Честь самурая

Мицухидэ развернул свиток. В лучах восходящего солнца бумага казалась ослепительно белой. На ней было изображено дерево, а в углу под рисунком значилось: «Безмятежность — это благородство».

«Безмятежность — это благородство», — мысленно повторил Мицухидэ, разворачивая свиток далее. Он увидел изображение большой репы. Подпись гласила: «Принимать гостей — это радость».

Репа была нарисовала индийской тушью с кажущейся легкостью, как будто единым росчерком, но при внимательном рассмотрении начинала источать запах самой земли. Сверху на репе был лист, точно трепещущий от переполнявших его соков жизни. Казалось, его безыскусная красота и нарочитая свобода насмехались над осторожным и рассудочным Мицухидэ.

Он развернул свиток и дальше — но более там ничего не было, лишь чистая неисписанная бумага.

— Судя по всему, на эти два рисунка у него ушла вся ночь.

На Тосимицу рисунки тоже произвели сильное впечатление. Он долго рассматривал их вместе с Мицухидэ.

Наконец Мицухидэ насладился созерцанием рисунков и велел Тосимицу свернуть свиток.

В это время вдалеке, в ставке Нобунаги, запела сигнальная раковина, призывая всех воинов, находящихся в городе, готовиться к выступлению. В разгар кровопролитной войны звук раковины был исполнен угрозы и предвещал все новые и новые неминуемые жертвы. Но в такое утро, как нынешнее, раковина пела кротко и пробуждала в душе едва ли не умиротворение.

Вскоре Мицухидэ уже сидел верхом. Чело его было безмятежно, как горы Каи, — ни облачка, ни малейшей тени.

Книга седьмая

ДЕСЯТЫЙ ГОД ТЭНСЁ

1582, весна

ПЕРСОНАЖИ И МЕСТА ДЕЙСТВИЯ

С и м и д з у М у н э х а р у — комендант крепости Такамацу

А к э т и М и ц у х а р у — двоюродный брат Мицухидэ

А к э т и М и ц у т а д а — двоюродный брат Мицухидэ

Ф у д з и т а Д э н г о \

А м а н о Г э н ъ э м о н } — ближайшие сподвижники Акэти Мицухидэ

Ё м о д а М а с а т а к а /

М а н а с э — лекарь из Киото

С ё х а — поэт

О д а Н о б у т а д а — старший сын Нобунаги

С о т а н — купец с Кюсю

М у р а и Н а г а т о — наместник Киото

Такамацу — крепость Симидзу Мунэхару

Сакамото — крепость Акэти Мицухару

Тамба — провинция клана Акэти

Камэяма — крепость Акэти Мицухидэ

Храм Хонно — временная резиденция Нобунаги в Киото

Храм Мёкаку — временная резиденция Нобутады в Киото

КРЕПОСТЬ В ОЗЕРЕ

Двое самураев промчались через ворота крепости Окаяма; из-под копыт лошадей в воздух взметнулись тучи пыли. Никто не обратил внимания на этих всадников. Стражники у главных ворот в испуге вытянулись, тараща глаза, когда они грозно крикнули им на скаку, что привезли из Каи срочный приказ князя Нобунаги.

Хидэёси находился у себя во дворце, когда слуга доложил ему о прибытии гонцов.

— Пусть подождут в Потайной комнате, — распорядился Хидэёси.

Эта комната служила для самых секретных совещаний и переговоров. Едва гонцов проводили туда, как появился и сам Хидэёси. Когда он занял подобающее ему место, один из гонцов достал из складок кимоно письмо, завернутое в несколько слоев вощеной бумаги, и почтительно положил его перед Хидэёси. Тот вскрыл письмо и поднес его к глазам.

— Ах, как давно мне не доводилось видеть ничего, собственноручно написанного его светлостью! — не сдержавшись, воскликнул он.

Прежде чем углубиться в чтение, он почтительно прикоснулся лбом к листку. Иначе и быть не могло — ведь это письмо написал сам князь.

Закончив чтение, Хидэёси спрятал письмо в рукав кимоно и медленно произнес:

— Значит, наши войска одержали в Каи блистательную победу?

