Честь самурая

Ставку свою Нобунага разместил на горе Амано, и пока собранная им армия разворачивалась, он по-прежнему не оставлял надежды на мирный исход событий. И поддерживало эту надежду только что доставленное из Харимы письмо Хидэёси.

Тот высказывал твердое убеждение, что людьми, обладающими столь замечательными воинскими способностями, как князь Мурасигэ, не следует жертвовать без особой нужды, и заклинал Нобунагу подождать еще немного, ибо у него появилась полезная идея.

На следующий день верный помощник Хидэёси Камбэй прибыл в крепость Готяку и встретился там с Одэрой Масамото.

— Распространился слух, будто вы поддержали восстание, поднятое князем Мурасигэ, и прервали всякие отношения с кланом Ода. Так ли это, мой господин? — Камбэй говорил без обиняков, пытаясь вызвать собеседника на откровенность.

Легкая улыбка покривила губы Масамото. По возрасту Камбэй годился ему в сыновья, да и по статусу он был всего лишь сыном одного из вассалов самого Масамото. Поэтому князь ответил прямо и резко:

— Камбэй, ты, кажется, человек серьезный. Задумайся-ка на минуту! Заключив союз с Нобунагой, много ли милостей мы от него дождались? Да ни единой!

— Нельзя же руководствоваться исключительно выгодой.

— А что же тогда прикажешь брать в расчет?

— По мне, главное — честь и преданность. Вы, предводитель прославленного клана, заключили союз с Одой. Стоит вам теперь пойти на попятную и поддержать этого мятежника — и ваше имя будет навсегда запятнано предательством.

Масамото воспринимал Камбэя как незадачливого хлопотуна, и чем с большим рвением ораторствовал сын его собственного вассала, тем холоднее держался с ним князь.

— Не понимаю, о какой преданности ты твердишь. Вам с твоим отцом кажется, что будущее нашей страны в руках у Нобунаги. Да, когда он захватил столицу, союз с ним и впрямь можно было считать уместным. Тогда ваши аргументы и мне показались обоснованными, я поддался на ваши уговоры. Но ситуация изменилась, и отныне положение Нобунаги стало весьма шатким. Так почему я должен соблюдать ему верность? Возьмем вот такой пример. Когда ты с берега глядишь на плывущий по морю огромный корабль, он кажется тебе незыблемой твердыней и ты уверен, что, поднявшись на его борт, будешь в полной безопасности, как бы ни бушевали волны вокруг. Но вот ты и впрямь ступил на палубу. Отныне твоя судьба неразрывна с благополучием этого корабля, и ты вдруг явственно осознаешь, что места себе не находишь от волнения и страха. Каждый раз, когда накатывает большая волна, ты сжимаешься от ужаса: вдруг корабль пойдет ко дну и ты — вместе с ним. Такова уж человеческая природа, ничего не поделаешь!

Камбэй в сердцах хлопнул себя по колену:

— Но если уже взошел на борт, деваться-то все равно некуда! Не прыгать же с палубы в бурные воды!

— А почему бы и нет? Если ты осознал, что кораблю суждено пойти ко дну, то остается только, зажмурив глаза, броситься в волны и попробовать добраться до берега вплавь. Иначе или утонешь вместе с кораблем, или тебя убьет каким-нибудь его обломком во время крушения.

— Мой господин, давайте разовьем вашу мысль. Допустим, буря стихнет, и корабль, которому, казалось, грозила неминуемая гибель, поднимет паруса и устремится в гавань, тогда в дураках окажется именно тот, кто дрогнул в бурю, не поверил в надежность корабля, на борт которого добровольно взошел, кто в страхе бросился в морскую пучину. Даже если этот человек и выплывет, ему суждено стать всеобщим посмешищем.

