Fantasy - Арфистка Менолли

      Пьемур обдумал перспективы своего нового назначения и решил, что они отнюдь не плохи. У мастера Олодки всего четверо учеников, причем все старшие, и пятеро подмастерьев. Правда, у мастера Шоганара Пьемур был личным учеником, но зато Шоганар отвечает за всех певцов Цеха, а за мастером Олодки числится не больше десятка арфистов. Так что Пьемур снова попал в группу избранных. Конечно, он ощущал бы себя еще более избранным, если бы мог открыть всю правду…
      Не чуя под собой ног, мальчик слетел вниз по лестнице, ловко балансируя подносом. Может быть, все-таки, если он докажет Главному арфисту, что умеет держать язык за зубами… Напрасно мастер Робинтон думает, что из него можно вытянуть сведения, которые он не желает разглашать. Пьемура ничто так не тешило, как собственная осведомленность. Ему даже было не обязательно демонстрировать ее другим. Мальчуган вполне удовлетворялся сознанием: он, Пьемур, сын никому неведомого кромского скотовода, причастен к важным секретам.
      Зря он, конечно, ляпнул про Южный, но зато реакция мастера Робинтона показала, что его догадка верна. Они бывали на Южном – Сибел-то уж точно, а может быть, и Менолли. С такими помощниками самому Главному арфисту не нужно пускаться в столь рискованные путешествия.
      Пьемуру не часто приходилось сталкиваться с Древними раньше, пока Ф'лар не отправил их в изгнание на Южный материк. И он ничуть о том не жалел – и так достаточно наслушался рассказов об их алчности и спеси. Но если бы его, Пьемура, попробовали сослать, он и не подумал бы сидеть сложа руки. Непонятно все-таки, почему Древние так безропотно смирились с унизительным изгнанием. Пьемур подсчитал, что на Южный материк отправились двести сорок восемь Древних со своими женами и среди них два непокорных Предводителя Вейров – Т'рон из Форта и Т'кул из Плоскогорья. Семнадцать Древних вернулись на север, признав главенство Бендена – так, во всяком случае, Пьемур слышал. Большинство изгнанников и их драконы были уже в возрасте, поэтому боевая мощь Перна, можно сказать, не пострадала. Старость и болезни в первый же Оборот унесли сорок драконов; почти столько же отправились в Промежуток за этот Оборот. Пьемур решительно не одобрял такой поспешности, даже со стороны драконов Древних.
      Внезапно он застыл на месте, уловив дразнящий аромат, доносящийся с кухни. Никак пончики с вареньем? Очень кстати. У мальчугана даже слюнки потекли. Должно быть, пончики только что вынули из печки – иначе он наверняка почуял бы их благоухание раньше.
      Он услышал голос Сильвины, отчетливо слышный даже на фоне кухонной суеты, и досадливо поморщился. У Альбуны он бы без всякого труда вытянул пару пончиков, а вот Сильвина… Ее не часто удавалось провести. И все же стоит попробовать…
      Пьемур ссутулил плечи, повесил голову и, тяжело шаркая, одолел последние ступеньки ведущей на кухонный уровень лестницы.
      – Пьемур? Тебе что здесь понадобилось в такое время? Откуда у тебя поднос Главного арфиста? Ты же должен быть на репетиции… – Сильвина забрала у мальчика поднос и укоризненно взглянула на него.
      – Разве ты еще не слышала? – убито спросил Пьемур.
      – А что я должна была слышать? Да и что можно услышать в таком гомоне? – Она поставила поднос на ближайший стол и, взяв мальчугана за подбородок, заставила его поднять голову.
      Пьемур был очень доволен собой: ему удалось выдавить пару слезинок. Он быстро зажмурился – Сильвину не так-то легко одурачить. <Но мне правда жаль, что я не смогу исполнить музыку Домиса, – поспешно напомнил он себе. – А еще жальче, что ее будет петь Тильгин!>
      – Неужели это случилось – у тебя начал ломаться голос?
      В приглушенном вопросе Сильвины Пьемур расслышал сочувствие и тревогу. У женщин-то голоса никогда не ломаются, – подумал он. – Разве может она представить то сокрушительное разочарование и острое чувство потери, которые он ощущает?! Слезы хлынули ручьем.
