— Вы должны с нами возвратиться в монастырь по другой дороге, — сказал он и потащил с собой мнимого герцога к нише, где находилась низкая дверь.
Антонио спешил за ними. Хозяин проводил их до ниши.
Когда Бернандо, знавший, по-видимому, расположение дома, отпер дверь, на улице послышался громкий топот лошадей. Подъехали всадники.
— Эй! — крикнул громкий голос. — Где же конюх?
— Это он, это Олимпио Агуадо, — прошептал мнимый герцог, следуя за Бернандо. Антонио вошел за ними в высокий выбеленный коридор со сводами, слабо освещенный маленькой лампой.
Хозяин запер за ними дверь и поспешил встретить новых гостей.
— Куда вы меня ведете, честные братья? Не остаться ли нам здесь, в доме, пока не заснут господин и слуга?
— Нет! Мы идем в монастырь по такой дороге, где нас никто не увидит.
— Разве гостиница «Гранада» принадлежит монастырю? — спросил Эндемо.
— Прежде! С тех пор здесь существует ход, соединяющий эти два дома, выстроенные в одно время, — тихо сказал Бернандо.
Теперь мнимый герцог увидел, что все рассказы старика на дороге оказались верными. Старик говорил ему, что гостиница соединяется с монастырем.
Старый монах, шедший впереди, повернул за угол выбеленного коридора; несколько ступенек вели в подвал.
— — Внизу темно, — прошептал Бернандо, — будьте осторожны, держитесь все время рукой за стену.
— Я иду за вами, — тихо сказал Антонио, — с вами ничего не может случиться.
Спустившись по лестнице, они вошли в темный коридор, вероятно, высокий и со сводами, потому что шаги Эндемо громко раздавались; монахи же шли тихо: они носили сандалии.
Через некоторое время Бернандо остановился, вынул ключ из кармана и отворил дверь. Они вошли в новый боковой коридор. Монах запер за собой дверь.
Пройдя несколько шагов, Бернандо, как показалось, отодвинул с дороги какой-то большой деревянный предмет. . Антонио схватил Эндемо за руку и потащил его вдоль стены мимо предмета, который Бернандо опять поставил на место. Без сомнения, это была доска, скрывавшая продолжение коридора.
— Осторожно, — прошептал Антонио, — здесь десять круглых ступенек.
Кто не знал о них, тот подвергался опасности упасть. Эндемо должен был крепко держаться, чтобы не споткнуться на узких каменных ступеньках.
Внизу находился старинный со сводами коридор, который вел к монастырю. Монахи и Эндемо вошли в него и через несколько минут достигли монастырского сада с большим древним водоемом.
Сад был пуст; в тенистых аллеях господствовала тишина. В глубине возвышалась высокая буро-красная стена, отделявшая монастырь и сад от мира.
Монахи и Эндемо поспешили к крытой галерее, тянувшейся вдоль монастыря, и вскоре исчезли в главном входе.
Между тем хозяин «Гранады» приветствовал дона Олимпио и его слугу Валентине Он окинул взглядом своих гостей и был поражен необыкновенной геркулесовской фигурой Олимпио, которая, очевидно, внушала уважение.
Валентине держал лошадей; хозяин указал ему находящиеся за домом конюшни, куда слуга сам хотел отвести животных, между тем как Олимпио вошел в дом в сопровождении хозяина.
— Черт возьми, как у вас пусто и тихо, — сказал генерал Агуадо с удивлением.
— Плохие времена, благородный дон, — возразил хозяин, не переставая рассматривать Олимпио, — очень плохие времена! Часто проходит несколько дней, и я не вижу у себя ни одного гостя! Прежде было лучше!
— Францисканский монастырь находится возле самой вашей гостиницы? — спросил Олимпио, входя в комнату, которую только что оставили Эндемо и два монаха.
— Да, благородный дон, монастырь Санта Пиедра, — отвечал хозяин, запирая дверь.
