Танец богов

Александр приподнялся и облокотился на подушку.

— По-моему, ты все ещё веришь, что она до сих пор жива, — заметил он.

Мередит закивала.

— Да, — призналась она. — На мой взгляд, это вполне вероятно. По словам Мак-Клоски, узнав о гибели сына, она впала в ступор, однако ни инсульта, ни сердечного приступа у неё не было. У нее, похоже, из-за эмоционального шока помрачился рассудок. Вдобавок, когда члены съемочной группы видели её в последний раз, она была жива.

— Но она могла умереть позже, — предположил Александр. — Насколько я знаю, сердечные приступы случаются совершенно неожиданно.

— И все же она могла остаться в живых, — промолвила Мередит, цепляясь за последнюю соломинку.

— Это все было более тридцати лет назад, — напомнил Александр, проводя рукой по волосам. — За это время можно умереть и от старости.

— Сейчас ей было бы шестьдесят с небольшим, — прикинула Мередит, откладывая записную книжку в сторону. — Для женщины это не возраст. Она вполне может до сих пор пребывать в какой-то клинике.

— И как ты её найдешь? — спросил Александр. — Организуешь поисковую экспедицию? Проверишь все европейские клиники для душевнобольных? Ты ведь сама говорила, что из Европы Райан возвратился уже один. Он вполне мог оставить её в одной из европейских стран. Европа — крупный континент, любовь моя, и одной женщине, даже такой необыкновенной, как ты, такая задача не по плечу.

— Это вовсе не факт, — возразила Мередит. — Том Райан был очень богат. Свою жену он мог поместить только в лучшую клинику. В одну из лучших. Это уже существенно сужает круг поиска.

— Вдобавок, если он хотел оградить её от посягательств со стороны репортеров, он должен был выбирать место для её пребывания особенно тщательно, — добавил Александр, усаживаясь рядом с Мередит. — А в клиниках, даже в лучших, раздобыть нужные сведения труда не составило бы. Особенно для американских репортеров.

— Да, но ведь все были уверены, что она умерла, — заметила Мередит.

— Это верно, — задумчиво произнес Александр. Чуть помолчав, он добавил: — Что ж, если твоя догадка верна, то Элизабет скорее всего поместили в одну из частных лечебниц в Швейцарии. — Хотя разыскать её там будет ох как непросто. Из швейцарца и в норме лишнего слова не вытянешь, а уж в деле, касающемся врачебной этики — и подавно. Не говоря уж о том, что Элизабет может оказаться вовсе не в клинике. Такому богатому человеку ничего не стоило купить какую-нибудь виллу и поместить жену туда под присмотром нанятого медицинского персонала.

Мередит покачала головой.

— Вряд ли Том поступил бы так. Насколько я его знала, он ни в чем не стал бы полагаться на случай. Нет, он оставил бы Элизабет только в идеальных условиях, где её окружили бы полнейшим комфортом.

Александр не ответил. Вид у него был задумчивый. Наконец он произнес:

— Да, похоже над этой Иоанниной висит какое-то божественное проклятье.

Мередит недоуменно возвела на него глаза.

— Что ты имеешь в виду?

Александр заколебался. Потом наконец решился.

— Я был ещё совсем маленьким, примерно одного возраста с мальчиком Райанов, когда родители взяли меня с собой в Иоаннину, — сказал он. — У отца там были какие-то дела. Я же оказался там в первый и последний раз в своей жизни. — Он сглотнул и продолжил: — Так вот, со мной там тоже произошел несчастный случай. В результате я сильно пострадал и едва не умер.

От неожиданности Мередит так и подскочила.

— Но что случилось? — воскликнула она.

Александр нахмурился.

— В том-то и загвоздка — я сам этого не знаю, — ответил он, немного растерянно. — Я был ещё слишком мал. Я ровным счетом ничего не помню, а мои родители никогда об этом не говорили. Со мной, по меньшей мере.