— Где уж мне тягаться с тобой в красноречии, — рассмеялся Масамото. — Только слова твои пусты. Сперва ты убеждал меня в том, что Нобунага, отправившись в поход на запад, сметет все препятствия на своем пути. Но скажи-ка мне, сколько воинов он послал с Хидэёси? Тысяч пять-шесть, не больше. Ты можешь возразить, что при необходимости Нобунага не раз приходил ему на подмогу, но сейчас в столице неспокойно, и вряд ли армия пробудет здесь долго. Так что же получается? Хидэёси просто-напросто использовал мое войско как собственный передовой отряд, взял у меня воинов, лошадей и продовольствие. И чего в результате я добился? Да только того, что наш край стал барьером между кланом Ода и его врагами. А о том, какое незавидное будущее ждет клан Ода, можно судить хотя бы по тому, что даже Араки Мурасигэ, которому Нобунага дал высокую должность, вступил в союз с кланом Мори и тем самым с ног на голову перевернул положение, складывающееся в столице! Надеюсь, теперь ты понимаешь, каковы причины моего разрыва с кланом Ода.

— Ваши соображения заведомо ложны. Как бы вам не пришлось в них раскаяться!

— Мальчишка! Ты еще плохо разбираешься в таких делах.

— Мой господин, я прошу вас, одумайтесь!

— Мне нечего думать! Я уже объявил своим вассалам, что поддерживаю Мурасигэ и вступаю в союз с кланом Мори.

— И все-таки еще раз обдумайте все хорошенько.

— Не трать попусту силы, уговаривая меня. Лучше переговори с Араки Мурасигэ. Если он передумает, то и я тоже изменю свое решение.

Камбэй почувствовал, что его отчитали, как ребенка. Зная, что уважаем в западных провинциях за ученость и передовые взгляды, он был не в силах противостоять в серьезном споре такому мудрецу, как Одэра Масамото, независимо от того, на чьей стороне сейчас была истина.

— Я все сказал, — поставил точку в споре Масамото. — Отправляйся в Итами, а потом возвращайся сюда и доложи мне, какой оборот примет дело. Прежде чем дать тебе окончательный ответ, мне необходимо знать соображения князя Мурасигэ.

Масамото написал Мурасигэ короткое послание, и Камбэй, спрятав записку в складках кимоно, поспешил в Итами. Время поджимало, а от него сейчас зависело слишком многое. Подъезжая к Итами, он увидел, что воины Мурасигэ роют траншеи и ставят заграждения. Заметив чужака, они тотчас его окружили. Сделав вид, будто не обращает ни малейшего внимания на частокол нацеленных на него копий, Камбэй напористо произнес:

— Я Курода Камбэй из крепости Химэдзи. Я не союзник ни князю Нобунаге, ни князю Мурасигэ. Прибыл сюда без спутников и должен срочно поговорить с вашим господином.

Воины расступились, давая ему дорогу.

Камбэй миновал несколько надежно укрепленных ворот, попал, наконец, в крепость и сразу же был допущен к Мурасигэ. Судя по первому впечатлению, тот оказался настроен вовсе не так решительно, как можно было ожидать. Камбэй, заметив, что Мурасигэ явно недостает боевого духа и уверенности в себе, поневоле удивился, как этот человек решил выступить против могущественного Нобунаги.

— О, Камбэй, давненько мы не виделись! — довольно дружелюбно воскликнул князь.

Камбэй невольно подумал, что подобный прием, оказанный свирепым воином, означает, что воин этот не слишком-то уверен в собственных силах.

Камбэй, улыбаясь Мурасигэ, завел непринужденный разговор на отвлеченные темы. Его собеседник, человек прямодушный, не мог скрыть удивления и чувствовал себя довольно неловко. Лицо его постепенно наливалось кровью.

— Чего ради вы сюда приехали? — наконец нетерпеливо спросил он.

— До меня дошли кое-какие слухи.

— О том, что я собираю войско?

— Хорошенькую же, признаться, заваруху вы затеяли!

— И что говорят люди?

— Да так, разное.

— Понятно, что разное. Но пусть-ка лучше дождутся конца заварухи, прежде чем судить кто прав, кто виноват. Да и вообще: пока не умрешь, правды о тебе не скажут.

— А, так вы подумали и о том, что случится после вашей смерти?

— Ясное дело, подумал.

— Что ж, тогда вы наверняка понимаете, что последствия принятого вами решения непоправимы.

— С какой это стати?