— Дайте мне бутылку вина и немного пухеро; то же самое подайте и моему слуге. Бывают у вас монахи?
— Нет, благородный дон, у честных отцов свои винные погреба и кухни, — отвечал хозяин, подавая требуемое.
— Я знаю, у них отличные винные погреба и кухни! Но что это значит? — спросил Олимпио, нагнувшись и поднимая с полу маленький предмет. — Вы говорите, что монахи не бывают у вас? Разве вы не слышите, что я природный испанец, и разве думаете, что я не знаю креста, который носит каждый честный брат.
Смущенный хозяин смотрел на предмет, который Олимпио держал в руках; один из монахов, поспешно встав из-за стола, на котором стояли бутылки и стаканы, потерял свой крест.
— Я почти не солгал вам, благородный дон! Недавно здесь были Два монаха, которые привезли послушницу в Санта Пиедра.
— Так, и они здесь подкреплялись, — проговорил Олимпио, садясь к большому неуклюжему деревянному столу и наливая себе стакан вина. — Вы знаете монахов?
— По большей части, причиной того соседство!
— Может быть, вы знаете, что некоторое время тому назад два францисканца привезли сюда одну сеньору?
— Нет, благородный дон, об этом я ничего не знаю.
— Есть в Санта Пиедра аббат?
— Настоятель, преподобный отец Франциско, благородный дон. Олимпио принялся за вино и принесенное кушанье. Вошел Валентино, его лицо выражало неудовольствие и недоверие.
— Садись и ешь, — сказал Олимпио, взглянув на своего послушного, верного слугу— Потом он обратился к услужливому хозяину, который, казалось, был один во всем доме, потому что кроме него никого не было видно.
— Настоятель Франциско доступный человек?
— Он суровый, благородный и благочестивый человек, — отвечал бледнолицый, угрюмый хозяин. — У вас есть к нему дело?
— К нему или собственно к двум его монахам.
— В таком случае, вам придется здесь ночевать, благородный дон, так как после заката солнца никто не смеет войти или выйти из монастыря!
— Гм!.. Это мне не нравится; впрочем, я устал после долгого путешествия, и ты также, Валентино.
— Позвольте, дон Агуадо, что касается меня, то я готов в эту же ночь ехать дальше, — отвечал слуга.
— Я должен переговорить с настоятелем, и потому мы ночуем у вас! Есть у вас годная для меня кровать?
— У вас прекрасная фигура, благородный дон! Наверху есть для вас комната с постелью.
— Дон Агуадо желал узнать о…, — Валентино хотел сказать о плуте, но замялся и бросил взгляд на своего господина.
— Ты прав! Я хотел вас спросить, не заезжал ли к вам сегодня незнакомец в пальто и в испанской шляпе, с черной взъерошенной бородой? Мы издали видели его на дороге…
— У меня нет больше гостей, кроме вас, благородный дон, и вашего слуги, — отвечал хозяин.
— Это был он, ручаюсь в том своей головой, — говорил Валентино, опустошая свой стакан; потом он встал, чтобы получить приказание от своего господина.
— Есть возле предложенной мне комнаты другая, где мог бы спать мой слуга? — спросил Олимпио, также вставая.
— Нет, благородный дон. Мне кажется, вашему слуге было бы лучше остаться при лошадях! Там есть комната с кроватью.
Валентино хотел что-то возразить.
— Я согласен, — предупредил его Олимпио, — проводите меня наверх. Далекий путь верхом утомил меня! Доброй ночи, Валентино! В пятом часу утра оседлай лошадей, потом разбуди меня!
Хозяин взял свечу и пошел провожать дона наверх. Валентино же остался в гостинице.
