Честь самурая

Ее явно убили только что: кровь еще струилась из раны и была свежее утренней росы. Несомненно, это было дело рук воинов Амано Гэнъэмона, высланных вперед. Они обнаружили рано вышедших в поле крестьян и поубивали их. Возможно, им было жаль невинных людей, но приказ есть приказ, и они не имели права подвергать риску успех всего предприятия.

Переводя взгляд с окрашенной кровью земли на заалевшие небеса, Мицухидэ привстал в стременах, поднял руку, сжимавшую кнут, и крикнул:

— Вперед! На храм Хонно! Уничтожить его! Разрушить! Мои враги — в храме Хонно! Вперед! Вперед! Всех, кто отстанет, я зарублю своею рукою!

Настал час битвы, и девять полков под девятью знаменами с изображением голубых колокольчиков перестроились в три колонны по три полка и по три знамени в каждой. Ворвавшись на Седьмую улицу, они сокрушали одни городские ворота за другими, мгновенно заполонив улицы мирно спящей столицы со всех сторон. Войско Акэти прорвалось сквозь ворота на Пятой, Четвертой и Третьей улицах и захватило Киото.

Еще не развеялся густой туман, но над горами уже вовсю полыхал рассвет, и, как обычно, ворота открывали для тех, кто хотел войти или выйти.

Никто не ждал стрелков и копьеносцев, ворвавшихся сюда, тесня и давя друг друга. В возникшей давке воины старались держаться поближе к своему полковому знамени.

— Не толкайтесь! Не кричите! Арьергард пусть пока останется за воротами.

Один из военачальников решил, что терпеть такую сумятицу далее невозможно. Выхватив засов из тяжелой двери, он одним ударом открыл ворота.

— Вперед! Вперед! — заорал он, ведя за собой свое воинство.

Согласно приказу войску следовало наступать молча, без боевых кличей, не поднимая над головами знамена и даже по возможности сдерживая ржание лошадей. Но, едва ворвавшись в столицу, войско Акэти пришло в полное неистовство.

— Вперед! На храм Хонно!

Сквозь невероятный шум было слышно, как одна за другой открываются двери домов. Но, выглянув наружу и увидев, что происходит, горожане в испуге запирали двери и прятались в глубине жилищ.

Среди множества отрядов, устремившихся на штурм храма Хонно, первыми оказались полки под предводительством Акэти Мицухару и Сайто Тосимицу.

— В этих узких переулках, да еще в тумане, нетрудно заблудиться. Если будете излишне спешить, то заблудитесь непременно. Медоносное дерево в роще храма Хонно — вот куда нам надо! Вроде бамбука, только гигантское! Его видать и в тумане. Вот оно! Вот оно! Медоносное дерево храма Хонно!

Бешено размахивая руками и отчаянно крича, Тосимицу мчался в бой, который казался ему самым главным сражением за всю его долгую жизнь воина и полководца.

Войско под предводительством Акэти Мицутады тоже рвалось в бой. Оно подобно дыму просочилось по переулкам, ведущим к Третьей улице, и, выйдя к храму Мёкаку возле дворца Нидзё, окружило его. Именно так было и задумано: пока главные силы атаковали храм Хонно с целью уничтожить Нобунагу, Мицутаде надлежало расправиться с его сыном Нобутадой.

Впрочем, отсюда было рукой подать до храма Хонно. В утренних сумерках воины двух корпусов Акэти не видели друг друга, но со стороны храма Хонно уже доносился невероятный шум. Трубили в раковину, били в гонги и барабаны. Не будет сильным преувеличением сказать, что эти звуки сотрясали небо и землю и что нечасто на этом свете можно услышать нечто подобное. В этот час в столице одни сходили с ума от страха, другие утешали сходящих с ума близких.

Истошные крики и вопли ужаса оглашали даже обычно тихие кварталы, в которых жила знать. Эти кварталы вплотную примыкали к императорскому дворцу. Казалось, от грохота небо над Киото ходит ходуном.

