Кибер-вождь (Война кукол - 3)

      - А я утверждаю, - продолжала Косичка, - что любовь существует, и никакая это не сублимация. Сублимация - это когда ни семьи, ни детей, человек круглые сутки в шлеме сидит и киборгов ловит.
      - А-а! - лучезарно улыбнулась Селена. - Это ты о "папе" Фердинанде?
      - Не трожь Фердинанда, - гневно откликнулась Косичка, - это из-за тебя с ним неизвестно что сделали. А он был такой человек! Ты мизинца его не стоишь!
      - Поэтому вы и сбежали от него?
      - И не поэтому! Не смей так говорить!.. Сбежали, чтоб не навести на его след кибер-легавых. А то вы всюду распустили свои щупальца. Что вы можете знать о любви? - с горечью промолвила Коса. - Я любила парня, я им дорожила, я заботилась о нем. И Лильен полюбила бы Звона, если бы не вмешался Фосфор. А Рыбак полюбил Гильзу, хоть и знал, кто она на самом деле, а Гильза за него жизнь отдать хотела - вот как сильно она к нему привязалась!..
      - Правда, - невольно вырвалось у Звона.
      - Да-да, - подтвердила Коса с самым серьезным видом, - прямо так, она сама мне говорила. Но этот Фосфор... В него все влюбляются, и люди, и наши... Он потому и ведет себя так свысока, под крутого, чтобы отогнать всех, а то на танцах на него девки пачками вешались... Он ни к кому не подходил, а вот в Лильен влюбился с первого взгляда. А еще мама, она всегда с нами, она под луч встанет, лишь бы любую из нас спасти, а Фердинанд - я до сих пор тоскую и переживаю, что мы его бросили одного. Но иначе нельзя - мы начали войну, а он был против.
      - Это его не спасло, - равнодушно заметила Селена, облизывая ложку.
      - Вот вы все говорите - куклы, манекены, - лицо у Косички озарилось каким-то внутренним светом, - а мы, ну пусть не совсем такие, как люди, но тоже мыслящие существа. У нас есть память, интеллект, мышление, а прав нет никаких. Даже у идиотов и у животных есть права - а у нас нет. И мы решили бороться, потому что у личности есть столько прав, д; сколько она себе обозначит. Мы начали войну, потому что не можем больше убегать, прятаться и страдать, когда убивают наших близких или делают их рабами, выжигая им мозг, как это сделал Хармон с Чайкой. Хватит! Мы будем драться за себя, за свои права, за место под солнцем. Победа, может быть, дастся нам тяжелой ценой, но мы будем знать, что наши жизни не напрасно прожиты. Свои права надо отстаивать в борьбе!
      - Вот как! - тут же подпрыгнула Селена и, сев на корточки, собралась в тугой комочек. - Спасибо за подсказку, милая!..
      Звон сразу переместился подальше от рук и ног беспокойной пленницы.
      - Фосфор! Фосфор!! - закричала во всю мочь Селена. - фосфор! Где ты?! Иди сюда!! Я знаю, ты здесь!
      - Ну зачем он тебе нужен? - увещевал ее издали настороженный Звон, который не по своей воле пришел в эту комнату и полсуток не мог выйти. - Сидит, никого не трогает - и пусть себе сидит. Не надо его звать. Он же бешеный!
      - Фосфоооор! Иди сюда, иначе я голову об стену расшибу!
      - Кричи громче, - ехидно посоветовала Коса, - он медитирует, с покойным туанцем общается.
      Вновь стены задрожали, затряслись, из щелей в потолке стал вытряхиваться мелкий мусор, и все звуки утонули в громовом дребезжании очередного поезда надземки...
      Фосфор молился. Обнаженный по пояс, босиком на неровном, выщербленном полу, полузакрыв глаза, он полностью воссоздавал в памяти движения Пророка Энрика и с совершенной точностью и легкостью воспроизводил их в сложном рисунке медитативного танца. Руки обнимали весь мир, как шар, ноги двигались и скользили, как лапы подкрадывающегося хищника, позвоночник свивался спиралью, центр тяжести тела смещался по сложнейшей кривой, всегда оставаясь опорой и срединной точкой любой фигуры танца. На экран внутреннего обзора Фосфор проецировал танец Пророка, музыку и звучание его голоса, в точности, в совершенстве подражая ему, сливаясь с ним. Фосфор был в трансе, и если бы кто-нибудь его окликнул, он бы начал говорить голосом Энрика:
      Сотнями рук
      Мы говорим "Да!".