— Тогда как ты узнал об этом?

— Я случайно услышал разговор мамы с Еленой. Мама сказала, чтобы мне никогда об этом не рассказывали. По словам врачей из афинской больницы, потрясение было настолько велико, что мой мозг подсознательно заблокировал доступ к этой информации. Похоже, это правда, ведь я по сей день не могу ничего вспомнить. — Он немного помолчал. — Но зато в детские годы меня часто преследовали кошмарные сны. Потом мне уже начало казаться, что они каким-то образом связаны с тем, что со мной произошло. Правда, особого смысла в них не было — какие-то незнакомые люди и… страшное ощущение, как будто я был погребен заживо. И ещё долго потом я боялся находиться в лифтах и вообще ощущал страх перед любым замкнутым пространством. Только в последние годы я научился преодолевать эту боязнь.

Мередит прикоснулась к его руке и сжала её.

— Почему ты мне ничего не рассказывал раньше? — участливо спросила она.

На лицо Александра набежала тень.

— Я никогда ещё не говорил об этом ни одной живой душе, — сказал он. — Даже сейчас это для меня крайне непросто. Мне не нравится, что в моем мозгу существуют такие темные закоулки. Да и потом не так легко признать, что потерял пять лет жизни. Я совершенно не помню ни того, что случилось со мной в Иоаннине, ни того, что были прежде — все воспоминания об этом начисто стерлись из моего сознания.

— Многие люди не помнят себя в детстве, — заметила Мередит. — Ты был ещё ребенок…

— Большинство людей помнит хотя бы что-то, — возразил Александр. — Людей, место, любимую игрушку. Я же не помню ничего. Ничего! Это неправильно.

— Ты сказал, что слышал разговор мамы с Еленой, — напомнила Мередит. — Может быть, она знает?

Александр помотал головой.

— Нет, её наняли гувернанткой лишь два года спустя, когда мне исполнилось семь. Она сама расспрашивала мою маму, когда я случайно подслушал их разговор. Мама сказала ей, что я ни в коем случае не должен знать об этом. И ещё добавила, что Елена, если хочет работать у нас, ни в коем случае не должна упоминать об этом в присутствии моего отца.

Брови Мередит взлетели вверх.

— Почему?

Александр снова замотал головой.

— Должно быть, отец слишком болезненно воспринимал эту тему, — предположил он. — Они с мамой уже потеряли Дэмиана, после чего у мамы последовал один выкидыш за другим. Все их надежды были связаны со мной — мамино здоровье больше не позволяло ей забеременеть. Поэтому со мной для моего отца были связаны последние надежды обрести сына. Точнее — сына и наследника империи Киракисов.

— Да, и это вполне объяснимо, — посочувствовала Мередит.

— Наверное. Жаль, конечно, — вздохнул Александр. — Всю жизнь мои родители мечтали о детях, и надо же — именно с ними судьба обошлась так жестоко. После всего, что им пришлось вынести… — рука Александра погладила Мередит по плоскому животику. — Лично я тоже хотел бы, чтобы у нас было много детишек.

— Тебе просто не терпится увидеть меня толстушкой, — фыркнула Мередит.

— Нет, не толстушкой — расхохотался Александр. — Просто зрелой женщиной. — Он поцеловал её в грудь. — Ты станешь ещё красивее. Для меня, во всяком случае. — Продолжая покрывать тело Мередит поцелуями, Александр приподнял её ночную рубашку.

Мередит обнимала его уже обеими руками. В голову ей вдруг закрались слова Кейси: «Высшее проявление женской любви — ребенок от любимого мужчины». Мередит уже давно мечтала подарить Александру ребенка.

— И зачем тебе лететь в эту Турцию? — пробормотала она. — Лучше бы со мной остался.

— Я вернусь так быстро, что ты даже оглянуться не успеешь, — пообещал Александр, отбрасывая её ночную рубашку в сторону и прижимаясь к Мередит. — Даже быстрее…

Стамбул.

