Честь самурая

— Ничего не поделаешь, таков приказ главнокомандующего, — произнес Сиканоскэ и приказал отряду идти в Химэдзи.

Однако по возвращении он немедленно потребовал встречи с Хидэёси.

— Мой господин, — запальчиво обратился к главнокомандующему Сиканоскэ, — мои командиры и воины возмущены приказом об отступлении, и я разделяю их чувства.

Хидэёси примирительно улыбнулся:

— Сейчас я открою вам причину такого приказа. Я намерен превратить крепость Кодзуки в ловушку для клана Укита. Раз мы оставили ее, то Укита наверняка поспешит доставить туда оружие, продовольствие и боеприпасы. И скорее всего, увеличит численность гарнизона. Тут-то мы и ударим! — Подавшись к собеседнику, он понизил голос до шепота и указал своим генеральским веером в сторону провинции Бидзэн: — Без сомнения, Укита Наоиэ понимает, что если он войдет в крепость, то я вновь отдам приказ о ее штурме. А потому на этот раз пошлет туда большое войско, нет, даже не пошлет, а скорее всего, поведет сам… Тут-то мы его и перехитрим. Так что не сердитесь, Сиканоскэ.

Старый год закончился. Донесения лазутчиков в точности подтверждали предсказания Хидэёси: клан Укита уже доставил в крепость Кодзуки огромное количество боеприпасов и продовольствия, а новый комендант Укита Кагэтоси привел отборное войско.

Хидэёси решил, что пришла пора действовать, и осадил крепость, приказав Сиканоскэ с десятитысячным войском расположиться в засаде на пустоши возле реки Кумами.

И в эти же самые дни Укита Наоиэ, вознамерившийся внезапно напасть на Хидэёси одновременно с двух сторон — из крепости и с тыла, — лично возглавил выступившее из провинции Бидзэн войско. Едва Наоиэ обрушился на Хидэёси, как в спину ему ударил Сиканоскэ. Воинам клана Укита была уготована страшная участь. Чудом удалось спастись даже самому Наоиэ. Разгромив противника, Сиканоскэ присоединился к Хидэёси для совместного штурма Кодзуки.

В ходе штурма крепость была сожжена. Свою смерть в огне нашло столько вражеских воинов, что позднее, на протяжении многих поколений, эту цитадель называли не иначе, как «Кодзуки — огненный ад».

— На этот раз я уже не попрошу вас оставить крепость врагу, — сказал Хидэёси князю Амако Кацухисе. — Восстановите ее и охраняйте как следует.

Закончив усмирение провинции Тадзима, Хидэёси с триумфом возвратился в Адзути. Здесь он провел всего несколько недель, и уже в начале второго месяца его войско вновь выступило в поход на запад.

Воспользовавшись короткой передышкой, которую позволил себе и своему войску Хидэёси, западные провинции начали усиленно готовиться к войне. Укита Наоиэ отправил срочное послание Мори:

«Положение крайне тяжелое. Враг не ограничится провинцией Харима. Амако Кацухиса вместе с Яманакой Сиканоскэ при поддержке Хидэёси захватили крепость Кодзуки. Этим фактом не следует пренебрегать. Не первый ли шаг сделал мстительный и дерзкий Амако, уже сокрушенный кланом Мори, к восстановлению своего былого господства над многими землями? Вам следует незамедлительно собрать большое войско и уничтожить захватчиков, пока они не продвинулись чересчур далеко. Воины клана Укита ударят первыми, таким образом мы хотим отблагодарить вас за многочисленные услуги, оказанные нашему клану в прошлом».

Самыми испытанными военачальниками князя Мори Тэрумото были сыновья его деда, великого Мори Мотонари, которых в народе называли «дядьями Мори». Оба они унаследовали от отца полководческий талант. Кобаякава Такакагэ отличался образованностью и умом, а Киккава Мотохару славился смелостью, выдержкой и слыл опытным стратегом.