— Дурная слава, которая пойдет о вас из-за того, что вы восстали против князя, оказавшего вам столько милостей, будет жить на протяжении многих поколений.

Мурасигэ промолчал. Жилки у него на висках отчаянно бились, не оставляя сомнений в том, что его переполняют чувства, но он не находил подходящих слов, чтобы достойно ответить на прозвучавший вызов.

— Вас ждет сакэ, — доложил вошедший слуга.

Мурасигэ явно с облегчением поднялся с места:

— Давайте-ка пойдем выпьем, Камбэй! Мы давненько не виделись, так ведь? А все остальное — побоку!

Мурасигэ показал себя радушным хозяином. Стол был накрыт в одном из залов главной цитадели. За выпивкой оба воина намеренно избегали говорить на серьезные темы, и Мурасигэ порядком расслабился. Тут-то Камбэй и вернулся к тому, из-за чего приехал:

— Послушайте, Мурасигэ, а почему бы вам не остановиться, пока дело не зашло слишком далеко?

— Какое дело? Что не зашло слишком далеко? — не сразу понял разомлевший от сакэ хозяин.

— Игра мускулами.

— Я принял трудное решение. И это вовсе не игра мускулами.

— Возможно, и так! Да только люди называют вас предателем. Как вам это? Не задевает?

— Пейте, пейте! — попытался уйти от ответа Мурасигэ.

— Благодарю, вы задали мне сегодня настоящий пир, но ваше сакэ, на мой вкус, горчит.

— Вас послал Хидэёси, — уныло произнес военачальник.

— Ну конечно. И знаете ли, князь Хидэёси чрезвычайно тревожится за вас. Мало сказать, тревожится. Он горой стоит за вас и, не слушая никаких возражений, утверждает, будто вы достойнейший человек и бесстрашный воин. Хидэёси пытается удержать князя Нобунагу от применения силы против вас.

Мурасигэ несколько протрезвел и, поддавшись внезапному порыву, произнес:

— Честно говоря, я получил от него несколько доброжелательных писем и тронут его дружбой. Только Акэти Муцухидэ и другие вассалы Оды приезжали сюда несколько раз от Нобунаги, и всем им я дал от ворот поворот. Так что пойти на попятную теперь уже не могу.

— По-моему, вы не правы. Позвольте дать вам совет: предоставьте уладить дело самому Хидэёси, он наверняка сумеет договориться с князем Нобунагой без малейшего ущерба для вас.

— Вряд ли, — мрачно произнес Мурасигэ. — Мне доложили, что Мицухидэ и Нобумори в ладоши захлопали от радости, прослышав, что я восстал. Мицухидэ и сюда заявился только для того, чтобы меня раздразнить. Говорил он, ясное дело, учтиво, но кто знает, что он там, воротясь, наплел Нобунаге? Стоит мне отворить ворота перед Нобунагой, как он велит своими людям схватить меня за косицу и отрубить голову. Да и мои люди не хотят возвращаться на службу к Нобунаге. Все готовы сражаться до последнего. Так что решение я принимал не один. И все-таки, когда вернетесь в Хариму, передайте Хидэёси, чтобы он не держал на меня зла.

Судя по всему, переубедить Мурасигэ было не так-то просто. После еще нескольких чашечек сакэ Камбэй достал письмо Одэры Масамото и вручил его хозяину.

Камбэй, понятно, заранее проглядел это письмо. Весьма короткое, оно тем не менее было выдержано в довольно резких тонах по отношению к Мурасигэ. Тот, подойдя к лампе, вскрыл и прочел письмо и тут же, извинившись перед гостем, вышел из комнаты.

Едва он покинул помещение, как туда ворвался отряд вооруженных воинов в боевых доспехах. Они окружили Камбэя.

— Вставай! — закричали ему.

Камбэй неторопливо отставил от себя чашечку с сакэ и обвел взглядом злобные лица воинов.

— Ну хорошо, я встану — и что дальше?

— Тебя бросят в крепостную темницу. Таков приказ князя Мурасигэ, — ответил один из воинов.

