Честь самурая

Преследуемые неприятелем, несколько воинов Ёсимото бежали по скользкой земле. Дзиннай вышел из своего укрытия и острием копья приподнял мокрый полог шатра.

Ёсимото там уже не было. Котлы с рисом опрокинулись, белые крупинки плавали в воде и крови.

Дзиннай заметил, что Ёсимото бежал в сопровождении небольшой группы вассалов, поэтому он пустился вдогонку, заглядывая в каждый шатер. Большинство пологов было сорвано, и они валялись на земле, истоптанные и окровавленные.

Ёсимото решил спастись бегством, и, разумеется, не пешком. Значит, он торопится туда, где привязаны лошади. В огромном лагере в пылу сражения непросто определить, где противник держит коней. Испуганные проливным дождем, лязгом мечей, потоками крови, животные, сорвавшись с привязи, мчались по лагерю.

Дзиннай, опершись о копье, раскрыл рот, подставив его освежающим дождевым струям. И вдруг на глазах у Дзинная воин, не распознавший в нем врага, принялся ловить переполошенного коня.

Красная сбруя и седло, инкрустированное перламутром. Красно-белые поводья, украшенные серебром. Конь явно принадлежал князю.

Дзиннай видел, как коня повели к высокой сосне, под которой был шатер, почти разметанный бурей.

Подкравшись, Дзиннай поднял завесу. Перед ним стоял Ёсимото. Ему только что доложили, что конь подан.

— Князь Суруги! Меня зовут Кувабара Дзиннай. Я сражаюсь за клан Ода и пришел за твоей головой. Приготовься умереть!

С этими словами Дзиннай ударил копьем в спину Ёсимото. Железо лязгнуло по латам, но в мгновение ока Ёсимото обернулся и ударом меча разрубил древко. Дзиннай с криком отпрянул, держа в руках обрубок копья.

Дзиннай, отшвырнув его, закричал:

— Трус! Ты посмел стоять спиной к противнику, который уже назвал тебе свое имя!

Выхватив меч, Дзиннай рванулся в сторону Ёсимото, но один из вассалов схватил его сзади. Дзиннай легко стряхнул противника, но тут же подвергся нападению сбоку. Он попытался увернуться, но поверженный наземь противник ухватил его за ногу. Напавший сбоку вассал рассек тело Дзинная чуть ли не пополам.

— Мой господин! Прошу вас, немедленно уезжайте! Наши люди в смятении и не смогут отразить атаку. Отступление неизбежно, но оно будет временным, — говорил воин с окровавленным лицом.

— Пожалуйста! Медлить нельзя! — умолял второй воин, с трудом поднимаясь из грязи.

И внезапно раздался голос:

— Я пришел взглянуть на великого военачальника Ёсимото. Меня зовут Хаттори Кохэита, я — вассал князя Нобунаги.

Перед беглецами предстал огромного роста воин в железном шлеме с черным пером. Ёсимото отпрянул, когда красное древко большого копья сверкнуло в воздухе.

Один из приближенных Ёсимото, приняв удар на себя, рухнул наземь, пронзенный насквозь. Второй тут же рванулся на место убитого и через мгновение рухнул на тело друга, поверженный Кохэитой.

— Стой! Куда же ты!

Копье, стремительное, как молния, метнулось в Ёсимото, спрятавшегося за ствол сосны.

— Я здесь!

Обнажив меч, Ёсимото пристально смотрел на Кохэиту. Копье ударило князя в бок, но доспехи Ёсимото спасли его от серьезного ранения. Ёсимото даже не упал.

— Негодяй! — воскликнул князь и срубил наконечник копья.

Кохэита не сдавался. Отбросив обрубок, он рванулся вперед, но Ёсимото, упав на колени, ударил его мечом по бедру. Прекрасный меч Ёсимото высек искры, разрубая латы, и нога Кохэиты треснула, как переспевший плод граната. Кость блеснула в открытой ране, и Кохэита повалился на спину, а Ёсимото рухнул ничком, ударившись шлемом о землю. Едва он поднял голову, как раздался новый клич:

— Меня зовут Мори Синскэ!