Великий Мотонари когда-то внушал своим сыновьям, что несчастья ждут того, кто вознамерится захватить власть над всей страной, не обладая достаточными способностями управлять. Такой человек, пытаясь навести в империи собственный порядок, неизбежно принесет бедствия всему народу. Поэтому не стоит покидать пределов западных провинций, достаточно поддерживать такую боеспособность своего войска, чтобы при необходимости дать отпор любому противнику.

Потомки свято соблюдали заветы Мотонари, и клан Мори не проявлял излишнего властолюбия, присущего кланам Ода, Уэсуги, Такэда и Токугава. Поэтому, хотя Мори и предоставили приют низложенному сёгуну Ёсиаки, поддерживали отношения с монахами-воинами из Хонгандзи и даже заключили тайный союз с Уэсуги Кэнсином, предприняли они все это лишь для укрепления обороноспособности западных провинций.

Однако Нобунага прорвал первую линию обороны их собственных владений, захватив пограничные крепости подвластных клану Мори земель.

И сейчас угроза нападения нависла над самим западом. Стало очевидным, что теперь западным провинциям не удастся укрыться от опустошительных вихрей времени. Требовалось срочно принять меры, и Киккава Мотохару высказал свои предположения:

— Основная часть войск под командованием Тэрумото и Такакагэ обрушится на крепость Кодзуки. Я возглавлю объединенное войско Инабы, Хоки, Идзумо и Ивами, к которому позже присоединятся воины Тамбы и Тадзимы, захвачу Киото и, действуя согласованно с Хонгандзи, ударю по столице Нобунаги в Адзути.

Но смелую стратегию не поддержал ни Мори Тэрумото, ни Кобаякава Такакагэ. План показался им чересчур грандиозным, а потому нереальным. Было решено прежде всего атаковать крепость Кодзуки.

В третьем месяце тридцатипятитысячное войско Мори выступило на север. Незадолго до этого Хидэёси перенес свою ставку в крепость Какогава в провинции Харима, но все его войско насчитывало семь с половиной тысяч человек, и даже при поддержке союзников из Харимы он не смог бы противостоять значительно превосходящему войску противника.

Хидэёси держался внешне спокойно, внушая своим соратникам, будто подкрепление, если оно и впрямь понадобится, незамедлительно подойдет на помощь. Однако и его собственных воинов, и воинов союзников заметно беспокоило наступление огромной армии Мори. Первые признаки паники не заставили себя долго ждать: Бэссё Нагахару, владелец крепости Мики и основной союзник Нобунаги в восточной Хариме, перешел на вражескую сторону, причем до поры он скрывал свою измену, посылая Хидэёси уверения в неукоснительном соблюдении союзнического долга, в то время как сам уже пригласил Мори в свою крепость.

В те дни Хидэёси узнал неожиданную новость: умер Уэсуги Кэнсин, князь Этиго. Кэнсин слыл горьким пьяницей и, как говорили, его хватил удар, но ходили слухи и о том, что князя Этиго убили. На следующую ночь после того, как пришло известие о смерти Кэнсина, Хидэёси поднялся на гору Сёся и, любуясь звездным небом, задумался о необычной судьбе и причудливом характере этого человека, затем мысли его обратились к предательству владельца крепости Мики. Крепость эта имела дочерние крепости в Ого, Хатае, Ногути, Сикате и Канки, и сейчас по сигналу во всех этих крепостях было поднято знамя восстания. Теперь малочисленному войску Хидэёси угрожала серьезная опасность.

Сиканоскэ предложил Хидэёси сменить тактику.

— Конечно, мы можем сокрушить Мики, но, мне кажется, проще всего прежде удалить мелкие камешки — и тогда главная крепость клана Бэссё падет сама.

Воспользовавшись разумным советом, Хидэёси сначала взял приступом крепость Ногути, затем заставил сдаться защитников крепостей Канки и Такасаго и сжег все окрестные деревни. Казалось, еще немного — и борьба с кланом Бэссё победоносно завершится, но пришло срочное донесение от Сиканоскэ из крепости Кодзуки.