— В темницу? — Камбэй громко рассмеялся. Он мгновенно подумал, что погиб, но тут же его рассмешила мысль о том, как глупо он выглядит, попавшись в ловушку, подстроенную Мурасигэ. Все еще смеясь, он поднялся с места: — Ладно, пойдемте. Ничего не могу поделать, если представления князя Мурасигэ о гостеприимстве именно таковы.

Воины повели Камбэя по главному коридору, громко топоча сандалиями и лязгая доспехами. По темным лестницам и извилистым проходам они спускались все ниже и ниже, куда-то в подземелье. Наконец они оказались в кромешной тьме, и Камбэй подумал, что его сейчас убьют. Что ж, он заранее готовился к такому исходу своей миссии и жалел лишь о том, что она оказалась бесплодной. Несмотря на тягостные мысли, он невольно отметил, что темное подземелье, в которое его привели, представляет собой разветвленную систему потайных ходов и помещений под всей крепостью. Некоторое время спустя перед ним с грохотом открылась тяжелая раздвижная дверь.

— Иди внутрь! — скомандовали Камбэю конвоиры.

Пройдя шагов десять вперед, он оказался в темнице. Дверь за ним заперли. Но и на этот раз Камбэй громко рассмеялся — теперь уже в полной тьме. А затем, нащупав рукой стену, он прислонился к ней спиной и заговорил нараспев, как будто читал стихотворение, в строчках которого звучало лишь презрение к самому себе:

— Я ухитрился попасть в ловушку, подстроенную Мурасигэ. Что ж, что ж… В наше время повсюду дурные нравы.

Пленник догадывался, что находится неподалеку от оружейной палаты. Пол в темнице был застлан грубыми суковатыми досками. Камбэй прошел вдоль всех четырех стен, ощупывая их, и прикинул, что площадь комнаты примерно десять цуто.

«И все-таки Мурасигэ достоин сожаления, — подумал он. — Ну чего он добьется, заточив меня в подземелье?»

Камбэй, скрестив ноги, уселся посередине комнаты, прямо на голом полу. Вскоре он почувствовал, что начинает замерзать, но ни мебели, ни циновок в темнице не было.

Вдруг его осенило: да у него же забыли отобрать малый меч! И Камбэй возблагодарил судьбу за милость, ведь теперь в крайнем случае он окончит жизнь достойно.

Камбэй уже основательно продрог, но дух его оставался неукротимым. В юности он много и самоотверженно предавался медитации, был ярым приверженцем дзэн-буддизма и сейчас мог не без пользы провести время. «И все-таки хорошо, что сюда отправился именно я, — подумал Камбэй. — Если бы в плен угодил Хидэёси, нынешняя небольшая беда могла бы обернуться великим несчастьем».

В этот момент ему в лицо ударил луч света — в комнате приоткрыли окно. Когда его глаза немного привыкли, он разглядел, что через решетку за ним наблюдает какой-то мужчина.

— Ну что, Камбэй, замерз? — раздался голос Араки Мурасигэ.

Камбэй с наигранным равнодушием произнес:

— Да нет, меня еще согревает выпитое сакэ. Но к полуночи я, должно быть, и впрямь продрогну. Однако можете не сомневаться: если князь Хидэёси узнает о том, что Куроду Камбэя заморозили до смерти, то на заре непременно придет сюда и вскоре выставит вашу голову у ворот, на холодке. Мурасигэ, вы ведь не дурак! Чего вы добиваетесь, заточив меня здесь?

Мурасигэ не знал, что и ответить. Он понимал, насколько постыдно поступает, но не нашел ничего лучшего, как презрительно рассмеяться:

— Ну-ка, не скули, Камбэй! Говоришь, я дурак? Нет, братец, это ты как самый последний дурак угодил в ловушку.

— Ругательства вам не помогут. Попробуйте-ка лучше призадуматься над тем, что происходит.