— Войско его светлости было воистину неудержимо. К тому времени, как нас послали сюда, князь Нобутада уже вошел в Суву.

— Что ж, иначе и не могло быть. Князь Нобунага, конечно, лично возглавил войско! Пребывает ли он в надлежащем настроении?

— Я слышал от участников кампании, что переход через горы напоминал увеселительную прогулку. Говорили также, что князь Нобунага намерен возвратиться прибрежной дорогой и по пути полюбоваться горой Фудзи.

Гонцы откланялись. Хидэёси сидел молча, уставившись на белых цапель, изображенных на створках ширмы. В глазах птиц были желтые крапинки, придававшие им особую выразительность, в них, казалось, читался вызов.

«Придется поручить дело Камбэю, — подумал Хидэёси. — Больше некому». Он кликнул мальчика и распорядился:

— Курода Камбэй должен быть сейчас в наружной части крепости. Пусть придет сюда. И Хатидзука Хикоэмон тоже.

Мальчик отвесил поклон и поспешил выполнять поручение. Хидэёси достал письмо и перечитал его. Это было не какое-нибудь заурядное послание, а ответ на его давний запрос. Сейчас он мог без особых затруднений сформировать войско в шестьдесят тысяч человек прямо здесь, в Окаяме. Мог… Но до сих пор еще не вторгся во вражескую провинцию Биттю, с завоевания которой давно следовало начать разгром клана Мори. На пути в Биттю имелось одно препятствие, которое ему необходимо было преодолеть — и по возможности бескровно. На границе между двумя провинциями грозно высилась крепость Такамацу — главная в цепочке из семи крепостей, образующих единую оборонительную систему.

Камбэй и Хикоэмон вошли в Потайную комнату, и у Хидэёси сразу же полегчало на душе.

— Только что поступил приказ его светлости, — начал Хидэёси. — К сожалению, он сулит вам обоим новые испытания. Вам предстоит отправиться в крепость Такамацу.

— Могу ли я испросить позволения прочесть приказ его светлости? — осведомился Камбэй.

Камбэй читал приказ с таким почтительным видом, словно внимал речам самого Нобунаги.

Послание было адресовано Симидзу Мунэхару, коменданту крепости Такамацу. Нобунага обещал в обмен на сдачу крепости пожаловать Мунэхару удел, состоящий из двух провинций — Биттю и Бинго. Он заверял, что принес клятву богам и никогда не откажется от своего обещания.

— Я хочу, чтобы вы вместе с Хикоэмоном отправились в Такамацу как можно скорее, — сказал Хидэёси Камбэю. — Я не думаю, что Мунэхару проявит несговорчивость, особенно после того, как увидит печать Нобунаги.

Хидэёси был настроен оптимистически, но оба его приверженца придерживались иной точки зрения. Неужели Хидэёси и впрямь думает, будто Мунэхару способен предать своих господ — клан Мори — только из-за того, что к нему обращается сам Нобунага? Или же Хидэёси имеет в виду что-то иное?

Чтобы добраться из Окаямы до крепости Такамацу посланцам Хидэёси потребовалось менее одного дня, тем более что ехали они верхом. Они миновали передовую линию собственной обороны и помчались на запад, к горной гряде Киби.

Здесь уже начиналась местность, принадлежащая врагу. Эти места не были похожи на те, что остались у них позади. И поля, и деревни здесь были заброшены и пустынны.

От наружной ограды крепости во дворец послали всадника с известием о прибытии Камбэя и Хикоэмона. Вскоре посланцев препроводили к главным воротам. Такамацу была типичной для равнинной полосы крепостью, возведенной вокруг дворца. По обеим сторонам дороги, ведущей к главным воротам, тянулись рисовые посевы. Земляной вал и каменные стены крепости как будто бы вырастали из рисовых полей. Поднимаясь по ступеням внутрь крепости, посланцы Хидэёси могли убедиться в толщине каменной ограды, защищающей крепость.