«Крепость осадила огромная армия Мори. Войско Кобаякавы насчитывает двадцать тысяч человек, под началом у Киккавы — не меньше шестнадцати тысяч, а кроме того, с ними пятнадцатитысячное войско Укиты Наоиэ.

Наши противники вырыли в прилегающей к крепости долине глубокие рвы, возвели насыпи и поставили заграждения. У них также есть около семисот боевых челнов на озерах Харима и Сэтцу, и, судя по всему, они ожидают подхода свежих сил по суше. Мы находимся в отчаянном положении. Просим прислать подкрепление».

Получив это донесение, Хидэёси был вынужден отказаться от тактики, которой придерживался до сих пор. Предстояло безотлагательно решить тяжелейшую задачу, и хотя Хидэёси предвидел вероятность выступления большого войска Мори, ситуация принимала трагический оборот. Он уже заранее попросил у Нобунаги подкрепления, но до сих пор не получил никаких известий. Хидэёси терялся в догадках: находятся ли свежие войска уже на марше или только собираются выступить, а возможно, князь вовсе и не намерен их посылать.

А между тем крепость Кодзуки, героически обороняемая воинами под началом Амако Кацухисы и Сиканоскэ, хоть и была небольшой, но имела наиважнейшее стратегическое значение, так как высилась на стыке трех провинций: Бидзэна, Харимы и Мимасаки. Всякий, кто вздумал бы проникнуть в местность Санин, должен был сперва захватить Кодзуки, поэтому клан Мори и двинул сюда всю армию. Однако у Хидэёси не хватало сил, чтобы, перегруппировав свое войско, разбить его на два и направить одно из них в Кодзуки.

Нобунага обычно доверял своим военачальникам в важных вопросах стратегии, но окончательное решение всегда оставалось за ним. Таково было незыблемое правило, и Хидэёси отлично об этом знал. Несмотря на то что его назначили главнокомандующим, он ничего не предпринимал без предварительного одобрения Нобунаги, а потому то и дело слал гонцов в Адзути, испрашивая совета по любому поводу, не обращая внимания на то, что со стороны могло показаться, будто он просто робеет взять командование на себя. Гонцами к Нобунаге Хидэёси направлял только испытанных соратников, строго их предупреждая, чтобы князю был дан самый подробный отчет о происходящих событиях.

Получив от главнокомандующего войсками в западных провинциях донесение с просьбой о подкреплении, Нобунага собрался было отдать приказ всей своей армии готовиться к наступлению, но военачальники дружным хором принялись его отговаривать.

Харима с ее горными вершинами и перевалами была крайне труднопроходимой местностью, и по их мнению, князю не следовало выступать самому. Они предлагали сначала послать подкрепление и понаблюдать, как отреагирует противник. Кроме того, военачальники опасались, что, если кампания его светлости в западных провинциях закончится неудачей, Хонгандзи может напасть сзади, отрезав войску князя путь к отступлению как по суше, так и по воде.

Нобунага поддался на уговоры и отложил свой поход, а в поддержку Хидэёси отправил двадцатитысячное войско, возглавляемое Нобумори, Такигавой, Нивой и Мицухидэ. Позже Нобунага послал вдогонку своего сына Нобутаду.

Дождавшись подхода первых полков подкрепления под началом военачальника Араки Мурасигэ, Хидэёси повел войско на гору Такакура, расположенную к востоку от крепости Кодзуки. Обозрев с вершины горы позиции осаждающих и осажденных, он понял, что помочь попавшим в ловушку защитникам крепости будет крайне трудно.

Гору, на которой стояла крепость, омывала река Ити с многочисленными притоками. С северо-запада и юго-запада от крепости высились непроходимые утесы Оками и Тайхэй, так что попасть в крепость с этой стороны было совершенно невозможно. Оставалась одна-единственная дорога, но ее удерживали воины Мори. Они укрепились по берегам ее притоков, а также на всех близлежащих холмах. Если крепость и была удачно расположена с точки зрения обороны, то рельеф местности препятствовал подходу подкрепления.

