Эскадра его высочества

      – Муромский скампавей!
      – Вижу.
      – Это «Ежовень»!
      – Понял. Да не кричи ты так… право слово. Что за привычка?!
      Слаженно работая веслами, скампавей описал циркуляцию и затабанил под бортом «Поларштерна».
      – Эй! – крикнул Стоеросов. – Сходня нужна! С леерами!
      Старпом вопросительно глянул на Сванта. Тот пожал плечами.
      – Подать малый трап.
      По трапу, придерживая рукой бок, начал подниматься мужчина в шляпе и длинном плаще.
      – Бог мой! Да это же…
      – Вижу, – сказал Свант.
      Он сбежал с мостика и помог гостю перешагнуть фальшборт
      – Шумиха не нужна, герр гросс-адмирал?
      Мак-Магон остановился, переводя дух.
      – Ни к чему. Ну, что тут у вас?
      – Все спокойно. Бельтрамоно явился, идут переговоры. Вы-то как?
      – Да тоже ничего. Видишь вот, передвигаюсь. Королева сейчас где, в адмиральском салоне?
      – Да.
      – А переговоры идут в твоей каюте?
      – Так точно.
      – Давно?
      Свант вынул карманные часы.
      – Двадцать семь минут. Вы можете остановиться в каюте Геффке, герр адмирал.
      – Не надо. Четыре стены мне порядком надоели. Прикажи вынести какое-нибудь седалище.
      Проследовав мимо истуканами замирающих матросов, Мак-Магон тяжело поднялся на мостик и огляделся.
      – М-да, – сказал он. – Западня. И ветра нет. Обидеть вас не пытались?
      – Пока нет. Но пушки заряжены.
      – Чем?
      – Картечью.
      – Правильно. Вот что. Распорядись-ка подать на «Ежовень» буксирный конец. У Свиристела сейчас народу много, вытянут вас на веслах в случае чего.
      – Подать с бака, – коротко сказал Свант.
      Геффке козырнул и убежал. Сразу после этого двое матросов притащили из кают-компании капитанское кресло. Свант не без ревности заметил, что его собственные приказы исполнялись несколько медленнее, чем мимоходом брошенное пожелание Мак-Магона. Матросы просто из кожи лезли. И не просто из почтения к чину. Уже смекнули, что и внукам можно будет рассказывать, что, вот, мол, собственными руками притащил кресло победителю боя в Пихтовой и сражения в Монсазо…
      – Спасибо, братцы, – сказал Мак-Магон, усаживаясь.
      – Рады стараться, ваше превосходительство!
      – И я рад, что вы рады, – усмехнулся адмирал. – Ну, бегите. Юхан, а кто с Бельтрамоно разговаривает? Герцог, граф?
      – Нет. Принцесса.
      Мак-Магон резко повернулся в кресле и его лицо дернулось от приступа боли.
      – Как? Одна?
      – Так точно.
      Адмирал покачал головой. Потом посмотрел на верхушки освещенных Олной мачт; «Поларштерн» уже выходил из тени.
      – Как ты думаешь, Юхан, за нами наблюдают?
      – О! Изо всех сил.
      – И я так думаю. Поэтому вот что. Прикажи поднять на бизани флаг командующего эскадрой.
      – Простите, но так мы всему свету объявим, что на «Поларштерне» одним ценным призом стало больше.
      – Все, кто хотел, все равно об этом уже знают. Зато и мы сейчас тоже кое-что узнаем. Пора расставить точки над «i»…
 

* * *

 
      После подъема адмиральского флага прошло совсем немного времени. Первым откликнулся альбанский линкор «Бронлоу». На его корме замелькали вспышки. Сигнальщик «Поларштерна» встрепенулся.
      – Герр шаутбенахт! Световой семафор с линкора «Бронлоу».
      – Содержание?
      – «ГРОСС-АДМИРАЛУ МАК-МАГОНУ.
      Сэр!
      Имею приказ его величества охранять курфюрстен-яхт. Жду ветра. Где мне встать?
      Кэптэйн Примроуз»
      – Кажется, мы не так уж и беззащитны, а, Юхан? – спросил адмирал.
      – Ник, старина, – пробормотал Свант. – Что ему ответить?
      – Пусть займет позицию между нами и набережной.
      – Экселенц! Осмелюсь заметить, «Соврин оф Сиз» гораздо опаснее армейских пушек.
      – Безусловно, – кивнул адмирал. – Вопрос только – для кого.
      Свант замолчал, переваривая загадочную реплику.
      – Герр шаутбенахт! Световой семафор с линкора «Соврин оф Сиз».
      – Содержание?
      – «ГРОСС-АДМИРАЛУ МАК-МАГОНУ. Уолтер, старое ты корыто…» – тут сигнальщик запнулся.
      – В чем дело, братец?
      – Виноват, герр гросс-адмирал, но так и передавали – старое, мол, корыто.
      – Это я понял, – спокойно сказал командующий. – Дальше-то что?
      – «Уолтер, старое ты корыто! Ну и где мое место в боевом ордере?
      Контр-адмирал Болдуин»
      – Герр адмирал! Так вы знали? – с недоумением спросил Свант.
      – Что?
      – То, что «Соврин» на нашей стороне?
      – Ну, у меня тоже могут быть приятели, – скромно отозвался Мак-Магон. – Чем я других-то хуже?
 