Несомненно, это была самая неприступная из семи пограничных крепостей. Внутри крепости было просторно и, несмотря на то, что гарнизон насчитывал две тысячи человек, тихо. Поскольку Мунэхару намеревался дать отпор наступающему противнику, в крепость нахлынули три тысячи беженцев. Именно здесь, перед главной своей твердыней, намеревался Мунэхару остановить натиск огромного восточного войска.

Камбэя с Хикоэмоном проводили в просторный зал для приемов.

— Князь Мунэхару сейчас появится, — объявил его оруженосец.

Мунэхару не заставил себя долго ждать и, войдя, скромно заявил:

— Меня зовут Симидзу Мунэхару. Как я понял, вы — посланцы от князя Хидэёси. Добро пожаловать.

Было Мунэхару на вид лет пятьдесят, его одежда отличалась той же безыскусностью, что и манеры. Он вышел к посланцам без какой-либо свиты, в сопровождении одного лишь мальчика лет одиннадцати или двенадцати, опустившегося на колени рядом со своим господином. Не будь этого мальчика и не будь сам Мунэхару препоясан мечом, он вполне мог бы сойти за деревенского старосту.

Камбэй в свою очередь демонстрировал этому почтенному, не отягощающему себя этикетом воину верх учтивости.

— Какое счастье познакомиться с вами. Меня зовут Курода Камбэй.

После того как представился и Хикоэмон, Мунэхару дружелюбно кивнул обоим. Посланцы тоже оттаяли, искренне надеясь, что с этим человеком у них не возникнет особых затруднений.

— Хикоэмон, — сказал Камбэй, — будь так любезен, сообщи господину Мунэхару о послании его светлости.

Хотя начать переговоры по протоколу следовало тому из послов, кто был старше по рангу, Камбэй рассудил, что более пожилой и весьма обходительный Хикоэмон сделает это лучше него.

— Позвольте мне, господин, объяснить вам задачу нашей миссии. Князь Хидэёси повелел говорить с вами начистоту, и я не могу ослушаться его приказа. Князю хотелось бы по возможности избежать бесцельного кровопролития. Думаю, вы отдаете себе отчет в том, как развиваются события в западных провинциях. Если говорить о численности войска, то нам не составит труда собрать сто пятьдесят тысяч воинов, тогда как клан Мори может рассчитывать всего на сорок пять, самое большее — пятьдесят тысяч воинов. Кроме того, мы разбили или вывели из игры всех союзников Мори — и клан Уэсуги из Этиго, и клан Такэда из Каи, и монахов-воинов с горы Хиэй и из Хонгандзи, и даже самого сёгуна. Так какой же смысл клану Мори вступать с нами в безнадежную схватку и превращать цветущий запад в выжженную пустыню?

С другой стороны, — продолжал Хикоэмон, — князь Нобунага находится в милости у императора, а также пользуется любовью и уважением всего народа. Страна наконец поднимается из руин междуусобицы и приветствует лучезарное утро мира. Князя Нобунагу глубоко огорчает ваша готовность, поддержанная многими прекрасными людьми, состоящими у вас на службе, сражаться и умирать. Он хочет еще раз попытаться найти выход из этого положения, избежать бессмысленных жертв.

Взяв в руки послание Нобунаги и письмо Хидэёси, заговорил Камбэй:

— Мне не хочется рассуждать о преимуществах и о недостатках того или иного вашего решения. Вместо этого я хочу предъявить нечто, наглядно доказывающее добрые намерения князя Нобунаги, равно как и князя Хидэёси. Оба они умеют ценить истинных воинов. И вот подписанный и скрепленный княжеской печатью указ, в котором вам обещаны провинции Биттю и Бинго.

Мунэхару почтительно поклонился, но послание в руки не взял. Он сказал, обращаясь к Камбэю:

— Ваши оценки для меня чересчур лестны, незаслуженно высока и предложенная награда. Не знаю уж, что и ответить и как велит в таких случаях отвечать этикет. Клан Мори платит мне жалованье всего в семь тысяч коку риса, и сам я всего-навсего деревенский самурай на пороге старости.