— Будь я проклят, — прошептал он, оставшись один, — здесь не совсем ладно! Это какая-то трущоба! Ни за что не усну всю ночь! Я узнал мнимого герцога. Дон Олимпио доверчив, хотя уже подвергался многим опасностям. Зато Валентино будет остерегаться, чтобы здесь чего-нибудь не произошло. Ни одной души нет во всем доме и в конюшнях, везде неестественная тишина, к тому же у хозяина лицо мошенника. Все это должно иметь некоторую связь с отдельными комнатами наверху; мне было бы приятнее остаться около дона Олимпио, он крепко спит, а здесь было бы полезно, чтобы по крайней мере один из нас не спал! Я стану караулить внизу и при малейшем шуме буду на ногах! Где-то теперь бедная, милая сеньора!
Валентино вышел из дома и стал прислушиваться, кругом стояла ночная тишина; как в лесу, так и в монастыре все было тихо. Бледный лунный свет падал на маленькие окна келий и придавал стенам и древнему зданию, а также гостинице романтический чудесный вид. Слуга Олимпио подошел к конюшне, где горел фонарь; он осмотрел лошадей и, потушив фонарь, отправился в примыкавшую комнату.
XXVIII. ПОПЫТКА УБИЙСТВА
Хозяин повел дона Олимпио по старой широкой лестнице, которая вела в верхний этаж гостиницы, производивший неприятное впечатление своими сводами, арками, длинными коридорами, столбами и нишами. Необыкновенно толстые стены и все массивное древнее строение было еще крепко, только полы и деревянные части пострадали в некоторых местах от времени.
Олимпио сделал несколько шутливых замечаний насчет мертвой тишины «лесного замка»-, как он называл гостиницу, и хозяин отвечал улыбкой на эти шутки.
Олимпио не обратил внимания на наружность хозяина даже тогда, когда тот привел его в маленькую комнату в конце длинного, темного коридора и, поставив свечу на стол, задержался, чтобы посмотреть, как Олимпио положит револьвер и шпагу на стул возле кровати.
— Черт возьми, я ничего не заплачу, если провалюсь здесь, — проговорил Олимпио, осматривая пол.
Хозяин с улыбкой уверял, что бояться нечего и что половицы плотно прилегают одна к другой.
— Спите спокойно, благородный дон, — сказал наконец хозяин, прощаясь со своим гостем, при этом он бросил взгляд на оружие и Другие предметы, — здесь никто не нарушит вашего сна. Не нужно ли вам еще чего-нибудь?
— Ничего, кроме ключа от этой двери, ведущей в коридор, — отвечал Олимпио.
— Вот он, благородный дон! Едва ли вам нужно запираться!
— Я делаю это не ради меня, между нами говоря, — объяснял Олимпио с величайшим спокойствием, вынимая кошелек и некоторые Другие предметы, — я этим более предостерегаю другого от опасности.
— Другого? — спросил хозяин, как будто не понимая значения слов.
— Я для того запираю двери, чтобы не вздумалось кому-нибудь войти ночью в мою спальню. Я имею привычку стрелять в подобных непрошенных гостей из револьвера, лежащего всегда возле моей кровати. Поэтому я запираюсь, чтобы никого не подвергать подобной опасности.
— Так, так, — сказал хозяин с принужденной улыбкой.
— Впрочем, я предупреждаю об этом в каждой гостинице, где ночую, — заключил Олимпио разговор. — Спокойной ночи, завтра утром я расплачусь с вами.
Хозяин исчез; ясно было слышно, как он удалялся по коридору. Затем воцарилась глубокая тишина.
Олимпио запер дверь и еще раз внимательно осмотрел комнату. Он так часто жил и ночевал во всевозможных гостиницах, что был, так сказать, опытен во впечатлениях, которые производили на него Последние. Хотя ему казалось здесь что-то подозрительным, но однажды он уже останавливался в подобной гостинице в южной Франции и не мог пожаловаться.
Комната была со сводами и с одной дверью; круглое окно на противоположной стороне выходило, как убедился Олимпио, во двор.
Обстановка комнаты была скромная и старинная, но при этом опрятная и чистая, что производило приятное впечатление. Как кровать, хотя низкая и узкая, но довольно длинная, так и скатерть на столе, были безукоризненно чисты.