Мурасигэ ничего не ответил, и Камбэй заговорил вновь:

— Вы, конечно, считаете, будто я послан сюда с коварным умыслом погубить вас, да только не в моих правилах прибегать к подобного рода трюкам. Мне никогда не доставляло удовольствия злоумышлять против тех, с кем я дружен. Поэтому, обеспокоившись положением, в которое попали вы и князь Хидэёси, я прибыл сюда, причем, заметьте, один, без сопровождения. Неужели вы не можете этого понять? Неужели способны пренебречь дружбой князя Хидэёси и самурайским долгом вассала?

Помолчав немного, Мурасигэ принялся запальчиво приводить новые доводы в свое оправдание:

— О дружбе и чести можно восторженно рассуждать только в мирное время. А сейчас война! Страна охвачена смутой, и теперь все не так, как прежде. Если сам не плетешь интриг, то их непременно плетут против тебя, если не подличаешь, то с тобой обращаются подло. Мир так жесток, что убить или быть убитым сейчас проще, чем взять в руку палочки для еды. Вчерашний союзник сегодня становится врагом, и будь он прежде хоть трижды другом, его нужно схватить и бросить в темницу. Такова суровая правда жизни. Кстати, я еще не совсем истребил в себе жалость, потому и не убил тебя до сих пор.

— О, теперь я понимаю, как вы относитесь к жизни, войне и понятию чести. Вы так же слепы, как и многие в наши дни. Мне больше не о чем с вами говорить. Валяйте! Уничтожайте самого себя!

— Что такое? Ты смеешь утверждать, будто я слеп?

— Совершенно верно, однако я все равно еще не утратил прежней симпатии к вам. И хочу напоследок открыть вам кое-что.

— Что такое? У клана Ода есть тайные планы?

— Да нет, я совсем не то имел в виду. Вы глубоко несчастный человек, Мурасигэ. Хотя ваша смелость не вызывает сомнений, вам, к сожалению, неведомо, как жить — и как выжить — в наше время и в нашей стране. У вас нет ни малейшего желания попробовать хоть что-то изменить. Человеческого достоинства у вас куда меньше, чем у простого горожанина или земледельца. И вы еще называете себя самураем!

— Да как ты смеешь говорить такое! Выходит, я и не человек!

— Верно. Вы зверь в человеческом облике.

— Ну-ка, повтори!

— Давайте-давайте! Разозлитесь как следует! Все равно это обернется против вас же… Но послушайте, Мурасигэ, если люди, живущие в мире, утратят чувство чести и преданности, они станут зверями. Задумайтесь: мы сражаемся друг с другом, а пламя всеобщей ненависти никак не гаснет. И что же теперь, уповать только на силу, злость и коварство и позабыть о чести и сердечности? Поступив так, вы станете врагом не только Нобунаги, но и всего рода человеческого, проклятием всей земли. И поскольку я убежден в том, что вы именно таков, я буду рад отсечь вам голову.

Замолчав, Камбэй услышал за окном гул голосов. Оказывается, Мурасигэ окружили вассалы и оруженосцы и принялись кричать, перебивая друг друга:

— Убейте его!

— Нет, наш господин, позвольте мы убьем его сами!

— Такое оскорбление нельзя стерпеть!

— Спокойнее, самураи, спокойнее!

Судя по всему, приближенные Мурасигэ расходились во взглядах на грядущую судьбу Камбэя. Одни требовали убить его на месте, другие уверяли товарищей в том, что из этого ничего путного не выйдет, меж тем как сам Мурасигэ не мог ни на что решиться.

В конце концов возобладало мнение тех, кто считал, что спешить с убийством Камбэя нет никакой необходимости, и Мурасигэ удалился в окружении своих воинов.

Когда голоса и шаги стихли вдали, Камбэй задумался. Да, знамя восстания уже поднято, на сей счет не оставалось ни малейших сомнений, однако среди воинов нет полного согласия: одни прямо-таки рвутся в бой против вчерашних союзников, тогда как другие всерьез подумывают о том, что с кланом Ода лучше все-таки не ссориться. А войско, лишенное единства, не может представлять серьезной угрозы.