Впрочем, волнение и страх, охватившие горожан, быстро прошли. Как только знать и простые люди сообразили, что именно происходит в городе, в домах стало тихо, как будто все там вновь улеглись в постель и заснули мирным сном. Никто не высовывал носа на улицу.

Было все еще так темно, что воины не разбирали, кто перед ними, и по дороге к храму Мёкаку второй корпус столкнулся с собственными соратниками, пошедшими кружным путем, приняв их за врагов. И хотя военачальники строго-настрого запретили стрелять без особого на то приказа, началась беспорядочная стрельба, и, естественно, вслепую.

Запах оружейного пороха взбудоражил их еще сильнее. Даже бывалым воинам, попавшим в нынешнюю переделку, не удалось сохранить всегдашнего самообладания.

— Эй! Слышите раковину! Слышите гонг! Это наши штурмуют храм Хонно.

— Они вступили в сражение!

— Атака началась!

Воины даже не заметили, как ноги сами их понесли. Устремившись вперед, они по-прежнему не понимали, чьи голоса слышат. Пока им никто не оказывал сопротивления. Они взмокли от пота и даже не замечали холодного тумана, от которого покрывались гусиной кожей их лица и руки. Их обуревали сейчас чувства, которые можно было выразить только истошным криком.

И потому они стали скандировать боевые кличи намного раньше, чем увидели крытые черепицей стены храма Мёкаку. Неожиданно они услышали ответные кличи, мощные, частые удары гонга и барабанную дробь.

Мицухидэ возглавлял третий корпус. Определенного командного пункта у них не было: где в данный момент находился Мицухидэ, там и находился командный пункт.

На мгновение он задержался в квартале Хорикава. Его обступили члены клана, ему разложили походный стул, но он не присел даже на минуту. Все его существо было устремлено сейчас туда, откуда доносились голоса и боевые кличи, туда, где поднимался пороховой дым и клочьями клубился туман. Он смотрел в небеса — в ту сторону, где высился дворец Нидзё. Время от времени он жмурился — его слепили рассветные лучи, но пока еще не пожары.

Нобунага внезапно проснулся без какой бы то ни было причины. Отменно выспавшись, он пробудился самым естественным образом. Смолоду он привык подниматься на рассвете, как бы поздно ни лег накануне. Еще не полностью очнувшись ото сна и продолжая лежать, он ощутил нечто странное. На грани между сном и явью за какой-то короткий миг в его сознании с невероятной скоростью промчалась длинная череда мыслей.

Это были разрозненные воспоминания с юношеской поры до нынешней, отблески и отзвуки событий, планы на будущее. И все это молниеносно промелькнуло у него в мозгу.

Такое случалось с ним уже не впервые, но представляло собой скорей не привычку, а некую врожденную способность. Еще ребенком он отличался необузданной фантазией. Но превратности судьбы и в особенности те из них, что были связаны с обстоятельствами его рождения и воспитания, не позволяли ему предаваться грезам. Реальный мир, громоздя на его пути одну преграду на другую, сперва заставил, а потом и приохотил его преодолевать эти преграды.

Уже в юности, подвергаясь испытаниям и вновь и вновь доказывая свою способность выходить из них победителем, Нобунага остро осознал, что одних естественно возникающих на его пути препятствий ему мало. Высшим счастьем для него стал постоянный поиск новых трудностей, погружение в них и победа над ними. Его самоуверенность, не раз и не два нашедшая подтверждение во все новых успехах и постоянно взыскующая все более сложных испытаний, превратила его в незаурядного человека. А после возведения Адзути он просто исключил слово «невозможно» из своего обихода. Его представления о мире и о том, что он сам призван совершить в этом мире, отныне не ограничивались никакими рамками. Не в последнюю очередь это произошло потому, что, стремясь к достижению своих целей, он никогда не руководствовался соображениями общепринятого здравого смысла. Можно сказать, его главный способ действий заключался в том, чтобы делать невозможное сперва возможным, а потом и сбывшимся.

