения и подлинная награда за них — впереди.

— С нынешнего дня князь Мицухидэ стал властелином всей страны, — утверждали люди клана Акэти с решимостью, которой так недоставало теперь самому вождю.

Мицухидэ, на которого они так горячо уповали, стал жалкой тенью самого себя. Изменился его внешний вид, изменились манеры, даже прославленный ум Мицухидэ начал давать осечки.

Мицухидэ оставался в Адзути с пятого по восьмое. За это время его воины взяли крепость Хидэёси в Нагахаме и крепость Нивы Нагахидэ в Саваяме. Полностью захватив таким образом провинцию Оми, Мицухидэ вновь сосредоточил войско в одном месте и выступил на столицу.

Как раз в это время ему сообщили, что клан Хосокава отказывается поддержать его. А ведь он был убежден, что Хосокава Тадаоки, приходившийся ему зятем, присоединится к его войску, как только узнает о свержении Нобунаги. Но клан Хосокава ответил Мицухидэ гневным отказом. До сих пор Мицухидэ тревожился только о том, чьей поддержкой ему удастся заручиться, над тем же, кто станет его самым страшным врагом, он не задумывался вовсе.

И только сейчас, вспомнив о существовании Хидэёси, Мицухидэ ощутил, что ему нанесли сильнейший удар прямо в сердце. Он и раньше отнюдь не недооценивал выдающиеся способности Хидэёси, равно как и силы войска, сосредоточенного в западных провинциях. Напротив, он осознавал, что Хидэёси представляет собой постоянную угрозу. Но Мицухидэ не тревожился по этому поводу, полагая, будто Хидэёси скован в своих действиях войском Мори и не сможет своевременно вернуться туда, где произойдут главные события. Он надеялся, что один из гонцов, отправленных в стан Мори, сумеет выполнить поручение, и ожидал быстрого ответа от Мори, а ответ этот мог быть только одним: они сразу же напали бы на Хидэёси и уничтожили его войско. Но от Мори не приходило никаких вестей. Накагава Сэбэй, Икэда Сёню и Такаяма Укон также не откликались на предложения Мицухидэ. Увы, каждый день он получал все новые подтверждения тому, что на него ополчилось само Небо…

Для Мицухидэ крепость Сакамото имела особенное значение. Она напоминала ему об оскорблении, нанесенном Нобунагой, о постыдной горечи ухода из Адзути, о часах и днях сомнений в стенах крепости. Теперь сомнения остались позади, не было времени и для раскаяния. Так или иначе, он утратил власть над собой. Он променял былой ум, осмотрительность и изобретательность на пустой титул правителя страны.

В ночь на девятое Мицухидэ не имел еще ни малейшего понятия о том, где находится Хидэёси, но его настораживала внезапная перемена в поведении местных князей. На следующее утро он покинул лагерь в Симо Тоба и поднялся на перевал Хорагаминэ в Ямасиро, где намеревался соединиться с войском под командованием Цуцуи Дзюнкэя.

— Не видно ли Цуцуи Дзюнкэя? — то и дело спрашивал Мицухидэ вассалов на протяжении всего дня.

Цуцуи был верным союзником Мицухидэ задолго до того, как последний сжег храм Хонно, поэтому до сих пор Мицухидэ еще ни разу не усомнился в его преданности. Но вот стемнело, а войско Дзюнкэя так и не появилось. Мало того, и трое военачальников клана Ода, которых он рассчитывал привлечь на свою сторону, — Накагава Сэбэй, Такаяма Укон и Икэда Сёню, — так и не ответили на его отчаянные призывы, хотя все трое числились у него в подчинении.

Мицухидэ не зря тревожился. Он обратился к верному Сайто Тосимицу:

— Как ты думаешь, Тосимицу, в чем дело?

Мицухидэ хотелось надеяться, что причина молчания и отсутствия союзников заключается в том, что что-то случилось с его гонцами, или в том, что Дзюнкэй и остальные просто замешкались. Но Сайто Тосимицу уже осознал, что именно произошло.