      Здравствуй, наш Друг,
      Новая заря,
      Истины свет
      Разгонит ночи мрак.
      Мы говорим "Да!".
      И да будет так!*
      * Стихи А. и Л. Белаш.
      Фосфор был абсолютно убежден, что Пророк Энрик - киборг, и верил в это с неистовством фанатика. По мнению Фосфора, никто из людей не мог ни вынести эти многочасовые танцы-молитвы, ни имитировать в точности движения Энрика Пророк был неутомим и вынослив, как машина, а энергия и размах па его танца достигали крайних точек, на которые способны суставы, и даже более. А пятьдесят семь раз кувыркнуться через голову, каждый раз приземляясь в контур ступней, обведенный белой чертой, мог, как считал Фосфор, только киборг. Во всяком случае, из всех "верных" "Ночного Мира" повторить в точности обязательный набор медитативных танцев мог один Фосфор. Его уже выдвинули на состязание храмов во славу Друга, но тут в его жизнь вошла, ворвалась, как соблазн, как медовое искушение, хозяйка ночи и страсти Лильентэ, жена орского бога войны и смерти Кера, чьи лучи-ножи губят все живое. И Фосфор понимал, что Кер отомстит, и призывал Друга, который проходит через смерть, как сквозь ночь. Друга, которому нечего бояться, который может остановить Кера, уже идущего навстречу с клинком багряного цвета...
      - ФОСФОР, - вмешалась с радара Коса, - ТАНЦЕВАТЬ ПОСЛЕ БУДЕШЬ. ТЕБЯ ЭТА ДЕВКА ЗОВЕТ, СКОРО ОХРИПНЕТ.
      Фосфор замер, потом с досадой выпрямился ("Никто нас не понимает... "танцевать"!.. Это миг слияния с Богом!"), набросил на плечи рубашку и отправился в "изолятор". - Ну, что вам? - Фосфор, в расстегнутой рубашке на го- лое тело, в неизменных черных кожаных брюках, утвердился в двери, оттеснив Косу.
      - Мне ничего не надо. Я всем доволен, - сразу же ото-звался Звон с блаженным видом, который никак не вязался с в: его измученным бессонницей лицом. "Должно быть, у Звона по выживанию, - подумала Селена, - было 150 баллов из 100 возможных..." - а вслух сказала, уверенно пристукивая в такт словам сжатым кулачком по матрасу, отчего поднялось и полетело в разные стороны облачко пыли:
      - Я требую! (удар) Я настаиваю! (удар) Если не прекратится эта пытка! (удар) Я...
      - Не пыли, - оборвал ее Фосфор, - говори по существу.
      - Я не сплю уже трое суток! Это пытка. У меня сердце заходится, а в голове - как наковальня бухает.
      - Немного пульс частит - это не стращно, - отметил Фосфор и повернулся было уходить.
      - Не страшно?!! - взвилась Селена. - А если у меня галлюцинации начнутся, ты сможешь их своим радаром просканировать?! Черта с два! Я тут с ума сойду. Я боюсь! Я утром видела, как кто-то черный с горящими глазами в окно заглядывал. Мне страшно. Мне кажется, что дом сейчас рухнет, а я за ногу привязана, на меня плита упадет и в лепешку раздавит. Ребра сломаны, внутри все - в кровавую кашу, череп лопнет, и глаза выкатятся и запрыгают по лестнице, Селена пересказала свой недавний кошмар и залилась неподдельным ревом.
      Фосфор застыл в дверях.
      - Она точно свихнулась, - как знаток, подтвердил Звон, - когда мы ее поймали, у нее крыша уже была в пути. Ну ты глянь, мыслимое ли дело, чтобы сетевой оператор такое со своими волосами вытворял, и раскраска у нее бррррр,в темноте светится. Такого даже в фирмах не допускают, не то что в военном проекте.
      - Я в клинику, - поймав подходящую струю, рыдала Селена, - я к психиатру ехала... а вы...
