Fantasy - Арфистка Менолли

      К удивлению подмастерья, Пьемур отбарабанил все без сучка, без задоринки – во время вчерашней поездки у него было больше чем достаточно времени, чтобы зазубрить сигналы наизусть. В качестве поощрения Дирцан задал ему очередной столбец сигналов.
      По мере того, как действие бальзама слабело, Пьемуру становилось все труднее сидеть на жестком табурете – он стер зад до самого мяса, чему немало способствовали новые жесткие штаны. Полученное увечье и послужило прекрасным предлогом для того, чтобы заглянуть после завтрака к мастеру Олдайву. Сибеловы мешки стояли на самом виду; на рабочем столе мастера лежали пучки трав, но из Главного лекаря Пьемуру не удалось вытянуть никаких ценных сведений. Он даже не узнал, впервые ли тот получает груз лекарственных трав. Зато он узнал, что стертые места саднят еще больше, когда их обрабатывают, чем когда на них просто сидишь. Наконец мастер Олдайв утолил его страдания холодилкой и посоветовал еще несколько дней сидеть на подушке, надеть старые штаны помягче и попросить у Сильвины специальный состав для смягчения кожи, чтобы обработать свое новое обмундирование.
      Не успел Пьемур появиться на барабанной вышке, как его отправили с посланием для лорда Гроха в Форт холд, а когда вернулся, поручили нести вахту у барабанов.
      На следующее утро во время кормления файров он встретился с Менолли и Сибелом, но, если не считать заботливых вопросов о самочувствии, арфисты были настроены на редкость неразговорчиво. Уже назавтра Сибел снова исчез, но когда именно и в каком направлении, Пьемур даже не подозревал. Зато с барабанной вышки ему удалось разглядеть, как прибывали в Форт холд и отправлялись обратно всадники, два дракона и бесчисленное множество файров. Только теперь ему пришло в голову. хоть раньше он и тешил себя мыслью, что находится в курсе всех событий, творящихся в Цехе арфистов, с барабанной вышки ему открываются куда более широкие горизонты, о которых он до сегодняшнего дня даже не подозревал.
      После обеда поступило несколько сообщений: два с севера и одно с юга. Три было отправлено: одно – в ответ на вопрос Тиллека, пришедший с севера, второе – запрос в айгенский Цех кожевников и третье, адресованное Бриарету, Главному смотрителю стад. Как нарочно, все три депеши были переданы в таком темпе, что Пьемуру удалось уловить всего несколько отрывочных фраз. Подогреваемый возмущением – подумать только: находиться в таком выгодном положении и не иметь возможности им воспользоваться в полной мере! – Пьемур выучил наизусть сразу два столбца барабанных сигналов. И если Дирцана такое рвение удивляло, то его новых товарищей-школяров несказанно раздражало. Они не замедлили представить ему несколько весьма убедительных доводов против излишнего усердия с его стороны. В таких случаях Пьемур привык полагаться на свои проворные ноги, но оказалось, что на барабанной вышке убежать некуда. Прикладывая холод к свежим шишкам, он из упрямства выучил еще три столбца, но решил впредь держать свои знания при себе. Он начинал понимать, что осмотрительность может пригодиться в самых разных ситуациях.
      Шесть дней спустя он ничуть не расстроился, когда ему было велено доставить послание на прииск, затерянный в крутых отрогах Форт-холдовского хребта. Захватив пергаментный свиток, скрепленный печатью Главного арфиста, он оседлал того же смирного скакуна, которого давал ему Банак в прошлый раз.
      Осторожно устраивая в седле зад, обтянутый кожаными штанами, которые он предусмотрительно обработал мягчителем, Пьемур с облегчением убедился, что не чувствует никакого неудобства.
      – Поездка займет часа два-три, – сказал ему Банак, указывая дорогу на юго-запад.