Мори сзади схватил Ёсимото за голову, и противники покатились по земле. Нагрудная пластина Ёсимото слетела, и кровь заструилась из раны, нанесенной Кохэитой. Подмятый Ёсимото откусил Мори указательный палец на правой руке. Когда Ёсимото обезглавили, белый палец Мори торчал у него из красных губ, стиснутый искусно вычерненными зубами.

«Победили мы или проиграли?» — недоумевал Токитиро, тяжело дыша.

— Эй! Где мы? — спросил он у одного из воинов, но никто не мог ответить на этот вопрос.

В отряде Токитиро не осталось и половины, но уцелевшие находились словно в дурмане.

Дождь кончился, ветер утих. Тучи рассеялись, солнце сияло. Буря улеглась, и ад, в который превратились склоны Дэнгакухадзамы, исчез. Молнии отсверкали, и как ни в чем не бывало запели цикады.

— Стройся! — приказал Токитиро.

Токитиро пересчитал своих воинов, из тридцати осталось семнадцать человек, причем четверо были из другого отряда.

— Кто ваш командир? — спросил он у них.

— Тояма Дзинтаро, господин. Мы сражались на западном склоне холма, я оступился и потерял свой отряд. Увидев, как ваши воины гонят врага по склону, я присоединился к ним.

— Ясно. А ты?

— Мне казалось, что я сражаюсь со своим отрядом, а потом вдруг вижу вокруг ваших воинов.

Токитиро не стал расспрашивать остальных. Не только отдельные воины в пылу сражения потеряли командиров, отряд Токитиро отделился или отстал от всего войска и полка лучников Матаэмона, которому был придан, так что юноша не представлял, где находится сейчас.

— Похоже, сражение закончилось, — пробормотал Токитиро, ведя воинов в обратном направлении по дороге, по которой они недавно сюда пришли.

Мутные потоки с гор заливали дорогу. Увидев груды мертвецов на склоне холма, Токитиро удивился тому, что остался в живых.

— Должно быть, победа за нами! Смотрите! Вокруг трупы самураев из клана Имагава!

По направлению цепочки тел можно было судить о том, куда бежал неприятель.

Воины Токитиро, оглушенные шумом сражения и слишком уставшие, не имели сил затянуть победную песню.

Маленький отряд заблудился. На поле сражения внезапно воцарилась полная тишина, а ведь это могло означать и то, что воины Нобунаги перебиты до последнего человека. В любое мгновение можно оказаться в окружении и погибнуть.

Наконец они услышали победные кличи с холма, от которых содрогнулись земля и небо. Звучали они на родном наречии Овари.

— Победа! Победа!

Токитиро побежал туда, откуда раздавались крики. Его воины, только что падавшие с ног от усталости и отчаяния, мгновенно приободрились. Не желая отставать, они заковыляли за Токитиро.

Пологая гора, высившаяся за холмом Дэнгакухадзама, называлась Магомэяма. Черная толпа воинов в крови и грязи заполняла пространство от холма до деревни. Битва закончилась, и люди разбрелись кто куда. Над толпой промокших насквозь воинов поднимался густой белый пар.

— Где полк господина Асано?

Токитиро с трудом пробился к полку, которому принадлежал его отряд. На каждом шагу он невольно задевал чьи-то окровавленные доспехи. И хотя перед битвой он поклялся сражаться не жалея жизни, сейчас Токитиро чувствовал себя пристыженным. Он не совершил ничего, что заслуживало бы уважения соратников.

Только оказавшись в своем полку, Токитиро понял, что клан Ода победил. Оглядывая окрестности с вершины холма, он удивился тому, что нигде не было видно отступающего врага.

Нобунага, грязный и окровавленный, стоял на вершине, крепко сжав кулаки. В нескольких шагах от него воины рыли большую яму. Каждую отрубленную голову врага выставляли напоказ, а потом бросали в яму.

Никто не молился за упокой душ, но ритуал соблюдался. Воины хоронили своих врагов. И головы, сброшенные в яму, должны были служить уроком тем, кто остался в живых с надеждой отомстить.