Весьма старинный диван, зеркало над ним, образ Божьей Матери и несколько стульев дополняли меблировку, удовлетворявшую скромным требованиям.
Ничто не возбуждало в Олимпио недоверия и подозрительности. Кроме того, он вообще был беззаботен. Он не знал страха, ибо в случае нужды мог надеяться на свою исполинскую силу и на оружие.
Он разделся, погасил свечу и лег в постель. Утомленный трудным путешествием, он скоро заснул таким крепким сном, что тихий шум едва ли мог его разбудить.
В комнате было темно; слабый косой луч месяца проникал через окно, постепенно продвигаясь по полу и стене к кровати спящего.
Оставив гостя и заметив его туго набитый кошелек, хозяин возвратился в нижние комнаты и, не найдя там слуги, отправился в конюшню.
Тихо отворил он дверь, везде было темно; хозяин осторожно прокрался в соседнюю с конюшней комнату и убедился, что Валентине» крепко заснул на стоявшей там кровати.
Потом хозяин «Гранады» возвратился в дом.
Войдя через заднюю дверь в темный коридор, который вел к нише в общем зале, он заметил человека, стоявшего у лестницы, которая вела в подвал со сводами.
— Ого, кто там? — спросил он вполголоса.
— Тише, разве вы меня не узнали?
— Вы тот самый сеньор, который был у меня недавно с честными братьями.
— Второпях я забыл заплатить вам за вино! Незнакомец и его слуга еще внизу?
— Нет, сеньор, оба отправились спать.
— Хорошо, мне нужно с вами переговорить.
— Потрудитесь войти со мной в гостиницу.
— С условием запереть все двери, чтобы нас никто не застал врасплох, — сказал Эндемо, понижая голос.
— Я исполню ваше желание, сеньор! Вы возвратились в монастырь по той же дороге? — спросил тихо хозяин, идя вперед по коридору, чтобы отворить дверь в освещенную гостиницу.
Эндемо не отвечал и пошел за ним тогда только, когда хозяин запер дверь в коридор, откуда вела лестница на верхний этаж; потом сам закрыл дверь ниши.
Теперь они были одни в комнате.
— Я буду говорить прямо, — начал Эндемо. — У незнакомца наверху много денег…
Хозяин пытливо посмотрел на сеньора, знакомого с монахами; он думал, что этот человек метит на деньги незнакомца и следовательно делается его соперником, потому что и его прельщали деньги Олимпио.
— Так вы говорите?.. — спросил он.
— Что эти деньги принадлежат вам, если вы исполните мое желание! Этот незнакомец не должен выйти из вашего дома.
— Как, сеньор, так ли я вас понимаю?
— Я уверен, что вы меня понимаете, и знаю также, что вы желаете обладать деньгами, — отвечал Эндемо тихо. — Незнакомец должен умереть, он враг монахам Сайта Пиедра, враг королевы.
— Ваши слова достойны уважения, но подумайте об исполинском незнакомце, который сейчас же убьет своего противника; подумайте также о славе моего дома! Дело может обнаружиться.
— Слуга спит около незнакомца? — спросил Эндемо, как бы не слыша последних слов хозяина.
— Нет, сеньор, слуга спит в задней комнате конюшни, господин же его — наверху, в последней комнате.
— Вы хорошо распорядились, и я полагаю, что не нужно было приходить сюда! Вы и без моего требования погубили бы этих двух гостей…
Хозяин увидел, что Эндемо знал больше, чем он предполагал.
— Однако, сеньор… — прервал он.
— Подобные вещи неохотно высказываются, — засмеялся мнимый герцог, обнаруживая всю грязь своей души. — Вы думаете, что этот широкоплечий незнакомец убьет одного противника, а я полагаю напротив, что двое его убьют!
— Может быть, вы правы! Будете ли вы…
— Я готов быть вторым, если вы будете первым.
Глаза хозяина, убившего уже многих богатых путешественников, засверкали.
— Я согласен, сеньор!