      <Три, никак не меньше>, – пришел к выводу Пьемур, когда все его попытки ускорить неторопливый бег скакуна ничем не увенчались. Но когда широкая дорога превратилась в узкую тропку, извивающуюся по каменистому склону, который круто обрывался в глубокое ущелье, Пьемур стал решительно предпочитать, чтобы его скакун никогда не сбивался с этой неспешной размеренной рыси. Насколько он понимал, сторожевому дракону Форт холда понадобилось бы всего несколько мгновений, чтобы проделать этот путь, а его всадник был бы только рад, услужить Главному арфисту Перна. Спрашивается: почему же послали его, Пьемура? Ответ на мучивший его вопрос паренек получил только в холде рудокопов.
      – Так ты из Цеха арфистов? – недоверчиво прищурясь, спросил его хмурый мастер.
      – Да, ученик барабанного мастера Олодки, – скромно ответил Пьемур, подозревая в вопросе подвох.
      – Вот уж никак не думал, что они выберут для такого поручения мальчишку, – с сомнением продолжал старший рудокоп.
      – Мне уже четырнадцать Оборотов, мой господин, – сказал Пьемур, тщетно пытаясь придать голосу басовитость.
      – Да ты не обижайся, парень.
      – Я и не собирался, – Пьемур был доволен, что голос его даже не дрогнул.
      Рудокоп замолчал и взглянул на небо. Но вовсе не в ту сторону, где было солнце, – отметил про себя Пьемур. Увидев, как потемнело лицо мастера, мальчик тоже поднял глаза. Непонятно, с чего он так перекосился при виде трех драконов… Правда, Падение прошло лишь три дня назад, но вид драконов в небе в любое время вселяет уверенность.
      – Корм и воду найдешь в сарае, – не сводя глаз с небосклона, проговорил старший рудокоп, рассеянно махнув рукой в сторону ветхой постройки.
      Пьемур послушно взял скакуна за повод, в душе надеясь, что и для него там тоже что-нибудь найдется. Вдруг мастер выругался и опрометью бросился в дом. Не успел Пьемур довести скакуна до сарая, как хозяин догнал его и сунул в руку маленький мешочек.
      – Вот то, зачем тебя прислали. Займись своим скакуном, а я пока займусь незванными гостями.
      От чуткого уха Пьемура не ускользнула ни тревога в голосе рудокопа, ни намек, что ему лучше не попадаться на глаза всадникам. Он без лишних слов засунул мешочек в висевшую на ремне сумку. Когда хозяин выходил из сарая, паренек старательно качал воду, спеша напоить скакуна. Но как только рудокоп скрылся в доме, Пьемур занял наблюдательную позицию, позволявшую ему без помех видеть единственное ровное место на всем участке, где могли бы сесть драконы.
      Приземлился только бронзовый. Оба голубых уселись на вершине хребта, как раз над отверстием копи. Стоило Пьемуру взглянуть на великана, который, раскинув крылья, опустился на землю, как ему сразу стало ясно, почему так помрачнел мастер. Хотя до своей ссылки на Южный Древние из Форт Вейра не часто показывались на людях, Пьемур узнал Фидранта по шраму от укуса Нити, тянувшемуся через все бедро, а Т'рона по надменной поступи. Пареньку не нужно было слышать его голос: было и так ясно, что за годы изгнания его повадки не изменились. Мастер со сдержанным поклоном отступил в сторону, пропуская Т'рона, который, похлопывая себя по ляжке летными перчатками, небрежной походкой прошел в дом. Хозяин, прежде чем последовать за ним, оглянулся в сторону сарая, и Пьемур проворно юркнул за своего скакуна.