— Мы ничего не можем сделать, — горестно вздохнул Хидэёси.

Когда стемнело, Хидэёси приказал воинам развести костры, да такие, чтобы ярко и высоко горели. Вскоре огромные языки пламени, взлетающие к небу на горе Такакура, можно было видеть не только с вершины Микадзуки, но и от ее подножия. Утром костры сменили бесчисленные знамена и флаги. Тем самым Хидэёси давал понять врагу, что прибыл на поле боя с большим войском и одновременно пытался подбодрить защитников крепости. И так продолжалось каждый день до начала пятого месяца, когда на помощь к Хидэёси пришло двадцатитысячное войско под командованием нескольких военачальников клана Ода.

Воины Хидэёси воспряли духом, однако беда была в том, что вместе собралось слишком много блистательных полководцев и ни один из них, разумеется, и сам Хидэёси не желал оказаться у кого-либо под началом. И Нива, и Нобумори были не только старше Хидэёси возрастом, но и выше рангом, а Мицухидэ и Такигава не уступали ему ни умом, ни славой.

Среди командования армии клана Ода начались бесконечные распри. Боевые приказы не должны различаться даже в мелочах, а тут военачальники принялись отдавать команды, порой чуть ли не взаимоисключающие. Противники воспользовались благоприятной ситуацией, и однажды ночью войско Кобаякавы, обойдя гору Такакура, внезапно атаковало лагерь клана Ода. В результате ловкой вылазки противника войско Хидэёси понесло ощутимые потери, однако этим дело не ограничилось. Киккава со своими воинами, зайдя в тыл войску клана Ода, нанес удар по обозу, сжег их суда и вызвал в лагере Хидэёси нешуточный переполох.

Однажды утром, поглядев в сторону Кодзуки, Хидэёси содрогнулся: сторожевая башня крепости за ночь была разрушена. Лазутчики, посланные выяснить причины печального события, по возвращении доложили, что у войска Мори, похоже, имеется артиллерия или, во всяком случае, одна пушка, купленная у южных варваров, и что башня, судя по всему, пострадала от прямого попадания большого ядра. Удрученный этим известием, Хидэёси спешно выехал в столицу.

Прибыв в Киото, Хидэёси сразу же, не стряхнув дорожную пыль и не умывшись, направился во дворец Нидзё.

— Хидэёси?.. — удивленно воскликнул Нобунага, пристально вглядываясь в его лицо, точно пытался удостовериться, в самом ли деле перед ним его преданный вассал. Этот усталый, пропыленный путник ничуть не походил на гордого главнокомандующего, выехавшего во главе своего войска; глаза у него были воспалены, взгляд затравленный, а лицо поросло редкой рыжеватой щетиной. — Зачем ты сюда явился? И что это у тебя за вид?

— Я спешил, не хотел терять ни минуты, мой господин!

— Ну, так и почему ты здесь?

— Прибыл выслушать ваши указания.

— Указания?.. Да что ты за военачальник такой, если только и делаешь, что спрашиваешь мои указания. Где тебе найти время на боевые действия? Я назначил тебя главнокомандующим, не так ли? А вместо того, чтобы действовать, ты стараешься подстраховаться.

— Ваше раздражение вполне понятно, мой господин, но вы ведь сами приказали мне обращаться к вам за советом по любому поводу.

— Вручив тебе жезл главнокомандующего, я вместе с ним передал в твои руки верховную власть над войском. С того момента твои распоряжения стали как бы моими. А ты все никак не можешь этого понять. Ну, так что тебя сейчас беспокоит?

— Положение очень серьезное, ваша светлость!

— Ты что же, хочешь сказать, будто мы терпим поражение?

— Мой господин, я не хочу вести войско на верную гибель, а поражение неизбежно, ибо мы сейчас уступаем клану Мори во всем: в численности войска, качестве оружия и положении на местности.

— Прежде всего, — возразил Нобунага, — тебе надлежит помнить, что если главнокомандующий заранее допускает возможность поражения, то ему ни за что не одержать победу.