      – Ну-ну, малыш! Это еще не конец света. Не пройдет и половины Оборота или того меньше, и голос у тебя установится.
      – Но музыка мастера Домиса была как раз по мне… – Пьемуру уже не нужно было изображать всхлипывания.
      – Еще бы – ведь он писал ее в расчете на твой голос, бездельник! Неужто ты не знал? И все же не могу поверить, чтобы ты ухитрился так подгадать потерю голоса, чтобы специально насолить Домису!
      – Насолить мастеру Домису? – Пьемур вытаращил глаза от возмущения. – Да ты что, Сильвина! Разве я посмел бы…
      – Но только потому, что не сумел бы, негодник ты этакий! Я-то знаю, как ты ненавидишь петь женские партии! – голос женщины звучал строго, но прикосновение руки было ласковым, успокаивающим. Чистым концом передника она утерла слезы с его лица. – Тебе повезло – у меня есть кое-что такое, что поможет облегчить твои страдания. – Сильвина подтолкнула его вперед, прямо к противню с остывающими пончиками. Пьемур быстро прикинул, стоит ли ломаться. – Можешь взять парочку – по одному в каждую руку, а потом ступай. Ты уже был у мастера Шоганара? Поосторожнее с пончиками! Они только что из духовки.
      – Ага! – промычал он, несмотря на предупреждение, вгрызаясь в обжигающее тесто. – Их только так и едят, – во рту было так горячо, что приходилось втягивать холодный воздух, чтобы унять жжение. – Только мне еще нужно получить кожаное обмундирование.
      – Кожаное – тебе? Это еще зачем? – Сильвина подозрительно прищурилась.
      – Я буду изучать барабанную грамоту у мастера Олодки. Менолли спрашивала, умею ли я ездить верхом, а мастер Робинтон велел, чтобы я взял у тебя кожаный костюм.
      – Значит, все трое в курсе? Гм… И ты будешь учеником мастера Олодки? – Сильвина обдумала услышанное и окинула мальчугана проницательным взглядом. Может быть, стоит сказать Менолли, что Сильвину ничуть не обманул их замысел представить его учеником барабанщика? – Что ж, может, так оно и лучше – меньше будешь озорничать, хотя лично я в этом очень сомневаюсь. Ладно, пошли. Есть у меня одна куртка, которая должна прийтись тебе впору. – Женщина окинула Пьемура оценивающим взглядом. – Будем надеяться, что она тебе какое-то время прослужит. Ведь ясно как то, что драконы Рождаются из яйца: после тебя она уже никому не сгодится – на тебе все просто горит!
      Пьемуру нравилось бывать в кладовых – там так славно пахло выделанной кожей, свежевыкрашенной тканью. Глаза разбегались от разноцветных рулонов материй, связок башмаков, ремней, от сундуков, таящих неведомые сокровища. Ему не раз доставалось по рукам от Сильвины за то, что он открывал крышки и заглядывал внутрь.
      Куртка и правда пришлась впору, хотя новая жестковатая кожа слегка топорщилась. Пьемур гордо прошелся взад-вперед, разводя руки, чтобы проверить, не жмет ли в плечах. Она оказалась чуть длинновата, но Сильвина была довольна: мальчишка быстро растет. Подбирая ему новые башмаки, она заметила, как обтрепались его штаны, и выдала сразу две пары – одни синие, другие из темно-серой кожи. За ними последовали две рубашки, рукава у которых пока были слишком длинны, но к зиме наверняка окажутся в самый раз, шляпа, которая защитит уши от холода, а глаза от солнца, и толстые перчатки на пуху – для верховой езды.
      Когда он покидал кладовые, ворох новой одежды едва умещался в руках, башмаки, связанные за шнурки и переброшенные через плечо, поочередно стукали его то по заду, то по животу, а в ушах звенели угрозы Сильвины, сулившей ему немыслимые кары, если он попробует порвать или испачкать свои новые наряды, не проносив хотя бы неделю.