— Нет, мой господин, — ответил старик, — дело не просто в задержке. Мне кажется, князь Цуцуи и не собирается приезжать. Иначе он давно успел бы добраться сюда из Кориямы.

— На это должна быть причина, — возразил Мицухидэ.

Он призвал к себе Фудзиту Дэнго, быстро начертал письмо и отправил с гонцом в Корияму.

— Возьми лучших лошадей. Если хорошенько поторопишься, сумеешь вернуться к рассвету.

— Если князь Цуцуи примет меня, я успею, — ответил Дэнго.

— Как он может тебя не принять? Разбуди его хоть ночью и потребуй немедленного ответа.

— Хорошо, мой господин.

Дэнго сразу выехал в Корияму. Но еще до его возвращения в лагерь прибыли лазутчики с докладом, что войско Хидэёси повернуло на восток и что его передовые отряды находятся в соседней провинции Хёго.

— Не может быть! Это какая-то ошибка! — взорвался Мицухидэ, услышав новость.

Он и впрямь не мог поверить в то, что Хидэёси удалось заключить мир с Мори. Даже если так, столь быстро привести сюда такое большое войско он все равно не мог.

— Не думаю, мой господин, что донесение — ложное, — возразил Тосимицу, еще раз взяв на себя роль прорицателя несчастья. — В любом случае нам необходимо разработать план обороны.

Видя, что Мицухидэ пребывает в нерешительности, Тосимицу поспешил сделать предложение:

— Если бы вы оставили меня здесь дожидаться Цуцуи, то вам самому следовало бы поспешить, чтобы помешать Хидэёси войти в столицу.

— На прибытие Цуцуи немного надежды, верно?

Мицухидэ наконец смирился с подлинным положением дел.

— Думаю, мой господин, что особо надеяться не стоит.

— Что ты предложишь, чтобы остановить Хидэёси?

— Мы вынуждены исходить из того, что Укон, Сэбэй и Сёню перешли на его сторону. Если к нему присоединится Цуцуи, у нас не хватит сил первыми напасть на Хидэёси. Однако, по моим прикидкам, Хидэёси потребуется еще дней пять-шесть, чтобы сосредоточить здесь все войско. Если нам за это время удастся усилить людьми оборону крепостей Ёдо и Сёрюдзи, выстроить укрепления по дороге с юга на север в Киото и поднять всех воинов в провинции Оми, мы сумеем на какое-то время остановить его наступление.

— Что? Приложить столько усилий только для того, чтобы на время остановить наступление?

— Затем нам надо будет разработать общий план борьбы во всех направлениях, а не только оборону здешних мест. Сейчас мы попали в исключительно трудное положение. Вам надо уехать немедленно.

Тосимицу остался дожидаться возвращения Дэнго из Кориямы.

Тот вернулся с лицом, темным от гнева.

— Беда, — сказал он Тосимицу. — Этот ублюдок Дзюнкэй тоже предал нас. Он привел какие-то отговорки, объясняя, почему не едет сюда, но на обратном пути мне удалось установить, что он поддерживает связь с Хидэёси. Подумать только: на это пошел человек, которого все в клане Акэти считали своим!

Дэнго продолжал возмущаться, но морщинистое лицо Тосимицу оставалось бесстрастным.

Мицухидэ уехал в полдень, так никого и не дождавшись. Он вернулся в Симо Тобу примерно в тот же час, когда Хидэёси забылся недолгим сном в Амагасаки. Одинаковая жара стояла в этот день в буддистском храме в Амагасаки и в лагере в Симо Тобе. Едва вернувшись к себе в ставку, Мицухидэ созвал военачальников и провел военный совет. Он все еще не понимал, что Хидэёси уже находится в Амагасаки и до него при желании можно просто докричаться. И хотя передовые части войска Хидэёси уже прибыли, Мицухидэ по-прежнему уповал на то, что сам Хидэёси сможет появиться здесь только через несколько дней. Было бы неверно приписать эту ошибку нынешней слабости ума или духа Мицухидэ. Просто, при всем своем исключительном уме, он привычно мыслил понятиями здравого смысла. Более того, данное рассуждение превосходно вписывалось в общую картину происходящего.