Вот и нынешним утром, пребывая на грани сна и бодрствования, он ощутил все еще бродивший в его жилах хмель предыдущей ночи, а перед его мысленным взором замелькали фантастические картины: огромные корабли и целые караваны судов, посылаемые им на южные острова, к побережью Кореи и даже в великий Китай. И он на капитанском мостике в компании Сотана и Сёсицу. «Еще кое-кого надо взять с собой в плавание, — подумал он, — Хидэёси». И ему казалось, что день, когда все это произойдет, уже близок.

На его взгляд, завоевание западных провинций и острова Кюсю было слишком жалким достижением для того, чтобы оправдать им всю собственную жизнь.

— Светает, — пробормотал Нобунага, поднялся и вышел из опочивальни.

Тяжелая дверь кедрового дерева, ведущая из опочивальни в коридор, изготовлена была искусно — так, что каждый раз, когда ее открывали или закрывали, раздавался звук, подобный человеческому голосу. Услышав этот звук, оруженосцы и мальчики, находящиеся в дальних покоях, сразу же спешили к своему господину. Мерцающий свет укрепленных на колоннах веранды бумажных фонариков отбрасывал маслянистые блики на полированные деревянные поверхности.

Поняв, что князь уже поднялся, мальчики помчались к фуро, устроенному рядом с кухней. По дороге их внимание привлек какой-то шум, донесшийся из северного коридора, словно там кто-то резко распахнул окно.

Подумав, что это, возможно, Нобунага, они остановились и вгляделись в слабо освещенный коридор. Их взору предстала женщина в широком кимоно и длинной цветастой накидке с длинными черными волосами, доходившими почти до пояса.

Когда отворили ставни, утреннее небо цвета колокольчиков засияло в окнах, как будто вырезанное из бумаги. Легкий ветер развевал волосы женщины и доносил до мальчиков слабый аромат алоэ.

— Ну, давай же сюда!

Мальчики услышали звук льющейся воды и бросились в сторону кухни. Монахи еще не вышли из своих опочивален, поэтому окна и большие главные ворота оставались по-прежнему запертыми. В большой кухне с земляным полом и в прилегающем к ней помещении с деревянным настилом все еще жужжали москиты и было темно, но уже ощущалось жаркое дыхание наступающего летнего утра.

Именно эту пору дня почему-то терпеть не мог Нобунага. К тому времени, как мальчики сообразили, что он поднялся, и прибежали услужить ему, он уже успел прополоскать рот и мыл сейчас руки. Подойдя к большой бадье, в которую из бамбуковой трубки лилась вода, он взял черпак, набрал в него воды и побрызгал себе на лицо, намочив и голову.

— Ах, вы намочили себе рукава, мой господин!

— Позвольте я сменю воду.

Мальчики не на шутку страшились княжеского гнева. Один из них осторожно засучил левый рукав Нобунаги, другой наполнил черпак водою. Еще один, встав на колени, держал наготове свежее полотенце. Как раз в эти мгновения люди, несшие стражу в особых помещениях, вышли во двор и сразу же обратили внимание на необычайный шум, доносящийся из-за внешней стены храма. И тут же послышался топот множества ног на подступах к внутреннему двору.

Нобунага, все еще не отерев лица и волос, приказал Бомару посмотреть, что там происходит, а сам принялся растирать лицо полотенцем.

Кто-то из мальчиков сказал:

— Может быть, там идет бой?

Нобунага никак не отозвался на это замечание. На мгновение его глаза застыли, как вода в бездне, и в них вспыхнули какие-то искры, словно князь всматривался во что-то — но не вовне, а внутри себя самого.

Однако это длилось всего лишь миг. Шум быстро распространялся повсюду. И здесь, в покоях для гостей, и на всей территории храма, где находилось около десяти всевозможных строений, земля ходила ходуном, как при землетрясении, сотрясаемая к тому же каким-то грозным, исполинским гневом.