— В Юго-Восточной Азии стало совсем неспокойно, Александр, — мрачно изрек Кафир, невысокий седовласый мужчина с тонкими усиками. — Боюсь, что революция там неизбежна.

Каждое из сказанных Кафиром слов било по голове Александра, словно молот. Ему вдруг показалось, что у него отнимаются ноги. — Как это скажется на наших нефтеразработках в Яванском море? — спросил он, по-прежнему не поворачиваясь к Кафиру и глядя невидящим взором на изящные минареты, прорезавшие линию горизонта.

Кафир нахмурился.

— Плавучие платформы и скважины, принадлежащие корпорации, неизбежно будут национализированы. Двух мнений здесь быть не может.

Александр повернулся и впервые за несколько минут посмотрел ему в лицо.

— Значит мы лишимся их, — медленно, с расстановкой произнес он. — Как, по-вашему, мне следует поступить?

Кафир пожал плечами.

— Вам решать, но, на мой взгляд, вам следовало бы как можно быстрее продать их. Унести ноги, пока ещё есть время.

— Ноги унести, говорите? — Александр насупился. Он сам в свое время настоял на разработку нефтяных месторождений в Яванском море. Это был его самый первый крупный проект в должности председателя Совета директоров корпорации.

Александр относился к нему с особой привязанностью. — Что ж, я подумаю, — закончил он.

Кафир стиснул зубы, так что под кожей на скулах взбугрились желваки.

— Только постарайтесь не слишком медлить, — предупредил он.

— Иначе будет поздно.

— Я как можно быстрее свяжусь с вами, — сказал Александр. — У вас ведь есть там свои люди, да? Им можно доверять?

Турок кивнул.

— Да, один англичанин в Джакарте. На него можно положиться.

— Вы его проверяли?

— Конечно, — без промедления ответил Кафир. — Мы ни в чем не полагаемся на случай. Этому в свое время научил меня твой отец, Александр.

Александр натянуто улыбнулся.

— Да, это верно, — сказал он. — И отец всегда восхищался вашей кропотливостью.

— Ваш отец был мудрый человек.

— Да, — вздохнул Александр. — Был. — Он присел на край стола. — Кафир, я хочу, чтобы вы постоянно поддерживали связь со своим человеком в Джакарте. Я, в свою очередь, буду постоянно связываться с вами. О любых важных событиях докладывайте мне немедленно, в любое время дня и ночи. Независимо от того, чем я занят и где нахожусь. Договорились?

— Да, — с серьезным видом кивнул Кафир.

— Очень хорошо. — Он пожал Кафиру руку. — Не подведите меня — я на вас полагаюсь. — Сказано это было самым обычным тоном, но в черных глазах Александра Мухаммед Кафир прочел скрытое предостережение.

— Не беспокойтесь, все будет сделано, — заверил он.

Выходя, Александр мельком посмотрел на зеркальное отражение в застекленной двери и заметил, как переменился в лице Кафир. Это его встревожило.

Нью-Йорк.

Старинные часы в кабинете Александра пробили два раза. Два часа пополуночи. Мередит сидела за письменным столом, в сотый раз перечитывая собранные материалы: газетные вырезки, статьи, собственные заметки. Глаза уже слезились от напряжения, а шея и плечи затекли от усталости. После отъезда Александра в Стамбул она вновь с головой погрузилась в исследования.