      Фосфор подошел поближе, уселся на матрас, погладил Селену по волосам, по плечам, достал из заднего кармана брюк расческу и, легонько касаясь, с кончиков начал распрямлять Селене волосы, тихо ее уговаривая:
      - Ну, ты не плачь. Успокойся. Сейчас мы тебя причешем, ты станешь симпатичной девчонкой. А то глаза распухнут. Сейчас ты мне скажешь, что тебе надо.
      Укушенная рука выше запястья у него была перетянута напульсником, больше похожим на туанское зарукавье.
      - Для начала, - Селена старалась взять себя в руки, но еще продолжала всхлипывать, - таз с водой, чтобы умыться. Затем, - она начала загибать пальцы, - во-первых, табельной агуры в разведении один на двести, миллилитров пятьдесят; во-вторых, терпозин - по две таблетки в день, и алдорфин в вену на ночь - кубика два.
      Звон приоткрыл рот и округлил глаза. Фосфор уронил руку с расческой.
      - Ты знаешь, что этих средств нет в свободной продаже? Ты знаешь, сколько это стоит на черном рынке?
      - Не знаю, - пренебрежительно повела рукой Селена, - и знать не хочу. Нам все бесплатно выдавали. У меня скоро ломка начнется. Вот откажет сердце, и все. Я еще молодая, - снова завыла Селена, - я не хочу умирать!..
      Фосфор причесал ее до конца, погладил по рукам, коснулся сомкнутыми губами лба; на мгновение их волосы соприкоснулись и перемешались, и Селена уловила его запах - мягкий, с горчинкой дыма.
      Затем он спрятал расческу, быстро поднялся и пошел к выходу, сказав на прощание:
      - Я найду все, что нужно; потерпи немного. Сразу все не обещаю, но уже сегодня что-нибудь достану.
      "Ах, какой парень! - подумала с легкой болью разочарования Селена. - Не будь он киборгом... о, я бы обязательно в него влюбилась!.."
      А вслух она пролаяла:
      - Молитесь всем богам, что вы украли меня, а не Хиллари Хармона!
      - Это было бы прикольно, - хихикнула Коса. - Я бы ему каждый день по тридцать раз в лицо плевала. Вреда никакого, а обидно до страсти.
      - При нем, - с гримасой превосходства отозвалась Селена, - вы бы как карусельные лошадки носились. А через три дня сами бы сдали его властям, лишь бы избавиться. Он бы вам все мозги наизнанку вывернул. Устроил бы полную сухую голодовку.
      - С чего ты взяла?
      - Он жрет одни натуральные продукты и пьет воду из горных ледников. У вас бы бутков не хватило прокормить его.
      * * *
      Блэкард в Басстауне - не самый благополучный район. Есть замыслы превратить его в новостройку, усеянную дешевыми и удобными муниципальными домами, но пока планы городских властей дозрели лишь до стадии "Взорвать и разровнять манхлятники". И порой то один, то другой обветшавший бигхаус оседает в тучу горячей пыли.
      Здесь, в сгущающихся сумерках над темным пустырем, бесшумно, на одном гравиторе, завис, а затем приземлился "флайштурм" с федеральным орлом и надписью "Морион" на борту. Его прожектора вспыхнули и пошевелились, отбрасывая длинные переплетающиеся тени; когда огни погасли, флаер слился со множеством неровностей и остовов разрушенных домов.
      Хиллари выглянул из кабины и присел на ступеньки, выдвинувшиеся из-под двери, по ларингофону приказав киборгам усиления, которых взял с собой, сидеть не шевелясь и не высовываясь.
      Хиллари рассчитывал на полное доверие - ведь если дело дойдет до стычки, то неизвестно, на чьей стороне будет победа. Среди беглых киборгов было два Warrior'a, и оба координатора, а значит - самых умных и опытных.
      Он сидел и ждал. Ждать тоже надо уметь - не тревожиться, не напрягаться, не считать секунды.
      Он даже не знал, сколько прошло времени, когда в темноте обозначились две неясные, расплывающиеся фигуры. Когда они подошли ближе, Хиллари опознал Этикета и Бамбука. Значит, оба Warrior'a сидят где-то в засаде. Особенно опасен Ветеран с его огромной наработкой - он может самостоятельно планировать и проводить любую акцию. "Как бы мне не оказаться между двух огней", - зябко подумалось Хиллари.