Постоянно сталкиваясь с загадкой жизни и смерти, самурай не может не задумываться над тем, что значит быть воином. Никто не молился вслух, но руки у всех были молитвенно сложены. Когда над ямой, заполненной доверху отрубленными головами, насыпали курган, в небе вспыхнула яркая радуга.

Пока воины любовались прекрасным зрелищем, в лагерь вернулись разведчики из окрестностей Одаки.

Передовым отрядом войск Ёсимото в Одаке командовал Токугава Иэясу. Помня, сколь искусно Иэясу взял штурмом крепости Васидзу и Марунэ, Нобунага настороженно относился к нему.

— Весть о гибели Ёсимото повергла войско Токугавы в панику. Разослав лазутчиков во все стороны для выяснения действительного положения дел, Токугава вскоре взял себя в руки. Сейчас они готовятся к ночному отступлению в Микаву и, похоже, не собираются навязывать нам бой.

Нобунага выслушал донесения лазутчиков.

— Прекрасно! Мы тоже отправимся домой, — торжественно объявил как всегда непредсказуемый князь.

Солнце не село, и чуть поблекшая радуга стояла в небе. К седлу Нобунаги была приторочена одна отрубленная голова. Разумеется, она принадлежала великому Имагаве Ёсимото.

Войско Оды подъехало к вратам храма Ацута. Нобунага спешился и вошел в святилище, а его военачальники и рядовые воины, как один, простерлись ниц перед главными воротами. Фонари в храмовой роще наполняли ее алым свечением.

Нобунага, подарив храмовой конюшне священного коня, поспешил в путь. Доспехи казались ему невероятно тяжелыми, но, пришпоривая коня на залитой лунным светом тропе, он ликовал так, словно тело его обременяли не доспехи, а ласкал тончайший шелк летнего кимоно.

В Киёсу было настоящее столпотворение. Каждый дом украшали фонарики, на перекрестках пускали шутихи. Старики, дети и даже юные девушки высыпали на вечерние улицы, восторженно встречая победоносных воинов.

По обочинам дороги стояли толпы зевак. Женщины выискивали в торжественной процессии к воротам крепости мужей. Старики окликали сыновей, а девушки ждали встречи с возлюбленными. Толпа неистово приветствовала своего князя, силуэт которого величаво темнел на фоне вечернего неба.

— Князь Нобунага!

Нобунага был каждому дороже собственных детей, мужей и возлюбленных.

— Полюбуйтесь головой великого князя Имагавы! — крикнул Нобунага, сидя в седле. — Этот подарок я привез всем вам. Конец неприятностям на наших границах. Спокойно занимайтесь своими делами. Хорошо работайте и весело отдыхайте!

В крепости Нобунага сразу же кликнул старую служанку:

— Саи! Саи! Поскорее мыться! И поесть приготовь!

Нобунага вскоре объявил о награждении ста двадцати воинов. Дела и подвиги каждого из них, вплоть до самых низкостоящих, не ускользнули от его всепроникающего взора.

— Инутиё дарую прощение и право вернуться к нам на службу, — объявил он.

Войско уже находилось в крепости, и только Инутиё в ожидании княжеского решения стоял за воротами. Ему немедленно передали волю Нобунаги.

Токитиро не получил ни похвалы, ни награды, он, правда, ни на что и не рассчитывал. Он обрел в этот день нечто более ценное, чем жалованье в тысячу канов. Впервые в жизни он лицом к лицу увидел смерть, он сражался, он выстоял и, издалека наблюдая за князем, убедился, что Нобунага прирожденный воитель.

«Я получил хороший урок, — думал Токитиро. — Второй счастливчик после князя Нобунаги это я!» С этого дня Токитиро стал относиться к князю Нобунаге не только как к властелину провинции и своему повелителю. Он, почитая князя своим негласным наставником, пытался перенять лучшие стороны его натуры.