Наконец, устав бороться с сонливостью, Мередит решила, что на сегодня достаточно и, сладко зевнув, встала из-за стола. Вдруг внимание её привлекла одна из черно-белых фотографий Элизабет, которая лежала рядом с обрамленным фотоснимком самой Мередит и Александра, сделанной во время их медового месяца. Взяв обе фотографии и приложив их друг к другу, чтобы лица Александра и Элизабет оказались рядышком, она принялась внимательно разглядывать их. Несмотря на то, что сравнивала она двоих людей из разных миров и разных эпох, сходство было настолько разительным, что бросалось в глаза. Овал лица, разрез глаз, цвет и пышность волос — все было на редкость схожим. Но особенно поразили Мередит глаза, бездонные и черные, как у цыган. Глаза были совершенно одинаковые! «Нет, не может быть, — сказала себе ошеломленная Мередит. — Это невозможно!» Александр был сыном Константина и Мелины Киракисов. Сын Элизабет погиб. Но в голове Мередит эхом откликнулись слова Александра: «Со мной там произошел несчастный случай. Я сильно пострадал и едва не умер…

В детские годы меня часто преследовали кошмарные сны… Какие-то незнакомые люди и… страшное ощущение, как будто я был погребен заживо…»

Мередит подняла голову и посмотрела на портрет Элизабет с ребенком. У матери и сына были одни и те же черные как смоль волосы и черные цыганские глаза, сверкающие как отшлифованные ониксы. Мысленно Мередит представила портрет Константина и Мелины, который висел в фойе виллы на острове. Она вспомнила, как полушутя бросила Александру: «Ты совершенно не похож на них — должно быть, тебя подбросили.» Теперь шутка обретала зловещий смысл.

«Нет, — твердо сказала она себе. — Это невозможно.»

На следующее утро Мередит позвонила в Чикаго Уильяму Мак-Клоски.

— Я забыла задать вам один вопрос, — сказала она, поздоровавшись. — Вы ведь были там, когда умер Дэвид Райан. А вы помните, где его похоронили?

— Его не хоронили, — без малейшего замешательства ответил Мак-Клоски.

— Извините, не поняла.

— Как я вам уже говорил, мисс Кортни, мальчик умер в глубокой скважине — спасатели так и не смогли к нему пробиться. Он там и остался — тело так и не удалось извлечь из колодца.

Берлин.

Арест, произведенный Берлинской криминальной полицией, оказался первым в целой серии задержаний по громкому делу, связанному с крупнейшими финансовыми махинациями и растратами. Десятки миллионов долларов были невероятно хитроумным способом укрыты от налогообложения и перекачаны на банковские счета разветвленной сети несуществующих компаний, основанных специально для проведения этой фантастической по размаху и наглости аферы. Хотя полиция занималась расследованием этого дела уже несколько месяцев, первый реальный сдвиг в нем произошел только после анонимного телефонного звонка в отделение полиции по адресу Кайсштрассе, 2832. Берлинская уголовка была оборудована по последнему слову техники. Электронная система, подключенная к коммутатору, не позволяла телефону звонившего отключаться и безошибочно вычисляла, откуда производился звонок. Личность анонима определить, правда, не удалось, но зато номер засекли быстро.

Звонили из Вены, из здания, в котором размещались офисы различных фирм.

В течение часа новость о громком аресте просочилась в прессу. По слухам, арестованный возмущался произволом полиции и категорически отрицал свою виновность. На допросе он без конца повторял, что его подставили и он не имеет ни малейшего отношения к данной афере.

Арестованный занимал пост исполнительного вице-президента «Корпорации Киракиса».

Париж.

Штаб-квартира Интерпола, куда стекались все сведения о международной преступной активности, располагалась в доме 26 по улице Арманго во внушительном здании из стекла и бетона, возвышающемся над окружающими одно — и двухэтажных особняками. В компьютерном зале, размещенном в цокольном этаже, инспектор Адриан Дессен изучал по колоссальному банку данных досье интересующих его людей.