В такие мгновения даже самый сильный и отважный человек испытывает смятение. Нобунага смертельно побледнел, и это не ускользнуло от внимания обступивших его мальчиков. Все они на секунду-другую словно онемели, но вот уже кто-то мчался к ним со всех ног, взывая к Нобунаге:

— Мой господин! Мой господин!

И мальчики отозвались хором:

— Господин Ранмару! Господин Ранмару! Сюда! Мы здесь!

Нобунага и сам кликнул своего любимца:

— Ранмару? Где тебя носит?

— Ах, вы здесь, мой господин. — Преклоняя колена, Ранмару едва не упал наземь.

Едва взглянув на него, Нобунага понял, что речь идет не о какой-нибудь случайной стычке между самураями и не о драке конюхов.

— Что происходит, Ранмару? Что означает весь этот шум? — встревоженно осведомился князь.

— Мятеж клана Акэти! — выпалил Ранмару. — Повсюду полно воинов, и у них знамена с гербами Акэти.

— Что? Акэти?!

Нобунага буквально опешил от изумления. Весь его вид свидетельствовал о том, что он никак не ожидал подобного поворота событий, в страшном сне ему такое привидиться не могло. Однако он быстро взял себя в руки и произнес с обычным своим самообладанием:

— Акэти… Что ж, это было неизбежно.

Нобунага повернулся и быстро пошел в свои покои. Ранмару последовал было за ним, но, сделав несколько шагов, обернулся и приказал дрожащим от ужаса мальчикам:

— Быстро принимайтесь за дело! Я уже приказал Бомару распорядиться, чтобы заперли все ворота и двери. Перегородите коридоры и не подпускайте врага близко к его светлости!

Но не успел он закончить свою речь, как в кухонное помещение в двери и окна градом посыпались пули и стрелы. Множество стрел вонзилось в дубовую дверь, их сверкающие стальные наконечники наглядно свидетельствовали о том, что снаружи идет битва.

Храм Хонно оказался со всех сторон окружен воинами Акэти. Их боевые кличи доносились с юга от Роккаку, с севера от Нисикикодзи, с запада от Тоина и с востока от Абуракодзи. До храмовых построек врагу было рукой подать, но дорогу преграждал глубокий ров.

Лев копьев, знамен, мушкетов и секир высился у стен храма.

Одни ловко перепрыгивали через ров, другие оказывались по пояс в зловонной воде рва и, облаченные в тяжелые доспехи, неуклюже барахтались там. Даже если им удавалось выбраться и позвать на подмогу, соратникам было сейчас не до них.

Войско Акэти, наступавшее со стороны Нисикикодзи, сокрушило тамошние жилые кварталы. Женщины с младенцами, старики и дети с плачем выбирались из-под развалин, словно раки-отшельники, покидающие сброшенную скорлупу. Разрушив дома, воины использовали двери и доски, чтобы навести переправу через ров.

И вот уже воины Акэти полезли на стены. Стрелки вели оттуда прицельный огонь.

К этому времени в зданиях храма стало поразительно тихо. Все двери главного помещения были заперты, и не было ясно, есть ли там враг или нет. Огонь и дым начали подниматься в небо со стороны Ужасной улицы. Пожар распространялся с удивительной быстротой, пожирая одну лачугу за другой. Жившие здесь бедняки высыпали наружу, начала ужасная паника, многих в толпе затаптывали насмерть. С криками и стенаниями местные жители устремились к пересохшему руслу реки Камо или в центр города. Никто и подумать сейчас не мог о спасении своего жалкого скарба.

С высоты главных ворот на противоположной стороне храма можно было видеть, как воины, ворвавшиеся через задние ворота, поджигают кухонные постройки. Но и тем, кто штурмовал главные ворота, не хотелось пасовать перед соратниками. Рядовые воины в бешенстве кричали на военачальников, в нерешительности остановившихся у перекидного моста.

— Берем его!

— Прорываемся!

— Что нам время тянуть!