ПОСРЕДНИК

Последнюю неделю Токитиро томился от скуки. Вскоре ему предстояло сопровождать Нобунагу в тайной поездке в одну из отдаленных провинций, а пока надлежало, сидя взаперти, готовиться к этому путешествию. Они должны были отбыть через десять дней, и Токитиро оставалось лишь ждать назначенного срока.

Он гадал, почему так много тайн вокруг предстоящей поездки. Куда, интересно, они отправятся?

Глядя на солнечные зайчики, прыгающие по забору, Токитиро вспомнил о Нэнэ. Ему приказали без крайней необходимости не покидать дом, но, когда подул вечерний ветерок, Токитиро оказался перед домом Матаэмона. Он почему-то избегал визитов сюда, а при встрече на улице с родителями Нэнэ те притворялись, будто не знают его. И сейчас он просто прошел мимо, как случайный прохожий, и отправился к себе.

Солнечные блики играли и на ограде дома Нэнэ. Накануне вечером Токитиро подсмотрел, как она зажигает лампу у себя в комнате, и вернулся домой с радостью на сердце. Сейчас он вдруг подумал, что личико Нэнэ белее цветов, обвивающих ограду.

Из кухни потянуло дымком. Токитиро искупался, переоделся в легкое кимоно и вышел на улицу через садовую калитку. Тут его и встретил молодой гонец с приказом. Токитиро поспешно вернулся домой, вновь надел официальную одежду и стремглав помчался в дом Хаяси Садо, где получил распоряжение следующего содержания: «Прибыть в усадьбу крестьянина Докэ Сэйдзюро на дороге к западу от Киёсу к часу Кролика».

Значит, Нобунага собирался путешествовать инкогнито, а Токитиро должен стать одним из его спутников. Токитиро казалось, будто он разгадал намерения Нобунаги, хотя на самом деле он ничего не знал о них.

Он понимал, что ему предстоит долгая разлука с Нэнэ, и в его груди бушевало желание полюбоваться ею при свете летней луны. По природе своей он никогда не отказывался от задуманного. Жажда немедленно увидеть девушку привела его к ее дому. И здесь, как озорной мальчишка, Токитиро прильнул к забору, вглядываясь в окошко Нэнэ.

Матаэмон жил в квартале лучников, где все хорошо знали друг друга. Услышав чьи-то шаги, Токитиро испугался. Трусливое поведение, конечно, постыдно, и Токитиро презирал бы любого, кто растерялся бы в подобном положении. Сейчас, однако, ему было не до собственной репутации.

Он был бы счастлив от единственного взгляда на Нэнэ. «Наверняка она вымылась, а сейчас подкрашивается, — подумал он. — А может, ужинает с родителями?»

Он три раза прошел мимо дома Нэнэ с независимым видом. Наступил вечер, и на улице было пустынно. Позор, если кто-нибудь окликнул бы Токитиро в то время, когда он подглядывает из-за забора. Он бы потерял всякую надежду когда-нибудь жениться на Нэнэ. Его соперник Инутиё по доброй воле отказался от нее, и с тех пор Матаэмон серьезнее относился к Токитиро. Токитиро положился на судьбу. И Нэнэ, и ее мать, похоже, благоволили ему, но Матаэмон пока не сказал своего слова.

Потянуло курениями от комаров. Из кухни донесся звон посуды. Верно, за ужин еще не сели. «Ей приходится много работать», — подумал Токитиро. В тусклом свете кухонной лампы Токитиро наконец увидел ту, которой предстояло стать его женой. «Женщина, такая как Нэнэ, наверняка будет содержать дом в порядке», — решил он.

Мать окликнула Нэнэ, и голос невесты колокольчиком зазвенел в ушах у Токитиро, неуклюже скорчившегося у ограды. В это мгновение он резко отпрянул в сторону — кто-то шел по улице.

«Она, бедняжка, такая милая, такая старательная. Матушке будет хорошо с ней, ведь Нэнэ не станет вести себя неучтиво только потому, что матушка — простая крестьянка. — Мысли взволнованного Токитиро коснулись и повседневных забот. — Нам не страшна и бедность, будем жить скромно. Нэнэ поможет мне во всех делах, она будет ласково глядеть на меня и прощать все мои грехи».