      Остаток утра Пьемур провел, примеряя новую экипировку и вертясь перед зеркалом, украшавшим спальню школяров.
      Услышав взрыв смеха и криков, ознаменовавший конец урока у хоровой группы, он осторожно выглянул в окно. Большинство мальчишек и юношей потянулись через двор к главному корпусу. Вот Домис, с нотами в руках, решительным шагом направился к владениям мастера Шоганара. Последним вышел Тильгин – голова опущена, плечи сгорблены, весь вид выражает изнеможение после утомительной репетиции. Пьемур ухмыльнулся: разве он не предупреждал Тильгина, чтобы тот заранее выучил роль? Никто не знает, когда мастеру Домису может понадобиться дублер. Всегда может случиться, что солист схватит насморк или охрипнет. Правда, еще никогда не бывало, чтобы Пьемур вышел из строя перед концертом… до сих пор не случалось. Мальчик тихонько застонал от бессилия. Ему так хотелось спеть партию Лессы в Домисовой балладе! Он даже рассчитывал, что благодаря этому Госпожа Вейра его отметит и запомнит. Вовсе не лишнее, чтобы тебя знали Предводители Бендена, – а тут представился такой удобный случай…
      Ну да ладно, это не единственный-способ выбиться в люди.
      Он аккуратно сложил новенькую одежду и убрал в сундучок, любовно погладив пушистый мех. Потом снова выглянул в окно. Пожалуй, пока мастер Домис занят беседой с мастером Шоганаром, самое время незаметно пробраться в столовую. Надо держаться от Домиса подальше, и скоро мастер о нем и думать забудет. Правда, Пьемур ни в чем не виноват… во всяком случае, на этот раз.
      Какая жалость! Ария Лессы – самое дивное из того, что Домис до сих пор написал. Она так точно подходит к его диапазону… В горле у паренька снова застрял ком при воспоминании об утерянной возможности. Теперь ему разрешат петь не раньше, чем через Оборот. И то нет никакой гарантии, что новый голос хотя бы приблизится к тому, что у него было раньше. Совершенно никакой. Возможно, он никогда больше не сможет изумлять слушателей чистотой тона, неподражаемой гибкостью, замечательным слухом и чувством ритма, не говоря уже о феноменальной способности спеть любую вещь прямо с листа.
      Эти раздумья снова привели Пьемура в уныние, и, когда он медленно брел по двору мимо резвящихся школяров, они замолкали, провожая его сочувственными взглядами, да и как иначе – весь вид его являл картину неутешного горя: глаза потуплены, руки безвольно свисают, ноги заплетаются. <Неужели, укуси меня Нить, придется изображать потерю аппетита? – прикидывал хитрец. Его ноздри уже щекотал запах сочного жаркого. А как же пончики? Правда, если правильно обойтись с товарищами по столу…> В его душе боролись голод и жадность, так что, когда столовая начала заполняться, никто не смог бы заподозрить подвоха в застывшем у него на лице выражении печальной задумчивости.
      Погруженный в свои планы, Пьемур, тем не менее, отлично осознавал, что рядом с ним молчаливо присутствуют товарищи. Вот тот пухлый кулак слева принадлежит Бролли. А грязная рука, вся в пятнах и царапинах, с обкусанными ногтями – Тимини. В эту трудную минуту его окружают верные друзья. Он протяжно вздохнул и услышал, как Бролли неловко зашаркал ногами, заметил, как Тимини нерешительно протянул руку, а потом медленно убрал, не зная, как будет воспринято его проявление сочувствия. <Пожалуй, из Тимини можно будет вытянуть оба пончика>, – удовлетворенно подумал Пьемур.
      Вдруг все задвигались и, незаметно покосившись в сторону круглого стола, Пьемур увидел, что мастер Робинтон занял свое место. Мимо промелькнуло что-то серо-голубое – наверное, это Менолли пробирается к столу подмастерьев.
      Ранли и Бонц сидели напротив Пьемура, не спуская с него встревоженных глаз. Он ответил вымученной улыбкой. Когда перед ним появилось блюдо с жарким, он снова вздохнул и рассеянно нашарил ломтик мяса. Вместо того, чтобы сразу наброситься на еду, как бывало раньше, он долго с отсутствующим видом смотрел в тарелку. Потом стал медленно, словно через силу жевать – может быть, так удастся обмануть голодный желудок. Урчание в животе может погубить его план добычи пончиков.