* * *

 
      На борту «Поларштерна» мало кто спал.
      В тринадцатом часу ночи двери капитанской каюты наконец открылись. Оттуда вышли Камея и Бельтрамоно. Ни слова не говоря, оба спустились в покои королевы.
      – Дело еще не окончено, – прокомментировал лорд Бервик.
      – Это значит, что оно продвигается, – сказал герцог.
      – Словом, стакан наполовину пуст, – усмехнулся адмирал.
      Вдруг на мостик прибежала Инджин.
      – Ох, и ругаются! – сообщила она.
      – Кто?
      – Да королева с графом. А принцесса плачет.
      Тяжело вздохнул сигнальщик. Остальное общество подавленно замолчало. Но потом появилась Изольда с известием, что королева с графом потребовали кофе.
      – Сто псов! – заявил Стоеросов. – Легче на абордаж идти! Мне тоже хочется напиться, герр адмирал. Только не кофеем.
      – Не время, друг мой, – мягко сказал Мак-Магон. – Еще не время.
      Свиристел пробурчал что-то неразборчивое, навалился животом на фальшборт и принялся рассматривать Кингстаун.
      А на палубу выбрался фон Бистриц. Он вопросительно взглянул на дона Алонсо. Герцог отрицательно покачал головой.
      Напряжение нарастало. Уже половина пассажиров сидела на люках верхней палубы или бесцельно перемешалась по шкафуту. Матросы оккупировали бак, а некоторые даже расселись по нижним реям. Свант хотел всех разогнать, но адмирал его остановил.
      – Они заслужили это право, Юхан, – тихо сказал он. – Все мы заслужили.
      И только в третьем часу утра участники переговоров вышли из своего заточения. Вышли и растерянно остановились, оказавшись под взглядами сотен глаз. Словно актеры, отыгравшие спектакль и не знающие еще, хорошо ли у них получилось.
      И тут, нарушив полную тишину, а заодно и всякую субординацию, простой матрос-рулевой первым задал вопрос, который вертелся на языке у каждого:
      – Ну и как?
      – Боже мой, – сказала Лилония. – Что мы могли натворить…
      Бельтрамоно устало вздохнул.
      – Войны не будет, господа. Мы договорились.
      Еще секунду продержалась тишина. А потом исчезла, сметенная страшным шумом. Графу, королеве и Камее пришлось пожать множество рук. Сильно нервируя Руперта, к ним выстроилась очередь, их фамильярно хлопали по плечам, просили автографы, поздравляли, благославляли. Лишь с помощью морских пехотинцев Сванту удалось восстановить относительный порядок.
      – Ваше величество, граф, принцесса! Ради всего святого извините, – повторял красный как рак шаутбенахт. – Такое нарушение субординации…
      – Друг мой! Перестаньте, – сказала Лилония. – В жизни не получала такого удовольствия! Уверяю вас, столько искренности ни в каком дворце не сыщешь.
      Бельтрамоно поднялся на мостик, подошел к креслу Мак-Магона и почтительно поклонился.
      – Благодарю вас, милорд.
      Адмирал был непритворно удивлен.
      – Очень приятно. Но… за что?
      – За очень полезный урок.
      – Урок?
      – Да. Мне случилось наблюдать за феноменальным боем вашей эскадры с балкона Эрлизора. И я понял, что у страны, имеющей такой флот, не грех и поучиться.
      – Не думаю, что альбанский флот хуже, – сказал Мак-Магон. – Ваш флот, граф.
      – Нам не стоит выяснять, чей флот сильнее, – сказал Бельтрамоно и первым протянул руку.
 