Но, как ни говори, а Мурасигэ прогнал послов князя Нобунаги и принялся усиленно готовиться к войне. А сейчас вот бросил в темницу и его, Камбэя. Значит, военачальник сделал окончательный выбор. «Какая жалость», — подумал Камбэй. Нет, не на свою судьбу он сейчас сетовал, а на невежество и тупость Мурасигэ. Уходя, тот захлопнул окошко, но Камбэй успел заметить, что на пол его темницы упал какой-то клочок бумаги. Он на ощупь отыскал и подобрал его, но прочитать написанного, естественно, не смог: в помещении царила такая тьма, что собственных рук было не разглядеть.

Однако на следующее утро, когда через неплотно прикрытое окно просочился слабый свет, он вспомнил об этой записке и прочитал ее. Это оказалось письмо Одэры Масамото, адресованное Араки Мурасигэ.

«Тот самый наглец, о котором мы с вами недавно беседовали, приехал ко мне, чтобы уговорить отказаться от наших планов. Я ввел его в заблуждение, сказав, будто хочу вначале выслушать ваше мнение, так что он, вероятно, вскоре прибудет к вам в крепость. Человек этот очень опасен, не стоит оставлять его в живых. Надеюсь, что вы воспользуетесь подходящей возможностью и избавите мир от этой неприятной персоны».

Потрясенный Камбэй взглянул на дату под письмом. Да, оно и впрямь отправлено в тот же день, когда он вел переговоры с Масамото, а затем покинул крепость Готяку.

— Что ж, выходит, он отправил это письмо вдогонку за мной, — пробормотал Камбэй. — Какое вероломство! А все-таки интересная штука — жизнь! — Он говорил вслух, сам того не замечая. Звуки его голоса глухо, как в пещере, разносились по всей темнице. — Очень интересная штука!

Ему предстоит еще не раз столкнуться с истиной и ложью, испытать избыток чувств и душевную пустоту, пережить горе и радость и проникнуться верой и смятением. Это и означает жить на свете. Однако на несколько недель Камбэй оказался оторван от мира, а значит, и от жизни.

Войска, окружившие крепости Итами, Такацуки и Ибараги, были готовы в любое мгновение нанести удар. Тем не менее из ставки Нобунаги на горе Амано такого приказа все не поступало. Воины и командиры уже начали терять терпение.

— По-прежнему ничего? — спрашивали они друг у друга.

Задал этот вопрос и Нобунага, причем уже во второй раз за день. Однако ожидал он прямо противоположного известия, чем его воины. Князя всерьез тревожило положение клана Ода, причем не только в западных и восточных провинциях, но и в столице. Нобунаге хотелось во что бы то ни стало избежать войны в своем родном краю.

Всякий раз, когда в душе у Нобунаги поселялось беспокойство, ему не терпелось повидаться с Хидэёси. Будь такая возможность, он бы вообще его от себя никуда не отпускал. Совсем недавно Хидэёси сообщил ему, что Камбэй отправился на переговоры к своему бывшему князю Масамото, а оттуда намеревался поехать в Итами и постараться убедить Мурасигэ отказаться от восстания, и просил Нобунагу еще на некоторое время отложить штурм мятежных крепостей.

— Не слишком ли он уверен в своих силах? — заметил по этому поводу Нобунага. — Впрочем, Хидэёси умеет добиваться своего.

Но, как ни взывал Нобунага к голосу собственного разума, нетерпение, царившее в его ставке, становилось все более и более томительным. Военачальники уже не скрывали раздражения и бранили Хидэёси за недомыслие:

— Почему Хидэёси послал именно этого человека! Да кто, в конце концов, такой этот Камбэй? По происхождению он вассал того самого Одэры Масамото, который вместе с Мурасигэ, предав нас, заключил союз с кланом Мори и поднял знамя восстания в западных провинциях. Как же можно было поручать такое важное дело Камбэю?

Некоторые не ограничивались обвинениями Хидэёси в недальновидности и намекали, будто и сам он ищет союза с кланом Мори.

Меж тем постоянно поступающие донесения не приносили никаких обнадеживающих известий. Не поддавшийся на уговоры Камбэя Одэра Масамото держался по отношению к Нобунаге все более и более враждебно. Он во всеуслышание рассуждал о том, что в западных провинциях позиции клана Ода крайне слабы. Более того: в последние дни между ним и кланом Мори то и дело сновали гонцы.