      Никто из товарищей не разговаривал – ни с ним, ни между собой, и над их концом стола повисло угрюмое молчание. Наконец, подали горячие пончики. Несмотря на оживленный шумок, прокатившийся по залу, Пьемур сохранял отрешенный вид. Он слышал веселые возгласы, видел мгновенный интерес, вспыхнувший на лицах друзей при виде содержимого подноса со сладким.
      – Пьемур, ты только взгляни – пончики! – потянул его за рукав Тимини.
      – Пончики? – равнодушно переспросил Пьемур, как будто даже они не могли вернуть его к жизни.
      – Ну да, твои любимые, – подтвердил Бонц. – Вот, возьми один мой, – добавил он и с едва заметным сожалением положил столь желанное лакомство на тарелку Пьемура.
      – А, пончики, – прерывисто вздохнул страдалец и взял один с таким видом, будто исключительно из вежливости заставляет себя проявить интерес к еде.
      – Сегодня они удались как никогда. – Ранли с преувеличенным удовольствием откусил от своего пончика. – Попробуй, Пьемур, – сам увидишь. Съешь парочку, сразу почувствуешь себя человеком. Кто поверит? Пьемур отказывается от пончиков! – Ранли обвел взглядом приятелей, ища у них поддержки.
      С трудом сдерживаясь, Пьемур медленно дожевал первый пончик, от всей души желая, чтобы остальные подольше не остывали.
      – И правда, вкусный, – чуть ожив, произнес он, после чего его немедленно заставили съесть еще один.
      К тому времени, когда он проглотил уже восемь штук, – еще три пожертвовали сидящие на другом конце стола – Пьемур слегка умерил выражение отчаяния на лице: десять пончиков вместо двух – совсем неплохая добыча! Можно сказать, что день прожит не зря.
      Со своего места поднялся дежурный подмастерье и стал объявлять назначения на вторую половину дня. Пьемур раздумывал, как ему среагировать на весть о своем новом положении. Изобразить потрясение? Пожалуй… Восторг? Может быть – ведь это почетное назначение, – но только не чрезмерный: иначе приятели, могут заподозрить, что он специально изображал печаль, чтобы выманить у них пончики.
      – Шеррис – в распоряжение мастера Шоганара.
      – Шеррис? – Тут уж изумление, потрясение и возмущение, которые охватили Пьемура, заставив его вскочить со скамьи, оказались самыми что ни на есть неподдельными. Соседи поймали его за руки и заставили сесть на место. – Шеррис? Этот слюнявый, сопливый, смазливый…
      Тимини проворно зажал приятелю рот, и в пылу борьбы несколько следующих объявлений ускользнуло от слуха школяров. Негодование окончательно вернуло Пьемура к жизни, но он не мог тягаться силой с Тимини и Бролли, которые решили ни за что не допустить, чтобы их друг испытал еще одно унижение – получил нагоняй за то, что перебил подмастерье.
      – Ты слышал, Пьемур? – спросил его Бонц, перегнувшись через стол. – Слышал?
      – Я слышал, что Шерриса назначили… – мальчуган так и клокотал от ярости. Ему было известно о Шеррисе кое-что такое, что не мешало бы знать и мастеру Шоганару!
      – Да нет, про тебя!
      – Про меня? – Пьемур прекратил сопротивление, внезапно ему пришла в голову страшная мысль: а вдруг мастер Робинтон передумал, вдруг он, поразмыслив, решил, что Пьемур не подходит для его замыслов, – тогда придется распроститься со всеми лучезарными мечтами, которые он, Пьемур, успел взлелеять сегодня утром!
      – Про тебя! Ты поступаешь в распоряжение… – Бонц выдержал паузу, чтобы его слова прозвучали еще более веско, – мастера Олодки!
      – Мастера Олодки? – Пьемур почувствовал такой прилив облегчения, что ему даже не пришлось притворяться. Он стал озираться, ища глазами барабанного мастера.