      Теперь было нетрудно сообразить, почему рудокоп отдал ему мешочек. Пьемур исследовал его содержимое: на ладонь высыпалась кучка синих камней. Из них только четыре были огранены и отшлифованы, остальные, размером от ногтя до мелких неровных кристалликов, были необработаны. Синие сапфиры очень ценились в Цехе арфистов, а такие крупные, как четыре ограненных, вставлялись в орден, служивший знаком отличия мастера Цеха. Четыре ограненных камня? Значит, в скором времени четыре новых мастера поменяют столы? Интересно, будет ли среди них Сибел…
      После короткого размышления Пьемур осторожно опустил обработанные сапфиры себе в сапоги – по два в каждый. Он пошевелил ногами, чтобы камни провалились поглубже. Правда, их острые грани больно упирались в щиколотки, зато теперь наверняка не вывалятся. Мальчик уже было собрался снова запихнуть мешочек в сумку, но потом задумался. Вряд ли, конечно, Т'рон снизойдет до того, чтобы обыскивать какого-то ученика, но из-за камней сумка подозрительно оттопыривалась. Осмотрев кожаный мешочек и убедившись, что на нем нет эмблемы Цеха рудокопов, он привязал его к кольцу седла рядом с фляжкой для воды. Потом снял куртку и, сложив ее так, чтобы значок арфиста оказался внутри, повесил на рукоятку насоса. А штаны, припорошенные дорожной пылью, из синих давно превратились в грязно-серые.
      Услышав стук подкованных сапог, он насторожился и принялся старательно выковыривать камешки из раздвоенных копыт скакуна.
      – Эй, ты!
      От пренебрежительного тона всадника Пьемур едва не взорвался. Н'тон никогда так не разговаривал даже с кухонной прислугой.
      – Слушаю, господин, – мальчик выпрямился и обернулся к Древнему, надеясь, что притворный испуг скроет клокотавший в нем гнев. Вопросительно взглянув на рудокопа, он прочитал в его глазах суровое предупреждение и тупо забубнил, подражая тягучему выговору горцев:
      – Вот беда, господин, животина до того употела, что пришлось битый час ее обихаживать.
      – Ступай, займись другими делами, – строго прикрикнул на него мастер, мотнув головой в сторону дома.
      – Так, говоришь, хозяин, я опоздал всего на день? Но вчера да и сегодня утром вы тоже не сидели сложа руки. – Повелительным жестом Т'рон приказал мастеру проводить его в шахту.
      Пьемур с тупым видом глазел на них, пока оба не исчезли из вида. В душе он гордился своей находчивостью и был уверен, что заметил в глазах старшего рудокопа одобрительный огонек.
      Он уже успел вычистить скакуна от носа до кончика хвоста, а Т'рон с хозяином все не возвращались. Чем бы он занялся, если бы и вправду был учеником рудокопа? Скорее всего, он не стал бы соваться в шахту, опасаясь гнева если не своего наставника, так всадника – уж наверняка. Ах да, хозяин велел ему идти в дом!
      Пьемур накачал воды в ведро и потащил в дом, боязливо озираясь на устроившихся на высоте голубых драконов, рядом с которыми примостились на корточках их всадники.
      Жилище рудокопов состояло из двух просторных комнат – одна служила спальней, вторая предназначалась для еды и отдыха. За пологом находился закуток старшего рудокопа. Сейчас полог был отдернут, и Пьемур увидел, что разгневанный всадник перевернул вверх дном сундук, шкаф и постель хозяина. На кухонной половине все ящики и дверцы были открыты. Большая кастрюля на очаге кипела вовсю, так что содержимое выбивалось из-под крышки. Не желая, чтобы его ужин превратился в угли, Пьемур поторопился сдвинуть кастрюлю на край. Потом принялся наводить порядок в кухне. Ни один ученик не посмел бы вторгнуться во владения наставника, не получив на то особого разрешения. Вскоре он услышал голоса – ожесточенные нападки Т'рона и приглушенные оправдания рудокопа. Потом раздался стук молотка по камню, и Пьемур, не удержавшись, тихонько выглянул в открытое окно.
      Шестеро рудокопов, кто сидя на корточках, кто стоя на коленях, осторожно отбивали грубую темную породу и грязь, стараясь не повредить синие кристаллы, по всей вероятности, заключенные внутри. Вот один из них поднялся и протянул что-то мастеру. Т'рон перехватил то, что было в руке у рудокопа, и стал разглядывать на свет. Вдруг он разразился проклятиями и стиснул кулак, так что костяшки побелели. На мгновение Пьемуру показалось, что он собирается отшвырнуть камень.
      – И это все, что вы здесь находите? Да эта копь давала сапфиры размером с человеческий глаз!