— Но если мы, уповая на победу, все-таки просчитаемся, то наше поражение будет еще сокрушительнее и ужаснее. А стоит нам потерпеть хотя бы одно поражение на западе, как наши враги повсюду, и в первую очередь в Хонгандзи, подумают, что князь Ода сдает позиции, и поспешат воспользоваться этим. Они ударят в барабаны и затрубят в раковины, и тогда против нас восстанут север и восток. Вот что меня больше всего беспокоит.

— Да, мне понятно твое беспокойство.

— Тогда почему же вы оставляете без ответа все мои просьбы и не прибываете в западные провинции лично? Несмотря на все мои попытки заставить врага ввязаться в открытый бой, военачальники Мори на это не идут. Но они собрали сейчас большую армию и осадили Кодзуки, используя крепость Мики как опорную базу. Неужели мы упустим эту возможность напасть на них? Я с удовольствием сыграю роль приманки, чтобы заставить их высунуться, но на победу можно рассчитывать только в том случае, мой господин, если вы лично поведете свои войска в бой.

Нобунага погрузился в долгие размышления. Поскольку обычно он бывал скор на решения, Хидэёси понял, что его просьбу не удовлетворят и на сей раз. Так и случилось. Нобунага сказал:

— Нет, сейчас не время для решающего удара. Сначала мне необходимо точно знать, насколько силен клан Мори.

Теперь уже Хидэёси пришлось призадуматься. А Нобунага продолжил с упреком:

— Не переоцениваешь ли ты силу Мори, если мысль о поражении страшит тебя еще до того, как ты ввязался в битву?

— Я сослужил бы вам плохую службу, мой господин, если бы вступил в бой, заранее зная о том, что он закончится нашим поражением.

— Неужели войско Мори действительно так сильно? И боевой дух подданных этого клана необыкновенно высок?

— Да, это так, ваша светлость. Они удерживаются в границах, которые проложил сам Мотонари. Внутренние дела у них в полном порядке, и богатством они обладают куда большим, чем даже Уэсуги из Этиго или Такэда из Каи.

— Глупо думать, будто богатая провинция непременно должна оказаться и могущественной.

— Если бы люди клана Мори предавались роскоши и удовлетворению собственных причуд, то их богатство ничего бы не стоило, но в том-то все и дело, что они умеют находить ему достойное применение. К тому же преданные Тэрумото военачальники Киккава и Кобаякава свято соблюдают традиции своего прежнего князя, а командиры и воины сражаются на редкость доблестно. Те немногие, кого нам удалось захватить в плен, поражают несгибаемой волей и настроены по отношению к нам крайне враждебно. Все эти наблюдения вызывают у меня глубочайшую тревогу.

— Погоди-ка, Хидэёси, — перебил его Нобунага с явным неудовольствием. — А что насчет крепости Мики? Ведь во главе осадившего ее войска стоит Нобутада.

— Я сомневаюсь, что ваш сын, невзирая на все присущие ему дарования, сумеет взять эту крепость.

— А что за человек Бэссё Нагахару, комендант крепости?

— О, у него недюжинный характер.

— Ты, знаешь ли, слишком уж расхваливаешь наших противников.

— Первое правило в любой войне гласит: как следует изучи своего противника. Мне и самому не в радость расхваливать вражеское войско, но я говорю откровенно, чтобы у вас создалось верное впечатление обо всем.

— В этом ты прав, — с явной неохотой согласился Нобунага, вынужденный признать силу врага. Тем не менее его решимость одержать безоговорочную победу ничуть не поколебалась. Немного поразмыслив, князь спросил: — А нет ли у тебя другой причины для робости?

— О чем вы, мой господин?

— Быть главнокомандующим при таких многоопытных военачальниках, как Такигава, Нобумори, Нива и Мицухидэ, как мне кажется, совсем не просто. Не уклоняются ли они от исполнения твоих приказов, а, Хидэёси? Ну-ка, признавайся!