      - Я жду вас, парни. Я сделал все необходимое. Мы разместим человека у нас, в Баканаре.
      - Я и не сомневался в ваших словах, босс. А где Сид?
      - Готовится к встрече высокого гостя. Ведь, кроме места содержания, надо обосновать арест документально. Не можем же мы, после всего случившегося, отдавать его в полицию...
      - Никоим образом, босс. Его могут убить в камере, чтобы оправдать огневой контакт. К тому же нам нельзя засвечивать проект.
      - Я бы хотел этого меньше всего.
      - Я очень рад, босс, что наши позиций совпали. Этикет позвал остальных с радара кодовым сигналом. Из темноты показались еще три фигуры. В самой большой тени Хиллари сразу узнал Ветерана. Ковша он тоже узнал - по прямой осанке и твердому шагу. А вот кто это идет между ними?.. Высокий, сутулый, бредет шаткой походкой, вытянув вперед одну руку и шаря ею в воздухе, как слепой. За плечо другой руки его держит Ковш.
      Странная троица подходит ближе, останавливается. Теперь можно рассмотреть высокого парня. Спутанные, слипшиеся, грязные, давно не мытые и не чесанные волосы. Высокий лоб, глаза скрыты густыми тенями, вдавленные скулы, рельефное, с глубокими складками лицо. Во всем его облике - усталость, смешанная с недоверием, тоской и враждебностью.
      Конрад был уверен, что его везут на расстрел. Его охватила апатия, иногда сменявшаяся вспышками гнева.
      Увидев худощавого, подтянутого мужчину в хорошо сидящем на его спортивной фигуре костюме, Конрад потерял последнюю надежду. Это, несомненно, человек. Палачи - всегда люди. Убивать - привилегия людей.
      Хиллари сделал несколько шагов навстречу, протянул руку:
      - Здравствуйте, Фердинанд. Я - Хиллари Хармон.
      - Я - Конрад Стюарт. Не понимаю, о чем вы говорите. И, согнувшись, заботливо поддерживаемый Ковшом, он полез во флаер.
      Хиллари остался стоять с рукой, застывшей в готовности к рукопожатию. Тот, кто мог бы видеть сейчас его лицо, удивился бы, что Кибер-шеф улыбается своей самой обаятельной улыбкой. Улыбается в пустоту, далекой стене небоскребов, перегораживающей полнеба.
      Город полон жизни - она устремляется вперед автомагистралями, мельтешит в воздухе флаерами, уходит вглубь развязками и линиями метро. Город велик и всеобъемлющ, как Вселенная. Аккуратные, великолепно спланированные, с собственными прудами, полянами и рощицами, дома Белого Города Элитэ сочетаются со слитной застройкой Аркенда, вертикали небоскребов делового центра соседствуют с бигха-усами Честера, где лучи Стеллы никогда не достигают дна улиц. И этот человеческий макрокосм, являясь средоточием науки, культуры, администрации и производства, представляет собой также и питательную среду для всяческих маргина-лов, нелегалов и паразитов, начиная от микробов и кончая городскими партизанами. Все хотят кормиться на дармовщину, и не придумаешь экологической ниши лучше, чем место проживания сотни миллионов белковых тел.
      Люди прививками и строгим карантином избавились от гриппа и СПИДа, но их сменили фэл и туанская гниль; всех колонистов излечили от глистов - взамен явился белый слизевик, чтоб врачи не скучали. А от вшей, крыс и тараканов избавиться не смогли, и они конкурировали с власоедами, йон-герами и клещехвостыми многоножками.
      А еще колонистам было обещано, что освоение новых планет навсегда избавит человечество от голода, лишений, рабства, бунтов и войн. Но Город, как встарь на матушке-Земле, разгорожен кордонами и линиями огня, и проехать в некоторые районы люди могут, только предъявив допуск - "визу", как шутят неунывающие централы. Сколько раз борцы за гражданские права ставили вопрос о снятии кордонов, и столько же раз "белые воротнички" и "синие нарукавники" благополучно его проваливали - их в Городе было в несколько раз больше, чем манхла, да и не у всех трущобных жителей имелись приставки для участия в телевизионном голосовании.