      – Так-то оно так, всадник, да только это было четыреста Оборотов назад, – таким невыразительным голосом проговорил мастер, что невозможно было истолковать его слова ни как дерзость, ни как учтивость. – Сейчас мы находим совсем мало сапфиров. Хотя грубая крошка, если ее размолоть, идет для шлифовки других камней, – добавил он, заметив, что Древний наблюдает за его товарищем, который осторожно собирал поблескивающий песок в совочек, который потом опорожнил в жестянку с завинчивающейся крышкой.
      – Меня не интересует ни крошка, ни кристаллы с изъянами, – подняв сжатую в кулак руку, отрезал всадник. – Мне нужны отборные крупные камни. – Он переводил взгляд с одного рудокопа на другого, но они предусмотрительно отводили глаза. Пьемур, от всей души надеясь, что Древнему не удастся обнаружить крупных сапфиров, вернулся к кухонным хлопотам.
      К тому времени, когда солнце стало клониться к горным вершинам, стало окончательно ясно: упорные поиски, на которые Т'рон угробил полдня, дали довольно скудный урожай – шесть мелких камешков, да и те с трещинами. Затаив дыхание, Пьемур вместе с остальными наблюдал, как Т'рон взбирается в седло. Старик бронзовый без видимых усилий поднялся в воздух, за ним – оба голубых. И только когда все трое исчезли в Промежутке, рудокопы, обступив своего мастера, возбужденно загалдели. Он махнул на них рукой и поспешил к дому.
      – Теперь я вижу, юный Пьемур, почему тебя послали гонцом, – промолвил старший рудокоп. – Голова у тебя на месте, – он с ухмылкой протянул руку.
      Пьемур улыбнулся в ответ и поманил его к сараю, где у всех на виду свисал с седла мешочек с драгоценным содержимым. Рудокоп озадаченно выругался, а потом разразился оглушительным хохотом.
      – Ты хочешь сказать, что то, из-за чего он перерыл весь холд, весь день болталось у него перед носом? – давясь от смеха, произнес хозяин.
      – Обработанные камни я запихал себе в сапоги, – сказал Пьемур и скривился: один из сапфиров в кровь натер ему лодыжку.
      Когда мастер рудокопов получил обратно свои камни, остальные сразу повеселели – ведь они и думать не думали, что их старшему удалось спасти то, над чем они трудились несколько недель. Все наперебой расхваливали Пьемура за то, что тот так вовремя прибыл и проявил чудеса находчивости.
      – Ты что, паренек, умеешь мысли читать? – спросил старший рудокоп. – Откуда ты знал, что я сказал старому хапуге, будто я только вчера отослал камешки?
      – Мне показалось, что это логично, – просто ответил Пьемур. Он только что снял сапоги и сейчас изучал царапины, оставленные камнями. – Было бы сущим преступлением позволить старине Т'рону захватить такую красоту.
      – Учитель, – спросил старший из подмастерьев, – а что мы будем делать, если через несколько недель Древние снова нагрянут и отнимут все, что мы добудем? Ведь россыпь еще не выработана.
      – Мы завтра же сворачиваемся, – сказал старший рудокоп.
      – Почему? Ведь мы только что…
      Мастер резко оборвал говорящего.
      – У каждого цеха есть свои секреты, – широко улыбаясь, заметил Пьемур. – Только мне все равно придется сообщить о том, что здесь случилось, мастеру Робинтону – хотя бы для того, чтобы объяснить, почему я так задержался с возвращением.
      – Ты должен все рассказать мастеру Робинтону, парень. Ему как никому другому следует об этом знать. А я доложу мастеру Никату, нашему Главному рудокопу. – Он обвел своих товарищей предупреждающим взглядом. – Надеюсь, вы все понимаете, что все должно остаться между нами? Вот и славно. Т'рону досталось всего несколько камешков, да и те с изъянами – все вы сегодня очень ловко поработали молотками, хотя и жаль портить хорошие сапфиры, – старший тяжело вздохнул. – Мастер Никат будет знать, кого из наших товарищей следует предупредить. Пусть Древние ищут, если им охота. – Но когда старший подмастерье насмешливо фыркнул, мастер укоризненно погрозил ему пальцем. – Хватит! Они все же всадники, и в свое время очень помогли и Бендену, и всему Перну, когда их об этом попросили! – Потом обернулся к Пьемуру: – Скажи, парень, тебе удалось спасти наше жаркое? Я голоден, как королева драконов после кладки!