Наконец терпение Нобунаги иссякло.

— Действия Камбэя — это заведомо ложная уловка, — заявил он. — Пока мы сидим сложа руки в ожидании вестей от этого недостойного человека, враг объединяет против нас силы и крепит оборону. Если так будет продолжаться, то к тому моменту, когда мы решимся на наступление, ситуация станет для нас безнадежной.

Тут-то и пришло известие от Хидэёси: Камбэй все еще не вернулся, и о его судьбе нельзя сказать ничего определенного. В письме Хидэёси сквозило отчаяние. Нобунага прищелкнул языком, а затем отшвырнул шкатулку с письмом в сторону.

— Только напрасно потеряли время, — горестно произнес князь и яростно взревел: — Эй, люди! Немедленно напишите Хидэёси! Приказываю ему явиться сюда безотлагательно! Ни мгновения на сборы!

Затем, отыскав взглядом Сакуму Нобумори, Нобунага спросил:

— Такэнака Хамбэй, я знаю, лечился в храме Нандзэн в Киото. Он все еще там?

— Полагаю, что да, — ответил вассал.

— Что ж, отправляйся туда, — резко бросил князь, — и передай Хамбэю мой приказ: Сёдзюмару, сына Куроды Камбэя, что находится у него в крепости в качестве заложника, незамедлительно обезглавить и голову послать отцу в крепость Итами.

Нобумори низко поклонился. Все присутствующие онемели от страха: безудержный гнев Нобунаги мог обрушиться на любого из них. Слишком долго сохранял Нобунага несвойственное ему терпение, и теперь его захлестнула волна ярости: уши его побагровели, а на лице застыло жестокое выражение.

— Мой господин, прошу вашего внимания, — нарушил тишину один из вассалов.

— В чем дело, Кадзумасу? Ты смеешь противиться мне?

— Как смею я противиться вам, мой господин? Хотел бы только спросить, почему вы, не задумавшись ни на мгновение, отдали приказ убить сына Куроды Камбэя? Почему не захотели взвесить все обстоятельства?

— Мне нечего взвешивать: Камбэй — изменник, это совершенно ясно. Он притворился, будто хочет убедить Одэру Масамото и Араки Мурасигэ, и тем самым вынудил меня воздерживаться от боевых действий на протяжении последних десяти дней. Да и сам Хидэёси понял, что Камбэй обвел его вокруг пальца.

— Но не следует ли все же истребовать у князя Хидэёси полный отчет, прежде чем казнить сына Камбэя?

— Сейчас идет война, и процедуры мирного времени не годятся. Я вызвал сюда Хидэёси, но вовсе не затем, чтобы выслушивать его мнение. Я потребую у него отчета о том, как и почему он дал себя провести, — отрезал Нобунага. — Поторопись с исполнением приказа, Нобумори.

— Да, мой господин. Я передам его Хамбэю, как вы велели.

Нобунага меж тем становился все мрачнее. Повернувшись к писцу, он нетерпеливо спросил:

— Ну что, готово письмо к Хидэёси?

— Да, мой господин. Угодно вам прочитать его?

Нобунага мельком взглянул на бумагу и тут же передал ее гонцу, приказав отправляться в Хариму.

Но прежде чем гонец успел удалиться, один из слуг объявил:

— Только что прибыл князь Хидэёси!

— Как? Хидэёси уже здесь? — Нобунага все еще гневался, но было видно, что эта новость его обрадовала.

И вот, уже издали, донесся голос Хидэёси, весело и беззаботно с кем-то переговаривавшегося на ходу. Нобунага тут же попытался напустить на себя прежний грозный вид, но гнев таял у него в груди, как лед под солнечными лучами, и тут уж он не мог ничего с собою поделать.

Хидэёси вошел в комнату, поздоровался с присутствующими военачальниками, учтиво опустился на колени перед Нобунагой, а затем взглянул князю прямо в глаза.