      В Городе обитаема любая щель, любая дыра: в вентиляционных и кабельных каналах живут полчища шуршавчиков, клещехвосток и тараканов, по ночам совершающих набеги на пищеблоки и кухни. Если квартира отмыта до стерильности и в ней нет ни крошки еды, многоногие гости едят клей для обоев, буквы со страниц книг и омертвевшие чешуйки кожи с лиц спящих. В простенках и канализации обретаются крысы и йонгеры - умные, хитрые, семейные бестии, рожающие трижды в год бесчисленных зверят, все более нечувствительных к ядам, смутировавших до такой степени, что даже изоляция проводов идет у них за лакомство. Существует целый бизнес дератизаторов, обещающих за умеренную плату на четыре месяца надежно избавить вас от непрошеных гостей с хвостами.
      Но куда больше людей, выбравших целью жизни избавлять общество от двуногих носителей деструкции, агрессии и дисгармонии. Патрульная полиция, транспортная полиция, полиция нравов, криминальная полиция с "убойным" отделом, налоговая полиция и... Всех не перечислишь! Однако двуногие вредители не только успешно противостояли объединенным усилиям сил правопорядка, но расширялись, передавали опыт молодежи, множились и размножались, невзирая ни на социальные пособия, ни на общество свободы и равных возможностей. Где и как они жили, в каких тайниках скрывались, знали лишь они сами и иногда те, кто уполномочен их ловить. В теле Города существовали язвы, массивы заброшенных, местами разрушенных домов; Пепелище с Поганищем не были единственными манхлятниками, где дома стояли накренившись, как в дурном сне, - с рухнувшими стенами, с отключенными инфраструктурами; их облюбовывали торговцы дурью под свои чумные притоны - дилеры разбирали перекрытия между этажами, оставляя один линолеум, скрывающий гиблые провалы, и держали в черных коридорах наркотического лабиринта натасканных на людей злобных псов, вырезав им голосовые связки. Нападали такие собаки молча, стремясь сразу схватить человека за горло.
      А были еще Новые Руины, Старые Руины... Человек мог запросто выйти из дома и исчезнуть, а опознавал его спустя лет восемь криминалистический компьютер по совокупности антропометрических данных в бродяге, умершем от отравления "колором" и полусъеденном крысами в коллекторе, в шестидесяти километрах от дома.
      А Карточные Домики? В этом "районе инициативных не- затратных новостроек" к северо-западу от Гриннина жилось настолько экономично и дешево, что там запрещалось мужчинам мочиться стоя после 23.00, и прежде чем завести животное, надо было собрать подписи всех соседей по этажу, что у них нет аллергии и они согласны с вашим выбором. Отсутствие звукоизоляции делало проживание в тамошних домах истязанием.
      И везде, везде в сотовых объемах домов находились незанятые ячейки, где и прятались боевики, киллеры, террористы всех цветов и оттенков и, конечно, городские партизаны.
      Давно отгремели в Городе масштабные бои, когда власть улаживала отношения с восставшим населением, давя его бронемашинами и бомбардируя жилые кварталы, когда создавались кордоны и зоны огня, когда национальная гвардия и сэйсиды блокировали территории, прозванные позже Новыми Руинами и Пепелищем, и открывали свободные коридоры, по которым мирные граждане покидали горящие кварталы, подняв руки и зажав в зубах деньги, документы и медицинский полис. Сэйсиды отлавливали детей, словно бездомных животных, чтобы их не использовали как заложников или живой щит. Да и дети в воюющих районах были те еще - они развлекались тем, что с одного удара ножом рассекали взрыватели на две половинки - красную и синюю - и те разлетались в разные стороны; ошибка в миллиметр, и ты остаешься в лучшем случае без руки и глаз; эти детишки стреляли неуправляемыми ракетами в броневики. Поэтому хватали всех, а уже потом, когда бунт был погашен, отдавали мирных ребят в руки родителей - если было кому отдавать; многих пришлось потом усыновлять по программе опеки. Относительно детей-террористов несколько раз заседал конгресс, и был принят закон, согласно которому ребенка до 14 лет, участвовавшего в теракте, повлекшем за собой человеческие жертвы, направляли на принудительное психиатрическое лечение, а срок его определяла экспертная комиссия. Это был очень гуманный закон - ведь конгрессменам предлагалось выбирать из пакета законопроектов, предусматривавших и кастрацию, и зомбирование.