Однако Мунэхару не сказал, что принимает предложение. В разговоре возникла заминка. Посланцы томились, не зная, что предпринять. Они попытались уговорить князя. Но на все их доводы Мунэхару очень вежливо повторял:

— Это для меня чересчур большая честь.

Ни красноречие Хикоэмона, ни мудрость Камбэя не смогли переубедить этого человека. Посланцы, однако же, были преисполнены решимости добиться своего. И вот они предприняли последнюю попытку.

— Мы уже сказали вам все, что намеревались и могли сказать, — произнес Камбэй. — Но если у вас есть какие-то дополнительные условия или особые пожелания, которые вам хотелось бы присовокупить к нашему возможному соглашению, мы будем рады выслушать их и незамедлительно дадим знать об этом обоим нашим князьям. Но только, пожалуйста, говорите начистоту.

— Начистоту? — Мунэхару произнес это вполголоса, словно размышляя вслух. Затем в упор посмотрел на посланцев. — Хорошо, хотя я и не уверен, что вам понравится то, что вы сейчас услышите. Я надеюсь, что до конца своих дней не сойду с верного пути. Таково мое главное жизненное правило. Клан Мори ничуть не менее, хотя и не более, предан императору, чем князь Нобунага. Я лишь маленький недостойный человек, но я все же — приверженец клана Мори и, хотя веду здесь праздную жизнь, уже на протяжении многих лет состою на жалованье у Мори. Более того, весь мой род осыпан милостями Мори. А сейчас, в тревожные времена, мне даже доверили охранять границу. Вот что я скажу вам: даже если бы я польстился на щедрые посулы и, приняв это великодушное предложение князя Нобунаги, стал князем двух провинций, я не был бы так счастлив, как счастлив сейчас. Если бы я предал клан, которому служу, как бы я выглядел в глазах всего мира! И мои родичи, и мои приверженцы назвали бы меня предателем и лицемером, если бы я сам попрал то, чему учил их на протяжении всей своей жизни. — Он горько рассмеялся. — Поэтому передайте князю Хидэёси, что я ценю его доброту и щедрость, но… он должен меня понять.

Сокрушенно покачав головой, Камбэй сказал:

— Увы, я вижу, мне вас не переубедить. Хикоэмон, нам пора.

Хикоэмон также был огорчен постигшей их неудачей, но он с самого начала не надеялся на успех. Как, впрочем, и Камбэй. В глубине души оба они знали, что Мунэхару купить нельзя.

— На дорогах ночью опасно. Почему бы вам не переночевать в крепости? А в путь отправитесь пораньше утром, — предложил Мунэхару.

Это не было простой учтивостью. Посланцы знали, что он человек радушный и добросердечный. Он был врагом, но в достоинствах отказать ему было нельзя.

— Нет. Князь Хидэёси с великим нетерпением ждет вашего ответа.

Посланцы попросили снабдить их факелами и отправились в путь. Во избежание всяких случайностей военного времени Мунэхару велел троим воинам проводить их до самой передовой линии.

Камбэй и Хикоэмон скакали назад без передышки. По возвращении в Окаяму они сразу же отправились к Хидэёси. Их доклад был краток и недвусмыслен:

— Мунэхару отказывается сдаться. Его решение твердо и окончательно, дальнейшие переговоры не имеют смысла.

Хидэёси не выказал удивления. Он отпустил посланцев отдыхать, а затем явиться на военный совет. Совет состоялся в тот же день, на нем присутствовали оба посланца и другие военачальники.

Камбэй по карте показал расположение семи вражеских крепостей и подробно охарактеризовал их. Хидэёси отвел глаза от карты и потянулся, как будто внезапно почувствовал сильную усталость. Только что ему доставили весть о победе Нобунаги в Каи. Сопоставляя легкость побед, одерживаемых Нобунагой, с трудностями, на которые повсюду наталкивается он сам, Хидэёси истово надеялся, что отныне и у него дела пойдут лучше. Перед советом он написал Нобунаге поздравительное послание, в котором упомянул, в частности, и о собственных стратегических замыслах в связи с провалом попытки перетянуть на свою сторону Симидзу Мунэхару.