Глава 4

      В этот же день случилось кое-что еще! На закате, когда Пьемур помогал ученику рудокопа привести скакуна с пастбища, он вдруг услышал пронзительный крик огненной ящерицы. Подняв голову, мальчик увидел стройное тельце файра, который, сложив крылья, с головокружительной скоростью падал прямо на него. Его спутник бросился наземь, прикрыв руками голову. Пьемур пошире расставил ноги, но файр, вместо того, чтобы опуститься ему на плечо, стал, сердито крича, летать кругами, при этом его выпуклые глаза стремительно вращались, грозно полыхая красным и оранжевым.
      Потребовалось несколько минут, чтобы уговорить Крепыша – а это был именно он – присесть на плечо, и еще больше времени, чтобы малыш успокоился настолько, что его глаза приобрели обычный голубовато-зеленый оттенок. Ученик рудокопа смотрел на него, вытаращив глаза.
      – Ну ладно, Крепыш. Я жив-здоров, но придется мне заночевать здесь. У меня все в порядке. Ты ведь можешь передать Менолли, что нашел меня здесь, правда? И что у меня все хорошо?
      Крепыш издал негромкий щебет, в котором прозвучало такое сомнение, что Пьемур не смог удержаться от смеха.
      – Это твой файр? – с любопытством спросил подошедший мастер, не сводя глаз с Крепыша.
      – Нет, мой господин, – произнес Пьемур с таким явным сожалением, что рудокоп усмехнулся. – Это один из файров Менолли, помощницы мастера Робинтона. Его зовут Крепыш. Я помогаю Менолли кормить его по утрам – ведь у нее их девять, и кормить их – сущее наказание. Так что он мой старый знакомый.
      – Вот уж не думал, что эти твари так сообразительны, что могут находить людей.
      – Видите ли, мой господин, я и сам это только что узнал, – ответил Пьемур, не в силах скрыть легкого самодовольства: все-таки Крепыш его разыскал!
      – Ну и какой прок от того, что он тебя нашел? – скептически осведомился мастер.
      – Как же, мой господин, – он вернется к Менолли и даст ей понять, что видел меня. Но было бы еще лучше, если бы вы дали мне кусочек кожи для письма. Я привяжу его к лапке Крепыша, он отнесет обратно, и тогда они точно узнают…
      Мастер предостерегающе поднял руку.
      – Я бы не хотел, чтобы в письме упоминался визит Древних.
      – Само собой, мой господин, – обиженно ответил Пьемур – неужели старший рудокоп думает, что его нужно предупреждать?
      На клочке, который неохотно выдал ему мастер горняков, удалось нацарапать всего несколько слов. Кожа была старая, видно, с нее уже неоднократно соскабливали старые записи, чтобы использовать снова, поэтому чернила расплывались. <Жив-здоров! Задерживаюсь!> – написал Пьемур, а потом по внезапному наитию добавил барабанными сигналами: <Поручение выполнено. Чрезвычайные обстоятельства. Старый дракон>.
      – Гляжу, ты умеешь обращаться с этой мелюзгой! – с ворчливым одобрением заметил старший рудокоп, наблюдая, как Пьемур привязывает записку к лапке Крепыша, причем сам файр следил за этой операцией не менее внимательно, чем мастер.
      – Он знает, что мне можно доверять, – ответил Пьемур.
      – Как говорится, доверяй, но проверяй, – неожиданно сухо отрезал рудокоп, и Пьемур недоуменно взглянул на него. – Да ты не обижайся, парень.
      Именно в этот миг Пьемуру пришлось сосредоточиться, чтобы как можно ярче представить себе Менолли. Потом, подняв руку над головой, он привычным движением подбросил файра в воздух.
      – Лети к Менолли, Крепыш! Возвращайся к Менолли!