Один из военачальников обратился к стоящему за воротами стражу:

— Мы войско Акэти, направляемся в западные провинции. Пришли сюда во всеоружии, чтобы засвидетельствовать свое почтение князю Оде Нобунаге.

Это была смехотворная попытка обмануть защитников храма, и она не привела ни к чему, кроме очередной затяжки. Страж, разумеется, насторожился. Он ни за что не открыл бы ворот, не получив на то разрешение Нобунаги.

Он велел воинам Акэти ждать. Последовавшее за этим молчание означало, что срочное донесение оправлено в главное здание и что оттуда вскоре пришлют дополнительные силы для защиты ворот.

Воинам меж тем надоело томиться перед такой бесхитростной преградой, как крепостной ров, и они начали подступать к нему все ближе и ближе.

— Атакуем! Атакуем! Чего мы ждем?

— Идем на приступ!

В стремлении первыми вскарабкаться на стену самураи оттолкнули колеблющихся, а кое-кого и сбили с ног.

Часть воинов, конечно, попадала в ров, но победные кличи издавали сейчас и те, кто штурмовал стены, и те, кто барахтался в грязи. А тут задние ряды нажали на передние еще сильнее. Еще больше воинов оказалось во рву. Сейчас ров в непосредственной близости к воротам кишмя кишел облепленными грязью воинами.

Молодой самурай, шагая по плечам товарищей, форсировал ров и оказался на крепостной стене. Другие поспешили воспользоваться его примером.

— На приступ!

Оглушительно крича и отчаянно орудуя древками копий, воины переправились через ров и начали один за другим карабкаться на стену. А жалкое месиво воинов, очутившихся во рву, казалось скоплением головастиков, пытающихся выбраться из пруда на берег. Воины, штурмовавшие храм, безжалостно попирали спины, плечи и головы своих оказавшихся во рву соратников. Один за другим те, захлебнувшись, тонули в грязи, принося новые жертвы на алтарь общей победы. Но благодаря их бесславной гибели гордые голоса вскоре донеслись со стен храма Хонно.

— Я первый!

Но штурм развивался так стремительно, что определить, кто первым оказался на стене, а кто вторым, было на самом деле невозможно.

Самураи Оды тем временем похватали попавшееся под руку оружие и делали все возможное, чтобы остановить этот сокрушительный поток. Но их усилия напоминали попытку удержать руками прорванную плотину. Сметая на своем пути жалкие преграды в виде мечей и копий, воины передовых отрядов Акэти быстро продвигались к намеченной цели. Они шагали прямо по залитым кровью телам и врагов и соратников.

Как бы в подтверждение своих слов о желании засвидетельствовать почтение Нобунаге, они неудержимо рвались к главному зданию храма и к гостевым покоям. С широкой веранды главного здания и с балюстрады гостевых покоев на них обрушился шквал тысяч стрел. Расстояние было самым удобным для стрельбы из лука, и все же многие стрелы миновали атакующих, бессильно зарываясь остриями в землю, другие отскакивали от стен или улетали за пределы храма.

Кое-кто из самураев Оды, не успев облачиться в дневные одежды, полуобнаженными и даже безоружными вступали в отчаянную схватку с вооруженным до зубов врагом. Воины, несшие ночную охрану, а затем, с рассветом, легшие спать, сейчас выскочили из караульных помещений, стыдясь своего опоздания и пытаясь хоть ненадолго сдержать натиск Акэти, но вооружены они были только яростью и отвагой отчаяния.

Атакующие войска Акэти остановить было невозможно, они проникли уже внутрь помещений. Нобунага у себя в покоях, скрежеща зубами, надел панцирь поверх белого шелкового кимоно и завязал тесемки.

— Лук! Подайте мне лук! — закричал он.

Дважды или трижды пришлось ему повторять свое приказание, прежде чем кто-то из самураев не выполнил приказ. Выхватив лук у коленопреклоненного воина, Нобунага рванулся к дверям, крича на ходу:

— Спасайте женщин! Пусть уходят! Главное — спасти их от бесчестья!