Она казалась Токитиро воплощением всех женских добродетелей. Никакой другой женщине не суждено стать его женой. Эта мысль приводила его в трепет. Сейчас, поглядев ввысь, на звездное небо, он глубоко вздохнул. Очнувшись от восторженных мечтаний, он обнаружил, что, еще раз обойдя весь квартал, вновь оказался у ворот дома Матаэмона. Вдруг совсем рядом он услышал голос Нэнэ — и перед ним проплыло ее бледное лицо.

И воду носит, бедняжка, совсем как служанка. Нежными ручками, умеющими играть на кото! Токитиро надеялся убедить свою матушку в том, что именно такая невестка ей нужна. Он не мог наглядеться на Нэнэ. Он слышал, как ведро наполняется водой. И вдруг Нэнэ повернулась к нему. «Неужели заметила!» — вздрогнул Токитиро. Нэнэ отошла от колодца и направилась к задней калитке. У Токитиро словно костер запылал в груди.

Когда Нэнэ, отворив калитку, выглянула на улицу, Токитиро бежал сломя голову. Обернулся он только на перекрестке. Нэнэ задумчиво стояла у ворот. Токитиро подумал, уж не обиделась ли она на него, но тут вдруг вспомнил, что завтра надолго уедет. Он попал в тайную свиту князя Нобунаги и не имел права рассказывать о предстоящей поездке даже Нэнэ. Бросив прощальный взгляд на девушку, он поспешил домой. Этой ночью он спал без сновидений.

Гондзо разбудил хозяина раньше обычного. Токитиро позавтракал и завершил последние приготовления к путешествию.

— Уезжаю! — заявил он слуге, не сообщив, куда направляется.

В дом Докэ Сэйдзюро он прибыл чуть раньше назначенного времени.

— Эй, Обезьяна! И ты в путь собрался? — спросил у него сельский самурай, стороживший ворота дома Сэйдзюро.

— Инутиё! — Токитиро изумленно уставился на друга. Его поразило не появление здесь Инутиё, а его внешний вид: Инутиё был одет как ронин, только что выскочивший из лесной чащи. — Ты что это так нарядился? — спросил Токитиро.

— Все уже собрались. Поторапливайся.

— А ты?

— Я пока постою на страже, а позже присоединюсь к вам.

За воротами начинался сад. На мгновение Токитиро замешкался, не зная, по какой тропке пойти. Жилище Докэ Сэйдзюро не походило на обычные деревенские усадьбы. Это был очень старый дом. Его, видимо, построили в те времена, когда несколько поколений семьи еще жили под одной крышей. Просторный дом со множеством комнат, несколько пристроек, внешние и внутренние ворота, разбегающиеся во все стороны тропинки.

— Обезьяна! Сюда!

Еще один сельский самурай устремился к нему из ворот, ведущих в сад. Токитиро узнал Икэду Сёню. В саду было десятка два вассалов Нобунаги, одетых как сельские самураи. Токитиро, предупрежденный о костюме, тоже выглядел деревенщиной.

Около семнадцати или восемнадцати горных отшельников расположились на заднем дворе. Это были переодетые самураи из клана Ода. Нобунага находился в небольшой пристройке на заднем дворе и тоже переодетый.

Токитиро и его будущие попутчики отдыхали перед долгой дорогой. Никто не задавал никаких вопросов, хотя все имели смутное представление о предстоящем путешествии.

— Князь будет выдавать себя за сына сельского самурая в сопровождении нескольких спутников. Путь предстоит, судя по всему, далекий, но никому не ведомо, куда мы отправимся.

— В доме у Хаяси Садо я краем уха слышал что-то о столице.

— Киото?

У всех перехватило дыхание.

Путешествие в столицу было делом рискованным, и если Нобунага намеревался предпринять его, значит, разработал хитроумный план. Токитиро потихоньку вышел в огород.

Через два дня сельские самураи, сопровождающие Нобунагу, и небольшая группа отшельников, которая держалась на некотором удалении от князя, но готова была в любую минуту прийти на помощь своему господину, отправились в столицу.