      Вместе с рудокопом они провожали взглядом файра, который стремительно удалялся в западном направлении и вдруг исчез из вида. Тут ученик позвал их ужинать.
      Во время еды Пьемур терялся в догадках: что же хотел сказать мастер, к кому относилось его замечание <доверяй, но проверяй>. Может, он не очень-то доверяет Пьемуру? Но почему? Разве не он сохранил для них сапфиры? И при этом ему даже не пришлось соврать. И у себя в цехе он никогда не наживался на своих друзьях, торгуясь за них на ярмарке, и всегда держал слово. Приятели часто обращались к нему за помощью. Да и вообще, разве само это поручение – не знак доверия со стороны Главного арфиста? Что же скрывается за словами старшего рудокопа?
      – Пьемур! – кто-то тряс его за плечо.
      Паренек с запозданием сообразил, что к нему обращаются уже не в первый раз.
      – Ведь ты – арфист! Спой нам, сделай милость!
      Эта искренняя просьба людей, вынужденных подолгу жить и работать в глуши, заставила сердце Пьемура болезненно сжаться от сожаления.
      – Понимаете, друзья, я потому и стал гонцом, что у меня ломается голос, и мне пока что не разрешают петь. Но знаете, – поспешно добавил он, заметив на лицах рудокопов явное разочарование, – я могу продекламировать вам кое-какие песни, если у вас найдется, на чем отбивать ритм.
      После нескольким неудачных попыток он остановил свой выбор на кастрюле, которая звучала не так уж плохо, и, поддерживаемый слушателями, притопывавшими в такт тяжелыми сапогами, проговорил им все новые песни Цеха арфистов, даже новую балладу о Лессе, сочиненную мастером Домисом. Кто знает, когда еще им доведется услышать ее в настоящем исполнении, да и никто ее не услышит до праздника у лорда Гроха. И если, по мнению самого Пьемура, в его теперешней передаче эта песня многое потеряла, все равно мастер Шоганар его не слышит, Домис никогда не узнает, зато рудокопы были так неподдельно счастливы, что мальчик почувствовал: он потрудился не зря.
      Распрощавшись с холдом рудокопов, он с первыми лучами солнца направился в обратный путь. Теперь тропа шла под уклон, и от тряской рыси скакуна у Пьемура зуб на зуб не попадал. Временами они с пугающей скоростью скатывались с откосов, которые с таким трудом одолевали накануне. Пьемур зажмурился и, вцепившись в седло, изо всех сил надеялся, что они не слетят с тропы в бездонное ущелье. Когда он возвращал своего невозмутимого скакуна Банаку, животное лишь слегка вспотело под седлом, в то время как сам Пьемур весь взмок.
      – Я вижу, все в порядке, – лаконично заметил Банак.
      – Хоть он и не больно прыток, зато надежен, – с таким преувеличенным облегчением проговорил Пьемур, что Банак рассмеялся.
      Ступив на Главный двор Цеха арфистов, Пьемур услышал, как Тильгин отважно поет соло Лессы. Он усмехнулся про себя: даже когда Тильгин не врет, голос его звучит скучно и вяло. На крыше никого из файров Менолли не было видно, но на подоконнике спальни мастера Робинтона нежился на солнышке Заир, так что Пьемур взлетел по лестнице через две ступеньки. Хотя он втайне сожалел, что никто не видит его триумфального возвращения, в этом был и свой плюс: у него не появилось искушения разболтать о своих приключениях.
      Зато когда мастер Робинтон тепло приветствовал его, паренек прямо-таки надулся от гордости.
      – Ты прекрасно воспользовался представившейся возможностью. Только будь любезен, юный Пьемур, объясни мне скорей, что означают твои загадочные сигналы, – или я лопну от любопытства! Насколько я понял, <старый дракон> означает Древних?
      – Вы правы, мой господин. – Повинуясь знаку Робинтона, Пьемур уселся и начал свой рассказ. – Т'рон на Фидранте и еще двое всадников на голубых заявились, чтобы забрать у мастера рудокопов сапфиры!
      – А ты совершенно уверен, что это были Т'рон с Фидрантом?