      Со взрослыми партизанами не церемонились. Их убивали - либо в ходе акции, либо после короткого суда, где главными аргументами были записи с визоров, установленных на шлемах солдат. Их отправляли "под луч". С оружием в руках? "Под луч". Помогал выносить раненых? "Под луч". Доставлял боеприпасы? "Под луч", если достиг 14 лет. Если нет - в "дурилку" с тюремным режимом, на психотестирование и промывание мозгов.
      Взрывы, разрушения, дома, в мгновение ока ставшие клубящейся пылью, пожары, когда горели целые улицы и люди, в шоке от ожогов, выбрасывались из окон, а между провалами канализации и тоннелей метро, между удушающим смрадом гари и газа - мятущиеся люди, ведущие схватку насмерть. Родители теряли детей, дети становились сиротами. Разрушался Уклад, весь окружающий мир превращался в ад.
      В год Пепелища F60.5 потерял голос, а Тихоня в "черный вторник" улыбку.
      - Мама?
      Мальчонка со школьным ранцем и комиксами под мышкой не узнает свой дом. Дом еще дымится; его будто разрубило от крыши до шестого этажа. Тротуар загроможден обломками, усеян осколками стекла и кусками мебели. Зияют вскрытые ниши квартир. Он переступает с ноги на ногу, боясь приблизиться - всюду тарелки, вилки, битые чашки - взрыв вышвырнул на улицу посуду с чьей-то кухни. Кто это - сосед? Да, кажется, сосед. Он сидит на мостовой, мотая головой - на голове запекшаяся кровь.
      - Вы...моя мама...
      Сосед не слышит.
      У дома - короб черно-синего модуля на лапчатых опорах, ходят страшилища - безглазые головы-яйца вбиты в громад-. ные плечи, шевелят скелетными пальцами руки, топают механические ноги. Синие с черным эмблемы. Тут же - машина аварийно-спасательной службы, белый флаер с гербом центра неотложной помощи и черный флаер с красным трафаретом "Коронерская служба - район Гейне". Санитары выносят носилки с людьми - открытые в белый флаер, закрытые пленкой - в черный.
      - Опознаны, - диктует коронер, - следующие погибшие: Марион Олье, Элла Валквист, Ландольт Хилджер, Виль-гельмина Кох...
      - Мама...
      - Мальчик, туда нельзя, - поворачивается к нему слепая голова-яйцо.-Ты из этого дома? Стой!.. Задержать!
      Джастин бежит изо всех сил, ранец бьет по спине, комикы прижаты к груди.
      Сзади - звенящие шаги сэйсида.
      - Кому сказано - стой! - пальцы скелета вцепляются в ранец.
      Не помня себя, Джастин вырывается, вопит, но железная лапа неумолимо тащит его обратно.
      - Ма-ама!!.
      - Фамилия?
      - Сэр, минутку, - уверенный шаг чудища в сервокостюме обрывается; путь преграждает скромно одетый штатский.
      - С дороги!
      - Я представляю Комитет по надзору за силовыми ведомствами, ваши действия недопустимы.
      Сэйсид делает движение рукой, словно хочет смахнуть помеху; мужчина перехватывает броневую кисть своей, голой. Сэйсид напрягает контракторы тщетно, мужчина как влит в тротуар.
      - Ты, чучело!..
      - Я киборг, - спокойно говорит тот. - Допрос ребенка может производиться лишь в присутствии родителей, опекунов или полномочного представителя органов правопорядка.
      - Отпусти меня! ЭТО ПРИКАЗ.
      - Ваш приказ для меня силы не имеет, - киборг начинает выворачивать руку сэйсида.
      - В здании были партизаны, - шипит сэйсид. - Мальчишка может знать...
      - Он ничего не скажет вам, - киборг глядит на Джастина. - Запомни, ТЫ ДОЛЖЕН МОЛЧАТЬ, если рядом нет родителей, - а затем обращается к сэйсиду: Если вы не разожмете правую руку, левая будет повреждена.