Люди, нарядившиеся деревенскими самураями из восточных провинций, изображали, будто пустились в увеселительное путешествие в Киото. Они шли не торопясь, погасив огонь, горевший в их глазах во время сражения на склонах Окэхадзамы. Их грубый облик и речи соответствовали маскировке.

Жилье им подготовил Докэ Сэйдзюро в доме на окраине столицы. Бывая в центре Киото, Нобунага надвигал шляпу на глаза и одевался как простой провинциал. Он ходил по столице в сопровождении не более пятерых вассалов. Выследи его враги, и он оказался бы легкой добычей.

Иногда он с утра до вечера бродил по шумным улицам Киото, порой по вечерам он неожиданно уходил в гости к какому-либо придворному для тайных переговоров.

Молодые самураи не сознавали ни цели путешествия, ни дерзости, с которой Нобунага оставил провинцию без князя в те дни, когда страну охватила усобица. Токитиро тоже пребывал в полном неведении, но времени не терял, внимательно присматриваясь ко всему вокруг. По мнению Токитиро, столица сильно изменилась. С тех пор как он начал странствия, торгуя иголками, ему не раз доводилось закупать в Киото товар. Сосчитав для верности на пальцах, он выяснил, что с тех пор минуло всего семь лет, но положение императорского двора существенно изменилось.

Сёгунат продолжал существовать, но Асикага Ёситэру, тринадцатый военный правитель, не имел подлинной власти. Приходили в упадок культура и нравственность. Всем казалось, будто близится конец целой эпохи. Власть перешла к помощнику наместника Миёси Нагаёси, но и он уступил ее одному из своих вассалов, которого звали Мацунага Хисахидэ. Самоустранение высокопоставленных лиц от дел привело к путанице, вылившейся в беспомощное, тираническое правление. Простолюдины перешептывались, что и Мацунаге недолго осталось властвовать.

Никто не знал, что произойдет завтра. Каждый вечер город светился яркими огнями, но народ пребывал в глубочайшей тьме. «Завтра тоже солнце взойдет», — думали люди, влача привычное существование, словно бы подчинившись мутному потоку времени, уносящему их куда-то вдаль.

Если Миёси и Мацунага слыли никчемными деятелями, то что можно сказать о наместниках провинций, назначенных сёгуном? Акамацу, Токи, Кёгоку, Хосокава, Уэсуги, Сиба и другие феодалы сталкивались в своих провинциях с беспомощными наместниками.

Именно в этот период Нобунага предпринял тайную поездку в столицу, на что не решился бы ни один из местных князей в стране, охваченной межклановой войной. Имагава Ёсимото, правда, намеревался предпринять поход на столицу, выступив во главе большой армии. Он хотел получить от императора полномочия на власть, подчинив себе и сёгуна, и всю страну. Его попытка была пресечена на начальном этапе, однако его пример мог оказаться заразительным. Любой владыка могущественных провинций вдохновился бы замыслом Имагавы. Один лишь Нобунага осмелился отправиться в Киото.

Нобунага после нескольких встреч с Миёси Нагаёси договорился о приеме у сёгуна Ёситэру. Прибыв во дворец к Миёси в неприметной одежде, Нобунага переоделся в официальный костюм и отправился во дворец сёгуна.

Дворец сёгуна ослеплял когда-то великолепием, но эти времена давно миновали. Сокровища, которые копили тринадцать поколений сёгунов, сейчас казались промелькнувшим сном. Дворец пришел в запустение. В нем остались лишь высокомерные и алчные чиновники и вельможи.

— Итак, ты Нобунага, сын Нобухидэ? — тихим голосом спросил Ёситэру.

Манеры его были изящными, но он казался Нобунаге безжизненной куклой.

Нобунага собственными глазами убедился в том, что у сёгуна не осталось сил на правление страной. Простершись ниц, он попросил покровительства у Ёситэру. Чувствовалось, однако, что у просителя намного больше могущества, чем у военного правителя Японии.