Нобунага безмолвствовал. Князь отчаянно боролся с собой, пытался показать, будто невероятно разгневан. Подобного обращения не выносили даже члены княжеского семейства. Такие прославленные военачальники, как Кацуиэ и Нобумори, покрывались смертельной белизной, а пожилые полководцы Нива и Такигава терялись и принимались бормотать какие-то жалкие оправдания. Не выдерживал княжеского взгляда мудрый Акэти Муцухидэ, и даже Ранмару, княжеский любимчик, трепетал от страха.

Хидэёси вел себя в таких случаях совершенно иначе: он оставался невозмутим, когда Нобунага гневался на него, кричал и топал ногами. Он держался непринужденно вовсе не потому, что не воспринимал князя всерьез, как раз напротив, он чтил Нобунагу, как никто другой. Но такой уж он был человек, и никому не приходило в голову подражать его манере общения с повелителем.

Рискни Кацуиэ или Мицухидэ повести себя, как Хидэёси, это лишь подлило бы масло в огонь, и ярость Нобунаги разрослась бы беспредельно. А сейчас князь и его приверженец играли в молчанку, и поражение, судя по всему, потерпел князь, потому что не выдержал и первым заговорил:

— Хидэёси, почему ты приехал?

— Я приехал выслушать ваши нарекания, мой господин, — почтительно произнес Хидэёси.

«Этот шельмец за словом в карман не лезет», — подумал Нобунага. Ему все трудней и трудней было сохранять грозный вид, и он говорил, цедя слова сквозь зубы, так, словно сама мысль о разговоре с Хидэёси внушает ему глубокое отвращение.

— А почему это ты полагаешь, будто дело может закончиться твоими всегдашними извинениями? Ты совершил тягчайшую ошибку и подвел не только меня, но и все наше войско.

— А вы уже прочитали мое письмо?

— Прочитал!

— Конечно, я вынужден признаться, что посредническая миссия Камбэя закончилась неудачей. И в этой связи…

— Это что, надо понимать, извинение?

— Мой господин, чтобы добиться вашего прощения я промчался по вражеской местности и привез замысел, который может превратить нашу неудачу в великую удачу. Но, прошу вас, велите всем удалиться — или давайте перейдем в другое помещение. А после того, как вы меня выслушаете, можете назначить мне любую кару, и я безропотно приму ее.

Нобунага на мгновение задумался, а затем сделал всем знак удалиться. Оскорбленные военачальники повиновались приказу, недовольно перешептываясь, что Хидэёси не только чувствует себя после тягчайшей ошибки как ни в чем не бывало, но даже стал еще наглее. Оставшись вдвоем, и князь и его вассал почувствовали себя свободнее.

— Ну, так что там у тебя за задумка, из-за которой ты примчался сюда из Харимы?

— Теперь нам не остается ничего другого, как нанести сокрушительный удар по Мурасигэ. Так вот, я знаю способ взять крепость Итами.

— Подумаешь, какое открытие! Да сама по себе крепость эта ничего не стоит. Но если Хонгандзи и Мурасигэ объединятся с кланом Мори, то нам грозят серьезные неприятности.

— Мне кажется, что неприятности ждут нас только в том случае, если мы нанесем удар по Итами чересчур стремительно, потому что при этом серьезные потери неизбежны, а стоит нам потерпеть хоть малейшую неудачу, как цепочка политических союзов, выстроенная нами с таким трудом, распадется на бесполезные звенья.

— И что же ты предлагаешь?

— Да, собственно говоря, идея не моя, а Такэнаки Хамбэя, но очень привлекательная. — И Хидэёси изложил Нобунаге слово в слово то, о чем поведал ему Хамбэй.

Предложение отложить штурм крепости Итами на некоторое время и попытаться отсечь от Мурасигэ его соседей-союзников, подрезав тем самым крылья ему самому, показалось князю Оде заманчивым, и он без каких бы то ни было колебаний согласился его принять. А когда решение было принято, Нобунага начисто забыл о том, что собирался наказать Хидэёси.

— Мой господин, поскольку самые срочные дела мы уже обсудили, мне, возможно, имеет смысл без промедления вернуться в Хариму, — сказал Хидэёси, беспокойно поглядывая на улицу, где уже начинало смеркаться.