      Кулак Бонца уперся ему в ребро, и Пьемур, подняв глаза, увидел Дирцана, старшего подмастерья мастера Олодки. Тот стоял рядом, подбоченясь, и подозрительно разглядывал Пьемура. На его обветренном лице было написано неодобрение.
      – Только тебя, Пьемур, нам и не хватало! Заруби у себя на носу: не вздумай шутить с нашим мастером. Он как никто управляется с палочками и умеет бить ими не только по барабану! – Выразительно взглянув на Пьемура, подмастерье сделал ему знак следовать за собой.

ГЛАВА 3

      Остаток дня прошел для Пьемура куда менее радужно. По приказу Дирцана он перенес свои пожитки из спальни старших школяров в резиденцию барабанщиков – четыре комнаты, примыкающие к вышке и находящиеся на отшибе от остальных помещений Цеха. Спальня школяров оказалась довольно тесной и стала еще теснее, когда в нее внесли лишнюю койку для Пьемура. Комнаты подмастерьев были едва ли просторнее, да и сам мастер Олодки довольствовался крохотной комнатушкой, правда, отдельной. Самая большая комната совмещала роль учебного класса и гостиной. Позади, за узким коридорчиком, находилась барабанная, где размещались огромные сигнальные барабаны; их отполированные металлические бока мягко сияли в лучах заходящего солнца. Рядом стояло несколько табуретов для дежурного барабанщика, небольшой столик, чтобы записывать сообщения, и сундучок, который стал для Пьемура ежедневным проклятием. В нем хранились пасты и суконки, служившие для того, чтобы поддерживать ослепительный блеск барабанов. Дирцан с нескрываемым злорадством сообщил Пьемуру, что за внешний вид барабанов по обычаю отвечает новенький.
      На барабанной вышке всегда кто-то находился, за исключением <пустого времени> – четырех часов, приходящихся на самую глубокую ночь, когда на восточной половине материка все еще спали, а на западной только собирались ложиться. Пьемур поинтересовался, что случится, если срочное сообщение придет глухой ночью, и получил сухой ответ: большинство барабанщиков так настроены на прием сообщения, что даже в закрытом помещении чутко улавливают вибрацию воздуха и немедленно просыпаются.
      За годы ученичества Пьемур прилежно затвердил наизусть опознавательные знаки главных холдов и цехов и сигналы тревоги: <Падение>, <пожар>, <смерть>, <вопрос>, <ответ>, <на помощь>, <да>, <нет> и несколько ходовых фраз. Но когда Дирцан впервые показал ему пухлый том, содержавший барабанные сигналы, которые ему предстояло заучить, а впоследствии уметь исполнять, Пьемур в душе стал страстно желать, чтобы голос у него установился еще до наступления зимы. Подмастерье безжалостно вручил ему длиннющий список наиболее употребительных сигналов, которые следовало выучить к завтрашнему дню, и велел упражняться на специальной тренировочной колодке.
      Поутру Пьемур под диктовку Дирцана записывал вызубренные накануне знаки. Он чуть не подпрыгнул от радости, когда появилась Менолли. Но девушка на него даже не взглянула.
      – Мне нужен гонец. Можно похитить у тебя Пьемура?
      – Ну конечно, – ничуть не удивившись, ответил Дирцан – это тоже входило в обязанности учеников барабанщика. – Только в дороге пусть повторяет урок, а вернется – я проверю.
      Пьемур внутренне ликовал, предвкушая временную передышку, но в расчете на Дирцана продолжал удерживать на лице постное выражение.
      – Ты вчера получил у Сильвины снаряжение для верховой езды? – с непроницаемым лицом спросила Менолли. – Тогда переодевайся, – велела она в ответ на его утвердительный кивок и жестом дала понять, чтобы он поторапливался.
      Когда он вернулся, девушка оживленно болтала с Дирцаном, но сразу прервала разговор и вышла, сделав Пьемуру знак идти следом. Стремительно сбежав с лестницы, она спросила мальчика:
      – Так, говоришь, тебе приходилось ездить верхом?