— Я прибыл в Киото под чужим именем. Сомневаюсь, чтобы скромные дары моего родного Овари удивили бы избалованных роскошью жителей столицы. — С этими словами он вручил Ёситэру список даров и хотел было удалиться.

— Может быть, поужинаешь со мной? — предложил Ёситэру.

Подали сакэ. Из зала приемов открывался вид на прекрасный сад. В вечерних сумерках росистый мох поблескивал в свете фонариков.

Своенравный Нобунага не следовал жестким требованиям этикета и часто действовал опрометчиво. Его не волновал ни ранг собеседника, ни официальность встречи. И сейчас он держался непринужденно, хотя и сакэ, и кушанья подавали строго по правилам, освященным веками.

Ёситэру, глядя на гостя, невольно удивлялся тому, как много и с каким наслаждением тот ест и пьет. Пресытившийся роскошью, сёгун гордился тем, что каждое из кушаний, подаваемых у него во дворце, слыло верхом изысканности в столице.

— Нобунага, нравится ли тебе столичная кухня?

— Она превосходна!

— Находишь ли ты ее ароматной?

— Эти ароматы слишком тонки для меня, а легкая пища непривычна для моего желудка.

— Вот как? Следуешь ли ты Пути чая?

— Я пью чай с детства, как воду, но тонкости чайной церемонии мне не знакомы.

— Видишь сад?

— Да.

— Что скажешь?

— Пожалуй, маловат.

— Маловат?

— Он, конечно, красив, но вид, который открывается у меня с холмов Киёсу…

— Ты действительно ничего не понимаешь! — расхохотался сёгун. — Лучше быть невеждой, чем полузнайкой. Ты хоть в чем-нибудь разбираешься?

— Люблю стрельбу из лука, пожалуй, других дарований у меня нет. Если вы пожелаете услышать нечто любопытное, я поведаю вам, что прибыл сюда из Овари за три дня, миновав вражеские провинции по дороге из Мино в Оми. Сейчас, когда страна повержена в усобицу, неприятности могут случиться рядом с вашим дворцом. Буду вам признателен, если в трудном положении вы вспомните обо мне, — с улыбкой закончил Нобунага.

Беспорядками в стране, по существу, воспользовался не кто иной, как Нобунага. Он сверг назначенного сёгуном наместника, который из Сибы должен был управлять всей провинцией Овари. Дело рассмотрел императорский суд, вынося нелестную оценку, но приговор был сугубо условный. Наместники теперь редко наведывались в Киото, и сёгун чувствовал себя покинутым. Он скучал, поэтому просьба Нобунаги об аудиенции развлекла его, и он с удовольствием беседовал с мятежным князем.

Ёситэру полагал, что Нобунага попросит об официальном утверждении в должности или о каком-либо титуле, но так и не дождался этого. Нобунага сердечно попрощался с сёгуном.

— Отправляемся домой, — сказал Нобунага после тридцатидневного пребывания в столице. — Завтра же, — поспешно добавил он.

Его свита, переодетая в сельских самураев и горных отшельников, собралась уже в обратный путь, как из Овари прибыл гонец с важным донесением.

«За время вашего отсутствия по Киёсу распространились разные слухи. Проявляйте предельную осторожность на обратном пути и будьте готовы к злоключениям».

Любой путь на родину проходил через несколько враждебных провинций. Какая дорога самая безопасная? Не стоит ли вернуться морем?

Спутники Нобунаги провели бессонную ночь в спорах, но так и не пришли к единому выводу. Неожиданно со стороны комнат, в которых расположился Нобунага, вышел Икэда Сёню.

— Почему вы до сих пор не спите? — недовольным тоном произнес он.

— Обсуждаем важный вопрос, — ответил один из собеседников.

— Не думал попасть на военный совет. Что же вы обсуждаете?

— Вы слишком беспечны для советника князя! Вам неизвестно о сегодняшнем донесении?

— Знаю.

— Нужно благополучно вернуться домой. Мы размышляем, какую дорогу избрать.

— Напрасные волнения. Князь уже принял решение.

— Неужели? Какова его воля?