— У вас в доме есть приспособления, которые облегчат наше предприятие, — не отрекайтесь, я все знаю! Вы легко можете скрыть всякий след незнакомца и его слуги!
— Вы думаете, что о них будут справляться?
— Не думаю, но впрочем, кто же может доказать, куда исчезли два всадника, если уничтожить все, что могло бы выдать.
— Вы правы, сеньор.
— Давно ли спит незнакомец?
— С час!
— А Валентино, слуга?
— Также около того времени; недавно он крепко спал на своей кровати.
Эндемо видел, что хозяин уже разузнал обо всем.
— Еще одно, — сказал он тихо, — есть у дона подле кровати оружие?
— Да, сеньор, заряженный револьвер и шпага! Он запер дверь и объявил мне, что делает так всегда потому, что имеет обыкновение стрелять в того, кто приближается к нему ночью!
— Гм! Он проснется, если мы каким бы то ни было образом отворим дверь! Нет ли другого входа в спальню?
— В недавно сложенной тонкой стене есть низкое отверстие.
— Заметил незнакомец этот вход?
— Нет, сеньор, вход скрыт кроватью.
— А из соседней комнаты можно пробраться в это отверстие?
— Не иначе как ползком, потому что оно не более двух футов в вышину и трех в ширину. Отверстие не предназначалось для людей. У меня в доме много крыс, и потому, если комнаты свободны, я отворяю все двери внизу, чтобы мои большие коты могли охотиться.
— Понимаю. Однако посмотрим этот ход, теперь самое лучшее время. Вы ползите вперед и осторожно унесите оружие, потом и я последую за вами; все же остальное уже устроится.
— А слуга в конюшне? — спросил хозяин.
— Прежде покончим с господином, а потом очередь дойдет и до слуги, — отвечал Эндемо.
— Ладно, сеньор, примемся за дело! Вы говорили, что это очень хорошее дело?
— Да, если вы желаете успокоить совесть! Кроме того, вы получите деньги — я уверен, что дон везет их с собой немало.
Эндемо заметил, что хозяин спрятал в карман какой-то блестящий предмет.
— Я этим также запасся, — сказал он, желая дать понять хозяину, гасившему лампу, чтобы после совершения преступления он не рассчитывал освободиться от своего соучастника: подобные мошенники никогда не доверяют друг другу, а они чувствовали, что весьма сходны между собой и способны на все.
Вскоре они осторожно вышли из совершенно темной гостиницы.
Хозяин бесшумно запер переднюю дверь дома; запирать заднюю дверь он считал ненужным, ибо избегал всякого лишнего шума; кроме того, отсюда нельзя было ожидать нападения, потому что слуга, как он убедился, спал в комнате возле конюшни.
— Наверху идите осторожно, чтобы не скрипнула половица, — шептал хозяин мнимому герцогу, — следуйте за мной по пятам, я знаю, какие половицы трещат.
— Кроме вас и незнакомца в доме никого нет, ни слуг, ни служанок? — спросил Эндемо едва слышно.
— Никого, сеньор!
— Все очень умно устроено, — одобрил Эндемо, не перестававший удивляться своему сообщнику в то время, как они оба осторожно поднимались по лестнице в комнату незнакомца.
XXIX. СТРАШНАЯ НОЧЬ
Олимпио видел во сне Долорес, то прекрасное, бедное существо, которое так много страдало и которое он так горячо и искренно любил! Это был блаженный сон.
Он видел Долорес возле себя, хотел приблизиться с ней к алтарю; она бросилась к нему на грудь, проливая слезы радости, и шептала слова верной любви; это так подействовало на него, что сердце его стало сильнее биться.
«Наконец ты моя, вполне моя, — говорил он ей, радостно глядя в ее прекрасное лицо, в ее чудесные глаза, наполненные слезами, — теперь ничто не разлучит нас, мы навечно принадлежим друг другу!