* * *

 
      О результатах переговоров немедленно оповестили Карлеиз. Очень утомленная королева ушла в адмиральскую каюту. Через несколько минут под кормой «Поларштерна» проплыла шлюпка. В ней прощально размахивал шляпой альбанский граф Бервик. Там же, на соседней банке, нахохлившись, сидел альбанский граф Бельтрамоно.
      Олна ушла за горизонт. Но на востоке разгоралась заря. Становилось все светлее.
      – Камея, у тебя на лбу морщинка, – удивилась Изольда. – Из-за чего? Все ведь хорошо получилось. Здесь, в Кингстауне, без единого выстрела наша эскадра одержала еще одну большую победу. Более важную, чем в Ситэ-Ройяле! Мы победили прошлое…
      – Не грех и выпить, – предложил лейтенант Стоеросов.
      – Да, – задумчиво сказала Камея. – Но как подумаю о том, столько веков Терранис прозябает в этом самом прошлом, которое наши земные предки давным-давно прошли, меня отчаяние берет. Сколько жизней пролетело напрасно! И сколько преждевременно оборвалось…
      – Ну, не так уж и напрасно, – заметил гросс-адмирал.
      – Ах, – вздохнула Изольда. – Когда, когда же они наконец прилетят?
      – Кто?
      – Да земляне.
      – Земляне, – с особым выражением произнесла Инджин, словно пробуя это слово на вкус.
      – Нужно рассчитывать только на себя, – покачала головой Камея.
      – Девочка, ты очень быстро взрослеешь, – сказал герцог де Сентубал.
      Без всяких титулов, без привычного «вы», не стесняясь обнаружить их истинные отношения.
      Все удивленно замолчали. Но фон Бистриц это удивление умножил многократно. Очень спокойно, обыденно, словно чуть припозднившийся извозчик, он сообщил:
      – Да мы уже частично здесь, ваше высочество.
      – Так вот, значит, вы кто-о-о, – протянула Инджин.
      Тут на балконе появился красный и невероятно смущенный Свант.
      – Герр адмирал! Ваше высочество! Я приказал накрыть столы для команды и пассажиров на палубе. Совместно то есть. Это правильно?
      – Ну конечно, – сказал Мак-Магон.
      – Еще бы! – подтвердил Стоеросов.
      – Тогда, быть может, и мы выйдем к людям? – спросил адмирал. – Нас очень ждут.
      И посмотрел на Камею.
      – Да, – сказала она. – Мы выйдем к людям. Мы выйдем в люди.
      И посмотрела на фон Бистрица.
      – Ничуть не сомневаюсь, – кивнул землянин.
      – Вы останетесь с нами?
      – С большим уважением выпью за доблестную эскадру его высочества.
      – А потом?
      – Погода меняется, – вместо него ответил адмирал. – Она не может быть постоянной. И с этим ничего не поделаешь.
      – Пока, – успокоил фон Бистриц.
 

* * *

 
      …С рассветом подул долгожданный ветер. Расправились и затрепетали флаги. Из-под Белой Руки Карлеиза выплыл «Денхорн» с распахнутыми орудийными портами. Но в Кингстауне его грозные пушки были уже не нужны. Рано или поздно люди вообще привыкают договариваться без них. Проблема лишь в том, что привычка эта вырабатывается очень медленно. Даже если история повторяется.

ЭПИЛОГ

      После научно обоснованного обеда, голубых ванн и чудного массажа, когда мышцы сами подергиваются от какой-то невидимой силы, пришел несколько уставший от чудес Глувилл. Уселся в подогревающее кресло и пожаловался:
      – Хотел дрова поколоть, так эти… хозяева наши…
      – Что?
      – Смеются.
      – Да, – посочувствовал Робер. – Дрова тут не нужны.
      – А что нужно? Вы вот конституцию составляете. А нам-то теперь чего делать, ва… Робер? Чем бы это заняться?
      Бывший люминесценций отложил в сторону книгу, которую читал.
      – Думаю, для всех нас пришла пора становиться людьми.
      Глувилл хмыкнул.
      – Вот как? Людьми, значит… А до этого мы людьми не были?
      – Не совсем. Вспомни наш любезный орден. Вспомни Хорна, Хрюмо, Колбайса. Я уж не говорю о Керсисе. Среди такого рода личностей невозможно оставаться человеком. Даже если очень хочется…
      – Понятно. Ну и с чего же начнем?
      Робер секунду подумал и сказал:
      – Пожалуй, вот с этого и начнем.
      Бывший эпикифор вновь раскрыл отложенную было книгу и прочел:
      – «В некоем селе Ламанчском, которого название у меня нет охоты припоминать, не так давно жил-был один из тех идальго, чье имущество заключается в фамильном копье, древнем щите, тощей кляче и борзой собаке. Олья чаще с говядиной, нежели с бараниной, винегрет, почти всегда заменявший ему ужин, яичница с салом по субботам, чечевица по пятницам, голубь, в виде добавочного блюда, по воскресньям, – все это поглощало три четверти его доходов. Остальное тратилось на тонкого сукна полукафтанье, бархатные штаны и такие же туфли, что составляло праздничный его наряд, а в будни он щеголял в камзоле из дешевого, но весьма добротного сукна. При нем находилась ключница, коей перевалило за сорок, племянница, коей не исполнилось и двадцати, и слуга для домашних дел и полевых работ, умевший и лошадь седлать, и с садовыми ножницами обращаться. Возраст нашего идальго приближался к пятидесяти годам; был он крепкого сложения, телом сухопар, лицом худощав, любитель вставать спозаранку и заядлый охотник. Иные утверждают, что носил он фамилию Кихада, иные – Кесада…»
      На этом месте бывший эпикифор прервал чтение и сказал:
      – Какое чудесное издание… Вот, Глувилл, с этой книги мы и начнем.
      – Фи, – досадливо скривился Глувилл. – Книжка…
      – Книга, – поправил Робер.
      – Ну – книга. Какая разница? Смешно, но вся глупость на свете с таких вот мудрых книг и развивается. Точно вам говорю! С книг Откровений Корзина Бубудуска, например. Вам ли не знать, ваша люминесценция?
      Робер промолчал. Действительно, чего только не натворили во имя Преданий Пресветлого. А еще раньше – во имя Торы, Библии и Корана.
      Глувилл поерзал в чудо как мягком кресле, не вытерпел и спросил:
      – Ладно. А что там дальше-то происходило? В Ламанче?
      Робер задумался.
      – Интересно, что сейчас в Ситэ-Ройяле происходит, – рассеянно отозвался он.
 