Отовсюду слышался стук распахиваемых дверей, треск раздираемых в клочья ширм. От истошных воплей женщин содрогалась крыша. В поисках спасения они метались из комнаты в комнату, бежали по коридорам, прыгали через перила. Их яркие одежды — розовые, голубые, белые, пурпурные — были подобны ярким вспышкам света на фоне серого неба. Пули и стрелы впивались в оконные ставни, в колонны, в перила. Нобунага уже вышел на веранду и, примостившись в углу, пускал в неприятеля стрелу за стрелой. Стены вокруг него были утыканы стрелами, и предназначались они именно ему.

Видя, с каким бесстрашием сражается их повелитель, даже перепуганные до смерти женщины не пожелали покинуть его. Им ничего не оставалось, как только, стоя рядом, рыдать.

«Пятьдесят лет под Небом» — так звучала строка из пьесы, которую очень любил Нобунага, потому что в юности она как бы воплощала в себе его мироощущение. Пятьдесят лет — столько ему сейчас и было. Собственная смерть не страшила его, и ему не казалось, будто вместе с ним погибнет весь мир. И сейчас близость гибели не лишала его ни самообладания, ни храбрости.

Наоборот, бушевавшая у него в душе ярость заставляла его сражаться с особым неистовством. Так просто смириться с судьбой и умереть он считал себя не вправе. Великое дело, которому он посвятил всю свою жизнь, не было завершено и наполовину. Слишком горько потерпеть поражение на полпути к цели. Слишком многого будет жаль, если придется умереть нынешним утром. Поэтому он выпускал одну стрелу за другой, слушал голос натянутой тетивы, и ему казалось, что с каждой выпущенной стрелой гнев его убывает. В конце концов тетива истерлась, и лук готов был сломаться.

— Стрелы! У меня кончились стрелы! Несите еще!

Поскольку этот приказ был исполнен не сразу, Нобунага начал собирать с пола стрелы, выпущенные в него, намереваясь поражать врага его собственным оружием. В это мгновение женщина с алой лентой в волосах, изящно подобрав рукав кимоно, протянула ему охапку стрел. Нобунага с изумлением и с восхищением взглянул на нее:

— Ано? Того, что ты уже сделала, более чем достаточно. А сейчас попробуй выбраться отсюда, беги!

Он резко мотнул подбородком, отсылая ее прочь, но Ано не ушла и по-прежнему подавала своему господину одну стрелу за другой.

Нобунага стрелял из лука скорее благородно и изящно, чем искусно, скорее вдохновенно, чем расчетливо. В радующем его слух пении стрел ему слышалось: эти стрелы чересчур хороши для тех извергов, которым они предназначены, их острия — незаслуженные ими щедрые дары от человека, призванного управлять всей страной. Но и те стрелы, которые принесла Ано, вскоре иссякли.

Тут и там в саду лежали бездыханные тела врагов, сраженных меткими стрелами князя. Но, пренебрегая опасностью, несколько воинов Акэти вплотную приблизились к балюстраде, где находился Нобунага, и начали карабкаться вверх.

— Мы видим тебя, князь Нобунага! Теперь тебе не уйти! Умри, как подобает мужчине!

Врагов сейчас было больше, чем ворон на медоносном дереве по утрам и по вечерам. Оруженосцы, ближайшие прислужники и даже мальчики, преграждая врагу дорогу, прикрывали Нобунагу собою, все входы и выходы были заблокированы изнутри. Казалось, мечи самураев сверкали смертельным отчаянием. Все были готовы умереть, но не подпустить врага к Нобунаге. Среди этих, немногих уже, приверженцев князя были и братья Мори. Тела приверженцев и врагов Нобунаги лежали вперемешку, нередко — сцепившись друг с другом в смертельных объятиях.

Храмовая стража у внешних ворот сейчас передвинулась к главному зданию и вела там кровавый бой, препятствуя проникновению противника во внутренний двор. Но поскольку воины Акэти, судя по всему, уже проникли в главное здание, стража, которая сейчас насчитывала не больше двух десятков человек, образовала ударный отряд и попыталась прорваться туда же.