— Я всегда была твоей, хотя находилась вдали от тебя, моя душа стремилась к тебе, и я была уверена, что мы наконец соединимся после долгого, трудного испытания! Без борьбы не может быть истинного счастья, веры и спокойствия; теперь только узнаем мы, какое наступило для нас блаженство.
— И ты прощаешь мне все неприятности, которые я нанес тебе раньше! Да, я читаю прощение в твоих любящих глазах…»
И он представил милую Долорес у своей груди и как он обвивает ее стан своими руками.
Это был прекрасный сон! Месяц так высоко взошел на небе, что его свет, проникая через стрельчатое окно, падал на постель и освещал спящего.
Но сновидение и спокойствие вскоре нарушились внезапным и ужасным образом.
В коридоре прокрадывались тихо и едва слышно; наконец шаги остановились у двери, которую Олимпио запер; потом направились Дальше, но так тихо, что спящий не мог их слышать.
Полночь миновала.
Теперь, внимательно прислушиваясь, можно было слышать, что тихо и осторожно отворили дверь возле комнаты, где спал Олимпио.
Тихие шаги приблизились к стене, где стояла кровать. Потом вдруг наступила мертвая тишина.
Генерал Агуадо не шевелился; он не предчувствовал, что находится в вертепе разбойников и в руках своих врагов!
Обе кровожадные гиены желали напасть на него во время сна, чтобы легче и быстрее убить его.
А Валентино? — Он не знал о происходившем в доме; нигде не было заметно шума или огонька.
Что-то затрещало у стены, внизу кровати, но так тихо, как будто там пробежала мышь, затем опять восстановилась глубочайшая тишина.
Но вдруг в тени под кроватью показалась фигура и лицо хозяина, бледное, страшное, со сверкающими глазами, как у хищного зверя, готового броситься на свою жертву.
Он поднял голову, желая посмотреть на спящего и потом начать дело.
В это время Олимпио пошевелился. Что, если он проснется! Не услышал ли он шума, не разбудил ли его жадный взгляд хозяина?
Он приподнялся на кровати.
Голова и руки убийцы скрылись.
Быть может, Олимпио проснулся, томимый предчувствием страшной опасности.
— Кто там? — спросил он громким, сильным голосом, осматривая комнату; но ничего не было видно; ответа не последовало, он опять лег на подушку, говоря себе, что все было в прежнем порядке.
— Бедная Долорес, — прошептал он, вспоминая свой сон, и вскоре глубокое, тяжелое ровное дыхание свидетельствовало, что он снова крепко заснул.
Не более чем через четверть часа показалась лежащая под кроватью фигура. С кошачьей гибкостью подполз хозяин к стулу, где лежали шпага и револьвер Олимпио; его рука медленно приблизилась к оружию, осторожно взяла револьвер, положила на пол подальше от спящего; потом рука вторично протянулась к стулу и схватила шпагу Олимпио; осторожно, боясь толкнуть стул и произвести шум, хозяин поднял шпагу и точно также положил в сторону на пол.
Приготовления удались; спящий был обезоружен! Но он все еще был опасен, потому что, проснувшись и увидев хозяина, который наполовину выполз из-под кровати, он мог бы одним ударом сделать его калекой!
Однако Олимпио не проснулся!
Хозяин тихонько встал; под кроватью показалась фигура Эндемо, его лицо было лихорадочно бледно.
На этот раз его смертельный враг находился в его руках и не мог надеяться на спасение; хозяин стоял уже возле подушек Олимпио, готовый при первом его движении броситься на него, как дикий зверь. Он только ждал Эндемо, чтобы вместе с ним совершить преступление и сделать его своим соучастником, чтобы таким образом оградить себя от измены. Готовый к нападению, с острым ножом в руках, он был страшен; его лицо выражало кровожадность и служило доказательством того, что он уже не в первый раз совершал подобное дело.
В ту минуту, когда Эндемо направился к кровати, случилось нечто, остановившее на мгновение обоих мошенников: до них дошел звук, заставивший их содрогнуться и прислушаться; оба слышали, что внизу, во дворе или в доме, отворили со скрипом дверь; ночной ли ветер произвел этот шум или входил кто-нибудь так поздно в дом?