— Мы прибыли в столицу многочисленным отрядом, обратив на себя внимание, хотя и переоделись для маскировки. Князь отправится в обратный путь с четырьмя-пятью спутниками. Остальные доберутся сами по любой дороге.

Нобунага покинул столицу еще до рассвета. Как и сказал Сёню, все горные отшельники и большая часть сельских самураев были предоставлены судьбе. Нобунага взял с собой четырех вассалов. Одним из них был Сёню. Самым счастливым чувствовал себя Токитиро, удостоенный чести сопровождать князя.

— Охраны мало! Сумеет ли он добраться? — Вассалы тревожились за своего князя. Решив на всякий случай следовать за ним, они добрались до Оцу, но здесь Нобунага и его спутники сели на лошадей и помчались на восток через мост около Сэты. Они легко преодолели множество застав. У Нобунаги была охранная грамота от Миёси, в которой указывалось, что он путешествует под покровительством помощника наместника. На каждой заставе он предъявлял грамоту, и отряд незамедлительно пропускали.

Чайная церемония распространялась по всей Японии. В мире, охваченном насилием и залитом кровью, люди искали покоя там, где их не мог настигнуть хаос, в тех местах, куда не проникал шум повседневной жизни. Чайная церемония изящно сочетала в себе действие и созерцательность, именно поэтому самыми страстными ее поклонниками стали самураи, жизнь которых в любую минуту могла обернуться кровопролитием.

Нэнэ изучила искусство чайной церемонии. Отец, которого она нежно любила, тоже ценил чай, так что ей было для кого стараться, ведь игрой на кото она могла усладить слух только случайных прохожих.

Нэнэ любила готовить чай в утренней тишине, ловя счастливую улыбку Матаэмона. Эта чайная церемония вошла в ее жизнь.

— Какая сегодня обильная роса в саду! А хризантемы еще не распустились!

Матаэмон с веранды любовался своим крошечным садиком. Нэнэ, хлопотавшая с чайником у очага, ничего не ответила. Кипяток из большого чайника, как из родника, ударил в заварной, обдав живительным паром небольшую комнату. Нэнэ с улыбкой взглянула в окно:

— Три хризантемы расцвели.

— Правда? А я и не заметил, хотя и подметал утром в саду. Жаль, что такие прекрасные цветы оказались в саду жалкого воина!

Тихо шелестела бамбуковая метелочка, которой Нэнэ взбивала чай. Нэнэ растрогали слова отца, но Матаэмон этого не заметил. Приняв чашку из рук дочери, он благоговейно выпил чай. На лице его было написано наслаждение утренним покоем. Внезапно он с огорчением подумал, что не сможет вкушать благородный напиток, если дочь выйдет замуж.

— Извини за беспокойство! — послышался голос из-за перегородок-фусума.

— Окои?

Жена вошла в комнату.

— Нэнэ, угости матушку чаем.

— Спасибо, я потом выпью.

Окои держала в руках шкатулку с посланием, которое привез гонец, ждавший на улице. Матаэмон, положив шкатулку на колени, открыл крышку. Письмо явно удивило его.

— От двоюродного брата господина Нобунаги, от князя Нагои. В чем дело?

Матаэмон поднялся на ноги, вымыл руки и почтительно взял письмо. Это был всего лишь свиток бумаги, но исходил он от родственника его господина, и Матаэмон держался так, словно перед ним был сам князь.

— Гонец ждет?

— Он сказал, что достаточно и устного ответа.

— Это было бы неучтиво. Принеси тушечницу!

Матаэмон написал ответ. Окои волновалась, ведь послание от двоюродного брата Нобунаги вассалу столь низкого ранга было делом необычайным.

— О чем письмо? — спросила Окои.

Матаэмон не знал, что ответить, потому что оно содержало только любезности. Самурай не уразумел потаенный смысл неожиданного послания.

«Сегодняшний день я проведу в своем поместье в Хорикавадзои. Я опечален тем, что мне не с кем полюбоваться чудесными хризантемами, которые расцвели в моем саду. Не угодно ли вам посетить меня в моем уединении, если у вас нет более серьезных дел?»