— Вы так проницательны, мой господин. — Хидэёси повесил голову, и его обветренное лицо налилось краской. — Наверное, не следовало назначать главнокомандующим того, кто уступает легендарным военачальникам и по возрасту, и по званию.

— Это уж позволь мне решать! А теперь слушай меня внимательно. Временно отойди от крепости Кодзуки. Присоединись к Нобутаде и вместе с ним захвати крепость Мики. Ну а потом посмотрим, что предпримет в ответ наш враг.

Выслушав своего господина, Хидэёси приуныл. Небольшой гарнизон воинов Амако, осажденный в Кодзуки, всецело зависел от поведения клана Ода. Отказать ему в помощи ради сиюминутной выгоды означало бы насторожить остальные западные кланы и заставить их вождей задуматься над тем, можно ли считать Нобунагу надежным союзником.

Не кто иной как Хидэёси послал Амако Кацухису и Сиканоскэ с их немногочисленным воинством в Кодзуки, и сейчас его сердце переполняло смешанное чувство вины, тревоги и непереносимой жалости. Он понимал, что, отойдя от крепости, обречет их на верную смерть. И тем не менее, получив недвумысленный приказ Нобунаги, он заверил своего господина, что приказ будет исполнен, и незамедлительно распрощался.

В глубокой задумчивости возвратился Хидэёси к своему войску в западные провинции. «Избегай ввязываться в тяжелые сражения и принимай участие в тех, в которых легко добиться успеха — таково правило военной стратегии», — внушал он себе. Конечно, подобный расчет противоречил союзническому долгу, но слишком уж высоки были ставки в этой войне. Поэтому Хидэёси предстояло испытать нестерпимые муки совести.

Вернувшись в лагерь на горе Такакура, он созвал военачальников и в точности повторил им приказ Нобунаги, а затем распорядился немедленно выступить к крепости Мики, чтобы присоединиться к войску Нобутады. Полки под командованием Нивы и Такигавы остались в качестве арьергарда, основное же войско под началом Хидэёси и Араки Мурасигэ начало отступление.

— Сигэнори еще не вернулся? — то и дело спрашивал Хидэёси своих приближенных, прежде чем уйти с горы Такакура.

Вот и сейчас он спросил об этом Такэнаку Хамбэя. Прекрасно понимая причину беспокойства Хидэёси, тот с горечью поглядел на крепость Кодзуки.

Сигэнори, один из ближайших сподвижников Хидэёси, две ночи назад получил приказ в одиночку проникнуть в крепость. И сейчас Хидэёси тревожился о том, удалось ли гонцу пробраться через расположение вражеских войск. Куда он запропастился? Письмо Хидэёси, которое предстояло доставить в крепость, содержало известие о смене стратегии военных действий.

«Не хотите ли попытать счастья в смертельном бою и, ударив из крепости, воссоединиться с нашим войском? — предлагал Хидэёси окруженному гарнизону. — Мы будем ждать до завтра».

Миновал условленный день, и Хидэёси с горечью убедился в том, что союзники не выступили из крепости, да и в диспозиции Мори не произошло ни малейшей перемены. Решив, что защитникам крепости уже ничем не поможешь, Хидэёси увел войско с горы Такакура.

А гарнизон крепости тем временем пребывал в глубоком отчаянии. Попытка удержаться в ее стенах сулила смерть, смерть сулило и выступление. Даже неустрашимый Сиканоскэ был сам не свой: он не знал, что теперь предпринять.

— В нашем бедственном положении, — сказал он Сигэнори, — мы вправе упрекать только Небо.

Посоветовавшись с Амако Кацухисой и другими соратниками, Сиканоскэ дал Сигэнори такой ответ:

— Мы благодарны князю Хидэёси за его великодушное предложение, но у нашего небольшого измотанного осадой отряда нет никаких шансов совершить успешную вылазку и воссоединиться с ним. Нам необходимо придумать что-то иное.