* * *

 
      А в Ситэ-Ройяле, повыше моста Святаго Корзина, два рыбака выловили гроб с небрежно выцарапанной на крышке надписью:
 

СОВЕРШЕННО НЕСЕКРЕТНО.

КЕРСИСУ ГОМОЯКУБО,

ЛИЧНО.

 
      Оба рыбака перепугались страшно. Сначала хотели тот гроб отпихнуть, чтоб уплывал от греха подальше. Но потом перепугались самой этой мысли гораздо больше, чем жутковатой своей находки, поскольку каждый непременно донес бы на другого первому попавшемуся бубудуску. В результате этих страхов к тем самым бубудускам гроб и попал.
      Дальше события развивались быстро. Вызвали Гомоякубо, домовину вскрыли. Внутри нашли остатки монастырской колбасы, протухший помидор и бутылку из-под померанского шериса. А в бутылке – свернутую записку.
      Околоточный эскандал нутром почуял, что к добру эта неслыханная посылка привести никак не может. Дрожащими руками он подал послание новому эпикифору.
      Великий сострадарий осторожно, не снимая перчаток, развернул рулончик.
      Хотя бумага порядком отсырела, текст вполне различался. Всего несколько предложений, полтора десятка слов, написанных очень коряво, будто бы левой рукой, – это было все, что содержали в себе и бутылка, и гроб.
      Но каких слов!
 
       Всем когда-то приходится держать ответ, Керсис.
       Я теперь точно знаю. Пресветлых тебе ночей,
       люминесценций!
       Де Умбрин.
 
      Новый эпикифор выронил записку. Свой первый удар по своему ордену Робер нанес точно и безошибочно. Он заразил душу великого сострадария малой формой страха. Не очень сильного, но неистребимого, подтачивающего.
      Конечно, результаты должны были сказаться и не сразу, и не скоро. Люминесценций лишь слегка переменился в лице. Потом быстро взял себя в руки и поступил так, как приличествует истинному главе могущественного ордена.
      Околоточному эскандалу и всем его альгвасилам он оказал высокую честь, – повелел записать сердешных в один из батальонов, предназначенных для штурма границы Поммерна. Обратьев ждала теперь бранная слава. Увы, не слишком долгая, но во имя Пресветлого и не такое еще вытворяют.
      Удачливых рыболовов, разумеется, отправили восстанавливать Аборавары. Куда же еще? Они и не удивились, таковы порядки. Зато оба поступили как порядочные, ведь друг на друга не настучали же. И даже в мыслях своих остались вполне лояльными гражданами, поскольку возненавидели не политическую систему, не кровососущий орден, не конкретного люминесценция, а незнамо кого. Того, кто пустил гроб по волнам Ниргала.
      Окайник ведь какой, помилуй Корзин! Ни за что, ни про что взял, да и переломал людям всю жизнь… А такое дозволено совсем не кому попало. Лишь очень крупному сострадарию. В чине никак не ниже околоточного эскандала.
      Так-то вот, обратие…
 
       Красноярск, 2002–2007 гг.