Военный совет провели без ненужных препирательств, и Акэти Сигэтомо решил покинуть собрание первым. Он сразу же помчался в Ёдо и начал срочные работы по дополнительному усилению обороны крепости. Узкая горная дорога, ведущая в столицу, наверняка привлечет к себе внимание врага и подвергнется нападению. Крепость Ёдо находилась по правую руку от нее, крепость Сёрюдзи — по левую.

Мицухидэ отдал приказ отрядам, стоящим по берегу реки Ёдо: «Отойти в Сёрюдзи и занять оборону. Быть готовыми к вражескому нападению».

Мицухидэ тщательно готовился к предстоящему сражению, но, размышляя о численности вражеского войска, не мог не брать в расчет слабости собственного. Конечно, под началом у него было немало воинов как из столицы, так и из здешних мест, причем число их за последний день значительно возросло. Однако все это были деревенские самураи или просто-напросто ронины, то есть обыкновенные разбойники, стремящиеся отхватить куш пожирнее. Ни у кого из них не было ни настоящей подготовки, ни умения распоряжаться.

— Сколько у нас воинов? — спрашивал Мицухидэ своих людей.

Отряды, находящиеся в Адзути, Сакамото, Сёрюдзи, Хорагаминэ и Ёдо, насчитывали в общей сложности шестнадцать тысяч человек.

— Если бы к нам присоединились Хосокава и Цуцуи, — вздохнул Мицухидэ, — никакая сила не заставила бы меня оставить столицу.

Хотя план предстоящих действий был уже разработан, исходное неравенство сил продолжало беспокоить Мицухидэ. Князь Акэти, склонный все точно рассчитывать заранее, сохранял определенную надежду на успех, хотя и испытывал неотвязный, все нарастающий страх. Грань между победой и поражением была тонкой и зыбкой. Мало-помалу Мицухидэ начинал тонуть в волнах, которые сам же поднял.

Мицухидэ стоял на вершине холма вне основного лагеря и смотрел на мчащиеся по небу облака.

— Похоже, будет дождь, — пробормотал он, хотя ветерок, подхвативший его слова, дождя не обещал. Для полководца, намеревающегося вступить в решительное сражение, погода имеет большое значение. Мицухидэ некоторое время понаблюдал за облаками и за направлением ветра.

Затем он взглянул на реку Ёдо. Маленькие огоньки, трепещущие на ветру, были установлены на борту его собственных сторожевых лодок. Река казалась белой, гряда гор за нею — кромешно-черной.

Широкое небо нависало над рекой и ее дальним устьем в Амагасаки. Мицухидэ пристально вглядывался в ту сторону, глаза его словно светились. «На что способен Хидэёси?» — спрашивал он себя. Затем сердито позвал вассала, что позволял себе редко:

— Сакудза! Сакудза! Где ты там?

Мицухидэ повернулся и широким шагом пошел по направлению к лагерю. Сильный ветер сотрясал ряды шатров так, что они казались морскими волнами.

— Да, мой господин! Я, Ёдзиро, здесь! — воскликнул приверженец, бросившись ему навстречу.

— Ёдзиро! Подать сигнал! Мы немедленно выступаем!

Пока войско снималось с лагеря, Мицухидэ разослал срочные депеши своим полковым военачальникам, включая Мицухару в крепости Сакамото, и известил их о принятом решении. Он не собирался отступать или вести оборонительные сражения. Он решил обрушиться на Хидэёси всей мощью своего войска.

Шел час второй стражи. На небе не было ни звезды. Первым спустился по холму ударный отряд, которому предстояло вести бой на обоих — высоком и низком — берегах реки Кацура. За ними спустились с холма резервные войска, основные полки и арьергард. Внезапно начался сильный дождь. Застав войско на полпути, он в считанные мгновения промочил всех насквозь.

Усилился холодный северо-западный ветер. Пешие воины глухо ворчали, глядя на темную поверхность реки.