Отослав назад гонца, Сиканоскэ втайне написал письмо командиру осаждающего крепость войска Мори Тэрумото, обещая сдать Кодзуки. Отдельные письма с приглашением войти в крепость он написал также военачальникам Киккаве и Кобаякаве. Сделано это было, разумеется, для того, чтобы спасти жизнь князю Кацухисе и семистам защитникам крепости. Но ни Киккава, ни Кобаякава не вняли его настойчивым просьбам. Их устраивал только один исход.

— Открой крепостные ворота, — ответили они ему, — и выстави на них голову Кацухисы.

Тому, кто собирался сдаться, не приходилось рассчитывать на милосердие. Едва сдерживая слезы, Сиканоскэ простерся перед Кацухисой:

— Ваши вассалы больше не в силах что-либо сделать для вас. Какая жалость, мой господин, что гарнизоном крепости командует такой недостойный человек, как я, однако ничто уже не поправишь: вам следует готовиться к смерти.

— Не говори так, Сиканоскэ. — Кацухиса отвернулся от вассала, стараясь скрыть смятение. — Я не считаю своих людей недостойными, да и князя Нобунагу ни в чем не виню. А тебе я благодарен за то, что помог мне собраться с силами и еще раз попытаться восстановить честь клана. Я решился нанести удар нашим заклятым врагам, так стоит ли мне отчаиваться даже сейчас, когда мы потерпели поражение? По-моему, я сделал все, что надлежит воину, и сейчас вправе упокоиться с миром.

На заре третьего дня седьмого месяца Кацухиса совершил сэппуку. Вражда между кланами Мори и Амако длилась ровно пятьдесят шесть лет.

Но самое удивительное было впереди. Верный соратник Кацухисы Яманака Сиканоскэ, с таким мужеством боровшийся против клана Мори, не последовал за своим князем тропой смерти. Он сдался на милость победителя и поступил на службу к Киккаве Мотохару простым пешим воином. Обращались с Сиканоскэ чуть ли не как с пленным, а презирали предателя теперь в равной мере воины обоих враждующих станов. Его верность клану Амако считали всего лишь личиной, которую он поспешил сбросить в нужную для себя минуту.

А спустя еще несколько дней к Сиканоскэ вряд ли кто испытывал иное чувство, кроме отвращения, потому что он стал вассалом клана Мори и в залог своей будущей верности получил крепость в Суо.

Имя Яманаки Сиканоскэ стало символом предательства. На протяжении двадцати лет и друзья, и враги считали его воином отчаянно смелым и безупречно преданным своему господину. Теперь же многие стыдились прежнего знакомства с ним. Ненависть к Сиканоскэ стала отныне ничуть не меньше его былой славы.

В самые жаркие дни седьмого месяца Сиканоскэ, не обращавший, казалось, никакого внимания на презрительные насмешки и упреки в свой адрес, его жена и слуги перебрались в Суо. Сопровождал их отряд в несколько сот воинов клана Мори, официально считавшийся эскортом, но на деле охранявший Сиканоскэ, ведь он уподобился угодившему в ловушку тигру и мог в любую минуту наброситься на удачливых, но беспечных охотников. До тех пор, пока его не посадили в предназначенную для него клетку и не приучили к кормежке, с ним предпочитали обращаться предельно осторожно.

После нескольких дней пути отряд вышел к переправе через реку Абэ у подножия горы Мацу. Сиканоскэ спешился и, усевшись на утесе, принялся рассматривать речной берег.

Амано Кии из клана Мори тоже соскочил с лошади и подошел к Сиканоскэ.

— Женщины и дети устали в пути, — сказал он своему пленнику, — поэтому мы переправим через реку сначала их, а вы тут посидите пока и отдохните.

Сиканоскэ согласно кивнул в ответ. В последнее время он старался не разговаривать без крайней необходимости. Кии подошел к парому и что-то прокричал столпившимся на берегу людям. Через реку здесь переправлялись всего на двух небольших лодках. Жена Сиканоскэ с сыном и их слуги так перегрузили обе лодки, что те низко осели в воде. Но вот, наконец, лодки отчалили и устремились к противоположному берегу.