      – А то нет! Ведь ты же отлично знаешь, что я вырос на ферме. – Пьемур не скрывал обиды.
      – Но это не обязательно значит, что ты ездил верхом.
      – Сколько раз можно повторять?
      – Ну что ж, тебе представляется случай доказать свое умение, – сказала девушка с тонкой улыбкой.
      Они уже вышли из-под арки и пересекали просторный ярмарочный луг, раскинувшийся перед Цехом арфистов. Слева громоздился утес Форт холда, к его подножию жались ряды домишек. На огневых высотах холда застыл коричневый дракон, на фоне утреннего неба он выглядел еще огромнее. Расправив левое крыло, он подставил его всаднику, который заботливо осматривал нижнюю поверхность.
      Пьемур, как всегда, ощутил прилив благоговения перед крылатым великаном – благоговение, которое только усиливалось от присутствия Красотки, королевы файров, которая восседала у Менолли на плече, наблюдая, как кувыркается в воздухе остальная стая.
      Подняв голову, Менолли с улыбкой взглянула на своих резвящихся питомцев и сообщила им, что собирается прокатиться верхом. Не желают ли они ее сопровождать? В ответ последовало радостное чириканье и головокружительные пируэты. Красотка, ласково воркуя, потерлась треугольной головкой о щеку девушки, ее фасеточные глаза радостно вспыхнули ярко-голубым пламенем. Пьемур с завистью наблюдал это проявление – любви и нежности. Ему хотелось спросить о цели поездки, но он угрюмо молчал. Они зашагали по направлению к огромным пещерам, вырубленным в толще утеса и служившим приютом для скота, домашней птицы и верховых скакунов. У входа их с улыбкой приветствовал смотритель стад. Файры влетели внутрь и расселись на странных балках, поддерживающих свод пещеры – они были изготовлены в древности, а как и из какого материала, теперь уже никто не знал.
      – Снова в дорогу, Менолли?
      – Да, снова, – слегка поморщившись, ответила девушка. – Скажи, Банак, у тебя найдется упряжь для Пьемура? Удобнее вести второго скакуна под седлом, чем в поводу.
      – Отчего ж не найтись? – Смотритель провел их в закуток, где хранились седла и сбруя. Окинув взглядом мальчика, он выбрал для него седло и упряжь, потом вручил Менолли ее снаряжение и повел их по проходу мимо открытых стойл. – Твой, Менолли, третий от конца.
      – Посмотрим, как Пьемур справится, – заметила девушка.
      Банак с улыбкой отдал мальчику упряжь. С уверенным видом, далеко не соответствующим его душевному состоянию, Пьемур пощелкал языком – ему смутно помнилось, что именно так успокаивают скакунов. Эти звери не отличаются особой сообразительностью и реагируют на ограниченный набор звуков и понуканий, но свое нехитрое дело выполняют исправно. Да и красотой они тоже не блещут – длинношеие, головастые, поджарые, с длинными мускулистыми конечностями. Мех на них висит жесткими космами, а масть может быть любой – от грязно-белой до темно-бурой. Конечно, они все же поизящнее мясной скотины, но сравнивать их с драконами или файрами никому даже в голову не придет.
      Пьемуру предназначался грязно-бурый зверюга. Мальчик набросил ему на шею уздечку и, зажав пальцами ноздри, заставил скакуна открыть рот, чтобы продеть в него железный мундштук. Потом схватив за ухо, быстро надел недоуздок. Скакун фыркнул, как будто удивляясь столь бесцеремонному обращению. Но еще больше удивился сам Пьемур – надо же, оказывается, он не забыл эти маленькие хитрости! Он услышал, как Банак у него за спиной одобрительно хмыкнул. Мальчик приладил седло и подтянул подпругу, надеясь, что в пути она не подведет.
      Отвязав животное, он вывел его в проход и увидел, что Менолли уже дожидается его, держа за узду скакуна покрупнее. Девушка придирчиво осмотрела, как он справился с упряжью.
      – А он у тебя молодцом, – похвалил Банак и, махнув им рукой, направился вглубь пещеры по своим делам.