В середине третьего месяца двадцатитысячное войско, до той поры стоявшее в Химэдзи, вступило в Окаяму. Клан Укита предоставил еще десять тысяч воинов. Собрав под своими знаменами тридцатитысячную армию, Хидэёси выступил в поход на провинцию Биттю. Проделав путь всего в один ри, он устроил привал и выслал передовые дозоры. Пройдя еще два ри, опять устроил привал и выслал дозоры. Каждому воину Хидэёси было известно о блистательных и молниеносных победах, одержанных Нобунагой, поэтому многие роптали по поводу медлительности своего военачальника. Некоторые вообще считали, что Такамацу и малые крепости можно взять молниеносной атакой с ходу.

Однако, прибыв на местность и увидев вражеские укрепления, каждый вынужден был признать, что о быстрой победе не может быть и речи.

Хидэёси разбил лагерь на горе Рюо — высоком плато к северу от крепости Такамацу. Отсюда ему открывался вид на внутреннее пространство крепости. Он сразу оценил, какое значение имеет взаимосвязь между главной и малыми крепостями. А еще отсюда можно было наблюдать за перемещениями полков Мори, заблаговременно узнавать о прибытии вражеских подкреплений.

Хидэёси начал со штурма малых крепостей, которые в скором времени пали одна за другой, так что не взятой осталась только главная — Такамацу. Озабоченный неблагоприятным развитием событий, Мунэхару неоднократно обращался к Мори с просьбами о подкреплении. Гонцы мчались в ставку все чаще и чаще, просьбы о подкреплении становились все настойчивей, но обстановка на полях сражений не позволяла войску Мори предпринять контратаку. Клану Мори требовалось еще несколько недель, чтобы собрать сорокатысячное войско и отправить его на подмогу защитникам крепости. Единственное, что могли вожди клана, — это всячески подбадривать Мунэхару, призывать его стоять насмерть и уверять, что подкрепление вот-вот прибудет. Но и гонцам с каждым днем становилось все труднее пробираться из крепости и обратно.

Двадцать седьмого числа четвертого месяца Хидэёси начал осаду Такамацу. Но основная часть его войска, насчитывавшая пятнадцать тысяч человек, не покинула гору Рюо. Пять тысяч воинов Хидэёси разместил на возвышенности в Хираяме, а десять тысяч воинов из клана Укита — на горе Хатиман.

Военачальники Хидэёси находились главным образом в тылу войска Укиты. Хидэёси выстроил свои боевые порядки подобно шашкам в начальной позиции при игре в го, с намеренной скромностью оставив собственные силы в тылу у клана Укита, еще совсем недавно бывших союзниками Мори.

Первый же день осады ознаменовался жестокими стычками. Курода Камбэй, вернувшись с передовой, сразу направился к Хидэёси, чтобы доложить ему о кровопролитном развитии событий.

— В утреннем сражении, — сообщил он, — воины клана Укита потеряли убитыми и ранеными свыше пятисот человек, тогда как вражеские потери составляют сто человек. Восемьдесят из них убиты, а двадцать тяжелораненых взяты в плен.

— Этого следовало ожидать, — отозвался Хидэёси. — Эту крепость можно взять только ценой большой крови. Но, насколько мне известно, воины из клана Укита сражались храбро.

Это соответствовало действительности.

В начале пятого месяца наступила солнечная и сухая погода. Воины Укиты, понесшие значительные потери в ходе первых сражений, проложили траншею вдоль крепостной стены. На это у них ушло пять ночей: они работали под покровом тьмы. Как только траншея была закончена, воины клана Укита пошли на приступ.

Защитники крепости, увидев, что воины Укиты уже под стенами и у главных ее ворот, встретили их градом насмешек и оскорблений. Их чувства легко было понять: ведь на стороне Хидэёси сражались сейчас их недавние союзники, изменившие Мори. Дождавшись удобного момента, защитники крепости открыли ворота и бросились в контратаку.

— Смерть предателям!

— Смерть!