Инспектору Адриану Дессену было уже под пятьдесят. Низкорослый и тучный, он меньше всего на свете напоминал полицейского. Шаркал ногами при ходьбе, разговаривал тихо и неторопливо, брился редко и неаккуратно и, похоже, даже не подозревал об изобретении утюга. Тем не менее все его коллеги, которым довелось хоть немного поработать с ним бок о бок, в один голос утверждали, что инспектор Адриан Дессен — блистательный профессионал. настоящий мастер своего дела. Острый аналитический ум и наметанный глаз позволяли ему мгновенно вычленять даже самые крохотные противоречия в любых делах и тянуть за нужную ниточку, распутывая дело, ещё только что казавшееся абсолютно безнадежным. Инспектор Дессен брался за любой «висяк» и почти всегда добивался успеха. Его несуразная внешность многих вводила в заблуждение — порой даже профессора преступного мира расслаблялись в его присутствии и допускали промашку, считая, что перед ними туповатый неряха и лентяй. Дессен относился к тому редкому типу профессионала, который всегда думает наперед, стараясь поставить себя на место преступника и тем самым предвосхитить его последующие поступки. Напав на след, он уже никогда с него не сбивался. Осечки в его работе случались крайне редко.

Задумчиво глядя на экран монитора, инспектор Дессен вспомнил запрос, полученный Интерполом три дня назад по поводу произведенных в Берлине арестов. Финансовая афера. Дессен покачал головой. Он ни на мгновение не сомневался, что пока они имеют дело лишь с верхушкой айсберга. Он был твердо убежден, что арестованные являются лишь мелкой ячейкой огромной разветвленной сети, разбросанной по всей Европе. Побеседовав со старшим инспектором Вальтером Мендлером из Берлинской криминальной полиции, Дессен всерьез заинтересовался этим делом. Его заинтриговал рассказ Мендлера об анонимном звонке, который и послужил поводом для первого ареста. Инспектору Дессену показалось странным, что немцы, узнав номер телефона, с которого был произведен анонимный звонок, не попытались установить личность звонившего. Тогда он сам сделал несколько закамуфлированных звонков и в результате узнал, что офис, откуда звонили, был сдан в аренду не частному лицу, а некой фирме. Подставной, как выяснилось. В этом офисе никогда никто не появлялся. Холдинговая компания не обладала никакими холдингами. Никто не знал, чем она занималась и кому принадлежала. Владели компанией частные лица. Акционеров не было. Как, впрочем, и каких-либо служащих. Дессен трижды звонил по номеру, который сообщил ему Мендлер, но неизменно натыкался на автоответчик. Оставлять сообщения он не стал. Аноним, известивший берлинскую полицию, был либо сам членом тайной криминальной сети, осуществившей эту махинацию, либо имел какие-то иные веские причины для того, чтобы остаться неизвестным. Именно последнее обстоятельство и беспокоило Дессена особенно сильно. Чутье подсказывало: здесь что-то нечисто. И инспектор Дессен решил, что попытается распутать этот клубок.

Одним из арестованных в Берлине был Курт Бадрутт, исполнительный вице-президент «Корпорации Киракиса». Дессен ловко щелкая узловатыми пальцами по клавиатуре, задавал компьютеру вопросы про личность Бадрутта и его деятельность на посту в корпорации. То, что он узнал, было чрезвычайно любопытно.

Курт Бадрутт был одним из самых высоко оплачиваемых работников во всей Европе. Он владел изумительным старинным замком в Ванзе14, а недавно приобрел виллу на Итальянской Ривьере. На «Корпорацию Киракиса» Бадрутт работал уже двадцать два года, причем в его послужном списке не было ни единого пятнышка. До сих пор. Всегда, конечно, что-то случается впервые, и тем не менее Дессена обуяло любопытство. Почему именно сейчас? Зачем понадобилось столь богатому человеку после стольких лет безупречной службы так рисковать своей репутацией и нажитым состоянием? В сознании Дессена это не укладывалось. Он вспоминал слова Мендлера — Бадрутт в самой резкой форме отрицал свою причастность к афере, клялся, что его подставили. А вдруг он говорит правду? Это было бы вполне логично. Но кому и зачем понадобилось делать из Бадрутта козла отпущения? Неужели кто-то пытался таким образом, бросив тень на могущественную «Корпорацию Киракиса», выбить почву из под ног самого Александра Киракиса? Да, очень похоже. Дессен печенкой чуял: грядут большие неприятности. Возможно — потрясения мирового масштаба. И он решил, что возьмется за расследование. Но первым делом необходимо побеседовать с Бадруттом.