Неподвижно, точно каменные, стояли оба преступника, освещенные лучами месяца, прислушиваясь и желая понять, что это было.
Хозяину, знавшему каждый звук, казалось, что отворили дверь в конюшню; но этого не могло случиться, так как слуга еще недавно крепко спал, а назначенный час для седлания лошадей еще не наступил. Не принял ли Валентино лунный свет за утреннюю зарю и не встал ли с постели, не вышел ли из конюшни, желая убедиться, что еще была глубокая ночь?
Нельзя было терять ни секунды, потому что Олимпио, проснувшись, увидел бы обе грозные фигуры у самой кровати. Хозяин сделал знак, показывая на спящего, и это значило: начнём!
Оба мошенника бросились почти в одно время на Олимпио. Хозяин схватил его обеими руками за горло, Эндемо же вонзил в него свой кинжал. Удар был сильный, убийца уже поднял оружие, чтобы нанести Олимпио второй удар, как хозяин закричал:
— Старайтесь не проливать много крови! Подумайте о кровати! Я его задушу! Потом бросим его в яму!
Хозяин так беспокоился о кровати, что Эндемо не нанес второго удара; он слышал хрипение Олимпио и схватил его, чтобы препятствовать его бешеным движениям и попыткам освободиться.
Это была ужасная, неравная борьба! Двое вооруженных напали на спящего.
Несмотря на геркулесовские силы, Олимпио не мог освободиться от рук своих убийц по причине превосходства их сил и тех выгод, которые они имели в сравнении с лежащим на постели! Правда, ему удалось правой рукой схватить Эндемо за волосы, но хозяин так сильно сдавил ему горло, что он едва дышал; его лицо сделалось багровым, хриплые звуки с трудом вылетали из его широкой груди, губы судорожно ловили воздух, глаза были широко раскрыты, на лбу выступили капли пота, кровь текла ручьем из раны, нанесенной ему Эндемо кинжалом.
— Проклятый, — шипел хозяин, увидев, что кровать была запачкана кровью, — подобные пятна никогда не уничтожаются! Помогите мне! На полу нельзя оставить ни одной капли крови! Он умер!
— Куда же его девать? — поспешно спросил Эндемо, так как ему послышался шум за дверью.
— Сейчас увидите! Сойдите с этой половицы! Он без вашей помощи провалится в подвал, — проговорил хозяин, подняв доски пола.
Эндемо сперва пристально взглянул вниз, потом на хозяина, схватившего безжизненное, тяжелое тело Олимпио.
— Он умер? — спросил герцог.
— Я думаю! А если и осталось в нем хоть искра жизни, то и она вскоре потухнет от падения и беспомощности! Только кровать беспокоит меня!
— Бросьте и ее туда, — сказал Эндемо глухим голосом, бросая в подвал запачканные кровью подушки, потом схватил Олимпио за ноги, между тем как хозяин взял его за плечи; они подняли вдвоем тяжелое тело с кровати.
В эту минуту постучались, кто-то стоял за дверью комнаты.
— Скорее его вниз, — произнес хозяин, сохраняя присутствие духа, — это слуга, он должен разделить участь хозяина!
Эндемо просунул в отверстие ноги Олимпио, хозяин опустил верхнюю часть туловища, дон Агуадо, походивший на труп, исчез в темной глубине.
Часть 4
I. АДСКАЯ МАШИНА
Наступил 1858 год. Императорское правительство было занято раздачей работ простому народу, заставляя его перестраивать дома и целые кварталы и желая предупредить этим смуты и волнения.
Сидя на своем блестящем троне, Людовик Наполеон вечно опасался за свое будущее. Прежде всего он старался удовлетворить честолюбие французов, так как хорошо знал слабую сторону нации. С помощью приближенных он удалил из своего государства всех недовольных лиц; Африка и Кайена населялись несчастными, казавшимися опасными подозрительному императору.