      – Совершенно! Я видел их пару раз еще до ссылки. А потом, самим рудокопам они прекрасно известны.
      Главный арфист сделал ему знак продолжать, и мальчуган красноречиво описал все события минувшего дня, вдохновленный таким изумительным слушателем, как мастер Робинтон, который напряженно внимал ему, не задавая ни единого вопроса. Потом Главный арфист заставил Пьемура повторить рассказ снова, но на этот раз его интересовали подробности, реплики, а уж сцену столкновения Древнего с мастером рудокопов Пьемуру пришлось передать до мельчайших деталей. Робинтон одобрительно посмеялся, услышав о находчивости Пьемура, похвалил за осторожность, когда услышал, что тот спрятал ограненные сапфиры в сапоги. Только тогда паренек вспомнил, что должен отдать драгоценные камни Главному арфисту. Он выложил сапфиры на стол, и солнце ярко заиграло на их отполированных гранях.
      – Я сам переговорю с мастером Никатом. Думаю, мы с ним увидимся сегодня же, – проговорил Робинтон и, держа камень двумя пальцами, принялся рассматривать его на свет. – Изумительная работа – ни единого изъяна!
      – Мастер так и сказал, – осмелев, поддакнул Пьемур. – Думаю, не так-то просто подобрать нужный синий цвет для мастеров нашего Цеха!
      Мастер Робинтон удивленно воззрился на Пьемура, потом удивление сменилось добродушной улыбкой.
      – Надеюсь, молодой человек, это вы тоже оставите при себе?
      Пьемур важно кивнул.
      – Разумеется. А вот если бы у меня был свой файр, вам бы не пришлось беспокоиться ни из-за меня, ни из-за камней. К тому же можно было бы задать жару негодяю Т'рону.
      Лицо Главного арфиста мгновенно переменилось, теперь на нем не было и следа добродушия, глаза метали молнии. Пьемур был уже и сам не рад, что сболтнул лишнее. Он даже не мог спрятать взгляд от суровых глаз мастера Робинтона, хотя больше всего на свете ему хотелось уползти куда-нибудь подальше, скрыться от явного неодобрения учителя. Паренек сжался, прекрасно сознавая, что его дерзость достойна хорошей оплеухи.
      – Когда ты проявляешь смекалку, как, например, вчера, – после невыносимо долгого молчания произнес мастер Робинтон, – то тем самым подтверждаешь то доброе мнение, которое Менолли высказала о твоих способностях. Но сейчас ты подтвердил то худшее, что говорили мне про тебя мастера нашего Цеха. Я не противник честолюбия и умения самостоятельно мыслить, но… – внезапно из его голоса исчезло холодное неодобрение, – …но самонадеянность считаю непростительным пороком. А тот, кто осмеливается осуждать всадника, допускает преступную неосмотрительность. К тому же, – Главный арфист предостерегающе поднял палец, – ты спешишь получить привилегию, которую никоим образом не заслужил. А теперь ступай к мастеру Олодки и выучи, как правильно передавать слово <Древний>.
      Добродушная нотка, вновь прозвучавшая в его голосе, совсем доконала Пьемура – ему было бы куда легче, если бы мастер как следует отругал его за дерзость или даже надавал подзатыльников. Он счел за благо поскорее убраться, хотя ноги плохо слушались.
      – Пьемур! – окликнул его мастер Робинтон, когда он возился с дверной ручкой. – Хочу тебе сказать, что на прииске ты проявил себя молодцом. Только прошу тебя, – и в голосе его послышалось такое же изнеможение, какое он частенько слыхал у мастера Шоганара, – постарайся держать язык за зубами!
      – Постараюсь, мой господин, обязательно постараюсь! – голос Пьемура предательски сорвался, и он выскочил из кабинета, чтобы мастер не увидел на его глазах слез стыда и облегчения. Он постоял минутку в безлюдном коридоре, от души радуясь, что в этот час вокруг никого нет. Мальчуган искренне стыдился своей опрометчивой выходки. Мастер как всегда прав: нужно научиться сначала думать, а потом уже говорить – тогда ему и в голову не пришло бы ляпнуть такое про всадника! Любой другой мастер задал бы ему хорошую трепку. Домис – тот бы не колебался ни секунды, да и сонный мастер Шоганар, чью руку он не раз ощущал на своей физиономии за непозволительную дерзость, – тоже… И что его стукнуло – обругать всадника, пусть даже Древнего, да еще в разговоре с самим мастером Робинтоном! Это непревзойденная наглость, даже для него, Пьемура.