Таким образом, воины Акэти, запершиеся в коридоре, были атакованы с обеих сторон. Здесь их изрубили едва ли не на части. Когда стражники увидели, что Нобунага по-прежнему в безопасности, они возликовали, крича:

— Теперь самое время! Самое время! Надо отходить как можно быстрее.

— Глупцы! — Нобунага, сплюнув в сердцах, отшвырнул от себя сломанный лук, да и стрел у него все равно больше не было. — У нас нет времени на отход! Подайте мне копье!

Растолкав воинов, он выхватил у одного из приверженцев оружие и, размахивая им, как лев, рванулся по коридору. Увидев, что вражеский воин уже уцепился руками за перила, намереваясь взобраться на балюстраду, Нобунага пригвоздил его копьем, как букашку.

И в это мгновение один из воинов Акэти, затаившийся под китайской пихтой, выстрелил в Нобунагу из маленького лука. Стрела впилась князю в плечо. Пошатнувшись, он привалился спиной к оконному ставню.

Тут еще одна стычка разгорелась у западной стены. Отряд приверженцев Оды и пеших воинов под командованием Мураи Нагато и его сына пробился к западной стене храма Хонно. Ударив по отряду Акэти с тыла, приверженцы Нобунаги предприняли попытку ворваться в храм через главные ворота.

Прошлой ночью Нагато с сыном засиделись допоздна с Нобунагой и Нобутадой и, воротясь домой, легли спать только в час третьей стражи. Вот почему, как можно предположить, Нагато этой ночью спал так крепко, что позволил застигнуть себя врасплох. А ведь в его обязанности входило принять необходимые меры в связи с появлением войска Акэти на окраине столицы. Он должен был, как минимум, немедленно известить обитателей и гостей храма Хонно о появлении вражеского войска.

Его ошибка была страшной и непоправимой. Но вина лежала не только на Нагато. Все жители столицы и ее гости должны были разделить с ним ответственность за то, что Нобунага оказался в ловушке.

— На улице какой-то переполох.

Такими словами разбудили сегодня Нагато. Поначалу он ничего не понял.

— Какие-нибудь уличные беспорядки. Пойди узнай, — сказал он приверженцу.

И только не спеша поднявшись с постели и одеваясь, Нагато услышал крик дозорного:

— Пожар в Нисикикодзи!

Нагато прищелкнул языком:

— Наверное, опять что-нибудь стряслось на Ужасной улице.

Мирное течение жизни в последнее время настолько расслабило Нагато, что он попросту забыл о том, что в стране, не затихая, идет междуусобная война.

— Что? Войско Акэти? — Но растеряться он позволил себе всего на мгновение. — Ах ты, дьявол!

И он выскочил во двор едва ли не в чем мать родила.

Увидев на улице множество вооруженных воинов, конных и пеших, мечи и наконечники копий которых грозно сверкали в лучах восходящего солнца, он поспешил в дом, чтобы облачиться в доспехи и препоясаться мечом.

Собрав тридцать — сорок воинов, он помчался на выручку Нобунаге. Вся дорога до храма Хонно была заполонена армией Акэти. Стычка отряда Нагато с вражескими воинами произошла у западной стены храма Хонно и переросла в яростное побоище. Рассеяв небольшой тыловой дозор, воины Нагато прорвались к главным воротам и чуть было не проникли в храм, однако воины Акэти пресекли дерзкую попытку: Нагато и его сын, оба тяжело раненные, были вынуждены отступить с остатками отряда, потерявшего в схватке половину воинов.

— Попробуем прорваться к храму Мёкаку! Пойдем на помощь князю Нобутаде!

Кромешно-черный дым подобно грозовым тучам поднимался над крышей храма Хонно. Кто поджег храм: воины Акэти, приверженцы Нобунаги или сам князь Ода? Положение было таким запутанным, что вряд ли кто-нибудь мог бы ответить на этот вопрос.