Понятно, что все эти обстоятельства не давали покоя Евгении и Наполеону, к тому же их мучила нечистая совесть.
Всюду следовали за ними переодетые полицейские, которые оглашали воздух радостными приветствиями, обманывая таким образом народ и императора, утешавшего себя мыслью, что под этими ликующими блузами скрываются не одни только наемные полицейские.
Действия правительства и все сложившиеся обстоятельства вели к быстрому и неизбежному падению Франции. Если Раш, Венедей и другие популярные писатели утверждают, что в падении Франции виновны журналисты и писатели, то обвинение это достойно осмеяния и доказывает только их близорукость. Нет, ни драмы и романы вызвали страшные катастрофы, их можно назвать скорее следствием, а не причиной тогдашнего положения дел Франции.
Гибель Франции заключалась в неразумных отношениях между правительством и народом. Париж становился современным Вавилоном. Внутреннее разъединение, примеры которого мы представили в предшествующих главах, — вот главная причина падения Франции. Франция казалась блестящей и могущественной, а внутри страдала глубокой язвой.
Министр Валевский, побочный сын Наполеона I, намекнул своему Царственному родственнику, что недурно было бы отвлечь внимание массы и обратить его на внешние дела. Рассматривая карту Европы, французский император задумал расширить пределы своего государства в ущерб Италии, уменьшить могущество и влияние Австрии и в то же время польстить честолюбию своего народа.
Расстроенное положение дел Италии хорошо было известно Людовику Наполеону; сам он за несколько лет до этого принадлежал к тайному обществу карбонариев, поклявшемуся пожертвовать жизнью и имуществом для блага и единства Италии. Дав эту священную клятву, он скоро нарушил ее и изменил обществу.
Но одно неожиданное обстоятельство, подобно громовому удару, напомнило ему это клятвопреступление.
В один дождливый январский день 1858 года множество посетителей собралось в кафе на улице Св. Георга и, весело болтая, поместилось за столами; одни из них обедали, так как было около пяти часов пополудни, другие пили вино. К числу последних принадлежали три человека, которые заняли место в самом уединенном углу комнаты и о чем-то вполголоса разговаривали. По лицам их можно было принять за итальянцев, что, впрочем, не возбуждало ничьего внимания, так как иностранцы часто посещали кафе.
Все трое были уже не первой молодости; черты их носили отпечаток бурного прошлого, желтый цвет лица и черные бороды у двоих сказали бы тонкому наблюдателю, что они знакомы с тюрьмами.
Во время тихого, едва слышного разговора глаза их перебегали с одного посетителя на другого, как бы следя, не наблюдает ли за ними кто-нибудь из присутствующих; было что-то дикое, беспокойное во взглядах и выражении лиц этих людей.
— Ты уверен, Пиери, что это действительно тайный агент полиции? — спросил безбородый итальянец сидящего рядом с ним товарища.
— Будь уверен, Гомес, что за нами давно уже следят, — сказал Пиери, потом, оборотясь к третьему, прибавил: — Ты, Рудио, также рассказывал, как третьего дня преследовали тебя, когда ты шел по Итальянскому бульвару в театр.
— Правда, но мне удалось скрыться, — едва слышно отвечал Рудио.
— Нужна величайшая осторожность, потому что если нас подозревают, то, наверное, попытаются разрушить все задуманные нами планы, — мрачно проговорил Пиери.
— Не думаю, друзья мои, чтобы нам угрожала серьезная опасность, — сказал Гомес. — Мы живем в различных частях города под чужими именами, и если полиция побеспокоит одного, то мы поможем ему перебраться за границу, где он не будет казаться подозрительным. Феликс поступил очень благоразумно, наняв отдельное помещение; если его и захватит полиция, то все же не узнает нашей тайны.
— Где это Феликс так долго засиделся? Он обещал между четырьмя и пятью часами непременно быть здесь, — сказал Рудио, внимательно рассматривая каждого нового посетителя.