      Давненько Пьемуру не приходилось садиться на скакуна… К счастью, ему досталась смирная скотина с ровной рысью, и он довольно уверенно тронулся вслед за Менолли вниз по восточной дороге.
      Езда на скакуне требовала определенного навыка, но Пьемур поймал себя на том, что, почти не задумываясь, принял правильную позу: сидя на одной ягодице, он вытянул левую ногу вперед, насколько позволяло стремя, а правую, согнутую в колене, плотно прижал к боку животного. В дороге полагалось время от времени менять положение ног. <А Менолли отлично держится в седле, если учесть, что выросла она в морском холде, – отметил про себя Пьемур. – Видно, немало упражнялась>.
      Всю дорогу до морского холда Пьемур молчал. Обожги его Нить, если он спросит, что они там забыли. Только очень сомнительно, чтобы они тащились туда только затем, чтобы проверить, как он ездит верхом или умеет держать язык за зубами. А что она имела в виду, когда говорила, что легче вести второго скакуна под седлом? Эта новая Менолли, уверенная и немногословная, привычно выполняющая негласные поручения Цеха, разительно отличалась от девчонки, позволявшей ему кормить файров, и совсем уж ничего общего не имела с его воспоминаниями о робкой, вечно извиняющейся новенькой, которую доставил в Цех Главный арфист три Оборота назад.
      Когда они добрались до морского холда, Менолли бросила ему повод своего скакуна и велела отвести обоих животных к местному смотрителю. Надо снять с них седла, напоить и задать корм. Уводя скакунов, Пьемур заметил, что девушка направилась к причальной стенке и, затенив глаза рукой, стала всматриваться в морскую даль. Похоже, она ожидает прибытия корабля. Уж не связано ли это с барабанной вестью, полученной вчера поутру из Исты?
      Смотритель приветливо поздоровался и помог ему управиться со скакунами.
      – Вы, видать, отправитесь в обратный путь, как только прибудет корабль? – сказал он. – Так что я пока взнуздаю Сибелова скакуна, чтобы потом не пришлось ждать. Сейчас закончим и пойдем ко мне – жена приготовит тебе перекусить. Я уверен, паренек твоего возраста никогда не откажется от еды. А у нас, в морском холде, угощение всегда найдется, даже во время Падения.
      Когда подошла Менолли, радушный хозяин пригласил и ее. К этому времени Пьемур уже заметил на горизонте темную точку. Теперь он был спокоен: есть время передохнуть и пожевать.
      Так, значит, у Сибела здесь есть скакун – каково? И Сибел приплывает на корабле откуда-то с запада… Следовательно, можно предположить, что отплывал он тоже отсюда. Пьемур попытался припомнить, как давно он не встречал Сибела в Цехе, но не смог.
      Морской холд Форта стоял на берегу естественной глубоководной бухты, так что подошедший корабль пришвартовался прямо у каменной стенки. Моряки ловко привязали причальные канаты к швартовым тумбам. Сибела не было видно, но, когда файры исполнили над мачтами корабля приветственный танец, в лучах клонящегося к западу солнца блеснули золотом две золотые королевы – Сибелова Кими и Красотка Менолли. Пока Пьемур старался отыскать Сибела в водовороте снующих вокруг людей, подмастерье внезапно вырос прямо перед ним – в обеих руках он держал увесистые мешки, еще два были перекинуты через плечо. Подошедший моряк осторожно опустил два мешка к его ногам. Поклажа как раз для трех скакунов.
      – Как съездил, Сибел? – спросила Менолли и, подняв один мешок, ловко взвалила его на спину. – Да отдай же Пьемуру хоть один! – добавила она, и Пьемур с готовностью подскочил к Сибелу, спеша избавить его от части ноши. Одновременно он успел пощупать мешок, стараясь определить его содержимое. – Да не мни, Пьемур, – а то трава превратится в труху!
      – Трава? Какая трава?
      – Пьемур! А ты что тут делаешь? Ведь сейчас время репетиции, – начал Сибел. Он приветливо улыбался, белоснежные зубы ярко сверкали на дочерна загорелом лице.
      Трава и загар? Пьемур мог поставить все свои сбережения на то, что Сибел вернулся с Южного материка.
      – У него голос ломается.