Дым окутывал храм со всех сторон, его клубы вырвались одновременно из кухни и из спальных покоев.

Двое самураев и один из мальчиков неистово сражались с врагом в помещении кухни. Судя по всему, монахи, приставленные к кухне, встали сегодня очень рано, — хотя ни одного из них сейчас не было видно, — потому что под большим котлами уже были сложены наколотые дрова.

Мальчику, стоявшему в дверях кухни, удалось сразить по меньшей мере двух воинов Акэти. Когда у него все-таки отняли копье, он, изловчившись, отскочил в глубину кухни и принялся метать оттуда во врагов все, что ему попадалось под руку.

Мастер чайной церемонии и его спутник, также оказавшиеся здесь, отважно бились с врагом плечом к плечу с мальчиком. При всей ненависти воинов Акэти к своим врагам они вынуждены были признать, что эти три фактически безоружных человека стойко противостояли нескольким самураям при оружии и в доспехах.

— Что это вы тут возитесь?

Воин, судя по всему, военачальник невысокого ранга, ворвался в кухню, выхватил из огня пылающую головню и стал тыкать ею в лицо троим приверженцам Оды. Еще одну головню он швырнул в ларь с припасами, а третьей запустил в потолок.

— Внутрь!

— Он должен быть здесь!

Они искали Нобунагу, но, не найдя его, ворвались в кухню и стали ногами в соломенных сандалиях расшвыривать горячие поленья по полу. Огонь мгновенно охватил ширмы, пополз вверх по деревянным опорам, подобно красному плюшу. Когда пламя достигло тела мастера чайной церемонии и мальчика, оба они были уже бездыханны.

Нечто невероятное творилось на конюшне. Там находилось около десятка лошадей: они дико ржали и били копытами в стенки стойла. Две из них в конце концов сорвались с привязи и вырвались наружу. Они на полном скаку мчались прямо на воинов Акэти, а лошади, остававшиеся в конюшне, чувствуя, как к ним подбирается пламя, ржали все громче и громче. Самураи, приставленные к конюшне, забыв о лошадях, поспешили на помощь Нобунаге. Именно здесь решили они принять последний бой и пали один за другим.

Даже конюхи, которым ничто не мешало устраниться от боя, разделили участь с самураями и тоже погибли. Всю жизнь довольствуясь нищенским пайком, эти люди с готовностью приняли смерть, доказав тем самым, что ничем не уступают высокородным господам.

Один из воинов Акэти, размахивая копьем с окровавленным наконечником, носился из комнаты в комнату, пока в дыму не отыскал своего боевого товарища.

— Это ты, Миноура?

— Я!

— Ты уже кого-нибудь уложил?

— Нет еще!

Каждый из них, как и все прочие воины Акэти, были движимы мечтой, что именно ему посчастливится первым добраться до Нобунаги. Вскоре они расстались, затерявшись в густом дыму.

Сейчас пламя, казалось, достигало уже крыши, и во внутренних приделах стояли грохот и треск. Кожаные и металлические части доспехов раскалились так, что к ним нельзя было прикоснуться. Мгновенно помещение покинули все, кроме воинов Акэти, но и те, спасаясь от огня, спешили поскорее вырваться наружу.

Из тех, кто по-прежнему оставался в здании и еще был жив, одни задыхались в дыму, другие были усыпаны пеплом. Двери и раздвижные стенки уже были вышиблены, горели золотая парча и дерево драгоценных пород; с трудом разгоревшись, они теперь ярко пылали. Но внутри маленьких боковых помещений было темно, хоть глаз коли. Даже проходы, ведущие в коридор, нельзя было различить в сплошном дыму.

Ранмару устало прислонился к двери из кедрового дерева, ведущей в комнату, которую он охранял, и осмотрелся по сторонам. Сжимая в руке копье с окровавленным наконечником, он ждал врага. Услышав шаги по коридору, вскинул копье на изготовку.