Самурай схватился с самураем, пеший воин — с пешим воином, избивая и душа друг друга, победно вздымая на пиках отрубленные головы.

— Отступаем! Отступаем! — в разгар схватки, в клубах пыли и дыма внезапно раздался голос одного из военачальников клана Укита.

Когда его воины начали отступление, защитники крепости окончательно уверились в своей победе. Они начали безоглядное преследование противника с громкими кличами «Добьем их!», «Захватим знамена!».

Слишком поздно командир отряда защитников крепости со своей лошади заметил глубокую траншею. Поняв, что это ловушка, он попытался было остановить наступление, но воины были ослеплены близостью победы и рвались вперед, не разбирая дороги и не чуя опасности. И тут из траншеи грянул стройный ружейный залп и пороховой дым взвился в небо. Охотники из клана Мори сразу же превратились в добычу.

— Это западня! Берегитесь! На землю! Всем лечь на землю! — кричал военачальник. — Пускай стреляют! Нападайте на них, пока они будут перезаряжать ружья!

Издав устрашающие вопли, несколько воинов-камикадзэ поднялись во весь рост над вражеской траншеей, чтобы отвлечь на себя огонь, и сразу же пали, изрешеченные пулями. Прикинув, сколько времени понадобится, чтобы перезарядить ружья, другие воины из крепости бросились в траншею. Земля во рву сразу же окрасилась кровью. Бой с переменным успехом продолжался до позднего вечера.

Ночью пошел дождь. Знамена и шатры на горе Рюо промокли насквозь. Хидэёси укрылся в хижине и оттуда наблюдал за покрытым сплошными тучами небом: начинался сезон дождей. Это его не радовало.

Вдруг он огляделся по сторонам и прислушался. Затем окликнул своего ближайшего сподвижника:

— Тораноскэ! Это дождь шумит или кто-то сюда идет? Сходи-ка посмотри.

Тораноскэ пошел, но вскоре вернулся.

— Князь Камбэй только что возвратился с поля боя. На обратном пути один из тех, кто нес его носилки, поскользнулся на крутой тропе — и князь получил серьезную травму. Но смеется он так, словно ничего не произошло.

С какой стати Камбэю вздумалось отправиться на боевые позиции под проливным дождем? Хидэёси еще раз невольно подивился неукротимости духа этого человека.

Тораноскэ прошел в соседнюю комнатушку и развел в очаге огонь. С началом дождей не стало спасения от комаров, особенно свирепствовали они в нынешний вечер. От очага в такой хижине легко можно было угореть, но так, по крайней мере, удавалось выкурить насекомых.

— Дымно здесь, — закашлявшись, заметил вошедший Камбэй.

Сильно хромая, без приглашения он вошел в хижину к Хидэёси.

Вскоре двое друзей уже увлеченно беседовали.

— Трудное нам предстоит дело, — внезапно произнес Хидэёси.

Наступило молчание, которое нарушалось лишь летним дождем, барабанившим по крыше хижины.

— Все это — вопрос времени, — начал Камбэй. — Вторая общая атака — это огромный риск. Мы и так потеряли много людей. С другой стороны, если мы не поторопимся и затянем осаду до полного истощения сил противника, это тоже чревато опасностями. Из западных провинций может подоспеть сорокатысячное войско Мори, ударить нам в тыл, и тогда мы окажемся зажатыми между Мори и защитниками Такамацу.

— Вот почему меня так печалит начало сезона дождей. Нет ли у вас, Камбэй, какой-нибудь идеи? Как нам следует действовать?

— За последние два дня я обошел все наши передовые линии, внимательно изучая вражескую крепость. Пригляделся и к рельефу местности. В настоящее время у меня есть только одна идея, но она сопряжена с риском. В этом случае нам пришлось бы поставить на карту все.

— Падение Такамацу должно означать не просто захват еще одной вражеской крепости, — задумчиво сказал Хидэёси. — Если мы овладеем ею, нам откроется путь и к крепости Ёсида. Но если мы споткнемся на Такамацу, это единственное поражение перечеркнет усилия пяти прежних лет. Нам нужен какой-то четкий план, Камбэй. Я попросил всех удалиться и из соседней комнаты, так что вы можете говорить без опаски. Мне хочется знать, что вы успели придумать.