И уже на следующий день инспектор Адриан Дессен вылетел в Берлин.

Глава 25

В затемненном просмотровом зале на верхнем этаже Мирового Торгового Центра небольшая группа работников службы по связям с общественностью, затаив дыхание, ожидала прибытия председателя Совета директоров. В прошлом Александр Киракис никогда не посещал просмотров рекламных фильмов или совещаний руководителей рекламного отдела, целиком положившись на умелое руководство всей деятельности этой службы Джорджа Прескотта. Александр никогда не пытался вникнуть даже в суть рекламной компании, проводимой «Корпорацией Киракиса». По сути, это была единственная область деятельности, в которой он не принимал личного участия. Однако теперь, когда слухи, дискредитирующие финансовое положение корпорации, достигли его ушей, Александр захотел выяснить, что делают руководители данной службы для исправления подмоченной репутации фирмы.

Непосвященным и в самом деле могло показаться, что все неудачи и беды корпорации свалились одновременно и внезапно, как снег на голову. Свидетельством тому и отрицательные отзывы прессы в течение последнего года. Заголовки журналов «Уолл-Стрит Джорнал», «Форбс» и «Бизнес-Уик» были, как на подбор, негативными. По чьей-то не установленной преступной халатности при обращении с лекарствами в одной из принадлежащих Александру Киракису фармацевтических компаний, в отпускаемых без рецепта анальгетиках оказались примеси цианистого калия. Погибли трое. В принадлежащем корпорации центре ядерных исследований в одном из зданий, где были установлены сверхмощные реакторы, произошел взрыв. Лишь по счастливой случайности — реактор ещё не был запущен — обошлось без жертв. В Индонезии произошла народная революция, в результате которой над принадлежащими корпорации плавучими платформами для добычи нефти в Яванском море нависла угроза национализации. Были и многие другие неприятные инциденты, о которых ещё не пронюхали репортеры.

Гул голосов и перешептывания мгновенно стихли — дверь открылась, и в темный зал брызнул ослепительный свет. Все дружно приподняли головы и увидели Александра Киракиса, по пятам за которым следовали Джордж Прескотт и Джереми Робертс, генеральный директор службы рекламы и связей с общественностью. Коротко кивнув присутствующим, Александр уселся. Джордж и Джереми Робертс заняли места по бокам от него. По сигналу Робертса, вспыхнул экран и начался фильм.

Александр молча и терпеливо следил за разворачивающимися на экране событиями, комментировал которые звучный, хорошо поставленный баритон. Перед его глазами постепенно прошла пятидесятилетняя история «Корпорации Киракиса». Особенно подчеркивалась деятельность Киракиса во время Второй Мировой войны, его неоценимый вклад в развитие экономики и технологический прогресс. В полном блеске были представлены глобальные планы корпорации на будущее. В течение всего просмотра Робертс смотрел не на экран, а на Александра, пытаясь угадать по его лицу, о чем думает председатель Совета директоров. Однако лицо Киракиса было непроницаемым, а черные глаза ни разу не отрывались от экрана. До самого окончания фильма он даже не шелохнулся. Наконец зажегся свет.

— Ну как? — взволнованно осведомился Джереми Робертс, не в силах скрыть нервозность.

— Два отглагольных существительных, три неверных метафоры и один повтор, — раздраженно сказал Александр.

Робертс ошалело вытаращился на него. Затем сглотнул и неуверенно произнес:

— Извините, мистер Киракис, но, по-моему, на это мало кто обратит внимание.

— Как и на всю эту высокопарную и напыщенную дребедень! — презрительно сказал Александр, поднимаясь. — Я рассчитывал увидеть фильм, в котором освещены ближайшие и отдаленные планы «Корпорации Киракиса», наши новейшие проекты и разработки — вы же предложили взамен навязчивую и скучную лекцию по историю.