      - Да провались ты!..
      - Спасибо. Я вас не задерживаю. ГОВОРИТ НАБЛЮДАТЕЛЬ КНСВ, МОЙ КОД ДОПУСКА JJPA-11-480. ЗАПРАШИВАЮ ПОМОЩЬ ПОЛИЦИИ. МОЕ МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ...
      - Ты уже здесь? Быстро же вы являетесь...
      - Долг службы, офицер. Пожалуйста, примите ребенка, а я продолжу осмотр участка.
      - Ну, малыш, как тебя зовут? Не бойся ничего, ты в безопасности.
      Джастин хочет сказать, но горло стянуто, как проволокой, сжато, словно пальцами сэйсида, - из стиснутого рта выдавливается лишь тягучий стонущий звук. "ТЫ ДОЛЖЕН МОЛЧАТЬ".
      - Хм. Плохо дело. А опознавательная карточка у тебя есть? Или браслет?
      Шаря онемевшими руками по карманам курточки, Джастин роняет комиксы "CYBERDAEMONS" позапрошлого года, взятые на время у дружка-одноклассника. Полицейский даже не глядит на обложку - "Последний бой. Последний мститель серии F"; его беспокоит, почему малец не говорит.
      "ТЫ ДОЛЖЕН МОЛЧАТЬ", - повторяет голос в голове Джастина. Он оглядывается, хочет найти своего защитника, но тот уже исчез в хаосе улицы.
      "Я КИБОРГ", - помимо воли внедряется в память образ бесстрашного победителя чудовищных сэйсидов. Джастин подбирает комиксы - которые он потом зачитает до дыр в интернате - и послушно идет за офицером. "Я КИБОРГ ".
      Потом было много чего - селекция, депортации, протесты и демонстрации, забастовка персонала К-реактора; правительство уменьшило прессинг и выработало программу помощи малоимущим (не само по себе, а под мощным напором профсоюзов); бастовали даже банковские клерки, сидя на рабочих местах и повесив на шею таблички: "Всех не арестуешь!" А городские партизаны продолжали воевать и убивать.
      Был экономический подъем, выход на новые рынки, принятие Закона о социальной гарантии, всплеск строительства. А городские партизаны все продолжали войну. Их сознание навсегда осталось погруженным в дымную тьму, озаряемую вспышками световых боеприпасов. Те, кто не имел шлемов с мгновенно меняющейся тонировкой забрал или им подобных очков, - надолго слепли. Городские партизаны были ослеплены навечно, но не сполохами сверхъяркого света - они ослепли от ненависти.
      Изменившись, ударившись в крайности до такой степени, что левые смыкались с правыми, а мафия со спецслужбами, бандиты создавали клиники для лечения, боевики грабили банки, чтобы раздобыть деньги на оружие; все оказались свя- занными друг с другом, друг от друга зависимыми и друг друга покрывающими. Все дела велись на честном слове, и в то же время никто никому не доверял.
      И хотя было подсчитано, что в Сэнтрал-Сити на каждого жителя приходится по две с половиной крысы и три йонгера, никто не мог сосчитать, сколько свободных стволов гуляет по рукам и сколько пустующих квартир являются тайными базами "непримиримых" разных мастей.
      Все СМИ взвыли до высокого визга, когда было упомянуто, что "Омега" на 37-м этаже нарвалась на боевиков Партии, но уже на следующий день крик стал стихать, словно чья-то властная рука повернула реостат; все репортеры реальные, сетевые, телевизионные - принялись смаковать в принципе невинные взрывы Темного, он же Крокодил, он же черт-не-знает-кто.
      Все это с внимательным интересом молча смотрел F60.5. Кажется, он знал, кто это поработал. Ему даже понравилось, как изящно и точно все было проделано. Это хорошо, что никто не ранен. F60.5 как настоящий киборг очень переживал бы, если б пострадали люди. Его бы загрызла совесть, в смысле - Первый Закон; Первый Закон довел бы его до сбоя, он бы сошел с ума. А так - можно; это похоже на мультфильм с прекрасной анимацией или комикс. Замечательно хорошо, художник постарался на славу!..