— Не сочтите, мой господин, такой ответ неучтивым, но я полагаю, что у вас уже есть некий собственный план.

— Не стану отрицать.

— Могу ли я просить вас ознакомить меня с ним?

— Давайте поступим так: пусть каждый из нас изложит свой план на бумаге, а потом мы их сравним, — предложил Хидэёси.

Он достал бумагу, тушь и кисточки, и полководцы принялись за дело. Не прошло и нескольких минут, как последовал обмен написанным. На листке у Хидэёси значилось одно слово «вода», а на листке у Камбэя — два: «водяная атака».

Громко рассмеявшись, они скомкали листки и спрятали их в рукавах кимоно.

— Человеческая мудрость, судя по всему, небезгранична, — сказал Хидэёси.

— Что верно, то верно. Мы оба исходили из того, что крепость Такамацу стоит на равнине, со всех сторон окруженной горами, а по этой равнине бегут восемь рек: Асимори и семь других. Не должно составить труда слегка изменить течение рек и затопить крепость. Конечно, такой план слишком дерзок и большинству вражеских военачальников это просто не придет в голову. Не могу не выразить вам, мой господин, своего восхищения: вы мгновенно постигли самую суть дела. Но что же мешает вам претворить этот план в жизнь?

— С древних времен известно великое множество примеров, когда при штурме крепостей успешно использовался огонь, но почти никогда не использовали воду.

— А мне кажется, я что-то читал по этому поводу в военных летописях поздней династии Хань и периода Трех Царств. А в одной летописи речь шла о событиях в нашей стране в годы царствования императора Тэнти. Когда вторглись китайцы, наши воины возвели плотины и подготовили к затоплению определенную местность. Если бы китайцы пошли в атаку, наши воины подняли бы шлюзы и просто-таки смыли врага в море.

— Да, однако этот план так и не был осуществлен, потому что китайцы отступили. А поскольку дело тогда обстояло именно так, мне предстоит совершить нечто, в нашей истории беспримерное. Поэтому мне необходима помощь людей, сведущих в географии, которые скажут мне, сколько на все это потребуется людей, времени и какие будут издержки. Сами понимаете, при таком риске необходимо получить не грубую прикидку, а точные расчеты и безукоризненно выверенный план.

— Совершенно верно. Один из моих приближенных замечательно разбирается в таких вещах, и если вы призовете его сюда прямо сейчас, он, мне кажется, немедленно ответит вам на все вопросы. Собственно говоря, я пришел к сходным с вашим планом выводам именно исходя из познаний этого человека.

— А как его зовут?

— Ёсида Рокуро.

— Хорошо, призовем его прямо сейчас. — И, помедлив, Хидэёси добавил: — У меня тоже есть кое-кто на примете. Этот человек сведущ в строительстве и землеустройстве. Как вы отнесетесь к тому, чтобы позвать и его?

— Отлично. А кто он такой?

— Он не из числа моих приближенных. Это самурай из провинции Биттю. Его зовут Сэмбара Кюэмон. Сейчас он в лагере, и я велел ему самым тщательным образом разведать местность.

Хидэёси хлопнул в ладоши, призывая оруженосца, но все его оруженосцы и личные слуги были удалены и никто не откликнулся на призыв. Тогда он встал, прошел в соседнюю комнату и громовым голосом, не раз оглашавшим поля сражений, крикнул:

— Эй! Есть тут кто-нибудь?

Как только было окончательно принято решение о водяной атаке, Хидэёси перенес свою ставку с горы Рюо на гору Исии, расположенную прямо над крепостью Такамацу.

На следующий день в сопровождении полудюжины военачальников Хидэёси поскакал в Мондзэн, к западу от крепости Такамацу, на берег реки Асимори, чтобы точно сориентироваться на местности. В ходе поездки он то и дело поглядывал направо, в сторону крепости. Наконец он остановил скакуна, отер лицо рукой и подозвал Кюэмона.