Наблюдая за их отплытием, Сиканоскэ обливался потом. Не выдержав, он попросил остававшегося с ним оруженосца намочить для него полотенце в ледяной речной воде. Его второй — и последний — оруженосец в это время поил лошадей чуть ниже по течению.

Крупные бабочки с желто-зелеными крыльями вились вокруг Сиканоскэ. Бледная луна восходила в предвечернем летнем небе. Под ветром по земле стлалась низкая трава.

— Синдза! Хикоэмон! Теперь самое время! — прошептал Мотоаки, старший сын Кии, двоим воинам, стоящим рядом с ним под сенью деревьев, к которым было привязано около десятка лошадей. Сиканоскэ не видел их. Лодка, уносящая вдаль его жену и сына, достигла уже середины реки.

Из-за ветра, долетавшего с реки, Сиканоскэ было трудно дышать, перед глазами плыли круги. «Какое горе!» — угрюмо думал он. Ему, отцу и мужу, бередила душу невыносимая мысль о том, что он обрек свою семью на скитания. Даже самые отважные воины не лишены человеческих чувств, а о Сиканоскэ говорили, что он куда чувствительней остальных.

Смелость и отчаяние горели в его взоре ярче, чем лучи закатного солнца. Он порвал с Нобунагой, отрекся от союза с Хидэёси, сдал крепость Кодзуки врагам и вручил отрубленную голову своего господина. А сам все еще не умер, все еще цеплялся за жизнь. На что он надеялся? Оставалось ли у него еще чувство чести? Оскорбления и насмешки задевали его, казалось, не больше, чем стрекот кузнечиков. И сейчас, отдыхая, подставив грудь прохладному ветру, он вроде бы ни о чем не жалел.

Одна печаль,

Громоздясь на другую,

Испытывает мои силы.

Это стихотворение он сложил много лет назад и сейчас, мысленно повторяя его, вспомнил о клятвах, принесенных им некогда матери, вдохновившей его вступить на Путь Воина, чтобы впредь служить князю и Небу. В памяти всплыла молитва, с которой Сиканоскэ обратился перед своей первой битвой к новорожденному месяцу в пустом небе: «Пошли мне все возможные испытания!»

Так, «громоздя одну печаль на другую», он сумел пройти все мыслимые и немыслимые испытания. Сиканоскэ полагал, что истинное счастье настоящего воина как раз в том и заключается, чтобы преодолевать невзгоды. Он только укрепился в своих убеждениях, услышав от гонца Хидэёси о том, что Нобунага не придет на помощь защитникам Кодзуки. Конечно, он тогда слегка растерялся, но никого и ни в чем не подумал винить. Да и горевать тоже не стал. Ни разу в жизни он не испытывал такого отчаяния, которое заставило бы его смириться с неизбежным и подумать: «Все, теперь мне пришел конец». При любых обстоятельствах он на что-то надеялся. «Я все еще жив, — думал он в такие минуты, — раз дышу, значит, жив!» Вот и сейчас у него оставалась надежда. Рано или поздно он подкрадется к своему смертельному врагу Киккаве Мотохару настолько близко, чтобы прикончить его одним ударом, — а там пусть уж убивают и самого Сиканоскэ, не страшно! Покончив с врагом, он в следующей жизни не испытает стыда, когда повстречается со своим князем.

Хотя Сиканоскэ и сдался на милость победителя, однако Киккава оказался не настолько глуп, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Вместо этого он одарил его крепостью и отослал подальше. И теперь Сиканоскэ размышлял, когда же ему наконец представится возможность осуществить свой дерзкий замысел.

Лодка с женой и сыном уже причалила к противоположному берегу. Он загляделся, как они выходят на берег и растворяются в толпе слуг. И в это мгновение острие меча беззвучно вошло ему под лопатку. Другой меч высек искры из камня, на котором он сидел. Даже такого воина, как Сиканоскэ, оказывается, можно подстеречь и застигнуть врасплох. Но даже тяжелая рана не помешала Сиканоскэ вскочить на ноги и схватить напавшего за косицу.