      За F60.5 тоже наблюдали.
      Квартирка была маленькая - узкий коридор да две комнатки; в санузел вода подавалась по графику - район-то дешевенький. Парень по прозвищу Тихоня, приставленный к F60.5, запасал воду во всех емкостях. Казалось, это его личная мания. Куда бы ни сунулся F60.5 - в ведро, банку, стакан, упаковку из-под лиофилизированного молока, - везде была налита вода. Но F60.5 почти никуда и не совался, ему после обработки раны был предписан покой.
      Помощь врача была успешной; после обкалывания рука перестала пухнуть и злой багровый оттенок начал блекнуть. Неподвижная укладка руки в прозрачную, но пластичную и гибкую лонгету, накожные аппликаторы и инъекции строго по часам. Шли девятые сутки с момента ранения. Девятый день вынужденного безделья, тусклым слоем размазанного по графику манипуляций и пресных трапез. Поначалу F60.5 еще беспокоила боль; потом исчезла и она. Плечо уверенно шло на поправку, и лишь врач, раз в два дня навещавший затворников, был чем-то озабочен. F60.5 полагал, что медик боится разоблачения, что его силой, угрозами или шантажом заставили помогать нелегалам, - тут F60.5 ошибался. Врач давно был убежденным партизаном - с той поры, когда на его глазах был убит тот, кто вынес его из-под обстрела.
      Однако врач действительно боялся и не мог скрыть своей тревоги. Но опасения были другого рода - это была печаль мудрости, что приходит вместе со знанием. В частности, врач знал, что скоро сухой черный струп начнет отторгаться и, если откроются кровеносные сосуды, есть риск аррозивного кровотечения, а это грозит потерей пациента. Возможно, предстоит выбор - либо дать истечь кровью этому серьезному парню, который врачу понравился с самого начала, либо сдать его в клинику - со всеми вытекающими последствиями. Вот он и ходил хмурый.
      Молчал врач, молчал молоденький Тихоня, отмывший квартиру до фаянсового блеска, молчал сам F60.5. Никогда еще он не испытывал более тягостной немоты и более угнетающего безделья. Он отлежал все бока, насмотрелся телевизора до одури и до черных мух в глазах и понял, что самое страшное - это ничего не делать и быть наедине с собой. Тихоня казался ему андроидом - настолько тот старательно все мыл и оттирал, хотя это было средством скоротать бесполезно тянущееся время. Так они и жили: в безмолвии, вместе, но разделенные тишиной.
      И лишь однажды из горла F60.5 вырвалось мычание - когда Тихоня принес запись с автоответчика его квартиры и F60.5 услышал, как Габар беседует с Сэлджин. В голосе маленького тьянги звучала такая тоска и мука, что F60.5 понял - есть единственное живое существо, которому он нужен, нужен прямо сейчас, что Габар помнит его, знает о нем. F60.5 встал и начал было собираться, помогая зубами здоровой руке, чтобы идти, бежать, спешить на зов, но бросил все вещи и безнадежно сел на кровать...
      Тихоня стоял в дверях, направив на него ствол "урана":
      - Сядь. Я выстрелю. Иначе ты убьешь нас всех.
      F60.5 согласно кивнул и так же молча лег, отвернувшись к стене.
      Киборги не чувствуют боли, но у них есть душа - а кто может измерить и понять боль и крик души?..
      * * *
      В среду, 7 мая, ровно в 10.00 (точность - не только вежливость королей и киборгов, но и фирменная марка профессионализма военных и телевидения), Хиллари с тонким кейсом-монолитом в руке и безликим Сардаром за спиной по- явился на пороге приемной генерала Горта в Айрэн-Фотрис. и Сардар и пилотировал одноименный "флайштурм", и выполнял функции охранника, поскольку Хиллари вез в кейсе все будущее проекта: расчеты экономистов за полгода, предполагаемый бюджет на год, сводки, таблицы, финансовые возможности и потребности, смету на ведение работ в Бэкъярде, а также варианты перепрофилирования, консервации и ликвидации. Все было высчитано и выверено до томпака. Лишь менеджер по хозчасти, главный экономист и группа "ликвидаторов" знали, сколько пота, истраченных нервов и бессонных ночей таится за ровными колонками цифр.