— Но, мистер Киракис… — начал Робертс.

— Я видел ваши новые рекламные материалы, — ледяным тоном сказал Александр. — А теперь, посмотрев и фильм, должен заметить вам: я глубоко разочарован.

— Как? — уязвленно развел руками Робертс. — Мы потратили на это столько сил!

— Значит — недостаточно! — резко осадил его Александр. По всему чувствовалось, что он разгневан. — Это не только не повлияет на общественное мнение хоть сколько-нибудь, но даже никого не заинтересует. — Он посмотрел на Джорджа. — Посмотри, что им можно предложить из наших прошлых рекламных компаний. — А это, — он указал на экран, — нельзя показывать публике ни при каких обстоятельствах.

— Но организация новой рекламной компании может занять месяцы, — робко возразил Робертс.

— А мне наплевать на то, сколько это займет! — взорвался Александр. — И пусть ваши люди зарубят себе на носу: мне совершенно не интересно рассказывать миру, чем занимается Киракис — я хочу показать это! Чтобы все товар лицом увидели! Пусть все видят, как вкалывают наши добровольцы в слаборазвитых странах! Как мы решаем проблему нехватки электроэнергии! Как мы строим жилье во всех уголках света для обездоленных и пострадавших от стихийных бедствий! — Он приумолк, переводя дух; черные глаза гневно сверкали. — Кому, господа, нужна эта пустая болтовня? Мне нужно дело! Всем нужно дело! Народным массам наплевать на то, что мы хотим их облагодетельствовать — им нужно видеть, как мы это делаем!

— Но, сэр, мы потратили столько сил и средств на создание этого фильма…

Александр холодно улыбнулся.

— Крайне неразумно с вашей стороны, Робертс, напоминать мне о бессмысленной растрате принадлежащих корпорации финансов, — в его голосе зазвенел металл. — Предлагаю вам незамедлительно приступить к новой компании.

Чуть поколебавшись, Робертс кивнул.

— Хорошо, сэр.

Джереми Робертс и его подчиненные молча проводили взглядами

Александра и Джорджа. Все они видели, какие изменения происходили в «Корпорации Киракиса» за последний год, и прекрасно понимали, что Александру сейчас трудно, как никогда — нагрузка на его плечи и впрямь выпадала просто неимоверная. Нечеловеческая. Разумеется, все они также знали, насколько честолюбив и целеустремлен председатель Совета директоров, человек, который всегда и во всем стремился к совершенству, однако ни один из них ещё никогда не видел Александра в таком состоянии. Покидая просмотровый зал, он, казалось, готов был всех в куски разорвать.

— Я должен поговорить с тобой, — негромко обратился Александр к Джорджу, когда они вошли в лифт. — В моем кабинете.

— Когда?

— Прямо сейчас. — Чуть помолчав, он добавил: — Я придумал, как нам избежать этого кризиса в Юго-Восточной Азии.

У Джорджа глаза на лоб полезли. Он уже хотел было спросить, не шутит ли его друг, но в последний миг удержался. Любой другой на месте Александра смирился бы с неизбежным и лишь выбирал: занять ли выжидательную, но крайне рискованную позицию, или распродавать свою собственность по дешевке.

Александр же был не таков. Никто как он во всем деловом мире не умел так ловко выкручиваться из самой сложной и головоломной ситуации. Только Александру удавалось, погнавшись за двумя зайцами, поймать обоих.

Остаток пути до кабинета Александра оба хранили торжественное молчание. Войдя, Александр попросил секретаршу:

— Стейси, ни с кем меня не соединяйте. — Он прикрыл за собой дверь и занял свое место за столом.