— Каково расстояние от гребня горы Исии до Мондзэна?

— Около ри.

— Дай-ка сюда твою карту.

Взяв у Кюэмона карту, Хидэёси мысленно представил себе будущую плотину, а также последствия поворота рек. Обступающие долину с трех сторон горы образовывали нечто вроде ложа для затопления, простирающегося на западе от Киби до верховьев реки Асимори, на севере — от Рюо до гор, отделяющих здешние места от Окаямы и доходящих на востоке до предгорий Исии и Кавадзугаханы. Крепость Такамацу располагалась как раз посередине, на открытой и ровной местности.

Перед мысленным взором Хидэёси рисовые поля, деревни и луга, раскинувшиеся на равнине, были уже затоплены. Горы с трех сторон стали скалистыми берегами, а крепость Такамацу — единственным рукотворным островом.

Хидэёси вернут карту Кюэмону. Теперь он был убежден в правильности собственного плана.

— Поехали! — крикнул он сопровождающим, а затем, обратившись к Рокуро и Кюэмону, сказал: — Я хочу домчаться отсюда до горы Исии. Там, где останется след моей лошади, и должна быть воздвигнута плотина.

Хидэёси поскакал прямо на восток, от Мондзэна до Харакодзай, а оттуда по дуге на гору Исии. Кюэмон и Рокуро следовали за ним, разбрасывая по дороге истолченный в порошок рис. По этому следу шли мастеровые и метили линию вехами. Здесь предстояло воздвигнуть плотину.

Когда этой воображаемой линии суждено будет превратиться в плотину и в огороженное углубление потекут воды семи рек, вся равнина превратится в огромное озеро в форме полураскрывшегося лотоса. Таким образом будущее сражение в корне меняло свой характер: вместо воинов с врагом будет сражаться вода.

Длина плотины, которую предстояло возвести, составляла примерно один ри. В разрезе она должна иметь вид трапеции с основаниями в тридцать сяку наверху и шестьдесят внизу. Главная проблема заключалась в высоте плотины: ей следовало быть не ниже, чем стены крепости Такамацу.

Собственно говоря, шансы на успех всей затеи были велики только потому, что высота нынешних каменных стен крепости была не более двенадцати сяку. Поэтому плотину решили возвести ровно вдвое выше. Посчитали, что при такой высоте под водой окажутся не только внешние стены крепости, но и она сама — шесть сяку ниже уровня воды.

Не часто к делу подходят с таким тщанием и выверенным расчетом, как было на этот раз. Единственное, что всерьез беспокоило Камбэя, — это люди. На работах предстояло использовать главным образом местных жителей, число которых, однако же, было весьма невелико, потому что с начала осады Мунэхару приютил в крепости свыше пятисот крестьянских семейств, а другие бежали в горы.

Крестьяне, нашедшие прибежище в крепости, были готовы отдать жизнь за своего благодетеля-князя. Это были простые, добрые люди, служившие Мунэхару уже на протяжении многих лет. В деревнях же остались главным образом смутьяны или предатели, готовые работать на любых господ.

Впрочем, проблема людей была решаема. Хидэёси мог рассчитывать на помощь Укиты Наоиэ, а Камбэй был в состоянии призвать несколько тысяч человек из Окаямы. Так что вопрос заключался не в том, чтобы найти нужное количество людей, а в том, чтобы использовать их самым целесообразным образом.

Работа закипела. Как-то Камбэй приехал на строительство и осведомился у Рокуро, как идут дела.

— К сожалению, мы не укладываемся в сроки, назначенные его светлостью, — грустно ответил тот.

Математический и логический расчет, которым в совершенстве владел этот человек, оказывался бессильным перед главной проблемой: как заставить работать с полным напряжением сил разношерстный люд, участвующий в строительстве. Конечно, работа велась под присмотром: через каждые девяносто кэнов были установлены посты, и стражники строго следили за тем, чтобы никто не отлынивал от дела. Но воины только наблюдали, поэтому рабочие, копошащиеся в грязи, как муравьи, отнюдь не боялись их. А потому и не особенно спешили.