      – Уже? – в тоне Сибела Пьемур безошибочно различил удовлетворение. – А как отнесся к этому мастер Робинтон?
      – Со свойственной ему мудростью и прозорливостью, – усмехнулась Менолли.
      – Вот как? – Сибел взглянул на Пьемура, потом снова на Менолли, явно ожидая дальнейших пояснений.
      – Он теперь числится учеником мастера Олодки.
      Сибел тихонько рассмеялся.
      – Хитро придумано, ничего не скажешь! Верно, Пьемур?
      – Пожалуй, что так.
      Услышав столь кислый ответ, Сибел откинул голову и от души расхохотался, вспугнув свою королеву, которая как раз собиралась опуститься ему на плечо. Кими взметнулась ввысь и сердито заверещала, ее поддержали Красотка и оба бронзовых. Одной рукой Сибел обнял Пьемура, уговаривая мальчугана не расстраиваться, а другую положил на плечо Менолли. Так втроем они и зашагали к конюшням холда.
      Что-то во взгляде Сибела навело Пьемура на мысль, что дружеское объятие, которым удостоил его подмастерье, – лишь предлог для того, чтобы обнять Менолли. От этого наблюдения настроение у паренька сразу подскочило: теперь он знал нечто такое, о чем не догадывался никто из школяров, а может быть, даже сам мастер Робинтон… Или он все же в курсе?
      Размышления на эту интересную тему скрашивали Пьемуру всю первую половину обратного пути. Но последние три часа оказались сущей пыткой. Спереди и сзади к седлу были приторочены два мешка, еще один болтался у него за плечами. К тому же он здорово отбил себе зад – просто живого места не осталось. Порядочное свинство со стороны Менолли, – мрачно думал Пьемур, – заставить его трястись в седле восемь часов, когда он столько Оборотов не садился на скакуна!
      Счастье еще, что не пришлось его расседлывать – Банак сразу забрал у них животных и увел в стойла. Жаль только, что они не спешились прямо во дворе Цеха арфистов: ноги у Пьемура онемели и не сгибались, так что он с превеликим трудом одолел небольшое расстояние от конюшен до Цеха. Медленно плетясь за Менолли с Сибелом, он слушал их веселую болтовню, но они все время перескакивали с предмета на предмет, так что бедняга даже не мог сосредоточиться на чем-то конкретном и таким образом отвлечься от своих страданий.
      – Ну что ж, Пьемур, – заметила Менолли, поднимаясь по ступеням главного здания, – ты и правда не разучился ездить верхом. Да что это с тобой?
      – Ничего особенного, просто я уже пять проклятущих Оборотов не сидел в седле, – выдавил мальчуган, стараясь разогнуть скрюченную спину.
      – О чем ты думала, Менолли! – вскричал Сибел, изо всех сил стараясь не рассмеяться. – А ты, малыш, дуй скорее в горячие бани, а то на всю жизнь останешься таким крючком!
      С Менолли разом слетела вся важность и недоступность, и она принялась во весь голос сокрушаться и причитать. Сибел повел мальчугана в бани, а Менолли принесла поднос с едой для всех троих и, пока Пьемур отмокал в теплой ласковой воде, заботливо предлагала ему то одно, то другое. К окончательному смущению Пьемура явилась Сильвина – как раз в тот момент, когда он осторожно промокал натертые места. Она намазала его холодильным бальзамом, а потом заставила лечь и принялась разминать ему спину и ноги. Когда он уже решил, что не сможет пошевелить даже пальцем, Сильвина велела ему встать. И, вопреки его ожиданию, двигаться стало гораздо легче. По крайней мере холодилка притупила боль в мышцах, и паренек смог, не теряя достоинства, без посторонней помощи пересечь двор и одолеть три пролета крутой лестницы, ведущей на барабанную вышку.
      На следующее утро его не смогли разбудить ни три барабанных депеши, ни кормежка файров, ни даже хоровая репетиция в сопровождении оркестра. Когда он наконец проснулся, Дирцан дал ему время только на то, чтобы проглотить мясной колобок и кружку кла, и сразу стал гонять по сигналам, которые задал накануне.