Усевшись напротив, Джордж поднял голову и, посмотрев на своего друга, к своему изумлению увидел, что тот улыбается. — Я тут немножко подумал, — сказал Александр, — и решил вот что. «Хэммонд-Транскон», «Баркли-Ховард», «Паттерсон Холдингз Лимитед», «Лоун Стар Ойл» — все они хотели войти к нам в долю. Едва ли не с первого дня, когда мы приступили к бурению в Яванском море. — Он замолчал и загадочно посмотрел на Джорджа. Тот терпеливо ждал. — Так вот, я решил взять в долю их всех — продать каждому новому партнеру по двадцать пять процентов наших акций.

— Что? — Джорджу показалось, что он ослышался. — Ты хочешь взять в долю всех четверых? Но двадцать пять процентов каждому — это ведь весь пирог! Целый…

— Не совсем, — перебил его Александр. — Я собираюсь обтяпать это дело иначе. Да, я предложу каждому из них двадцать пять процентов, но — строго конфиденциально. Свяжу их по рукам и ногам договором, по которому, разглашение условий сделки будет строжайше запрещено. Причем каждый из них будет выплачивать мне пятнадцать процентов прибыли в порядке отступных.

— И никто из них не узнает, что в сделке участвуют и другие партнеры, — медленно произнес Джордж.

— Вот именно!

— Ты же не только вернешь вложенные капиталы, но ещё и получишь прибыль, если из скважин начнут качать нефть, а азиаты не успеют их национализировать, — добавил Джордж, закуривая.

— Совершенно верно, — кивнул Александр.

С минуту Джордж думал. — Итак, ты извлекаешь прибыль, сведя риск к нулю, — заключил он наконец.

Александр пригнулся, положив на стол руки со сцепленными пальцами. — Можно ли, на твой взгляд, лучше «унести ноги, пока ещё есть время», как выразился наш друг Кафир? — удовлетворенно спросил он.

Джордж отрицательно покачал головой.

— Нет, конечно, — сказал он. — Только ты способен на такие фокусы. — Однако есть все же опасность, что даже столь блестящая схема при определенном стечении обстоятельств может не выгореть. Я имею в виду утечку информации из наших рядов, которая в последнее время случалась с завидной регулярностью. Стоит лишь кому-то в стане врагов пронюхать…

— Я это предусмотрел, — прервал его Александр. — Именно поэтому в мой замысел будут посвящены всего двое: я и ты. А любые денежные отчисления будут направляться в Швейцарию на специальный кодированный счет.

Джордж возвел глаза к потолку.

— Да, похоже, ты и в самом деле здорово подготовился, — промолвил он. — Поздравляю.

— У меня не было выхода, — вздохнул Александр и, взяв со стола телеграмму, протянул её Джорджу. — Консорциум вдруг забеспокоился, насколько мы платежеспособны, — процедил он. — Настолько, что грозят отозвать свои займы. Причем — единовременно!

Выйдя из своего кабинета в Лозаннской клинике, доктор Анри Гудрон поднялся по лестнице и медленно двинулся в конец коридора, к палате Элизабет Райан. Он застал женщину точно в той же позе, в какой и оставил в последний раз: сидя в обитом бархатом кресле у окна, она смотрела перед собой невидящим взором. Прислуживавшая бывшей актрисе горничная прилежно расчесывала её роскошные волосы. Да, теперь Элизабет осталась одна-одинешенька. Впрочем, по большому счету, она была одна с той самой минуты, как узнала о смерти сына.

Нью-Йорк.

В течение последних недель Мередит стала вести поиски уже в другом направлении. Она принялась копать прошлое Александра, глубже изучать жизнь Константина и Мелины Киракис. Она тщательно рассмотрела все фотографии в семейных альбомах Киракисов, которые привезла с собой из Греции. И ещё Мередит вдоволь наговорилась по телефону с Еленой, осторожно задавая ей тщательно продуманные вопросы, но никак не объясняя причин своего любопытства. Она намеренно не упоминала об Иоаннине, не желая будить у старой женщины подозрения. Но даже действуя таким образом ей удалось выяснить очень многое.