      Паренек содрогнулся и дал себе горячую клятву впредь обуздывать свои мысли, а еще пуще – язык. Особенно теперь, когда он в курсе действительно важных событий. Ведь еще до своего нескромного замечания он был уверен: появление на прииске Древних, а тем более – цель этого появления, неприятно удивит Главного арфиста.
      Да и что можно предпринять против незаконных набегов Древних на север?
      Пьемур яростно дернул себя за ухо, так что на глаза навернулись слезы, и побрел по коридору. Спрашивается, как выяснить барабанный сигнал для слова <Древние>? При сложившихся обстоятельствах он не может просто так взять и спросить Дирцана, не объяснив, зачем ему это нужно. Не может он спросить и у других учеников. Они и так на него взъелись за слишком быстрые успехи в учебе. Но он был уверен, что случай не замедлит представиться.
      Потом паренек задумался: интересно, зачем мастер Робинтон велел ему узнать этот сигнал? Может быть, он понадобится Пьемуру в будущем? Значит, Главный арфист ожидает, что за этим визитом Древних последуют и другие? Непонятно…
      Эти размышления занимали Пьемура несколько дней подряд, пока ему и вправду не представился случай отыскать нужный сигнал.
      К негодованию Пьемура, Дирцан встретил его так, как будто он нарочно задержался, чтобы уклониться от чистки барабанов. Это было первое задание и, поскольку Пьемур не мог полировать барабаны, когда они были в работе, то провозился до самого обеда.
      После еды ему пришлось осваивать еще один вид деятельности, принятый на барабанной вышке, поскольку он на свою беду так хорошо запоминал сигналы. Всем ученикам полагалось, услышав сообщение, записать его. Потом Дирцан проверял, что получилось у каждого. Сначала Пьемуру показалось, что это совершенно безобидное занятие, и только потом выяснилось: оно сулит ему очередную неприятность. Все барабанные депеши считались секретными. На взгляд Пьемура, это было изрядной глупостью – ведь большинство подмастерьев и все без исключения мастера отлично разбирались в барабанных сигналах. Так что добрая треть обитателей Цеха арфистов понимала большинство барабанных посланий, грохочущих над долиной. Тем не менее, если слухи о чем-то особо важном начинали гулять по всему Цеху, в этом было принято винить болтливых учеников барабанщика. И вот теперь роль козла отпущения собрались навязать Пьемуру!
      Когда Дирцан впервые обвинил его в излишней болтливости, – а случилось это через пару дней после того, как он стал записывать сообщения, – он уставился на подмастерья в полном недоумении. За что тут же получил увесистую оплеуху.
      – Учти, Пьемур, со мной твои номера не пройдут. Я их знаю наперечет.
      – Как же так, мой господин! Я бываю в Цехе только во время обеда, да и то не всегда…
      – Не смей возражать!
      – Но послушайте, мой господин…
      Дирцан наградил его очередной оплеухой, и Пьемур скорбно удалился, чтобы наедине подумать, кто же из учеников роет ему яму. Не иначе как Клел! Но как его остановить? Мастер Робинтон не должен услышать такую отъявленную ложь!
      Дня через два из Набола поступило срочное сообщение для мастера Олдайва. Поскольку дежурил Пьемур, его и отрядили с ним к Главному лекарю. Опасаясь снова стать жертвой ложного обвинения, Пьемур позаботился о том, чтобы никого не встретить ни во дворе, ни в здании. Мастер Олдайв попросил мальчика подождать ответа, который он, написав, тщательно сложил. Пьемур промчался через пустынный двор, взлетел по лестнице на барабанную вышку и, запыхавшись, вручил записку Дирцану.